* * *
- Она меня не любит! - закричал Тирант, срывая с себя плащ с девизом "Одна стоит тысячи…" и швыряя его на пол. - Теперь это совершенно очевидно, и лучше бы я умер.
Диафеб подошел к кузену, наступив по дороге на плащ, и посмотрел ему в глаза.
- А чего бы вы хотели? - спросил он равнодушным тоном. - Чтобы она при всех выказывала вам знаки внимания? Вам должно бьггь стыдно, коль скоро вы слушали чтение Овидия и знаете все то, что сей великий муж писал о любви!
- Гнойные язвы на вас и вашего Овидия! - сказал Тирант угрюмо. - Она меня не любит, и точка, и лучше бы я умер.
- Любовники былых времен, - сказал Диафеб, - трудились, чтобы добыть желаемое. Но вам, кажется, угодно только стонать и рыдать, и мечтать о презренной смерти. Не смею вам более препятствовать.
И он повернулся, делая вид, что готов уйти.
Тирант несколько секунд смотрел ему в спину, а потом понял, что не выдерживает пытки, и закричал:
- Нет, погодите! А что вы предлагаете?
Диафеб бросил через плечо:
- Не сомневайтесь ни в себе, ни в ней и проявите хотя бы небольшую изобретательность. Не могу же я сделать за вас все дело!
- Почему? - спросил Тирант.
- Потому что если я сделаю все за вас, то и награда достанется мне, - объяснил Диафеб.
Он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Тирант метался от кровати к окну, от окна к двери, от одной стены к другой и изобретал различные хитрости, тотчас же уничтожая их все. Наконец наутро он принял несколько благих решений, облачился во все черное, добавив только золотую цепь на шею и изящную брошь на шапочку, и явился к императору. Следом за Тирантом шествовал юный паж, который держал на подушке большую книгу, завернутую в драгоценную ткань.
При виде Тиранта император воскликнул:
- Боже! Как ужасно вы выглядите! Разве это прилично в вашем-то возрасте?
Тирант недоуменно посмотрел на него, как будто вовсе не понял обращенного к нему вопроса, и только низко поклонился. Затем он сказал:
- Я пришел говорить о предстоящих военных действиях. Как вашему величеству будет угодно нанести первый удар по врагу? И где это может оказаться наиболее целесообразным? И… вот еще драгоценный часослов в подарок ее высочеству принцессе. Впрочем, если книга покажется вам недостаточно роскошной, ее можно будет передать любой придворной даме, на выбор ее высочества.
Тут паж подошел к императору и, преклонив колено, протянул ему книгу на подушке. Император взял книгу, развернул ее и увидел украшенный эмалями оклад и миниатюры на каждой странице, выполненные с огромным вкусом, хотя и не на восточный, а на западный лад.
Завороженный ярко-синим и золотым цветами, которые удались художнику лучше всех остальных, император решительно произнес:
- Такая вещь не может принадлежать никому, кроме девицы из императорской семьи!
И паж, повинуясь знаку Тиранта, отправился разыскивать принцессу. А Тирант вместе с императором перешел в зал советов, где увидел множество греческих баронов, собравшихся ради обсуждения предстоящей войны, и приободрился. Наконец он мог отвлечься от своей беды, тайно сосавшей ему сердце.
* * *
Зал советов был украшен доспехами и мечами, но все эти вещи, судя по их виду, были очень старыми, и это яснее всяких слов сообщило Тиранту о том, что греческое рыцарство очень давно не одерживало никаких внушительных побед. Так что сетования императора на гибель сына, который якобы был надеждой всей Византии, - лишь естественное проявление отцовского горя, и не более того. Ибо если бы византийский принц действительно был выдающимся полководцем, то и доспехи в зале были бы турецкие. Здесь же бесславно ржавело что-то времен войны с Ганнибалом.
Рассудив так, Тирант почувствовал себя гораздо лучше. Он уселся на почетное место, указанное ему, и несколько человек, бывших за столом, переглянулись и обменялись кривыми улыбками. "Должно быть, так переглядывались рыцари достославного короля Артура в тот миг, когда Галахад уселся на Погибельное Сиденье за Круглым Столом, - подумал Тирант, и ему стало жарко и весело, как всегда, когда он сталкивался с опасностью. - Превосходно! Мне остается лишь доказать, что я имею право без страха восседать на этом месте".
Он быстро глянул туда, где расположился его главный недруг и завистник - герцог Македонский. Тот был высок ростом, но на удивление дурно сложен: мясо на его костях выглядело рыхлым, словно его долго варили, а кости в суставах болтались; лицо же было все опухшее, как будто герцог постоянно страдал насморком. Но хуже всего были бородка и усики, ибо они казались мокрыми.
Рядом с герцогом сидело несколько рыцарей, в которых Тирант без труда определил "сердечных друзей" своего недруга. Их склонность к герцогу легко было понять из того, что они постоянно с ним перешептывались и бросали на Тиранта злые взгляды.
Созерцать этих людей оказалось для Тиранта столь тягостно, что он поскорее от них отвернулся и начал искать более отрадные для глаз картины. Помимо императора, который являл собою пример благородного, отягощенного заботами старца, имелись здесь и другие рыцари, глядевшие на Тиранта весьма благосклонно, и их лица показались бретонцу чрезвычайно привлекательными.
Один из них, к примеру сеньор замка Малвеи, лет сорока с небольшим, имел лицо широкое, круглое, с исключительно благородными чертами: прямой нос, правильно очерченные губы, ясные глаза под тяжелыми, немного скошенными веками. Он посматривал на Тиранта с едва заметной улыбкой, в которой сквозило нечто отцовское, и Тирант сразу же понял, что у этого сеньора есть сын одних лет с севастократором.
Бок о бок с властителем Малвеи сидел герцог де Пера, очень богато одетый, хотя одежда его и отстала несколько от моды и могла бы считаться поистине великолепной лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Так, рукава его верхнего платья свисали почти до полу, а теперь это было вовсе недопустимо, по крайней мере при французском дворе.
Лицо у этого герцога было под стать одежде: некогда прекрасное, оно за минувшие годы покрылось тонкой сеточкой морщинок и прожилок. Тем не менее профиль его оставался чрезвычайно красивым и, если бы не набрякшие веки, вызывал бы истинную зависть у Тиранта, который всегда страдал из-за своего чересчур длинного носа (как он считал) и потому старался не поворачиваться к дамам таким образом, чтобы это слишком бросалось в глаза.
Герцог де Пера смотрел на Тиранта так пристально, что молодой рыцарь в конце концов немного смутился и мысленно взял себе за правило не встречаться с ним глазами. Впоследствии ему стало известно, что герцог де Пера сильно ненавидит герцога Македонского и потому пытался для себя определить: станет ли севастократор ему союзником в этой ненависти.
И так все собравшиеся рассматривали Тиранта, а он, в свою очередь, глядел на них.
Император сложил руки в тяжелых, унизанных драгоценными камнями рукавах, на карту своей империи и произнес:
- Сильна наша провинность перед Господом, если было попущено нечестивым туркам захватить девять десятых нашей земли! За последние годы случилось здесь немало битв, и все не к нашей пользе, отчего в сражениях полег цвет греческого рыцарства.
Рыдания сдавили ему горло, потому что он опять подумал о своем сыне.
А Тирант сказал:
- Соблаговолите приказать, ваше величество, и я тотчас наведаюсь к нашим врагам! И тогда поглядим, на что они способны.
Император медленно покачал головой, выражая тем самым свою скорбь, но ответ дал положительный:
- Я считаю, что начать следует с проклятых генуэзцев, с наемников, которые предались нечестивым туркам за деньги. Недавно до нас дошло известие о том, что в порт Авлида прибыли генуэзские корабли с воинами, лошадьми и припасами, и все это предназначается для наших врагов.
Тирант нахмурился:
- А где стоят наши корабли?
На это ответил герцог Македонский:
- Они добрались до острова Раздумий, но вскорости прибудут и сюда. И тогда можно будет начинать.
- Превосходно! - Тирант хлопнул ладонями по столу и вместе с императором уставился на карту.
Карта эта свешивалась со стола и слегка закручивалась на концах, ибо Греческая империя была велика и не могла поместиться на маленькой карте.
Остров Раздумий выглядывал из синей воды, и множество правильных завитков окружали его - то были волны, разбивающиеся о скалы. Но имелись там и удобные бухты, выгнутые полумесяцем, с белым песком на берегу. И в этих бухтах мысленным взором Тирант прозревал корабли с их высокими кормами, со странными фигурами на носу, с тонкими мачтами и черными бортами, по которым бегают отраженные водой блики.
Большая часть империи казалась погруженной в траур из-за того, что там хозяйничали турки. По дорогам ездили отряды пестро разодетых всадников в тюрбанах; из их глоток рвались хриплые гортанные крики, и их смех звучал незнакомо. Эти чужаки гнали в сторону гавани рабов.
В городах ходили монахи в коричневых одеждах, с грубой веревкой на поясе, и на этой веревке были вывязаны узлы, жестоко терзавшие тело. Они собирали пожертвования, для того чтобы выкупить пленников, но выкупали по большей части одних только мужчин, которые стоили в три раза дешевле женщин и были нужнее для страдающего отечества.
- Вот это, - показал император, - город Пера, что находится неподалеку от столицы. Город этот украшен удивительными садами, и в нем множество превосходных зданий. Он чрезвычайно богат и, благодарение Богу, до сих пор остается в наших владениях. Там имеются два латинских монастыря - Святого Франциска и Святой Клары, а принадлежит он герцогу де Пера. Кроме того, Пера расположен близко к морю, и порт - главное его достоинство и источник процветания.
С коричневой основы карты поднялись навстречу Тиранту высокие зубчатые стены из серого камня, и он вдохнул запах разогретой на солнце пыльной полыни - и тотчас увидел эту полынь, растущую под самой стеной. В раскрытые ворота въезжали телеги, какая-то женщина, разодетая в шелковые одежды и закутанная в несколько покрывал, устроилась на спине маленького ослика, и она сидела на нем так, что это само по себе казалось чудом.
А затем голос императора грянул откуда-то сбоку и разрушил картинку.
- Турки не захватили также вот эту долину, которая называется Вальбона.
Из-под сморщенной пергаментной руки, не гнущейся из-за обилия перстней, выступила широкая долина, и тотчас потекла перед глазами Тиранта сочная трава, и тысячи лошадей паслись там под присмотром всадников; те объезжали табуны кругом и, как казалось неопытному взгляду, непрестанно придумывали для лошадей разные задания - отправиться к водопою или перейти на другое пастбище.
- А это река и на ней город Миралпейщ…
И явились река и городок, стены которого наполовину были разрушены, а над домами все еще курился дым.
- Это ближайший к нам город из тех, что захвачен турками, - сказал император.
Несколько мгновений Тирант смотрел на Миралпейщ и думал о том, что странно для человека умереть под стенами такого ничтожного городка, в один из тех многочисленных его переходов из рук в руки - от турок к христианам или от христиан обратно к туркам; ничтожный повод, ничтожная битва… Нет, если принимать смерть - так в сражении, которое решит судьбу империи, и никак иначе!
И еще он подумал о том, что странно видеть на карте место, где тебе суждено умереть.
Он поскорее отвел глаза от этого городка, в котором ему на миг почудилось что-то роковое, и увидел красиво нарисованные очертания берегов и выныривающих из воды морских чудовищ, но надписи, сделанные греческими буквами, были ему непонятны.
- Что ж! - воскликнул Тирант. - Будем так же крепко держаться за нашу землю, как греческие буквы держатся за этот лист бумаги, и турки сами побегут прочь из Византии, ибо их буквы самим своим видом повторяют ладью и как будто нарочно предназначены для скольжения по поверхности. Поэтому я и утверждаю, что нам удастся стряхнуть их с этой карты.
Все собравшиеся в зале советов рыцари, заслышав это, переглянулись, потому что их наверняка удивила ученость Тиранта. А он добавил, обращаясь к императору:
- И раз уж у нас идет война, ваше величество, то решаюсь указать на три необходимые для этого вещи. Если у нас нет этих вещей или если они у нас в недостатке, войну вести будет невозможно.
- С большим удовольствием, севастократор, я бы узнал, каковы же эти вещи, - сказал государь.
Тирант слегка поклонился и произнес:
- Это войска, казна и провиант. Как только что-либо из этого иссякает, войну приходится прекращать.
- Во всем этом, благодарение Богу, мы не знаем недостатка, - провозгласил император.
- Потому что ситуация весьма серьезна, - продолжал Тирант. - Как я слышал, а теперь и увидел на карте, турок в империи собралось великое множество. Да вдобавок проклятые предатели генуэзцы доставляют им подкрепление, подвозят оружие, лошадей и припасы.
- И людей, - вставил Роберт Македонский, причем говорил он таким тоном, словно его это втайне радовало. - В Ломбардии и Тоскане нашлось немало головорезов, готовых сражаться против нас на стороне турок.
- Проклятье! - прошептал Тирант и хлопнул ладонями по столу.
Но император успокоил его, указав на то, что денег и провианта грекам хватит, и назвав численность наемного войска, а также число славных греческих рыцарей, готовых к сражению хоть завтра.
- Так что нам есть что противопоставить нашим врагам, - заключил император. - Нам не хватало только человека, способного возглавить наше войско, но теперь мы имеем и его.
Герцог Македонский криво усмехнулся, а один из его приспешников вскочил, точно отпущенная пружина, и начал говорить в запальчивости:
- Вашему величеству следовало бы получше обдумывать свои приказания! Да разве это справедливо - назначать севастократором чужеземца, когда существует ближайшее к короне лицо, а именно - герцог Македонский? Ваше величество наводняет страну чужаками, не заботясь о том, что это может быть опасно!
- Разумеется, - холодно промолвил Тирант, глядя в сторону, - его милость сеньор Роберт предпочел бы наводнить страну турками. Они-то ему родные, в отличие от бретонских рыцарей.
- А кроме того, - сказал тот рыцарь, - я предлагаю перед сражением совершить паломничество к острову, откуда Парис похитил Елену, и умилостивить там дарами древних богов, ибо благодаря этим богам в древние времена нашим предкам бывали дарованы победы.
И он указал на доспехи, украшавшие зал советов.
Тирант даже задохнулся, когда услышал последнюю фразу. А император, ничуть не удивившись (потому что от герцога Македонского и его сподвижников можно было ожидать любой подлости), взмахнул рукой и приказал рыцарю замолчать и сесть на свое место.
- Ты безумец, если предлагаешь нам вернуться к идолопоклонству, - сказал император. - Разве не знаешь ты, что, когда Дева Мария с Младенцем оказались в Египте, все идолы попадали там со своих постаментов в святилищах, и многие разбились, так что куски их находят и поныне среди песков!
Рыцарь поджал губы и отвернулся, а Тирант с подчеркнутой снисходительностью произнес:
- Трусость всегда ищет себе оправданий, и нет ничего странного в том, что малодушный готов обратиться к идолопоклонству и дьяволослужению. Если в душе у него пустота, он будет заполнять ее чем угодно, кроме истины, ибо тьма боится света.
- Разумные речи, севастократор, - кивнул государь. И повысил голос: - Что до герцога Македонского, то он не выиграл ни одного сражения, и я не позволю ему командовать всей нашей армией, чтобы он привел ее на погибель.
- Посмотрим, на что еще окажется способен бретонец, - буркнул рыцарь, которого все осуждали.
- Победу нашим предкам приносили их храбрость и умение владеть оружием, - никак не мог успокоиться император, - а идолы не играли в их славных победах никакой роли, разве что выступали в качестве украшений на праздничных пирах. И это так очевидно, что я не намерен более обсуждать это. А если кто-нибудь осмелится оспорить мое решение назначить Тиранта Белого главнокомандующим, клянусь, я покараю дерзкого, да так жестоко, что память об этом останется в веках!
Тирант в заключение сказал:
- Будем же сегодня и впредь состязаться не в скудоумии и мелочности, а в доблести и благородстве. Прошу теперь задержаться только тех сеньоров, под чьим командованием находятся большие отряды, прочие же должны удалиться.
И в зале осталось лишь пятеро самых знатных византийских вельмож: герцог Македонский, сеньор Малвеи и трое других, а также император и Тирант. Они еще раз рассмотрели карту, чтобы понять, как им дальше поступать с турками. Ибо неприятеля и впрямь было слишком много, чтобы можно было разделаться с ним вот так просто, вызвав на большое сражение.
Глава третья
Неизбежная разлука с принцессой приближалась. Выступление в поход задерживалось лишь на тот срок, который необходим лошадям, дабы те оправились после морского путешествия и смогли вновь нести рыцарей в битву.
Тирант каждый день покидал свои покои и до позднего вечера ездил по войскам; зачастую даже ради обеда он не возвращался во дворец и трапезничал вместе с воинами, сидя прямо на голой земле, на которую, впрочем, из почтения к севастократору клали большой ковер.
Видя, что севастократор очень занят с войсками, принцесса грустила. Диафеб также ездил вместе с Тирантом, так что у Кармезины не осталось ни одного союзника. И однажды она направила к Тиранту пажа с предложением посетить ее в полдень, когда во дворце все отдыхают и никто не помешает их беседе. "Ибо у меня имеется важное сообщение для севастократора", - добавила она.
Получив приглашение, Тирант мгновенно потерял покой, обретенный недавно и с таким трудом. В считанные часы он утратил округлость щек, свойственную юности, и сделался таким истощенным и поблекшим, словно годами изнурял свою плоть бессмысленными подвигами аскезы.
Диафеб сразу заметил все эти тревожные признаки.
- Опять? - спросил он грозно.
Тирант посмотрел на кузена очень грустными глазами:
- Что "опять"? О чем вы говорите?
- У вас такой вид, словно вы пытались покаяться в грехах всего мира.
- Вовсе нет, я был с инспекцией в армии и от усталости дурно выспался… С одним оруженосцем поговорил довольно сурово, а потом с его господином. Это меня огорчило.
- Глупости! - решительно возразил Диафеб. - В прежние времена вы могли убить четырех христианских рыцарей и одного великана в кровавом поединке и после этого не чувствовали ни усталости, ни печали.
- Тогда я был молод.
- Моложе ровно на год.
- Это много, - сказал Тирант. - За единый миг Господь может создать или уничтожить свое творение.
- Для Господа, быть может, и миг - это много, а для нас, грешных и ничтожных, год - небольшой промежуток времени, - промолвил Диафеб. - Недостаточный для того, чтобы состариться.
- А как же дама из Виндабоны? - напомнил Тирант. - Она поседела в течение часа, пока ей рассказывали о той смерти, которую принял ее возлюбленный. И когда повествователи завершили свою горестную повесть, они увидели перед собой на месте цветущей дамы дряхлую старуху.