* * *
После этого случая я часто находила Кэтрин в пекарне, где Клемент рассказывал ей о детстве Бруно. Она узнала о нем даже больше, чем я, и с каждым днем восхищалась отцом все больше и больше. Бруно заметил это, и его отношение к Кэтрин стало другим - наконец-то он обратил внимание на собственную дочь.
Однажды я подошла к классу и услышала, как ссорятся Хани и Кэтрин.
- Тебя легко одурачить, Кэт. Ты всегда веришь в то, во что тебе хотелось бы верить. Так ты никогда не узнаешь правды. Я не верю во все эти чудеса. Я не люблю его. И никогда не любила… Посмотри, как он жесток к… нашей матери.
- Ты говоришь так потому, что он не отец тебе. Ты завидуешь, - выпалила Кэтрин.
- Завидую! Нет, я рада. Я бы предпочла, чтобы моим отцом был любой другой, но только не он. Я помедлила в дверях, не вошла и тихо удалилась. Я много думала об этом разговоре. Конечно, теперь, когда девочки подрастали, у них появилось собственное мнение. Малютками я держала их подальше от Бруно, зная, что в его жизни нет места для маленьких детей, но мне хотелось знать, было бы все иначе, роди я сына.
Я долго размышляла о том, какими они выросли Кэтрин скоро исполнится двенадцать, Хани - четырнадцать. Она развилась раньше большинства сверстниц. В ней было что-то от чувственности Кезаи, которая передала ей свою красоту и удивительные фиалкового цвета глаза.
Но вызвать Хани на откровенность было не так легко, как Кэтрин. Ту было видно насквозь, она могла смеяться и плакать одновременно. Кэтрин выражала свои чувства объятиями и поцелуями. Она могла посмеяться над чьей-нибудь неудачей и тут же раскаяться, увидев, что человек обиделся. Как отличалась от нее Хани! Я знала, что должна быть особенно внимательна к ней, и всегда прилагала максимум усилий, чтобы показать Хани, что люблю ее так, как и Кэтрин. Это радовало меня и в то же время немного тревожило. Она была такой необузданной и страстной!
Сейчас меня беспокоило то, что по мере того, как они подрастали, все явственнее проявлялись их характеры. Казалось, что чем больше обожания Кэтрин выказывала Бруно, тем больше неприязни проявляла к нему Хани. Они были молоды, и ни одна из них не скрывала своих чувств.
Я решила, что нужно поговорить об этом с Хани, и однажды утром попросила ее помочь мне собирать цветы. "Я становлюсь похожа на свою матушку из-за своей привязанности к дому", - подумала я. Но домашние заботы не обременяли меня. Я рвала цветы и размышляла о том, что происходит при дворе, и как это отразится на нашей жизни.
- Хани, - спросила я, - Кэтрин часто рассказывает тебе о своем отце?
- Последнее время она ни о чем больше и не говорит. Иногда мне кажется, что она просто не слишком умна.
- Хани, дорогая, - ответила я, и, как сказала бы Кэтрин, мой голос прозвучал неестественно добродетельно, - разве это плохо, если дочь обожает отца?
- Да, - ответила Хани, - если он не стоит обожания.
- Мое дорогое дитя, ты не должна говорить так. Это неблагодарно по отношению к…
- А почему я должна быть ему благодарна?
- Ты всю жизнь прожила под его крышей.
- Я считаю, что жила под твоей крышей. Он не хотел, чтобы я росла в Аббатстве. Мне позволили остаться здесь только потому, что ты настояла на этом. Я все знаю. Я хожу в лес к своей прабабушке.
- И она рассказала тебе об этом?
- Она умная женщина, мама, правда, иногда говорит загадками. Мне хотелось бы узнать, почему? Может быть, потому, что если мудрецы станут говорить понятно, мы будем знать так же много, как и они?
- Может быть. Бабушка сказала, что мне нужно знать правду. Я думаю, что моя жизнь была бы совершенно иной, если бы не ты.
- Милая Хани, моя радость и утешение!
- Я всегда старалась, чтобы это было так, - пылко ответила она.
- Мое благословенное дитя, помни, что ты моя дочь.
- Но приемная. Расскажи мне о моей матери.
- Разве прабабушка не рассказывала тебе о ней?
- Я хотела бы услышать это и от тебя, ведь все люди видят по-разному.
- Твоя мать была веселая и красивая… как ты.
- Значит, я похожа на нее?
- Нет, ты еще красивее.
- Она не вышла замуж за моего отца. Ведь он пришел, чтобы распустить Аббатство. Каким он был?
- Я видела его лишь мельком.
- Но моя мать влюбилась в него, и родилась я.
Я лишь кивнула, потому что не могла рассказать Хани ужасную правду.
- Я сестра Бруно, - промолвила она. - Моя прабабушка рассказала мне об этом. Она сказала: "Вы оба мои правнуки". Когда я услышала об этом, то не поверила. Моя прабабушка говорит, что именно поэтому он меня и ненавидит. Он предпочел бы не видеть меня.
- Он не верит этому, потому что не может согласиться с тем, что твоя мать была и его матерью.
- Он считает себя святым, - рассмеялась Хани. - Но разве святые беспокоятся из-за того, что думают о них люди?
- Он считает, что на него возложена великая миссия. Он дал приют людям, которые живут в Аббатстве.
- Он никогда ничего не дает просто так. Моя Хани была слишком проницательной.
- Это не увеличит моего уважения к нему. Вполне возможно, я понимаю его слишком хорошо, ведь мы рождены одной матерью.
- Хани, я бы хотела, чтобы ты забыла об этом, Я считаю твоей матерью себя. Не могла бы и ты попытаться сделать то же самое?
Она повернулась ко мне, и я увидела, что глаза ее светятся любовью.
- Мое милое дитя, - сказала я, - ты и не знаешь, как много для меня значишь.
- Я отдала бы все на свете, чтобы быть твоей дочерью, - прошептала Хани, и пусть бы Кэтрин стала ребенком моей матери.
- Нет, я хотела бы иметь двух дочерей.
- А я бы предпочла быть у тебя единственной. Хани беспокоила меня. Ведь ее ненависть могла быть столь же неистовой, как и любовь.
* * *
Мир в стране не мог длиться долго. Матушка пришла сообщить, что Саймон Кейсман опять отлучился "по делу". Она была встревожена, я видела это, и мне хотелось знать, к чему приведет это "дело".
Саймон Кейсман был умен. Он не стал бы выступать открыто на стороне королевы Джейн, но я была уверена: если бы она сумела захватить трон, стал бы ее поддерживать от всего сердца. И я подумала, не затевается ли какой-нибудь новый заговор.
Вскоре все выяснилось. Сэр Томас Уайтат возглавил восстание против королевы Марии.
Матушка поспешила в Аббатство с сообщением, что королева Мария находится в Уайтхолле, а сторонники сэра Томаса Уайтата уже движутся к городу. Королева в отчаянии.
- Мария знает, это конец ее правления. - Голос матушки торжествующе звенел. Я спросила:
- Где твой муж?
Мать загадочно улыбнулась.
- Я беспокоюсь о тебе, Дамаск, - тотчас же сказала она. - Я хочу, чтобы ты забрала девочек и перешла в Кейсман-корт. Я бы не хотела, чтобы ты оставалась сейчас здесь, когда торжествует правое дело.
- А если сэр Томас потерпит поражение?
- Никогда.
- Мама, - спросила я, - где твой муж?
- Он занят делом, - ответила она.
- Делом? - спросила я. - Вместе с сэром Томасом?
Она не ответила, а я не настаивала, потому что боялась за нас. Я спросила:
- Сэр Томас хочет посадить на трон Джейн Грей или принцессу Елизавету? И ты думаешь, что народ будет стоять и смотреть, как свергают его законную королеву?
- Я хочу, чтобы ты пошла со мной в Кейсман-корт, - ответила матушка.
Холодным февральским днем, на следующий день после того, как мать умоляла меня быть благоразумной, войска восставших вошли в Лондон, и начались бои на улицах столицы.
Я слышала, что королева не потеряла присутствия духа, ведь именно ей пришлось утешать рыдающих придворных дам. Позже я узнала, как близок был Уайтат к успеху. Возможно, он бы и победил, но, окруженный и отрезанный от своих войск на Флит-стрит, сдался, сочтя битву проигранной.
Матушка пришла в отчаяние, и я, зная, что Саймона нет, отправилась в Кейсман-корт проведать ее.
- Что происходит? - спрашивала она. - Почему эта католичка всегда побеждает?
- Наверное, - ответила я, - потому, что она законная королева.
Вскоре после этого Джейн, королеву девяти дней, и ее мужа казнили. Это был печальный день даже для фанатичных папистов, ибо они хорошо понимали, что шестнадцатилетняя королева никому не враг и не виновна. Она не желала короны, ее заставили честолюбивый свекр и муж. И вот Джейн с завязанными глазами отвели к плахе, и ее светловолосая голова упала с плеч.
Принцесса Елизавета тоже была замешана в восстании. Поговаривали, что сэр Томас хотел отдать корону ей, а не Джейн.
- Елизавета очень коварна, - сказал Бруно, - и жаждет взойти на престол. Жаль, что они не отрубили голову ей вместо Джейн.
- Бедная Елизавета! - возразила я. - Она так молода.
- Ей двадцать лет - достаточно много для того, чтобы вынашивать честолюбивые замыслы Королеве не следовало оставлять ее в живых.
Но королева пощадила ее, потому что сэр Томас Уайтат, которому в апреле того же года отрубили голову, заявил перед смертью, что принцесса Елизавета не замешана в заговоре против своей сестры.
Саймон Кейсман вернулся домой. Я размышляла, какую роль сыграл он в восстании. Ведь, будучи участником заговора, он смог исчезнуть раньше, чем о его участии стало известно властям. Я была убеждена в том, что Кейсман хотел бы увидеть конец правления королевы Марии, предотвратить возвращение власти Рима и увидеть на престоле правителя-протестантанта.
Было очевидно, что он выбрал Елизавету.
По мнению Бруно, Елизавета избрала религию, как и политику, из соображений выгоды. Королева была католичкой, ее предполагаемый брак с испанцем был непопулярным. Желая сыграть на этом, Елизавета стала поддерживать протестантов.
Люди все больше и больше прислушивались к ней. Некоторые из бывших сторонников Марии хотели бы теперь, чтобы во главе государства стояла Елизавета. Мысли и надежды многих были обращены к дочери Анны Болейн. К счастью, королева Мария не была мстительна. Говорили, что она помнит свою детскую дружбу с обаятельной младшей сестричкой.
Моя мать появилась в Аббатстве со своими обычными гостинцами. С ней пришли близнецы: они пользовались каждым случаем побывать у нас, поэтому вызвались нести корзинку.
Девочки прибежали посмотреть, что принесла бабушка, и послушать новости.
- Ну и чудеса творятся в Сити! - сказала, усаживаясь, матушка.
- Расскажи нам, бабушка, - потребовала Кэтрин.
- Дело в том, моя дорогая, что на Олдгейт-стрит появился дом с привидениями, хотя, возможно, там и нет привидений. Возможно, что там обитает ангел Божий. Кто знает?
- Ну, продолжай же, - нетерпеливо сказала Кэтрин. - Ох, бабушка, ты всегда сводишь меня с ума, заставляя ждать продолжения истории.
- Потерпи, - сказала я. - Всему свое время.
- Ax! - воскликнула Кэтрин. - Ну, бабушка, расскажи же сейчас.
- Это голос, который идет из кирпичной стены, - произнес Питер. - Я его слышал. А ты слышал, Пол? Пол кивнул, он во всем соглашался с братом.
- Что за голос? - спросила Кэтрин.
- Если бы ты позволила мне объяснить все сначала, - проворчала моя мать, то сейчас уже знала бы все.
- Бабушка права, - добавила я.
- Ну, так расскажи же нам, - настаивала Кэтрин.
- Голос слышен из стены дома. Но когда народ кричит: "Боже, храни королеву!", - он безмолвствует.
- Что же это за голос, который не произносит ни слова? - сказала Кэтрин.
- Что за нетерпеливый ребенок! - нахмурилась матушка. - Не может дождаться когда ему все расскажут до конца. Когда толпа кричит: "Боже, спаси леди Елизавету!" - голос отвечает: "Так тому и быть".
- А чей это голос? - спросила Хани.
- Это тайна. В доме никого нет. Однако голос звучит.
- Там кто-то есть, - сказала я.
- Никого нет. Дом пуст. А когда люди спрашивают: "Что такое месса?" голос отвечает: "Идолопоклонство".
Кэтрин вспыхнула, лицо ее залила краска.
- Там сидит кто-то злой и обманывает народ.
- Это голос, - ответила моя мать, - и никого там нет. Голос без тела. Разве это не чудо?
- Если бы голос говорил разумные вещи, то это было бы чудо, - возразила Кэтрин.
- Разумные? Кто может подвергать сомнению слова Святого Духа?
- Я, - ответила Кэтрин. - Это Дух Святой только для протестантов. Для людей истинной веры это… ересь.
- Замолчи, Кэт, - сказала я. - Ты неуважительно относишься к бабушке.
- Значит, говорить правду - неуважительно?
- Истина для одного может быть не правдой для другого.
- Как это может быть? Правда всегда должна быть правдой.
Я устало произнесла:
- Я не потерплю ссор по вопросам веры в своем доме. Разве нам мало того, что происходит в стране?
- Ты должна научиться сдерживать язык и выражать должное почтение, когда следует.
- Почтение! - возмутилась Кэтрин. - Мой отец сказал бы…
- Хватит! - приказала я.
Кэтрин пулей вылетела из комнаты.
- Хорошенькое дело! - выбегая, воскликнула она. - Надо притворяться, что соглашаешься с дикой ложью, просто для того, чтобы кому-то угодить.
- Клянусь Богом, - сказала моя мать, - она фанатичная маленькая папистка.
Я заметила, что Хани улыбается; ее всегда веселило, когда между мной и Кэтрин возникали разногласия.
"Трудно ожидать гармонии в стране, когда мы не можем сохранить мир даже в своей семье", - подумала я.
* * *
Кэтрин торжествовала, когда в результате проведенного расследования в доме обнаружили молодую женщину по имени Элизабет Крофт. Она пряталась в полой стене, чтобы отвечать на вопросы, которые ей задавали, и таким образом подстрекать людей выступить против королевы Марии и против ее брака с испанцем.
- Вот так чудо! - воскликнула Кэтрин и поспешила к моей матери в Кейсман-корт.
- Бабушка была так смущена, что я не могла не рассмеяться, - сообщила мне Кэтрин, когда вернулась.
- В тебе должно быть больше сострадания, - сказала я ей.
- Сострадания к этой фанатичке!
- Взгляни на себя, моя дорогая, разве ты не такая же?
- Но я принадлежу к истинной религии.
- Ты фанатичка, Кэтрин. Как бы мне хотелось, чтобы вопросы веры занимали тебя поменьше.
- Я обсужу это с отцом… сейчас же. - Глаза ее сияли. - Как чудесно иметь такого отца! Все эти годы я ошибалась.
- Он не обращал на тебя внимания.
- Конечно, не обращал, я была молодая и глупая. Теперь все иначе.
- Прошу тебя, будь поосторожнее.
Кэтрин бросилась ко мне и порывисто обняла.
- Моя дражайшая мамочка, пойми, я выросла… почти.
- Но не совсем.
* * *
Питер пришел к нам и рассказал, что за обман Элизабет Крофт выставили к позорному столбу.
- Бедная девушка, надеюсь, она не лишится головы, - сказала я, но подумала: "Ведь в этой стране это обычная плата". Я поняла: из-за того, что на троне ярая католичка, религиозный конфликт в стране не гаснет, а разгорается, и дала себе слово, что если трудно что-то изменить в стране, то уж дома следует избегать ссор.
* * *
В июле 1554 года Филипп Испанский высадился в Англии, и королева Мария выехала в Винчестер, где они и обвенчались.
Мы присутствовали при их въезде в столицу. Верхом на лошадях королевская чета пересекла Лондонский мост. Меня поразило увядшее лицо королевы и то подчеркнутое обожание, с которым она относилась к своему бледнолицему и тонкогубому жениху. Она была старше его на десять лет, и я жалела ее.
Этот брак был очень непопулярен в народе, но, когда лондонцы узнали, какие сокровища привез с собой Филипп, они повеселели. Золото и серебро заполняло девяносто девять сундуков, которые везли за королевской четой на пути во дворец, но, даже несмотря на это, в толпе шептали недоброе.
В стране начались перемены. При жизни отца королевы Марии жизнь была опасна. Генрих был тираном, который привык считать, что платой за ошибку подданного служит его голова. Но при прежнем государе при дворе постоянно происходили драматические события, потому что король часто менял жен. Королева Мария хранила верность своему мужу, не могла на него надышаться, но испанская мрачность уже овладела двором.
Было и другое. В стране вводились испанские законы. Истинной церковью считалась Святая Римская церковь, много говорили об еретиках.
А потом запылали костры в предместье Лондона Смитфилде.
Часто из своих садов мы видели поднимающийся дым, а когда ветер дул с запада, то чувствовали и запах. Нас кидало в дрожь, казалось, до нас доносятся крики умирающих.
Королева получила новое имя. Теперь ее звали Мария Кровавая.
* * *
Стоял холодный февральский день 1555 года, когда в Аббатство прибежали Питер и Пол. Сначала я не поняла, что случилось. Они говорили так бессвязно:
- Они пришли… они везде искали…
- Они забрали книги…
- Они привязали свою барку у нашей пристани… Я попросила:
- Питер, Пол, расскажите мне все с начала. Что случилось?
Довольно быстро я все поняла. Случилось то, что уже давно могло случиться, ведь Саймон Кейсман являлся поборником новой веры.
Неожиданно Пол начал плакать.
- Они забрали нашего отца, - сказал он.
- Где ваша мать?
- Она там сидит… смотрит. Она все молчит. Пойдем скорее, Дамаск! Пойдем с нами!
Я поспешила в Кейсман-корт.
Я вошла в дом, где стол был накрыт для обеда и подумала: "Именно сюда, в этот зал люди короля пришла за моим отцом… По доносу Саймона Кейсмана они арестовали его, а теперь они пришли за Саймоном Кейсманом".
Матушка сидела за столом. На лице у нее было написано изумление. Я стала возле нее на колени и взяла ее руку в свою.
- Мама, - сказала я, - я здесь.
- Это Дамаск? Моя девочка Дамаск, - прошептала она.
- Да, мама, я здесь.
- Они пришли и забрали его.
- Да, я знаю.
- Почему они забрали его? Почему?
- Может быть, он вернется, - уверила я ее, хотя хорошо знала, что он не возвратится. Разве близнецы не сказали мне, что при обыске нашли его книги? Он был обречен как еретик.
- Мама, тебе нужно прилечь. Я дам тебе твою настойку. Если ты сможешь немного поспать, то, когда ты проснешься…
- Он вернется?
- Может быть. Возможно, что они взяли его для допроса.
Она схватила меня за руку:
- Так и есть. Они взяли его, чтобы допросить по какому-нибудь делу. Он вернется. Он хороший человек, Дамаск.
- Мама, - попросила я, - позволь мне уложить тебя в постель.
Близнецы смотрели на меня так, словно я обладала особой силой утешения. Как же я желала, чтобы так оно и было!
Впервые в жизни я была бы счастлива видеть, как Саймон Кейсман входит в дом.
- Что плохого он сделал? - спрашивала она.
- Будем надеяться, что он скоро вернется и расскажет тебе обо всем!
Она позволила уложить себя в постель. Я послала за успокаивающим питьем и подумала, что уже дважды у нее забирали мужей и дважды - во имя веры.