- Это не помешает моему предсказанию сбыться… Я уже имел честь доложить вашему величеству, что я не венецианец, а далмат.
- Клянусь тебе, что никто не ускользнет от меня! - воскликнул император громким голосом. - Я готов дать сейчас же приказ об аресте венецианцев, которые пируют теперь в моем дворце… Готов задушить их собственными руками.
Комнин приложил к губам хрустальный свисток, на резкий звук которого прибежал невольник.
- Привести сюда Сиани и Молипиери, венецианских посланников, и запереть все выходы дворца! - приказал император.
Невольник поспешил удалиться.
Иоаннис посмотрел ему вслед с загадочной улыбкой, затем он пошел отворить узкое окно, откуда, несмотря на ночной мрак, можно было видеть все галатское предместье, контуры которого резко отделялись от голубого неба.
- Цезарь, - сказал он, указывая в окно, - видите ли вы это темное здание, возвышающееся по ту сторону залива?
- Да, это дворец венецианских посланников, - ответил Мануил нетерпеливо. - Что дальше, говори?
- На террасе этого дворца сейчас вспыхнут красноватые огоньки.
- А что Же означают эти огоньки?
- Что все готово к отъезду.
- Ну, пока еще ничего не вспыхнуло, я могу быть уверенным, что венецианцы попались! - воскликнул Мануил.
- Но они пока не в ваших руках, - отозвался далмат.
- Если ты сомневаешься, то можешь удостовериться собственными глазами, - сказал император, схватив его за одежду.
- Поздно, ваше величество, - заметил далмат, цепляясь за оконную решетку. - Соблаговолите взглянуть - огни зажигаются.
Оба, волнуемые совершенно противоположными чувствами, смотрели на то, как терраса освещалась мало-помалу пылающими факелами.
Мануил Комнин зарычал, словно попавшийся в плен лев, и потрясал своими сильными руками железную решетку.
Далмат же между тем любовался с дикой радостью освещенными верхушками деревьев, казавшимися издали охваченными со всех сторон пламенем.
В это время вернулся невольник и доложил дрожащим голосом Комнину, что Сиани и Молипиери скрылись из дворца в неизвестном направлении.
Император произнес страшное проклятие, вытолкал ногой простершегося перед ним невольника и запер дверь.
Скрестив руки на своей широкой груди, он приблизился медленными шагами к Иоаннису и посмотрел на него долгим, испытующим взглядом, как бы желая проникнуть в глубины его души.
Далмат выдержал это испытание с невозмутимым хладнокровием.
- Тебе, разумеется, известно, куда они скрылись? - спросил коротко император.
- Да, - ответил Азан. - Они ждут меня в настоящую минуту с величайшим нетерпением.
- Так что в случае, если я задержу тебя…
- То они отправятся без меня.
- Ну а если я прикажу содрать с тебя живого кожу - неужели ты не выскажешь мне и тогда своей тайны? - вспылил император.
- Признаюсь, - произнес спокойно далмат, - что эта процедура пользовалась бы несомненным успехом при других обстоятельствах. Но со мной она будет совершенно излишней, так как венецианцы отплывут через двадцать минут, а я сомневаюсь, чтобы вам удалось в такой короткий срок развязать мне язык.
- Шутки в сторону! Можешь ли ты и хочешь ли выдать их мне?
- Могу и хочу: именно это и привело меня к вам.
- Сколько же ты требуешь за эту измену?
- Ничего. Я буду совершенно доволен, если мне представится возможность отомстить Сиани, не задевая интересов вашего величества.
- Объяснись.
- Вы недавно задали мне вопрос: что может быть общего между таким негодяем, как я, и благородным Сиани? - произнес Азан решительным тоном. - Так знайте же, что этот патриций любит ту же женщину, которую люблю я… Да, патриций Сиани, имя которого красуется в золотой книге, вздумал соперничать с бедным незаконнорожденным далматом, который был поднят прохожими На каком-то перекрестке и который провел свои детские годы в нужде и лишениях, питаясь только милостыней. Чтобы завладеть этой женщиной, на которой ему нельзя жениться, потому что она плебейка, патриций Сиани поступил в посольство в надежде одержать такую блистательную победу над греками и выполнить свою миссию с такою честью, что сенат, увидя его, покрытого славой, разрешит ему брак, запрещенный законом. Опасаясь, что мечта Валериано может осуществиться, я решился поставить преграду его честолюбию и не допустить, чтобы он завоевал себе славу, которой так домогается. Я стал его рабом, и с тех пор он находится в моей власти. Я работал без устали над его гибелью, не покидая его ни на одно мгновение, и узнал даже все его тайные мысли. Я ежечасно устилал его путь сетями, в которых он путался уже не раз. Все то, что создавалось им, я разрушал с терпением непримиримой ненависти. До сих пор старания мои были успешны, но мне мало этого: я хочу окончательной его гибели. И так как он принадлежит мне, то я и продаю его вам, ваше величество!
- Говори же, на каком условии?
- Вблизи Константинополя находится превосходная больница для пораженных чумой.
- Что ты хочешь сказать? - спросил Мануил, смотря пристально на зловещее лицо Азана.
- То, что надо не далее как сегодня же завлечь туда солдат и моряков венецианской флотилии.
- Вероятно, для того, чтобы ни один из них не вернулся в Венецию, не так ли?
Далмат не ответил, но смело взглянул в лицо Мануила, между тем как губы его искривились злой улыбкой. Комнин усмехнулся: он понял смысл улыбки.
- Ты прав, Азан, - сказал он, - я ошибся. Ты хочешь сказать, что их всех потом следует отправить, пропитанных этим ужасным ядом, обратно в Венецию.
- Я еще не вполне закончил свою мысль.
- Говори же скорее: я спешу завершить это дело.
- Через час, когда во всем городе поднимется тревога, я овладею с одобрения цезаря двумя купеческими кораблями, которые прибыли вместе с флотилией и принадлежат венецианцу Бартоломео ди Понте. Я уведу их дня на три в одну малоизвестную бухту, а затем, пользуясь темнотой ночи, прокрадусь в больницу чумных и произнесу магическое слово: "Освобождение…". На этот возглас мне, разумеется, ответят тысячи дружеских голосов. Солдаты, матросы и юнги соберут свои последние силы и кинутся на приготовленные мной корабли. С этим драгоценным грузом я поплыву на всех парусах в Адриатическое море… и вернусь торжественно в Венецию в качестве освободителя моих братьев.
- Славно придумано! - воскликнул Мануил.
- Но это еще не все, - продолжал невозмутимо далмат. - Представьте себе мысленно следующую сцену: гавань переполнена нетерпеливой толпой людей, сбивающих друг друга с ног… Вот молодая девушка встречает своего брата… Они обмениваются крепкими рукопожатиями, горячими поцелуями, матросы смешиваются с горожанами, на всех лицах написана радость свидания… Все оспаривают один у другого честь приютить под своим кровом прибывших. Но смерть не дремлет: в одно прекрасное утро по всем улицам Венеции пронесется страшный вопль: "Чума!"
- О, ты великий политик, далмат! - воскликнул Мануил, глаза которого засверкали, подобно глазам бенгальского тигра.
Далмат не обратил внимания на это восклицание, и лицо его оставалось бесстрастным.
- Если сделать это, - продолжал он, - то Венеция будет лишена всякой возможности начать войну, потому что у нее не останется ни кораблей, ни матросов. Комнин же, перед которым так храбрились венецианцы, станет между тем могущественным, грозным императором с той минуты, как он возьмет в союзницы чуму.
- И ты берешься выполнить эту задачу, демон?
- Клянусь, что выполню!
- Следовательно, торг наш заключен?
- Я не всегда говорю, что делаю, цезарь. Но зато всегда делаю то, что говорю, - заметил Азан.
- Идем же, коли так, - сказал император и дал знак следовать за собой.
Далмат повиновался, но, дойдя до порога, он вдруг остановился и взглянул на Комнина.
- Наши молодые посланники, - сказал он, - чрезвычайно смелые и отважные люди, в особенности когда они защищены кольчугами. Что вы сделаете, если они вздумают оказать отчаянное сопротивление?
- Не опасайся ничего, Иоаннис. Мы сладим с ними шутя.
- Пощадите их, цезарь. Я еще должен признаться вашему величеству, что их кольчуги не крепче полотняных сорочек, так как в день нашего отъезда из Венеции, я постарался прокалить их кольца.
- Благодарю за откровенность. Но тут дело ведь не в азарте охоты, а в том, чтобы выбрать из капканов попавшуюся дичь… Идем же.
Азан последовал за императором, который, взяв с собой двести человек варягов, отправился к "Водяным дверям".
Сиани, Орио и остальные венецианцы, которых посланники сочли нужным взять с собой, поняли при виде этой толпы вооруженных людей, что их намерение бежать стало известным. А потому, покинув незаметно подземный ход, они разбрелись по длинным галереям и обширным залам Бланкервальского дворца.
IV. Как полезно было быть вооруженным на пирах Мануила Комнина
Между тем император велел позвать великого логофета, великого протоспафера, своего адмирала и еще нескольких других офицеров.
Первым явился логофет Никетас и распростерся перед великолепным императором. Он надеялся вызвать своим усердием улыбку на лице цезаря, но последний устремил на него такой угрожающий взгляд, что бедный старик задрожал всем телом.
- Разве я оскорбил своего божественного императора? - осмелился спросить он, заслоняя дрожащими руками глаза, словно боясь ослепнуть от сияния, исходившего от священнейшей особы цезаря.
- Мы составили с тобой план, который нужно было привести в исполнение нынешней ночью, - отозвался император. - Как могла эта тайна, которую я доверил одному тебе, стать известной венецианцам?
- Венецианцам? - повторил с ужасом Никетас.
- Да, им! - повторил с угрозой Комнин. - Берегись, если ты окажешься изменником: несдобровать тебе!
Старик хотел было начать свое оправдание, но прибытие товарищей помешало ему. Мануил приказал собравшимся арестовать посланников Сиани и Молипиери вместе со всеми их соотечественниками, имевшими неосторожность присутствовать на царском пиру, и овладеть флотилией и товарами, сложенными на Ломбардском базаре.
В то самое время, когда протоспафер и адмирал выходили из Бланкервальского дворца, чтобы исполнить данное им поручение, посланники, понявшие, что побег невозможен, поспешили пробраться тайком в залу, из которой они увидели сигнальные огни. В них теплилась слабая надежда, что их отсутствие не было еще никем замечено.
Но едва они вошли в залу, как зловещий скрип и стук запираемых за ними дверей доказал, что посланники стали жертвами хитрых греков и пленниками императора Мануила.
Вслед за тем до их ушей донесся из сада какой-то смешанный гул: звон оружия, громкие проклятия и крики негодования… Посланники с отчаянием прислушивались к этому шуму, проклиная своего властелина, который не допустил их умереть славной смертью, сражаясь бок о бок со своими братьями.
Но шум вскоре затих, и ничего не стало слышно, кроме тяжелых, мерных шагов часовых.
Обойдя залу, друзья убедились, что все выходы заперты и что не остается никакой надежды на спасение. Впрочем, Орио не унывал и, беспечно расположившись на одном из диванов, заметил весело:
- Ну, что бы ни случилось, а все же мы славно поужинали.
- О Комнин! Комнин! - бормотал Сиани, простирая сжатые кулаки к небу, как бы призывая Бога в свидетели своего обета. - Я доберусь до причины такого поступка.
- И какое же внимание оказывается нам, - продолжал Орио. - Нас угостили превосходным ужином, да сверх того еще удерживают на ночь! Это, впрочем, понятно: здешние улицы ведь крайне небезопасны, в особенности ночью, потому что греки - страшные бездельники…
- Ты видишь, Орио, - перебил Сиани, не обращая внимания на остроты своего друга, - что предчувствие не обмануло меня: Зоя недаром предупреждала нас об опасности.
- Зоя обворожительное существо, - проговорил Молипиери с полузакрытыми глазами. - Если б она обратилась ко мне, мы бы не попались в эту западню.
- А в это время, может быть, убивают наших матросов, топят наши корабли! О, я готов пожертвовать десятью годами жизни за один час свободы!
- Больше всего мне жаль доброго Иоанниса, который ожидает нас, не догадываясь о случившемся с нами.
- Перестань говорить вздор, Орио! - перебил с нетерпением Сиани. - Ты слишком легкомысленно относишься к тому, что случилось. Знаешь ли ты, что мы погибли, обесчещены навеки и будем заклеймены на страницах венецианской истории?.. Нужно признаться, что мы заслужили это вполне.
- Ты так думаешь?! - воскликнул Орио, вскочив на ноги. - Если ты прав, так загладим же наше преступление против отечества своей кровью: пронзим друг друга мечами!
- Это было бы новой подлостью, - возразил спокойно Сиани.
- В таком случае что же мы будем делать? Неужели мы допустим, чтобы палачи изрезали нас здесь на куски? - сказал Орио, начиная терять терпение.
- Да придут ли они сюда?
- А ты воображаешь, что они дадут нам превратиться в подобие египетских мумий?.. Хочешь, я сейчас позову кого-нибудь сюда?
В порыве исступления он схватил могучими руками стол из черного дерева и расшиб его, как стекло.
- Что ты делаешь? - закричал Сиани, стараясь успокоить потерявшего над собой контроль друга.
- Оставь меня, я задыхаюсь здесь… Я ведь, как ты знаешь, привык после ужина гулять на свежем воздухе.
- Но если тебя увидят таким взбешенным, то покончат с тобой по причине собственной же безопасности…
- Тем лучше! Я разгорячен до такой степени, что маленькое кровопускание будет мне очень полезно.
Орио продолжал ломать и бить столы и скамейки. Не находя более ничего, на чем мог бы выместить гнев, он кинулся к двери и разбил бы ее вдребезги, если б она внезапно не отворилась перед ним, как по мановению волшебного жезла.
Встречая вместо сопротивления, достойного его геркулесовской силы, одну пустоту, Орио двинулся вперед и очутился посреди двухсот Бессмертных, стоявших в галерее прямо напротив двери, из которой он выбежал.
Эта неожиданная встреча так ошеломила посланника, что весь гнев его мгновенно испарился, и он искренно рассмеялся, забывая, что видит перед собой своих тюремщиков.
Но Сиани, смотревший на все с более разумной точки зрения, чем Орио, обратился к центуриону с вопросом: в силу какого права осмелились посягнуть на их свободу?
Ряды солдат раздвинулись, давая пропуск аколуту Кризанхиру, сопровождаемому двадцатью варягами и герольдом. Отдав секирой честь посланникам, он приказал герольду выступить вперед.
Последний обнажил голову, развернул длинный пергаментный сверток и громко прочел следующее:
"По указу августейшего Мануила Комнина, императора святейшей Римской империи, оба посланника Венецианской республики, благородные синьоры Сиани и Молипиери, объявлены государственными пленниками, и всем центурионам и проч. и проч. отдан приказ подвергнуть их аресту".
Сиани и Орио выслушали указ с притворным спокойствием, но когда начальник варягов вежливо попросил их вручить ему оружие, они оба, побуждаемые одним и тем же чувством, обнажили мечи и встали в оборонительную позу.
- Благородные синьоры, - проговорил аколут самым убедительным тоном. - Заклинаю вас именем императора вручить мне ваше оружие.
- Возьмите его, если сможете, - ответили венецианцы в один голос.
Кризанхир указал на стоявших за ним дружинников.
- Вы видите, - сказал он, что всякое сопротивление бесполезно.
- О, да что нам за дело до вашего конвоя? - отозвался Орио. - Поймите же вы, что мы не заблудившиеся дети, которых можно безнаказанно убить, не опасаясь, что придется отдать за них отчет.
- Исполняйте вашу обязанность, храбрый начальник, - добавил Сиани. - Если мы будем убиты, то Венеция сумеет отомстить за нас.
- К тому же я ведь предлагаю вам взять этот меч, который вы требуете, - сказал насмешливо Орио. - Неужели вы не осмеливаетесь принять его, потому что он подается вам не так вежливо, как бы следовало?
- Повторяю в последний раз: отдайте ваше оружие! - закричал Кризанхир, задетый за живое насмешкой Молипиери.
Вместо ответа молодые люди отступили к двери, которая находилась на другом конце комнаты и вела в залу пиршества. Затем, размахивая мечами в воздухе, они приняли такой угрожающий вид, что начальник варягов невольно побледнел.
Считая лишним доводить дело до крайности, он сделал центуриону Бессмертных какой-то знак, после которого четверым дружинникам было приказано обезоружить посланников.
- Ну, Валериано, - сказал Орио, - благодаря далмату, снабдившему нас кольчугами, мы никого не испугаемся.
- О, этот далмат чрезвычайно предусмотрительный малый! - отозвался иронично Сиани.
- Скажи лучше, что это наш добрый гений, - возразил Орио, засучивая рукав левой руки.
Двое из Бессмертных, которые напали на посланников, далеко не оправдали своего названия: мечи молодых людей нанесли им такие раны, которые неминуемо должны были повлечь за собой смерть.
Еще двоих, на которых лежала обязанность не только исполнить приказания начальника, но и отомстить за товарищей, постигла та же участь. Обливаясь кровью, они вернулись в свои ряды.
Некоторое время никто из Бессмертных не решался броситься на противников, но потом выступило сразу человек десять.
Сиани схватил за неимением щита обломок скамейки и смело стал ожидать неприятеля.
Орио же, вооруженный одним только мечом, имел такой решительный вид, а глаза его сверкали таким зловещим огнем, что ближайший из варягов, видимо, не осмеливался нападать на него.
- Вперед! - скомандовал аколут, выведенный из терпения робостью своих подчиненных.
Ободренный голосом Кризанхира, варяг, испугавшийся было грозной позы Орио, взмахнул секирой и приготовился нанести молодому человеку тяжелый удар.
Но быстрее молнии заблестел меч Орио, и пораженный насмерть варяг с глухим стоном повалился на землю.
Громкий крик негодования пронесся между воинами, и они, не дожидаясь приказаний начальника, стремительно бросились вперед и обступили посланников.
У последних не было никакой возможности ни отступать дальше, ни проложить себе путь сквозь хорошо вооруженную толпу.
Думая, что настал их последний час, друзья обменялись прощальными взглядами и приготовились биться до последней капли крови.