- Дюкло! А где же Дюкло? - спросил он внезапно. - Он спас мне жизнь, когда мы были на этом последнем марше.
Его глаза были широко раскрыты в болезненной тревоге. Хотя он не мог останавливать свое внимание на одном предмете долгое время, но чувства у него были обострены. Он рывком сел на кровати, все еще крепко сжимая руку Валентины. Накануне де Ламбаль, ожидавший от полковника такого вопроса, упредил Валентину, чтобы она не лгала полковнику.
- Он погиб, - тихо ответила Валентина. Не было нужды рассказывать, как именно погиб лейтенант Дюкло.
- Боже мой, бедняга! Он был так невероятно заботлив со мной, а я его все время оскорблял, требовал, чтобы он бросил меня на дороге!.. Я все хотел прилечь на дороге, и чтобы ветер занес меня толстым-толстым слоем снега, а он все не давал мне… Господи, как же я устал!
Он откинулся на подушку в изнеможении и казался бесчувственным, но когда она попыталась тихонько отнять свою руку, он сжал ее судорожно и не отпускал…
Через час в комнату вошла Александра и, взглянув на них, заметила вполголоса:
- Он теперь будет жить, моя дорогая, но если ты вовсе откажешься ото сна, то сама можешь умереть!
- Если я отниму руку, я его разбужу, - отвечала Валентина. - Он узнал меня и говорил со мной вполне осмысленно. Бог мой, Сандра, что он перенес!
- Ты уже ревела над его ранениями целых три дня! - сказала Александра. - Я просто запрещаю тебе начинать это снова. Я не могу перенести столько слез. Ты уже спасла его, надо же когда-нибудь и спать!
Валентина потихонечку вытянула свою руку и, убедившись, что де Шавель не проснулся, обернулась и обняла сестру.
- Сандра! Я так тебе благодарна! Без тебя и Поля я не добралась бы сюда! Это было невозможно…
- Глупости, - сказала Александра. - Нам еще предстоит приятный обратный путь - сквозь те же снега, отсюда до Вильно еще триста верст!
- Мы их проделаем! Сейчас я уже во все верю! Теперь с нами ничего не произойдет! - Валентина оглянулась на кровать. - Ты знаешь, он рассказывал мне о человеке, офицере, которого ранило в лицо, искалечило, и как он боялся появиться перед своей женой и думал о смерти… Я думаю, сам де Шавель тоже хотел умереть. Я хочу заставить его вновь полюбить жизнь - и это кажется мне самым трудным…
- Время лечит! - заметила Александра. - Прежде всего нам надо каким-то образом выбраться из России!
Она с трудом уложила свою сестру в постель и отправилась к майору де Ламбалю. Но его не оказалось дома, и она заснула в кресле в его спальне. Когда он пришел поздно ночью, она сразу проснулась. Он поцеловал ее.
- Где ты был? - спросила она.
Он, не отвечая, повлек ее за собой в постель. Она засмеялась.
- А ты не хочешь сперва поужинать?
- Нет, попозже. Не разговаривай так много и полежи со мной…
Наверху, в спальне, проснувшийся де Шавель заметил, что свечи зажжены и горит камин, и почему-то он сразу понял, что это сделала Валентина, хотя ее здесь не было. Он осмотрел все углы в комнате, чувствуя неизъяснимую боль от того, что она оставила его. Он обессиленно сидел на краю кровати, когда она вбежала в комнату.
- Вам нельзя вставать! Вы звали меня?
- Вообще-то вы не моя служанка, - сказал он со злостью. - И, конечно, я понимаю, что всякой доброте есть предел!
Она отступила от него, и он увидел такую боль на ее лице, что застыдился своих слов. И еще он понял, что все это время искал ее…
- Простите меня, - сказал он в отчаянии. - Я неблагодарный пес.
- Я вовсе на вас не обижаюсь, - тихо ответила она. - Я же вижу, в каком вы состоянии.
- Неужели? - Он цепким взглядом всматривался в ее лицо. - Знаете ли вы, что это такое - сделать так много для человека и не хотеть ничего взамен? Это может быть тяжело не только для вас…
- Вы можете дать мне все, чего я хочу, - сказала она. - Позволить мне любить вас и хоть немного о вас заботиться.
Она присела к нему на кровать и взяла его лицо в ладони… Она не думала плакать, но слезы сами собою потекли из ее светлых глаз. Его рука ворошила ей волосы, утирала эти ее счастливые слезы…
- Я не верил, что существуют женщины вроде вас, - прошептал он. - Я не знал, что на свете бывает такая любовь… Не плачь, моя дорогая девочка, я не стою и одной из твоих слезинок…
Она подняла глаза.
- Нет, вы - это и есть вся моя жизнь… Когда я думала, что вас может уже не быть в живых, мне не хотелось жить и самой. Я не могу просить вас полюбить меня - это невозможно. Но прошу вас, позвольте мне любить вас - вот и все. Это будет для меня таким счастьем…
- Вы так молоды и красивы, - сказал он горько. - Неужели вас интересует безрукий калека, который даже не сможет обнять вас?..
- Ну так попробуйте это сделать, - прошептала она. - Только попробуйте, любимый мой…
Она сама обвила руками его шею и поцеловала его в губы. Он почувствовал ее страстную дрожь и свое бешеное желание, которое разгоралось всякий раз, стоило ему прикоснуться к ней… Желание возникало у него и в другое время, когда он наскоро утолял его с армейскими проститутками, но то было совершенно другое. И он с силой притянул ее к себе…
И то, что началось когда-то в данцигском доме Мюрата и подошло к своему разрешению в Чартаце, наконец свершилось в причудливом и тоже чужом доме в Орше. Он, отдавая свою мужскую силу в нее, волна за волною, сам ощущал прилив силы жизни. И Валентина впервые в жизни ощутила мощный и изнурительный восторг физической любви, невыносимое наслаждение все возрастало, толчок за толчком, и кульминация произошла у них одновременно… Чувство удовлетворения было настолько полным, что на некоторое время Валентина как будто лишилась всех остальных своих чувств, ощущая только его губы, его крепкий мужественный торс, сильные ноги и… Он очнулся первым и в упоительном торжестве победителя приник к ее губам.
- Я вас люблю… Боже, как я вас люблю! - простонала она.
Он поцеловал ее снова, но в этом поцелуе уже не было той дикой страсти, а только нежность и теплота, и Валентина ответила ему своими нежными истомленными губами.
- Ты помнишь, Валентина, как я сказал тебе, что не люблю тебя, - тогда, в Чартаце?
- Да, - прошептала она. - Я помню все.
- Так вот, я лгал тебе тогда, милая, любимая моя… Я был глуп и лгал тебе. Знай это.
Глава девятая
Двадцать второго ноября тысяча восемьсот двенадцатого года Великая армия оставила Оршу. Когда войска были уже в пути, до императора дошла весть о том, что русские разгромили французские резервы, стоявшие в Минске. Это повлекло за собой полную потерю запасов провианта и боевого снаряжения армии, и кроме того, вслед за тем русские получили доступ к мосту через Березину в городе Борисове и разрушили его. Теперь задуманный Наполеоном план отступления был сорван. Путь в Польшу был перекрыт обледеневшей рекой без единого моста. От Борисова подходили войска под командованием Чичагова, а ничтожные австрияки дали прорваться кавалерии Витгенштейна; сзади наседал Кутузов. Три эти силы теперь были нацелены именно на предполагаемое место перехода Березины Наполеоном. Император распорядился сжечь свои бумаги и велел своей личной охране быть в полной готовности. Он ожидал смерти - либо в бою, либо от собственной руки…
Валентина и полковник, вместе с Александрой и ее кавалером, отбыли из Орши вместе с арьергардом, и первые два дня довольно сносно двигались в своем санном экипаже. Потом им пришлось сбавить скорость, так как путь был забит отступающими солдатами, колонны которых чернели на заснеженной дороге, словно огромные черные сороконожки… Ночь они провели среди этих людей, причем де Ламбаль и Януш оставались снаружи, чтобы стеречь лошадей. Несчастные лошади, худые, словно вешалки, но всю дорогу на них были обращены сотни голодных глаз… На третью ночь случилось неизбежное. Раздался шум, из кареты выскочил майор, за ним Александра с заряженными пистолетами. Когда Валентина выглянула из кареты, ее глазам открылась ужасная картина.
Мертвый Януш валялся на снегу, а на одной из лошадей повисло несколько полумертвых людей, словно муравьев, пытающихся завалить ее. Другую лошадь уже свалили, и оттуда слышались жадные утробные крики и жалобное ржание еще живого животного, которое, очевидно, рвали на куски…
- Пустите! - страшно кричала Александра, пытаясь вырвать свой пистолет из цепких рук майора. - Пустите, застрелю этих негодяев, этих подлых каннибалов!
Валентина кинулась к ним. Де Ламбаль, заметив ее боковым зрением, ловко откинул ей пистолет.
- Уберите это, ради всего святого! - крикнул он. - Если она застрелит кого-нибудь, они разорвут нас на куски!
- О, мои лошади! - стонала Александра. - Они едят их живьем… А Януша… Его они съедят мертвым! О Боже!..
Придерживая с двух сторон, ее вели к карете майор и Валентина, а она продолжала изрыгать проклятия, уже по-русски… Наконец, ее втиснули в экипаж. Валентина бросила взгляд на посеревшее лицо де Шавеля и вдруг, передернувшись, спрятала свое лицо у него на груди.
- Мне дурно… Никогда не могла бы себе представить такого кошмара!
- Это война! - заметил де Шавель. - И этого давно уже следовало ожидать. Эти люди шли пешком сотни миль, страдая от жестокого голода. Нельзя строго судить их за это… Чудо, что они нас самих не порубили на куски.
Майор молча кивнул, а Александра в бешенстве сплюнула. Ее глаза горели, как два пылающих горна.
- Грязные французские свиньи! - прорычала она и, выдернув у де Ламбаля свою руку, рухнула на сиденье в рыданиях.
- Нам не стоит оставаться здесь, - мягко сказал ей майор. - Нам надо двигаться…
Она бросила на него яростный взор; слезы на ее щеке успели уже застыть в ледяные кристаллы, сделав ее похожей на снежную королеву.
- Идите сами, куда хотите! - бросила она. - Я ненавижу вас.
- Я знаю это, - покорно согласился он. - И все-таки советую вам пойти со мною - не собираетесь же вы наблюдать за тем, как они будут жарить себе конину на обед? А может быть… даже есть ее сырой. Это ведь не слишком потешное зрелище?
Де Шавель обнял левой рукой Валентину, и они медленно пошли за майором, проваливаясь через каждый шаг сквозь тонкую корочку наста в рыхлую внутренность сугробов. Александра поплелась в хвосте, подчеркнуто отчужденно, не желая ни разговаривать, ни смотреть на майора. Даже когда она провалилась в снег выше колен, она не издала ни звука. Просто выбралась, стряхнула снег и пошла дальше. Только к концу дня, в сумерках, она позволила майору хотя бы идти с нею рядом. Но Валентина всю дорогу слышала своим чутким ухом тонкие стоны еле сдерживаемого плача…
Валентина шла, обняв своего возлюбленного за талию, и ощущала тяжелые хрипы в его раненой груди при каждом шаге.
- Майор! - крикнула она, наконец. - Надо передохнуть! Мы все измучены до крайности!
- Я готов разбить бивуак! - хрипло ответил майор, и несколько колеблющихся теней пододвинулись к нему и обратились в его изможденных спутников и случайных солдат. У некоторых были одеяла, другие расселись на брошенных прямо на снег шинелях. Де Ламбаль распоряжался сбором хвороста для костра и размещением людей. Когда огонь заплясал на сложенных полешках, все стали подползать как можно ближе к теплу, так что скоро у самого огня не оставалось свободным и дюйма. Майор и здесь навел порядок, установив очередь на места, близкие к огню. Он также услал вновь подходящих солдат за хворостом для других костров.
Вскоре запылало уже два больших костра, и десятки людей сгрудились вокруг них в тщетной надежде согреться посреди морозной русской степи.
- Ты мерзнешь, моя маленькая, дай-ка я наброшу на тебя шинель! - сказал де Шавель нежно, но Валентина с негодованием отказалась.
- Мне тепло, а дрожу я оттого, что страшно устала!
Они поели немного черствого хлеба с сухими бобами, запив эту нехитрую пищу несколькими глотками коньяка. Они взяли с собой ровно столько груза, сколько смогли нести на себе, и майор следил за тем, чтобы они не выходили за рамки самого минимального рациона. Несмотря на слезы и гнев Александры, он держал от нее подальше бутылку с коньяком и давал ей отпить только из своих рук.
- Господи, вот уж никогда не подумал бы, что она способна плакать! - шепотом сказал де Шавель Валентине, указывая взглядом на ее сестру.
- Видишь ли, Януш служил ей еще с той поры, как она была ребенком, - отвечала Валентина. - Но ей сейчас больше жаль своих потерянных лошадей, нежели его. Она жестокий человек. Майор очень старается ее смягчить, и, я думаю, это ему удастся…
- Они любовники, надо полагать? - спросил де Шавель.
- Да, наподобие нас, - улыбнувшись, отвечала она.
- А ты не жалеешь об этом?
- Я жалела об этом, пока не нашла тебя живым. Теперь я не жалею ни о чем. И даже если мы погибнем, меня это не пугает. Мы вместе - и мне этого довольно. Послушай, а когда ты почувствовал, что любишь меня?
Он усмехнулся.
- Да Бог знает, где-то под Бородином, где я лежал, истекая кровью и готовился к смерти, или после… Нет, скорее всего, раньше - еще в Польше, но я себе тогда в этом не мог признаться. Но уж сейчас я знаю, что люблю тебя, моя родная…
- Это действительно нелишне! - язвительно заметила Александра. - Муж чуть было не повесил ее, а вот те очень модные шрамы на ее запястьях появились вовсе не от браслетов. Да она вам, видно, ничего не рассказала толком! Ну так я вам расскажу, если она стесняется!
Тогда Валентина решилась, и де Шавель слушал ее, не веря своим ушам. Это был рассказ про ее побег из Чартаца, про ее пленение, ужасный путь в компании графа Грюновского в Варшаву, суд и, наконец, виселицу… Полковник взял ее руку и поцеловал поджившие шрамы на запястье, потом другую… "Моя любовь…" - прошептал он дрожащим голосом.
- Я должен вас поблагодарить, графиня, за то, что вы открыли мне глаза… Я действительно должен сделать некоторые шаги в отношении графа Грюновского. И эта цель заставит меня подняться и из могилы!
- Очень прочувствованное заявление! - заметила Александра сидящему рядом майору де Ламбалю. - Если исходить из реальной жизни, было бы, конечно, лучше, будь у полковника правая рука… Не правда ли, это будет иронией судьбы, если после всего происшедшего Теодор застрелит его? А если вы не передадите мне вон ту бутылочку, я зашвырну ее прямо в огонь, любимый мой!
- Только прошу вас, не больше одного глоточка! - попросил де Ламбаль. - Я вас знаю, если уж вы начнете пить, вы ввяжетесь в ссору. Я понимаю, что вам нужно, но я не могу, ведь здесь до черта народа! Но я люблю вас, хотя вы невозможны! Верните-ка мне бутылку!
Она наклонилась к нему, темные глаза сузились, и она прошипела:
- Я бы не позволила вам, даже если бы вы смогли! Нет у меня желания! Я любила бедного Януша - он строгал мне деревенские свистульки, когда я была еще малышкой. А вы не позволили мне пристрелить хоть одного из этих гадов за моего Януша… И за моих лошадей! Укутайте меня как-нибудь, Поль, я замерзла и пала духом…
Наконец она заснула. Де Ламбаль искоса посмотрел на Валентину с полковником. Они спали, так крепко обнявшись, что казались одним человеком. Они словно были одним существом, общавшимся со внешним миром лишь по необходимости, настолько их внутренняя жизнь была самодостаточна. А ведь он инвалид, и после этой кампании он никогда уже не станет прежним полковником. Она, в свою очередь, была замужем за человеком, который вполне мог прожить еще двадцать лет. Если они выживут, вопреки всему: морозу, русской армии, казакам и так далее, - то их ждет не слишком-то веселая жизнь. Они не смогут пожениться, будучи правоверными католиками, их перестанут принимать в обществе, если они приживут детей, то те будут незаконнорожденными…
Полковник говорил об убийстве Грюновского на дуэли. Де Ламбаль успел составить о полковнике свое мнение. Бесспорно, тот не побоится выйти на дуэль, имея в своем распоряжении одну левую руку, и так же бесспорно, что он будет застрелен. Де Ламбаль смотрел на вещи трезво.
* * *
Французские войска, дошедшие к двадцать девятому ноября до Березины, представляли собой жалкое зрелище. Император созвал совещание. В его палатке, под вой вьюги и бесконечный снег, Наполеон со своим штабом разработал окончательный план. Мюрат почти все время молчал, Ней и генерал Кольбер горячились, Бертье был сдержан. Наполеон излагал сою стратегию, водя рукой по большой карте, разложенной на столе.
- Господа! - сказал Наполеон, подводя черту под разговором. - Мы находимся здесь, в нескольких милях южнее этого проклятого моста в Борисове. Кутузов здесь… - он указал точку лишь чуть-чуть к востоку от первой. - Витгенштейн и Чичагов наступают вот отсюда. Нам надо перейти эту реку. Если мы не перейдем ее, нас просто уничтожат - или вынудят сдаться, кому что нравится. Но я не намерен сдаваться. И в этом состоит мое предложение.
Он быстро оглядел лица своих военачальников, рельефно освещенные слабыми коптящими факелами. Это были изможденные, безрадостные лица, в них не горел огонь битвы… Но главное - в их глазах он прочел, что его слава непобедимого полководца всерьез поколеблена… И он действительно проиграл русским, потому что они повели игру на тех правилах, которые назначали они сами. И все же его никто не обвинял. Эти чертовы маршалы - они вечно грызлись меж собою, они позволяли себе ошибаться или глупить, но никто за всю эту кампанию не позволил себе бросить упрек императору. А поводы для упреков были… Лучшая пища была на его столе, он не страдал ни от холода, ни от прочих лишений, и всякий раз, когда он являлся к ним, они встречали его с почтением, как божество…
- Маршал Виктор! Вам надлежит с вашим корпусом отбросить Витгенштейна любой ценой! Понимаете, любой! Удино, поручаю вам попробовать отбить назад Борисов, и в случае успеха мы получим проход на юг. А теперь я попрошу генерала Эльба поведать нам о своих соображениях - они у него, кажется, есть.
Генерал саперных войск Эльб встал, склонился к карте и начал говорить, обращаясь к Наполеону.
- Генерал Кольбер обнаружил вот здесь возможный брод, в нескольких милях севернее Борисова. Глубина воды здесь не превышает всего одного-полутора метров, и кое-где река здесь не успела замерзнуть. Я сегодня осмотрел это место и пришел к выводу, что там можно попробовать навести понтоны. Но на это нам нужно время.
- Маршал Виктор обеспечит вам это время! - заявил Наполеон.
- Я постараюсь сделать все, что в моих силах, - заверил Виктор. - Но сколько нужно времени для наведения понтонов?
Эльб молча подсчитывал. Он видел массу разрушенных домов в окрестностях Борисова. В сущности, это неплохой источник строительных материалов.
- Два-три дня, - наконец сказал он. - Это будут, конечно, только временные мосты, но они сослужат нам хорошую службу.
- Хорошо! - сказал Наполеон, даря Эльбу свою редкую улыбку, свидетельствующую о его личном к нему расположении. - Как только мосты будут готовы, вы, Удино, будете атаковать Чичагова, чтобы дать уйти нашим основным силам. Таким образом, мы все-таки ускользнем от них, господа! Эльб, отправляйтесь сейчас же на строительство мостов! А я проследую к Борисову, чтобы внушить противнику, что наш переход состоится именно там.