– Знамо, помню! – немедленно вскинулся дьяк. – Он из князей Ростовских, плодовитых на диво. Их там ныне уже ветвей пятнадцать наплелось. Буйносовы, Катыревы, Лобановы, Бахтеяровы… Всех с ходу и не упомнишь. А Петр Иванович в своей семейке вдобавок еще и пятый сын! Сам понимаешь, чего там от прежней родовитости осталось… Петр Буйносов, помнится, раз двадцать за места судился, да все споры проиграл. Государь Федор Иванович его пятикратно противникам "головой выдавал", так что с царем покойным отношения у него сложились не лучшие. Но вот с Годуновым они снюхались, и теперича князь Буйносов у Бориски первейший и преданнейший пес! Оно, знамо дело, знатные люди к знатным тянутся, а худородные к худородным. Ныне Большим Нарядом командует. Поднялся!
Князь Шуйский от всего услышанного только крякнул, и дьяк поспешил его утешить:
– Да ты не беспокойся, княже. Петр Иванович, сказывают, токмо пушкарь хороший, но в делах дворцовых несведущ. Помехой не станет. В Боярской думе от пищалей проку нет.
Хозяин дома ничего не ответил. Он сел за стол и не спеша, мелкими глоточками, пил из серебряного кубка принесенный с ледника холодный морс, глядя при этом в пол и покусывая губу.
Вскоре его разочарованный гость, допив вино и изрядно разорив утиную тушку, отправился в царскую ставку – интриговать, вызнавать, уговаривать и хитрить.
Едва за ним опустился полог, Василий Иванович хлопнул в ладони и распорядился:
– Свиту в седло! Оседлать мне свежего коня! Приготовьте с собой бочонок фряжского и бочонок гышпанского, жареного поросенка и копченой белорыбицы, и чистые скатерти! И быстрее, дармоеды, день уходит!
Воевода Большого Наряда обитал в огромной, в двенадцать решеток, юрте, взятой трофеем еще пятнадцать лет назад после удачной порубежной схватки. Среди русской знати басурманское жилье считалось не столь достойным, как походная палатка, однако его удобство признавалось всеми, и потому пользовались юртами очень многие бояре. Нередко даже те, кто мог позволить себе атласный шатер с тесовым полом.
Князь Буйносов, увы, на роскошь средств пока не имел и юрту возил вынужденно. Однако во всем остальном Петр Иванович пытался выглядеть достойно родовитого человека. Его окладистая рыжая борода всегда была тщательно вычесана и имела по краям четыре косички – три слева и одну справа, – голова гладко выбрита и прикрыта вышитой жемчугом тафьей. На людях он появлялся исключительно в собольей шубе; а в ратном походе, понятно, в дорогом бахтерце с уложенными в три ряда пластинами, в островерхом шишаке, на котором русские обережные надписи чередовались с арабскими, пояс сверкал золотыми клепками, а сабля – накладками из слоновой кости.
Однако внешний блеск не мог заменить природной родовитости – и проклятие пятого сына довлело над Петром Ивановичем с самого часа его рождения. Пятый сын – это по местническому правилу пять ступеней вниз от положения отца. И потому ему доставались нижние места на пирах, задние ряды на службах, самые захудалые остроги на воеводство и самые мелкие, вспомогательные отряды под руку во время ратных походов.
Порою князю Буйносову казалось, что родовитостью он уступает даже боярским детям – и многие местнические споры это обидное подозрение неизменно подтверждали. Однако старый воин не сдавался и год за годом упрямо карабкался наверх по служебной лестнице, в сорок пять лет все же получив чин думного боярина и переселившись на окраину Москвы, в Белый город.
Всю свою жизнь больше всего Петр Иванович жалел о том, что родился слишком поздно. Ведь в те дни, когда он кричал в пеленках, государь Иван Васильевич рассорился с родовитой знатью и призвал на службу худородный люд. Именно тогда вознеслись звезды Хворостинина и Басманова, Выродкова и Скуратова, Лыкова и Адашева…
Увы, к тому часу, когда на службу вышел сам Петр Буйносов, время ссор осталось позади. Знатные рода снова сплотились вокруг трона, втаптывая служивую мелочь в грязь.
И вдруг…
И вдруг после смерти Федора Ивановича Земский собор избрал на трон ненавистного знати Бориса Годунова! И снова вспыхнули на небосклоне имена Хворостининых, Басмановых и Лыковых. А рядом с ними в числе ближайших товарищей нового царя оказался он – пятый сын буйносовского рода!
В свой неожиданный шанс Петр Иванович вцепился буквально зубами. Ведь в единый миг из худородных служак он оказался в ближайшей свите, в числе советников Годунова в ратных делах, разом на две головы перепрыгнув всех соперников, коим проиграл в прошлом местнические споры, сравнялся со знатнейшими князьями! Так что за государя князь Буйносов отдал бы жизнь без единого колебания! Исполнил бы любой приказ, безропотно стерпел любую прихоть и в любой миг – только намекни – был готов снести картечными залпами и ненавистного Василия Шуйского, и всех его прихвостней!
Князя Василия Ивановича Шуйского, лютого врага государя Бориса Федоровича, наследника царского трона по праву рождения в младшей ветви великокняжеского рода и потому требующего передать ему всю власть над державой. Причем вся Боярская дума и половина православных иерархов его в сем требовании поддерживают!
Первейший и несомненный враг…
– Повтори еще раз! – потребовал от холопа сидящий в кресле возле холодного очага князь Буйносов, завернувшийся в просторный, отделанный парчой халат. Не очень удобный, зато дорогой.
– Князь Василий Шуйский челом бьет, – снова низко поклонился совсем уже пожилой, подслеповатый слуга, наряженный в атласные шаровары, рубаху и стеганую войлочную душегрейку. – Прислал вина дорогие, угощение и желает с тобою ныне поужинать.
– Ты ничего не путаешь, Михей?
– Да как же его перепутаешь, у него одна сабля как все наше подворье стоит! Вон у коновязи спешился, и слуг при нем два десятка.
– Проклятье! – Петр Иванович невольно вцепился в свою бороду, обхватив пятерней и сильно дернув. – Чего ему тут надобно? Да еще так внезапно!
– Прикажешь прогнать?
– Да ты с ума сошел, старый! – замахнулся кулаком князь. – От дома отказать – это уже обида, оскорбление прямое. Мы, знамо, враждуем… Однако же хамить все едино не след. Он в броне? Вот же незадача!
Князь Буйносов поколебался еще мгновение и махнул рукой:
– Тащи бахтерец! На стол накройте все самое лучшее, что токмо есть! И очаг запалите! Нехорошо, когда очаг есть, а огня в нем нет… И быстрее, быстрее!
Не прошло и четверти часа, как Петр Иванович уже был готов ко встрече гостя, одетый в броню, опоясанный саблей, а тапочки на ногах сменили мягкие, как бархат, тонкие замшевые сапоги. В очаге пылал хворост, возле стола суетилась дворня с блюдами и кубками.
Князь Буйносов одобрительно кивнул и вышел за порог, широко улыбнулся, развел в стороны руки:
– Василий Иванович, какая отрада! Желанный гость завсегда к удаче!
– Петр Иванович! Сколько лет, сколько зим! – так же доброжелательно ответил князь Шуйский.
Однако, несмотря на показную радость, обниматься воеводы не стали. Оба отлично знали, чем отличается вежливость от истинных отношений. При сложившемся положении дел уже завтра они могли сойтись не за обеденным столом, а в смертной сабельной схватке.
– Я взял на себя смелость прислать угощение к столу твоему, Петр Иванович, – приложил ладонь к груди князь Шуйский. – Надеюсь, оно придется тебе по вкусу.
– Помилуй бог, Василий Иванович, ты меня обижаешь! – всплеснул руками князь Буйносов. – По нашим обычаям это хозяин гостя потчевать обязан, а не гость хозяина! Прошу в дом, к очагу моему, подкрепиться с дороги. Чем богаты, тем и рады! Ты уж не серчай, хозяйки нет, корец вынести некому. – Старый воин посторонился, пропуская знатного витязя.
– Я понимаю, мы же в походе, – кивнул князь Шуйский, проходя в юрту. Осмотрелся: – Славно тут у тебя, Петр Иванович, уютно.
– Мне татарские дома зело нравятся, – поспешил оправдаться князь Буйносов. – Они и теплые, и прочные, ветром не полощутся. Ночью от очага свет хороший, днем заместо часов служат.
– Часов? – Гость удивленно вскинул брови.
– Обычай соблюдать надобно, и дверь завсегда на юг делать, – пояснил Петр Иванович. – Тогда на рассвете солнце через вход третью решетку освещает, к девяти утра пятую, в полдень седьмую. И так до заката на десятой решетке. Очень удобно. Чуть полог шелохнулся, и ты сразу время точное видишь.
– Да, басурмане умеют устроиться со всеми удобствами, – согласился Василий Иванович. – Однако же холод от земли через любую кошму и любые ковры все едино просачивается. Пол надобно тесовый кидать, тогда юрте точно цены не будет.
– Так ведь его тогда возить за собой придется!
– Да пустое, три возка лишних, – отмахнулся князь Шуйский. – При наших-то обозах сей разницы никто и не заметит!
– Я сперва под спальным краем тес попробую, – ответил хозяин. – А там видно будет. Но ты к столу проходи, Василий Иванович, садись! Давай с тобою хлеб общий преломим, за здоровье государя выпьем!
– Во первую голову за тебя, Петр Иванович, хочу выпить! – изящно соскользнул с опасной темы князь Шуйский и опустился на подставленное холопом кресло, поднял уже налитый кубок: – Твое здоровье, воевода!
Гость честно, до дна, осушил кубок, наколол на нож кусочек тушеной убоины, тщательно прожевал мясо и сказал:
– Я тут помыслил, воевода, нехорошо выходит, коли глава Большого Полка и глава Большого Наряда до сего дня не встретились ни разу. Нам же воевать вместе надобно, коли ворог к Оке подступит.
– Сперва хорошо бы узнать, куда татары нацелятся, а уж тогда и выдвигаться. Место смотреть, планы обсуждать, – ответил Петр Иванович. – А так чего? Пустое гадание получится.
– Но, может статься, пушки Большого Наряда лучше вдоль берега расставить? – предложил Василий Иванович. – Дабы татары, где бы ни появились, везде под прицелом тюфяков и пищалей оказывались?
– Коли пушки по всей Оке растаскивать, – Петр Иванович, взяв из миски стебель ревеня, макнул его в мед и хрустко прожевал, – это выйдет все равно что пальцами растопыренными в стену бить. Большой Наряд должен быть вот, – сжал пальцы князь Буйносов, – в кулаке!
– Пушки тяжелы, с места на место не потаскаешь, – покачал головой гость. – А ну, составишь ты их все в одном месте, а ворог в другом пройти захочет. И что тогда?
– А воевода-то при армии на что? – рассмеялся опытный пушкарь. – Я тебе расскажу, Василий Иванович, как сие делается. Выбираешь поле чистое, ровное, широкое, на котором укрыться негде, да с одной стороны все стволы, что имеются, в один ряд ставишь. Опосля перед ними полки разворачиваешь. Крепкие перед нарядом, слабые с краю. Ворог слабину видит, силой всей на край наваливается, тут боярские дети и отворачивают, через поле уходят. Ворог за ними. Как только нехристи все место отведенное заполонят, тут ты по ним залп общий и даешь. Была армия могучая, остается токмо мясо парное. Сколько мы таким нехитрым способом свеев и ляхов переби-или-и… – покачал головой Петр Иванович. – Не счесть! Схизматики, они ведь к ратному делу тупые, воевать совершенно не умеют. Пушки у них – это разве со стен городских погрохотать али для осады. В поле же токмо на копья да на мечи полагаются. Не умением, а числом, толпою крикливой побеждать надеются.
– А что татары? – приободрил хозяина князь Шуйский, поднимая вновь наполненный слугой кубок.
– С татарами хуже, – признал князь Буйносов. – Они быстрые, ушлые, хитрые. В легкую победу не верят, в ловушки не скачут, в лоб на полки ни в жисть не нападут! Крутятся, вовсюда тыкаются, слабое место ищут. Чуть зазеваешься – ан они уже за спиной, твои обозы грабят. Не-ет, татар ловить надобно да пути отхода закрывать. Токмо тогда под пищали и подведешь.
– За тебя выпили, Петр Иванович, давай теперь за супругу твою, здоровья ей, долгие лета да детишек поболее! – поклонился одною головой князь Шуйский. – Уж прости, имени ее не ведаю.
– Мария, Василий Иванович, – ответил хозяин. – Благодарствую за уважение…
Они коснулись кубками, выпили вино, и князь Шуйский спросил:
– Вестимо, скучаешь без нее, Петр Иванович?
– Знамо, без супруги завсегда пусто, – согласился князь Буйносов. – Но навещала она меня сегодня, порадовала. С детьми старшими по дороге завернула.
– Детьми? – чуть подался вперед и еле заметно прищурился гость.
– Да, Василий Иванович. Сын у меня старший, Иван, да дочь Мария, погодки, – охотно поведал воевода, не заметив изменений в собеседнике. – Ну, и две младшеньких, на восемь лет отстают.
– Старшая, небось, уже сосватана?
– Да помилуй бог, Василий Иванович, – замахал руками князь Буйносов. – Ей же всего четырнадцать! Еще года два о женихах и думать нечего!
– Девицы разные бывают, Петр Иванович, – пожал плечами гость. – Иные и в тринадцать созревают, другие и в осьмнадцать еще дети.
– Не-е, Мария уже не ребенок, – покачал головой воевода. – Однако же спешить ни к чему. Пусть в тело войдет, здоровье накопит. Нет, Василий Иванович, раньше шестнадцати и разговоров никаких вести не стану. Ты как полагаешь, княже?
– Ты отец, Петр Иванович, тебе виднее… – Князь Шуйский занес руку над столом, чуть поколебался, опустил ее на соленый огурчик, кинул в рот, прожевал и поднялся: – Благодарю за хлеб, за соль, воевода, рад был с тобой побеседовать. Умен ты, вижу, интересен, легко с тобой и спокойно. Жаль, раньше мы так не встречались, не сидели за общим столом. Ты ведь ныне в Москве обитаешь? У меня там подворье в Белом городе, за Курскими воротами. Заходи как-нибудь с супругой, буду рад видеть!
– Благодарствую, Василий Иванович, обязательно навестим. – Хозяин юрты проводил гостя за порог, почти до коновязи, остановившись всего в трех шагах от темного высокого скакуна.
Холопы гостя засуетились, затягивая подпруги драгоценному туркестанцу, отвязывая от коновязи узду.
Князь Шуйский приложил ладонь к груди, уважительно склонил голову, затем легко и уверенно, без помощи слуг, поднялся в седло и с места сорвался в широкую рысь. Ратная свита с криками и разбойничьим посвистом унеслась за хозяином.
Воевода Большого Наряда, задумчиво глядя ему вслед, вскинул голову, потер войлочной тафьей бритую макушку и растерянно пожал плечами:
– Что это было? Прислал два бочонка, выпил два кубка. Ничего не попросил, ничего не пообещал. Умчался довольный. Чего ему было нужно? Ведь не просто же так он ко мне в гости самовольно заявился?! Что он ухитрился от меня получить, коли так повеселел?
– Как прикажешь, княже? – подкрался сзади старый верный Михей. – Со стола прибирать али еще посидишь?
– Коня седлайте, – негромко ответил князь Буйносов. – Борису Федоровичу, верно, уже донесли, что его ближайший слуга с его самым лютым ворогом вино попивает. Надобно ехать к государю, оправдываться.
Царь принял воеводу сразу. Вестимо, и вправду уже знал о случившейся встрече и ныне жаждал получить подробности. Ближнего слугу он принял по-домашнему, в отделенном от палатки крыле, завешанном от шума двойными пологами на стенах, с персидским ковром на твердом, тесовом полу и двойным же потолком, причем нижний был сделан из голубого шелка и свисал над головами причудливыми волнами.
Борис Годунов сидел, откинувшись, в низком кресле с широко расставленными подлокотниками – босой, одетый в простой до обыденности стеганый бухарский халат, не имеющий никаких украшений, на голове его лежала такая же простая, вышитая катурлином тафья. Борода царя выглядела неухоженной, растрепанной, лицо отекло, щеки и лоб горели нездоровым румянцем. Как ни смешно сие прозвучит, но ежедневные пиры были тяжкой и неблагодарной работой, отнимающей все силы и размягчающей разум.
– Рад видеть тебя, Петр Иванович, – не отрывая головы от спинки походного трона, слабо улыбнулся самоназванный правитель. – Скажи мне, друг мой, что ты принес мне от князя Шуйского искреннее покаяние и клятву вечной верности!
– Я бы рад, Борис Федорович, – приложил ладонь к груди князь Буйносов, – но я совершенно не понимаю, каковое послание привез от своего гостя! Приехал он сам, одарил от души, ничего не пообещал, ничего не спросил. Выпил за мое здоровье, да с тем и уехал.
– Как интересно… – Веки усталого правителя поднялись. – Но ведь зачем-то он приходил?
Воевода в ответ смог лишь недоуменно пожать плечами.
– О чем беседовали? – Царь Борис опять устало приопустил веки.
– О том, как пушки для обороны Оки надобно расставлять, о семье, о детях. Ну, как обычно, коли говорить не о чем.
– У князя Шуйского нет семьи, – тихо напомнил Годунов.
– Так про мою вспомнили, – опять пожал плечами Петр Иванович. – За супругу князь тост поднял, про сына и детей спросил. Вел себя зело вежливо.
Борис Годунов помолчал в задумчивости, помял губы зубами, поинтересовался:
– Что спрашивал?
– Да что обычно спрашивают? Сколько лет, сосватана уже али нет?
– Сосватана? – ласково поинтересовался царь.
– Рано ей еще! Пусть еще годика два подрастет.
– А про сына чего спрашивал?
Князь Буйносов замялся.
– Не спрашивал… – понял Годунов. – Тогда расскажи мне о своей дочери, Петр Иванович.
– А что можно про пигалицу малую рассказать, государь? – развел руками князь. – Вроде как не дура, на здоровье не жалуется, собою пригожа. Коса толстая, глаза зеленые, бедра широкие…
– Что-о?! – резко поднял веки государь и даже приподнялся на троне.
– А что? – не понял Петр Иванович.
– Коли князь примчался сегодня, стало быть… Князь Шуйский мог сегодня увидеть твою дочь?
– Навещали они меня, Борис Федорович, – неуверенно ответил воевода. – Сегодня поутру уехали…
– Значит, видел!!! – рывком поднялся из кресла Борис Годунов. – Вот это да!
– Что? – вконец растерялся князь Буйносов.
– В гости к тебе Василий Иванович просился? – повернул к нему лицо государь.
– К себе звал… Вестимо, на ответное приглашение рассчитывает…
– Да!!! – ударил себе кулаком в ладонь самоназванный царь. – Вот это удача!
– Борис Федорович! – буквально взмолился воевода. – Да объясните же мне, грешному, что округ меня творится-то?!
– Я так надеюсь, это Господь услышал страстные молитвы патриарха Иовы и сотворил для нас чудо, – улыбнулся Борис Годунов. – Небеса даровали тебе силу для укрощения князя Василия Шуйского, Петр Иванович, для приведения его к покорности и смирению!
Воевода Большого Полка молча развел руками, демонстрируя полное непонимание услышанного.
Самозваный государь опустил взгляд, потер лоб, снова улыбнулся.