- Ты свободен, ступай.
Ли Кан Юн, вместо того чтобы бежать со всех ног, бросился к ногам Максимильены и поцеловал край ее платья.
- Отныне жизнь моя принадлежит тебе, госпожа. Ли Кан Юн сражался за твое дитя, а ты спасла жалкую жизнь Ли Кан Юна. Я буду сопровождать тебя повсюду, Улыбка Лета, как твой верный раб.
Максимильена засмеялась.
- Благодарю тебя, но ты слышал слова царя… ты свободен и можешь вернуться в свою страну.
- У меня нет родины, госпожа. Мать моя была китаянкой, а отец - перс. Меня продали в рабство жестокому и кровожадному султану Удемику, но своим господином я его не считаю. Давно уже я хотел бежать. Увы! Что может сделать бедный раб…
- В таком случае, - сказала Максимильена, - принимаю тебя на службу, Ли Кан Юн. Ты поедешь со мной в Россию?
- Я уже дал тебе клятву верности, Улыбка Лета. Жизнь моя принадлежит тебе, делай с ней что хочешь.
- Прежде объясни, - вмешался царь, - зачем ты пытался похитить женщину, которую я люблю?
- Султан Удемик больше всего боится, Небесная Мощь, что ты завладеешь черным цветком Баку. Он хотел отдать тебе эту женщину в обмен на твое обещание немедленно отступить вместе с армией.
- О каком это черном цветке ты говоришь?
- Черный цветок, Небесная Мощь, это земля, которая сама воспламеняется.
- Никогда не слыхал о такой земле, - промолвил Петр, поворачиваясь к Ромодановскому и гетману Саратову. Те недоверчиво пожали плечами.
- Я покажу ее тебе, Небесная Мощь.
Ли Кан Юн, достав из-под куртки бутылку, вылил на землю черную жидкость, а затем высек из двух кремней искру. Земля вспыхнула.
- Именно так мы подожгли твой дом, Летняя Улыбка, - произнес Ли Кан Юн.
- Да, - подтвердила Максимильена, - я это видела собственными глазами. - Жидкость, которая горит… настоящее чудо!
- Решено, - воскликнул царь. - Баку мне необходим. Чувствую, что этот черный цветок, как ты его называешь, принесет большую пользу России.
И армия двинулась в направлении Баку, мощной крепости на берегу Каспийского моря. Город считался неприступным, ибо был расположен на Апшеронском полуострове. Дорога к нему вела вдоль берега, но кругом простиралась пустыня, и солдаты умирали от жажды, глядя на сверкающую водную гладь. Для Максимильены переход в Баку превратился в подлинную муку, однако отступать было уже некуда. Дорогу в город усеяли трупы лошадей и людей. Петр был в отчаянии. Наконец среди песков показались стены Баку. Царь решил, что откладывать штурм нельзя - сражение было назначено на следующий день. Воины ставили палатки с песнями; все были возбуждены, как всегда бывает перед схваткой. Вдруг Максимильена ощутила резкую боль. Ли Кан Юн, верный своему обещанию, не отходил от своей госпожи ни на шаг, как преданный раб, однако тут, сразу догадавшись, в чем дело, побежал предупредить Грегуара.
- У Улыбки Лета вот-вот родится малыш!
Грегуар ревниво отнесся к появлению китайца, а потому, прежде чем бежать за царским доктором, не преминул сухо заметить, что Максимильену следует называть "госпожа графиня", а не Улыбка Лета. Ли Кан Юн невозмутимо ответил:
- У госпожи графини Улыбки Лета вот-вот родится малыш.
В палатке Максимильена металась из угла в угол, отказываясь прилечь. Ли Кан Юн, войдя в палатку, объявил:
- Госпожа графиня Улыбка Лета, старый Грегуар пошел за доктором.
- Скажи-ка, Ли Кан, - спросила Максимильена, продолжая ходить, - как ты научился говорить по-французски?
- У султана был французский раб, он меня и научил.
- У султана есть французские рабы? - вскричала Максимильена, ощутив внезапно неимоверную боль.
- Да, госпожа. Есть также рабы-англичане, немцы, русские. Забавы ради я выучил их язык. Эти люди стали пленниками, когда султан потопил их корабли.
- Если царь выиграет битву, они получат свободу.
- Госпожа, послушай меня, я знаю подземный ход, ведущий в город. Я не хотел это говорить, но ты была так добра ко мне, что я хочу тебе помочь.
- Этим ты поможешь царю, Ли Кан.
- Нет, тебе, госпожа, потому что хочу сказать всю правду. Тебя предали. Дурная жена Небесной Мощи прислала письмо султану Удемику и предупредила, что царь собирается напасть на Баку. А тебя она приказала похитить и убить.
- Боже мой, не проговорись об этом царю!
Максимильена невыносимо страдала, ибо боли все усиливались. Она думала: "Как же эта женщина ненавидит нас - меня и моего малыша! Господи, прости мне любовь мою к Пьеру, я знаю, что нет у меня на это права, но помоги ради ребенка, которого я выносила".
В палатку вбежал взволнованный Петр. За ним спешил добрый доктор Кикин. Царь сказал Максимильене:
- Я останусь с тобой.
- Нет, любовь моя, ты пойдешь с Ли Каном, который покажет тебе подземный ход, ведущий в Баку. Когда ты вернешься, твой сын уже родится.
Петр с обожанием посмотрел на бледное лицо Максимильены, затем нежно поднял ее и уложил на походную постель.
- Любовь моя, меня замучила совесть. Я не должен был разрешать тебе, идти вместе с армией.
- Государь, - встревоженно воскликнул Кикин, - вам нужно теперь оставить нас вдвоем, госпожу графиню и меня.
- Кикин, ты смеешь приказывать царю?
- Разумеется, государь, - ответил доктор, смеясь, ибо принадлежал к тем немногим людям, которые не трепетали в присутствии Петра Великого. - Вы распоряжаетесь своим войском и своим народом, а я распоряжаюсь своими пациентами.
- Кикин, - прошептал царь, увлекая доктора к выходу, - ты можешь мне гарантировать, что она не умрет?
- Государь, она молода, у нее превосходное здоровье, и я уверен, что она приготовила для нас столь же крепенького младенца. Все будет хорошо, - сказал Кикин, дружески похлопав своего повелителя по руке.
Тогда царь позвал Ли Кана.
- Покажи нам подземный ход. Уже темнеет, надо этим воспользоваться.
Поднявшись на стременах, Петр Великий крикнул гетману Саратову и солдатам:
- Вы будете сражаться не за меня, а за святую Русь!
Воины ответили как один человек:
- Да здравствует царь!
Петр приказал выдать им двойную порцию водки, чтобы они смелее бились, и часть армии двинулась вперед, а другая осталась в лагере в подчинении Ромодановского - ей предстояло отразить возможную вылазку врага.
А Максимильена в своей палатке мучилась гораздо сильнее, чем во время родов Адриана. Судя по всему, второй ребенок был намного крупнее первого. На лбу у нее выступили капельки пота, и она закусила платок, чтобы не кричать. Издали послышались мушкетные выстрелы, и Максимильена шепнула:
- Пьер, я с тобой!
В тот момент, когда молодая женщина услышала стрельбу, царь вслед за Ли Кан Юном и в окружении своих солдат проник в подземный ход, ведущий в Баку. Едва они оказались в осажденном городе, как заметивший их часовой дал сигнал тревоги, однако неожиданное нападение застало врагов врасплох. На улицах, освещенных лишь луной, завязался ожесточенный рукопашный бой. Ментиков, выполняя приказ царя, стал обстреливать стены из артиллерийских орудий. Петр Великий сражался яростно: ему не терпелось захватить Баку, чтобы скорее вернуться к Максимильене. Войска султана начали отступать. Внезапно на Петра ринулся высокий турок с хитрым лицом, и царь догадался, что это султан. Они стали рубиться на саблях, нанося друг другу ужасные удары. У султана был изогнутый клинок, что делало его оружие очень опасным. Петр воскликнул в бешенстве:
- Султан! Ты приказал похитить женщину, которую я люблю. Ты предательски истребил шесть тысяч моих солдат и смелого генерала Черковского! Умри же от руки Петра Великого!
Он нанес своему противнику чудовищной силы удар: сабля со свистом рассекла воздух, и голова султана упала на землю. Турки, увидев исход поединка, перестали сопротивляться. Однако небольшая горстка храбрецов продолжала обстреливать русских с крыши одного из домов. Царь почувствовал боль в груди и подумал: "Пуля попала мне в сердце! Все кончено, я умру!"
Он приложил руку к мундиру в надежде остановить кровь и тут ощутил под пальцами орден святого Андрея, спасший ему жизнь.
В это самое мгновение у Максимильены были последние схватки: она родила крупного мальчика весом в десять фунтов. Младенец закричал во всю силу своих легких. Максимильена, взяв сына на руки, прошептала:
- Это ты спас мне жизнь, мой мальчик. Мы назовем тебя Флорис - в честь черного цветка, который будет сегодня завоеван твоим отцом.
8
Взяв на рассвете Баку, царь галопом поскакал к палатке Максимильены и заплакал от счастья при виде новорожденного сына. У входа стояли Ромодановский, Шереметев и гетман Саратов - все трое были чрезвычайно взволнованы. Грозный гетман подошел к колыбели Флориса, взял мальчика на руки и обратился к царю:
- Окажи мне великую честь, позволь стать крестным отцом твоего сына.
- Дарую тебе эту милость, гетман. Пусть наше свойство еще больше соединит твоих казаков со мной.
Максимильена, которую уже слегка утомили эти мужчины, чувствовала себя уязвленной, ибо на нее почти не обращали внимания.
Петр нежно привлек ее к себе, сказав остальным:
- Господа, надо дать графине отдохнуть.
И все почтительно, с поклонами удалились. Гетман, положив будущего крестника в колыбель, поцеловал Максимильене руку и вышел, пятясь задом.
Максимильена сказала своему любимому:
- Пьер, какого странного крестного ты выбрал для нашего мальчика!
- Я уже говорил тебе, что он независимый человек, и я дорожу его дружбой.
Максимильена заснула в объятиях Петра, и тот, нежно высвободившись, запечатлел поцелуй на ее губах, а затем также вышел из палатки. Гетман ждал его.
- Царь, - сказал он, - ты великий полководец, ты привел меня и моих казаков к победе. Теперь мы тебе не нужны. Прошу разрешения вернуться на Украину.
- Ты свободен, гетман Саратов, и я благодарю тебя за то, что ты сражался на моей стороне. Я горд, что у моего сына будет такой крестный отец.
Гетман самолюбиво вскинул голову.
- Царь, позволь приставить к твоему сыну одного из вернейших моих казаков.
- Гетман, сыну Петра Великого телохранители не понадобятся!
Гетман, сделав вид, что не слышит, позвал человека-великана, физиономия которого имела устрашающий вид из-за многочисленных шрамов. К тому же казак был крив на один глаз. Петр был в затруднительном положении: ему не хотелось обижать гетмана, но он боялся, что эта необычная нянька не понравится Максимильене.
- Царь, это Федор Тартаковский, храбрец, получивший рану под Нарвой, где - ты помнишь - полегло очень много наших. Он был при Полтаве, когда ты разбил шведского короля Карла. Федор Тартаковский, поручаю тебе своего крестника, сына нашего царя. Ты жизнью отвечаешь за него. Отныне ты принадлежишь ему и его матери.
Казак преклонил колено.
- Клянусь тебе, гетман, нашей возлюбленной Украиной и нашей святой Русью, что буду защищать их до последней капли крови, - ответил он гетману и, произнеся эти торжественные слова, поцеловал бакинскую землю.
В лагере царила суматоха. Проведя три недели в Баку, царь отдал приказ выступать. В завоеванном городе Петр Великий оставил генерала Матрешкина во главе шести тысяч человек - им предстояло завершить усмирение страны. Максимильена, которая уже совершенно оправилась после родов, сопровождала царя в обходе по лагерю. Флориса она оставила на попечение Грегуара и Ли Кана, а Мартина укладывала багаж своей хозяйки.
- Скажи, Пьер, что это за ужасный человек, который не отходит от моей палатки?
- Дорогая, - пробормотал Петр в явном смущении, - я тебе его еще не представил… ждал, когда тебе станет лучше. В общем, это нянька Флориса.
- Ты шутишь!
- Вовсе нет. Гетман Саратов, который, полагаю, пленился тобой, пожелал приставить к своему крестнику для пущей его сохранности это милое создание.
Максимильена рассмеялась. Петр посмотрел на нее с восхищением:
- Ты еще красивее, чем прежде.
Это была сущая правда. Любовь и второе материнство преобразили Максимильену. Она с улыбкой взглянула на Петра:
- Хорошо, ради Флориса я согласна взять на службу этого казака.
Царь ожидал, что Максимильена категорически откажется от услуг Федора Тартаковского.
Он подумал про себя: "Я никогда не пойму до конца женщин".
Но у Максимильены были свои причины, о которых она не хотела говорить Петру. Ее встревожили признания Ли Кана о письме императрицы к султану: в своей ненависти эта женщина была способна на все, и Максимильене были нужны верные люди, чтобы защитить себя и своих сыновей. Не желая понапрасну беспокоить своего любимого, она намеревалась принять необходимые меры предосторожности.
Каспийское море сверкало в лучах заходящего солнца. Солдаты суетились, готовясь к походу.
- Пьер, что это за толстые мешки? - спросила Максимильена, разглядывая нагруженные телеги.
- Козьи бурдюки. Я приказал положить в них этот черный цветок, который сам загорается.
- Зачем?
- Хочу, чтобы мои ученые исследовали его. У меня есть предчувствие, что от него будет во многом зависеть мощь России. Я открыл тайну Баку благодаря тебе, Максимильена.
Обратный путь оказался не таким тяжелым. Погода значительно улучшилась, и крепкие парни в солдатских мундирах шли вперед с песнями. Максимильена в своей берлине кормила грудью Флориса - тот раздирал ей сосок, но она смотрела на сына с гордостью и нежностью. Войска приближались к Москве, и молодая женщина заранее радовалась при мысли, что скоро увидит Адриана, по которому очень тосковала. Петр часто сходил с коня, чтобы посидеть с Максимильеной.
Грегуар с Ли Каном совершенно примирились, чтобы выступить общим фронтом против Федора Тартаковского, считая, что он втерся в доверие к госпоже. Но вот однажды вечером Ли Кан повздорил с несколькими солдатами, которые перебрали лишку. Грегуар отважно бросился на подмогу приятелю, однако дело могло закончиться для них плачевно, если бы не вмешался Федор. Казак хладнокровно выхватил саблю и стал бить драчунов по спинам, держа клинок плашмя. За три минуты он полностью восстановил порядок, выручив Грегуара и Ли Кана. Те поблагодарили его сквозь зубы, но Федор, оскалив рот в ужасной улыбке, более походившей на гримасу, ответил простодушно:
- Вы мои товарищи, и это свято! Моих друзей никто не должен обижать.
Грегуар и Ли Кан побагровели от стыда. С этого момента между тремя няньками Флориса установились наилучшие отношения.
Колокола Москвы трезвонят во всю мощь. Им вторит гигантский колокол императора Михаила, а звонница Успенского собора отвечает колокольне Ивана Великого, построенной в царствование Бориса Годунова. Кремлевские мортиры салютуют артиллерийскими залпами. Пышет огнем огромная царь-пушка, королева всех орудий, которая весит сорок тысяч фунтов.
Улицы заполнены народом. Водка течет рекой.
- Наш царь возвращается, он выиграл войну.
- Да здравствует наш батюшка!
Люди поют и танцуют. Женщины бросаются на шею солдатам и целуют их. Мужчины становятся на колени при виде кареты, которую сопровождают бояре в золоте и мехах. Ничто не может сравниться с этим изумительным зрелищем. От Троицких ворот до Кремля ликующий народ рукоплещет триумфу Петра Великого.
Перед императорской каретой идут трубачи, барабанщики, знатные вельможи - среди них князь Меншиков и граф Шереметев. Следом движутся конные полки семеновцев. На Царицыном лугу ожидает царя императрица, пришедшая с двумя дочерьми - Елизаветой и Анной.
Любовник Екатерины Ментиков известил ее о провале предприятия: султану действительно удалось похитить француженку, но та была спасена царем. Императрицу грызет тревога. Знает ли об этом Петр? Наконец вдали появляется карета; она подъезжает все ближе… вот отворяется дверца, и выходит Ромодановский. Екатерина вне себя от злости. Даже невзирая на праздничное торжество, Петр не пожелал расстаться с ненавистной царице француженкой. Затем к императрице, окруженной своими дамами, подходит князь Меншиков:
- Ваше величество, мы победили врагов и счастливы сложить эти знамена к вашим ногам.
- Дурак, - шепчет Екатерина с очаровательной улыбкой, чтобы дамы ничего не заподозрили, - ты ничего не сделал, чтобы убить ее во время путешествия! Когда меня нет рядом, ты превращаешься в полное ничтожество.
Меншиков, взглянув на Екатерину, подумал, что она отнюдь не похорошела - пожалуй, стала еще грузнее, а лицо только более побагровело. Возможно, еще есть время переметнуться в другой лагерь?
Екатерина повернулась к придворным дамам:
- Вернемся в царские покои.
Хрупкие миловидные царевны в нарядных платьях хотели было последовать за матерью, но та грубо оттолкнула их со словами:
- Садитесь в другую карету, дурехи.
- Матушка, - прошептала Елизавета, которая уже в десять лет обладала сильным характером, - если вы поедете к батюшке, нам хотелось бы сопровождать вас. Мы с Анной очень давно его не видели.
- Вашему батюшке на вас плевать. Вы всего лишь девчонки. А теперь замолчите, иначе я прикажу вас выпороть.
Елизавета взяла за руку Анну, которая была чуть выше сестры, и обе девочки, с трудом сдерживая слезы, направились к карете вместе со своими фрейлинами, воспитателями и шутами. Екатерина же села в предназначенный для нее экипаж из свиты лжецаря и знаком велела Меншикову занять место рядом.
- Александр, мне нужно избавиться от этой женщины и ее ублюдка.
- Но вы же знаете, царь любит ее. Он не захотел расстаться с ней даже ради сегодняшнего.
- Я уверена, - проскрежетала Екатерина, - он хочет бросить меня и посадить на престол эту паршивку, а наследником сделать подлого мальчишку.
- Не следует все видеть в черном цвете. Я довольно хорошо узнал эту женщину - в ней нет никакого честолюбия. Она просто любит царя.
- Что ж, дай-то Бог. Но пусть не посягает на мою корону… она мне дороже жизни.
Меншиков понял, что Екатерина что-то затевает… но что?
Вслух же он сказал:
- В любом случае ваш пасынок-царевич возвращается в Москву. Он выехал из Вены, и я убежден, что вскоре у них произойдет примирение с отцом. Тогда вы сможете не страшиться француженки и ее сына.
- Как же ты туп, Александр, - воскликнула Екатерина, побелев от ярости. - Я хочу избавиться от этого безмозглого Алексея… какой из него царевич? А француженку с ребенком надо убить. После смерти Петра империя достанется мне, а ты будешь помогать мне править.
- Да ведь царь здоров и прекрасно себя чувствует…
- Терпение, Александр, случай непременно представится. Вот увидишь, я своего добьюсь.
Меншиков вздохнул. Он знал, на что способна царица, которая готова была обездолить даже собственных дочерей.
"Конечно, - подумал он, глядя на нее, - спать с ней не доставляет никакого удовольствия, но целей своих она умеет добиваться. Тогда я воспользуюсь положением фаворита. Но если Петр разведется с ней, надо будет завоевать расположение маленькой графини… за одну ее улыбку я мог бы совершить немало глупостей!"
Екатерина разглядывала своих подданных, которые с восторгом приветствовали карету Ромодановского.
- Посмотри только на этих дурней! Они славят лжецаря. Ненавижу этот глупый народ… а он меня презирает за то, что я из Польши.
Внезапно настроение Екатерины изменилось, и ее тон стал игривым.