Во время этой оживленной сутолоки, царившей в блестящей резиденции британского правительства, на маленькой сильной лошадке в сопровождении двух слуг ехал кавалер д’Обри, которого по скромному костюму легко было принять за путешествующего торговца. На него никто не обращал внимания, а между тем он вез роковую тайну, развязка которой должна была уничтожить владычество общества английских купцов над гордыми индусами и магометанами.
III
Около пристани был расставлен целый батальон английских солдат в красных мундирах и сипаев в легких одеждах и тюрбанах.
Войско оцепило шпалерами большую квадратную площадь, посредине которой была сооружена громадная, убранная пышными коврами палатка для членов совета и представителей индусских и магометанских туземцев.
Наконец на площади появился исполняющий обязанности губернатора мистер Барвель в богато расшитом мундире. Его сопровождал старший чиновник Ост-Индской компании.
Мистер Барвель, человек лет пятидесяти, по внешности скорее походил на простого чиновника, нежели на человека, занимающего такой высокий пост.
Комендант форта Вильяма полковник Чампион встретил его со всеми подобающими военными почестями и вместе с ним вошел в палатку, где был приготовлен легкий десерт и прохладительные напитки.
Спустя некоторое время на дороге из Муршидабада показался отряд всадников, во главе которого ехал визирь Риза-хан на великолепном арабском жеребце. Уздечка и седло были украшены золотом и драгоценными камнями; на тюрбане визиря с развевающимся султаном был прикреплен аграф редких по величине и чистоте воды брильянтов. Не менее роскошно было платье и сабля сановника, украшенная жемчугами и редкими драгоценностями. Его почти черная борода была тщательно завита, во всей осанке видно гордое сознание своего достоинства и благородное спокойствие.
Рядом с ним ехал предводитель сипаев Шитаб-Рой, один из высших сановников при дворе в Муршидабаде. Лицо его с поседевшей бородой сильно загорело и отличалось резкими, крупными чертами бывалого солдата.
За ними следовали несколько придворных чиновников и многочисленный штат слуг. Все были вооружены кто шпагой, кто карабином или пистолетом. При приближении всадников толпа почтительно расступилась, войска разомкнули шпалеры и сделали на караул.
Риза-хан, в сущности, был наместником законного властелина страны, набоба, от имени которого и управляла страной компания, и поэтому ему следовало воздавать все княжеские почести. Визирь соскочил с коня и вместе с Шитаб-Роем и высшими чинами свиты вошел в палатку, встреченный у входа мистером Барвелем. Они поклонились друг другу с холодной сдержанностью, ясно доказывавшей, что каждый из них ревниво заботился о сохранении своего достоинства. Затем они сели рядом и с серьезным видом заговорили о совершенно неинтересных предметах, но скоро были прерваны прибытием Нункомара, явившегося со свитой, великолепие и роскошь которой затмили богатство свиты визиря.
Шпалеры войска разомкнули и перед ним, но уже не отдавали тех военных почестей, которых удостоился Риза-хан. Гордый магараджа сделал вид, что безучастен к этому. Он с некоторой намеренной фамильярностью приветствовал представителя компании мистера Барвеля, а Риза-хану поклонился с холодной, торжественно-изысканной вежливостью. Он также занял одно из поставленных в палатке кресел, и разговор, такой же сдержанный, возобновился.
Наконец, издали на реке раздались громкие возгласы. Несколько лодок с солдатами расчищали фарватер, и за ними медленно и плавно приближалась большая барка с белоснежным парусом. Мистер Барвель и чиновники компании встали и быстро подошли к пристани, Риза-хан и Нункомар последовали за ними. Барка с самой середины реки завернула к берегу и, управляемая опытной рукой, причалила.
На палубе, с которой тотчас же перекинули трап, показался предмет всеобщего любопытства - Уоррен Гастингс. Новому губернатору было в то время лет около сорока. Он был крепкого, мускулистого сложения, сухощав, высок и держался прямо. На красивом, резко очерченном лице с несколько выдающимся носом, плотно сжатыми губами и пронизывающими, пытливыми глазами выражалась железная сила воли. Он был одет в черный бархат с серебряным шитьем, роскошно, но вместе с тем просто. Густые волосы были причесаны по тогдашней моде - правильно расположенными надо лбом локонами.
Рядом с ним стояла высокая стройная молодая особа лет двадцати пяти. Замечательно нежный цвет ее подвижного лица как нельзя лучше гармонировал с большими темно-голубыми глазами, опушенными длинными ресницами. Рыжевато-белокурые волосы не были, вопреки царившей моде, напудрены и причесаны по-гречески. Она держала за руку девочку лет пяти, с любопытством рассматривавшую толпу. В больших вдумчивых голубых глазах ребенка замечалось большое сходство с матерью.
Немного поодаль стоял изящный молодой человек в мундире английского офицера, а в нескольких шагах от него - другой молодой человек, лет тридцати, с красивым, но маловыразительным лицом, по-видимому, секретарь губернатора. Это можно было заключить по почтительной позе, с которой он стоял между губернатором и бесчисленным множеством европейской и индусской прислуги, собравшейся на палубе.
Уоррен Гастингс подал руку даме и вступил на трап. В ту же минуту загремели барабаны. Войска сделали на караул. Полковник Чампион, стоявший перед фронтом, салютовал шпагой, а с форта Вильяма раздался выстрел из пушки.
Мистер Барвель приветствовал губернатора краткой, почти деловой речью. Уоррен Гастингс также ответил ему речью, сердечной и ласковой по содержанию, но холодной и формальной по тону.
Затем к губернатору подошел Риза-хан. Он поклонился ему по обычаю магометан, приложив ладонь к голове, и сказал заранее приготовленную речь, в которой передал новому губернатору приветствие несовершеннолетнего набоба и высказал надежду на то, что дружба между набобом Бенгалии и Ост-Индской компанией сохранится и впредь к обоюдному удовольствию.
Гастингс смерил оратора пытливым, надменным взглядом, а затем, как бы снисходя к нему, наклонил голову и ответил:
- Буду очень рад, если правление набоба предоставит мне возможность поддерживать и сохранять дружбу, которую компания с августейшего согласия его величества короля Великобритании до сих пор оказывала наместнику властелина в Дели.
При упоминании имени короля Гастингс почтительно снял шляпу, затем несколькими любезными словами приветствовал Шитаб-Роя, представленного ему визирем, и быстро обратился к Нункомару, подошедшему к губернатору с почтительной, но в то же время фамильярной улыбкой, как будто встречал старого искреннего друга. Мистер Барвель представил новому губернатору магараджу, и тот в высокопарных выражениях начал говорить о радости индусского народа при прибытии регента. Гастингс и магараджу смерил таким же пытливым взглядом, как Риза-хана, однако впечатление, произведенное на него речью Нункомара, казалось менее благоприятным. Он ответил магарадже лишь несколькими короткими словами, которыми подтвердил намерение компании продолжать оказывать индусам такое же покровительство, какое она оказывает всем, доказавшим свою дружбу.
Нункомара, по-видимому, поразил этот короткий, холодный, даже надменный ответ на его приветствие, но, призвав на помощь всю свойственную индусам способность к притворству и самообладанию, он постарался скрыть настоящие чувства под любезной улыбкой.
- У вас, кажется, есть сын, магараджа Нункомар? - спросил Гастингс. - Удивляюсь, что он не явился меня встретить, ведь дом ваш всегда считался верным и преданным компании.
Нункомар вздрогнул. Своим вопросом Гастингс коснулся больного места магараджи и вместе с тем доказал ему, что как нельзя лучше осведомлен о положении дел в Калькутте. Нункомар действительно имел сына Гурдаса от первой, рано умершей супруги, которому теперь было около двадцати лет. Но он почему-то не любил его и, хотя окружал подобающим почетом, старался отстранить от всяких дел. Носился слух, будто магараджа боялся, как бы отличавшийся выдающейся красотой и умом сын не превзошел его. Некоторые даже шептали, что он ревновал к нему свою вторую супругу, красавицу Дамаянти.
Однако выражение неудовольствия и испуга тотчас же исчезло с лица Нункомара, и он возразил как можно приветливее и любезнее:
- Я полагал, что моего появления как главы и представителя нашего рода, достаточно, и не посмел навязывать вашей светлости своего семейства при первом вашем появлении у нас, но мой сын, воодушевленный одинаковой со мной преданностью и верностью к Англии, не преминет представиться вашей светлости.
Гастингс кивнул, подал стоявшей около него молодой особе руку и сказал громким, почти повелительным голосом:
- Имею честь представить вам баронессу Имгоф, мою приятельницу, которая оказывает мне честь быть представительницей моего дома и будет принимать моих гостей.
Мистер Барвель тотчас же подошел и поцеловал руку молодой особы, поклонившейся всем с достоинством королевы. Риза-хан поклонился ей с той холодной сдержанностью, которой придерживаются все магометане по отношению к европейским женщинам. Нункомар же, напротив, обратился к баронессе с поэтически вычурной речью, сравнивая ее с лучшим цветком Индостана.
Затем Гастингс представил стоявшего около него молодого английского офицера, сэра Вильяма Бервика, сына одного из членов английского парламента, приехавшего изучить Индию; и, как бы вскользь, своего секретаря, барона Имгофа, супруга его приятельницы, не распространяясь, однако, подробнее об этих странных отношениях. После этого подошел к войску, чтобы пожать полковнику Чампиону руку и приветствовать солдат.
Для губернатора и его свиты подали лошадей. Когда церемония встречи закончилась, Гастингс помог баронессе Имгоф вскочить на поданную ей под дамским седлом лошадь, затем сам с юношеской ловкостью вскочил на коня и, пробираясь сквозь толпу восторженно приветствовавшего его народа, поскакал по направлению к губернаторскому дворцу. Риза-хан со своей свитой пустился вслед за ним, а Нункомар сел в паланкин и приказал нести себя обратно во дворец.
Как Риза-хан, так и Нункомар, были разочарованы и расстроены. Визирь ожидал, что губернатор заговорит с ним обстоятельнее о положении дел в стране. Нункомар же предполагал, что Уоррену в Лондоне было специально указано на него, как на помощника в назначенном над визирем следствии, Гастингс встретит его особенно приветливо и даже отличит перед другими, а главным образом выслушает его и спросит совета. Вместо того Уоррен Гастингс встретил его не только высокомерно и равнодушно, но даже враждебно.
Губернатор в сопровождении мистера Барвеля и полковника Чампиона, проехав через толпу народа, громким ликованием приветствовавшего нового властелина, направился к резиденции и тотчас же удалился в приготовленное для него помещение, обставленное с княжеской роскошью и выходившее окнами в сад.
После беглого осмотра своего будущего жилища Гастингс выбрал себе для кабинета и приемной те же комнаты, которые занимал его предшественник, затем обратился к мистеру Барвелю и полковнику Чампиону в тоне, не допускавшем никакого возражения и похожем на приказание:
- Господа, я уже имел честь представить вам баронессу Имгоф как мою приятельницу и представительницу моего дома. Баронесса в настоящее время хлопочет о разводе со своим супругом, моим секретарем, и процесс, вероятно, скоро окончится. Как только развод состоится, баронесса сделается моей женой. Поэтому я просил бы вас, чтобы вы уже теперь смотрели на нее как на мою жену и оказывали ей все почести, подобающие ее положению. Я не желаю, чтобы над женщиной, которая будет моей супругой, тяготело какое бы то ни было подозрение, и надеюсь, что друзья мои и чиновники компании воздержатся от всяких ложных толкований положения моей будущей супруги.
Мистер Барвель и полковник приблизились к баронессе и почтительно поцеловали ее руку. Она вспыхнула, но с достоинством королевы приняла оказываемое ей почтение. Затем Гастингс предложил ей вместе с дочерью осмотреть дом, а сам с Барвелем удалился в кабинет, попросив полковника Чампиона подождать в приемной.
- Милый мой мистер Барвель, - сказал Гастингс, опускаясь в кресло перед письменным столом, - сегодня мы начнем нашу совместную деятельность для великой цели, одинаково дорогой для нас обоих. Поэтому необходимо, чтобы между нами с самого начала царило полное согласие, исключающее любое недоразумение.
- Я ничего лучшего не желаю, - возразил мистер Барвель, прямо и открыто поглядев ему в глаза, - и вы можете быть уверены, что не найдете у меня ни задней мысли, ни двуличия.
- В таком случае, - продолжал Гастингс, - поговорим откровенно. Парламент в Лондоне утвердил для Индии новое положение. Положение это я не одобряю и, судя по обстоятельствам дела, оно может сделаться опасным не только интересам компании, но и могуществу Великобритании. Кроме губернатора, в руках которого должно находиться управление всей Индией, учреждается совет, который может парализовать все его распоряжения, даже касающиеся самых важных вопросов.
- Совершенно верно, - сказал Барвель. - Я немало удивлялся такому распоряжению и, конечно, если бы мой голос имел какое-либо значение, то решительно воспротивился бы этому. Впрочем, пока я еще не предвижу дурных последствий, так как совет и губернатор, конечно, всегда будут действовать согласно.
- А может быть, и не всегда… Может быть, директора в Лондоне захотят смотреть на разногласия совета с губернатором как на средство крепче держать в руках бразды правления. Мне необходимо с самого начала знать, кого мне держаться и чего ожидать, поэтому-то я и спрашиваю вас: смотреть ли мне на вас, как на друга или как на врага? Я не желаю уклончивых ответов, общих фраз, так как всегда придерживаюсь правила: кто не за меня, тот против меня. Я знаю Индию, знаю, как следует обращаться со страной к ее населением, и могу выполнить свой план только в том случае, если не встречу сопротивления, а, напротив, найду деятельную поддержку. Мой план состоит в том, чтобы, уничтожив даже фиктивную зависимость компании от туземных князей, сосредоточить британское господство в руках губернатора. Англия тогда только будет великой и могущественной державой, когда удержит за собой власть над Индией. Если вы согласны быть моим союзником, моим другом в этом деле, то дайте мне руку, если же нет, то скажите мне откровенно и честно, чтобы мы с первого же дня знали, как нам относиться друг к другу.
- Я согласен, - отвечал Барвель, решительно и быстро схватив протянутую руку Гастингса.
- Прекрасно, - сказал Гастингс. - Значит, мы союзники, и мне остается только уверить вас, что во всех случаях жизни я всегда остаюсь другом своих друзей, но и врагом врагов. А теперь перейдем непосредственно к делу. Какого вы мнения относительно Риза-хана?
- Он строгий магометанин, - отвечал Барвель, не задумываясь, - и деспотичная натура, но все же честный человек и истинный друг Англии.
- Таково и мое мнение, судя по тому, что мне приходилось о нем слышать. А все-таки, - прибавил он, метнув на собеседника быстрый пронизывающий взгляд, - мне кажется, в Лондоне смотрят на дело иначе.
- Но почему же? Я никогда не докладывал ничего такого, да и губернатор был со мною одного мнения, потому что он сам назначил Риза-хана визирем.
При этих словах лицо Барвеля выражало такое непритворное удивление, что Гастингс едва ли мог бы предположить в нем двуличие.
- А Нункомар? - спросил он.
- Это мошенник! Со всем свойственным ему умением притворяться он выставляет себя нашим другом, делает вид, что покорно и униженно подчиняется нашим требованиям, а между тем все трудности, возникающие на пути нашем, - его заслуга. Да, я почти держу в руках ясные доказательства того, что он имеет тайные сношения с двором в Дели и не пожалеет ничего, чтобы при случае подкопаться под английское владычество и возбудить вражду населения.
- А между тем в Лондоне, как кажется, о нем совершенно другого мнения…
- Не может быть, не может быть! В моих докладах директорам я никогда не скрывал своего взгляда на Нункомара, да и Кливе хорошо знал его.
- Вероятно, в Лондоне откуда-то черпают и другие известия. Но так как мы друзья и я вполне доверяю вашим словам, то считаю долгом доверить вам тайну, которая, впрочем, скоро перестанет быть ею.
- Тайну, касающуюся Нункомара? - спросил Барвель.
- Касающуюся как его, так и Риза-хана. Я привез с собой приказание немедленно подвергнуть управление Риза-хана строгому расследованию.
- Это несправедливо, он не заслужил этого, вы глубоко оскорбите его!
- Все равно. Приказания следует исполнять. Мне указано, что для успеха следствия я должен прибегнуть к помощи Нункомара. Компании было бы желательно назначить его министром и опекуном несовершеннолетнего набоба.
- А… уж это его рук дело! По своей привычке подкрадываться впотьмах он нашел способ доставить свои наветы в руки компании! И вы хотите исполнить это приказание?
- Насколько это соответствует нашим целям, непременно. Мы должны служить Англии и компании даже против воли.
Гастингс пожал руку Барвелю и сказал ему на прощание:
- Единственно, о чем попрошу вас, это сделать так, чтобы никто не предполагал и не ожидал чего-нибудь необычайного: прикажите раздать всем нищим на улице милостыню, простому народу - как можно больше фруктов и рису - словом, пусть думают, что первый день своего приезда я посвящаю только доставлению радости другим. Старайтесь, чтобы чиновники мои говорили, будто им приказано относиться к Нункомару с уважением, пустите слух, что я боюсь магараджи…
Когда Барвель ушел, Гастингс приказал позвать в кабинет полковника Чампиона.
- У меня есть для вас приказ, милейший полковник. Он требует строгой секретности, от точного, быстрого исполнения его зависит очень многое.
- Вы можете быть уверены, при исполнении приказов я не привык медлить и рассуждать.
- Вам нужно действовать тотчас же. С наступлением ночи вы должны с сильным отрядом солдат отправиться в Муршидабад и арестовать визиря Риза-хана и полковника Шитаб-Роя.
- Арестовать Риза-хана? Вы серьезно?
- Это приказ, - ответил Гастингс, - но, чтобы успокоить вас, добрейший полковник, скажу вам, что действую по инструкциям Ост-Индской компании.
- Но чем провинился визирь, чтобы с ним поступать таким образом? Он честный и преданный нам человек.
- Я вполне этому верю. Но приказ есть приказ. Его управление предписано подвергнуть строгому расследованию.
- Его нельзя упрекнуть ни в чем, - заметил Чампион твердым голосом.
- Тем лучше для него.
- А Шитаб-Рой? - спросил Чампион. - Это лучший солдат из всех магометан и верный союзник. Он не раз отличался на службе компании. Губернатор в присутствии всего совета засвидетельствовал, что он самый храбрый солдат во всей Азии.
- Это и мне хорошо известно, милейший полковник, но тем не менее его придется арестовать.
Полковник молча поклонился.
- Вы полагаете, они станут сопротивляться? - спросил Гастингс.
- Нет, не думаю. Конечно, в Муршидабаде достаточно вооруженных слуг, но они не посмеют.
- Хорошо. Я дам вам с собою капитана Вильяма Бервика, моего офицера-ординарца, чтобы он присмотрелся к местным отношениям.
Полковник снова поклонился и вышел.