И, словно в глубокой задумчивости, королева произнесла:
– Какого бы вы ни были мнения о графе Дюрфоре, Сюзанна, именно он поможет нам придумать маршрут отъезда и будет охранять нас.
– Он сказал это?
– Он поклялся в этом, Сюзанна.
4
Король стоял, склонившись над большой картой и изучая путь от Парижа до Монмеди.
– Главное, господа, – это миновать Шалон. Если нам это удастся, можно считать наше путешествие успешным. А сейчас… сейчас мы нуждаемся только в том, чтобы кто-то взял на себя задачу изучить самым подробным образом дорогу до Шалона, составить карту и нанести на нее все почтовые станции.
Мария Антуанетта прервала короля, заговорив о том, кто кем будет переодет во время побега: она – горничной, Людовик XVI – лакеем… Я стояла, ощущая ужасное беспокойство.
Позади меня, совсем рядом – и я знал об этом, – стоял граф Дюрфор. Он вошел тогда, когда все уже собрались, и сойти с места, не нарушив этикета, я не могла. К тому же мне и не к лицу было бегать от кого-то, обращая на себя внимание присутствующих. Поэтому я стояла неподвижно, раздраженная и натянутая, чувствуя ужасную досаду на назойливость этого человека. Все слова королевы проходили будто мимо меня.
– А теперь, господа, следует обсудить размещение верных нам частей под командованием Дамаса, Шуазеля и генерала Буйе… Господин де Шуазель, вы здесь?
Двадцатилетний герцог по-военному выступил вперед, поклонился, шагнул к карте, стал что-то говорить… В этот миг зашелестели перья на роскошной шляпе Дюрфора, которую он прижимал к груди, и почти у своей шеи я услышала его голос:
– Вы такая хорошенькая.
Он сказал это шепотом, но все же мадемуазель де Невей, юная фрейлина королевы, обернулась. Я, ожидая подобной выходки от Дюрфора, была не так удивлена, как разгневана. Кровь прихлынула к моему лицу. Я обернулась и смерила графа таким грозным взглядом, что любой человек на его месте сразу обратился бы в пепел.
Дюрфор с совершенно невинным видом прошептал, так, будто я требовала от него объяснений:
– Я просто не мог удержаться – так хотелось вам это сказать!
Теперь уже шевельнулись и другие дамы. Я быстро придала себе отсутствующее выражение лица, делая вид, что меня это ничуть не касается, и придя к выводу, что впредь лучше не оборачиваться. Неловкость была замята громким голосом короля:
– Господин Дюрфор, может быть, вы возьмете на себя эту задачу?
– Какую, государь? – спросил граф, с готовностью выступая вперед и смело обнаруживая то, что не прислушивался к беседе.
– Задачу изучить путь и составить подробную карту.
– Моя жизнь – к вашим услугам, государь, и, хотя я не имею чести быть военным, вы можете дать мне любой приказ.
Люди, присутствующие на совете, довольно часто видели образцы верности и преданности монархии со стороны многих аристократов, но такая чеканная отповедь, слетевшая с уст графа Дюрфора, известного своим легкомыслием и насмешливостью, произвела впечатление на многих.
– Господин Дюрфор, – сказал Людовик XVI, потирая подбородок, – это задача опасная. За карту, которую вы будете составлять, многие наши недруги ничего бы не пожалели.
– Сир, – громко произнес граф, – я для того и вернулся во Францию, чтобы рисковать собой за ваше королевское величество, и я прошу вас только об одном – дать мне исполнить то, ради чего я сюда приехал.
– В таком случае, граф, инструкции вы получите позже, – сказал король.
Мария Антуанетта, обойдя стол, приблизилась к Дюрфору и протянула ему руку, которую он, опустившись на одно колено, поцеловал.
– Благодарю вас, господин граф, тысячу раз благодарю. Ваши слова и преданность возрождают во мне надежду на то, что, пока у монархии будут такие защитники, как вы, монархия не погибнет.
Да, сцена была впечатляющая. Нечасто гордая Мария Антуанетта на виду у всех позволяла кому-то целовать свою руку. Можно было сказать, что Дюрфор прославился среди остатков парижской аристократии. Король заговорил о другом, Дюрфор вернулся на место с лицом абсолютно спокойным и, пользуясь тем, что в кабинете громко раздавались голоса короля и офицеров, прошептал мне на ухо:
– Вот видите? Прекрасная дама, я почти на войну уезжаю. Неужели вам ничуть меня не жаль?
Это было уже чересчур. Терпеть эти насмешки и дальше я была не намерена. Резко отшатнувшись от графа, я громко, на весь кабинет произнесла:
– Ваше величество, прошу прощения, но поведение господина Дюрфора не дает мне возможности пребывать в этом кабинете ни минутой дольше.
Мария Антуанетта вскинула голову – лицо ее было бледное и строгое. Она не любила скандалов, тем более таких, смысла которых не понимала.
– Как вам будет угодно, – сдержанно сказала она мне. – Для остальных присутствующих я хочу сказать, что беру графа под свою защиту и свидетельствую, что он если чем-то и досадил принцессе, то сделал это без злого умысла.
Я поклонилась настолько сухо, насколько сухи были эти слова королевы, и вышла, в душе страшно негодуя. Подумать только, она этого человека ставит выше, чем меня! Меня! Он здесь без году неделя, он все эти годы прохлаждался за границей, а я… я… Господи, да что там говорить!
Крайне разозленная, я спускалась по лестнице, все время горько сетуя на то, как непостоянны королевские привязанности. Граф Дюрфор настиг меня прямо на ступеньках. Он еще даже не успел ничего сказать, как я остановилась, окидывая его испепеляющим взором.
– Похоже, сударь, вы прибыли для того, чтобы причинять мне всяческие неприятности. Как смеете вы даже приближаться ко мне, зная, что для меня это невыносимо?
– Только любовь дает мне на это право, несравненная кузина! Я так люблю вас.
Я поднялась на ступеньку вверх, до боли сжимая в руке веер.
– Вы не смеете тут передо мной паясничать! Я вам не ваша жена, чтобы терпеть все ваши выходки. Отправляйтесь в Турин и устраивайте ей все эти сцены!
– Любовные сцены, кузина! Да разве Люсиль их достойна? Прошу прощения, но это все равно что петь дифирамбы овце.
– То, как вы отзываетесь о своей жене, еще раз подчеркивает вашу гнусность. Не мудрено, что она вас бросила.
– Последнее замечание, кузина, вовсе не так точно, как вам кажется. А я…
Глядя на меня почти с обожанием, Дюрфор страшным шепотом продолжил:
– Я ведь ради вас сюда вернулся!
– Ну, знаете! – сказала я в сердцах, снова уловив в его голосе какую-то насмешку. – Оставьте меня в покое! Или вам мало скандала в кабинете?
– Мало? По правде говоря, это вовсе не то, чего я добивался.
Решив, что говорить с ним – это попросту терять время, я пошла прочь, втайне удивляясь, что почему-то уже не так сержусь, как прежде. Неужели это правда? Неужели он действительно ради меня приехал в Париж? А с другой стороны – как он смеет? Преследует меня, чуть не рассорил меня с королевой…
Размышлять обо всем этом было бесполезно. Я взяла у лакея свой плащ, шляпу и перчатки и хотела было направляться к зеркалу, но его голос остановил меня.
– Мадам, – сказал лакей, – у меня есть для вас сообщение.
– Какое? – спросила я изумленно.
– Господин Дюрфор велел передать, что приносит вам свои извинения в том случае, если имел несчастье чем-то вас обидеть.
Шумный вздох вырвался у меня из груди. Ну вот, теперь и все лакеи Тюильри поставлены в известность. Поистине этот человек сошел с ума. О таких поступках мне даже слышать не приходилось!
– Прошу вас впредь, – важно и сурово сказала я лакею, – никаких сообщений от господина Дюрфора мне не передавать.
– Как вам будет угодно, мадам.
У тяжелой цепи, пересекавшей первый двор Тюильри, меня ждал новый сюрприз. Теперь меня уже никто не предупреждал заранее. Просто от группы солдат, игравших в карты, отделился какой-то гвардеец, приблизился ко мне и, оправляя мундир, заявил:
– Мадам, не сердитесь на господина Дюрфора – об этом вся Национальная гвардия просит!
– Ну и сколько же вам заплатил господин Дюрфор за то, чтоб вы все это высказали? – спросила я в бешенстве.
– Двадцать ливров, мадам, – скромно признался гвардеец. Я шла через площадь Карусель и никак не могла оправиться после всех этих неожиданностей. Да уж, если Дюрфор решил привлечь на свою сторону всех лакеев и всех гвардейцев Парижа, то мне придется нелегко. Я даже не знала, как к этому относиться. Разумеется, согласно элементарным приличиям, он поступает отвратительно. Настоящий джентльмен после того, что случилось, и на глаза бы мне не смел показываться. А он… Он, по-видимому, решил не обременять себя приличиями. Более того, он наверняка намеревается добиваться моей благосклонности. Что ж, его настойчивость, даже если она и злит меня, для меня лестна.
Да, но та отвратительная сцена в карете… Я до сих пор не могла избавиться от чувства стыда и очень досадовала на Дюрфора за то, что он был виновником этого чувства. Ну уж нет, с человеком, который был свидетелем такого моего унижения, лучше никогда не иметь ничего общего! Так, по крайней мере, я избавлю себя от скверных воспоминаний.
Едва я вошла в дом, мне навстречу бросился Жанно.
– Мама, мама, смотри! У меня теперь есть щенок!
– Щенок? – переспросила я ошеломленно. – Откуда же он взялся?
– Мне его подарили, – сияя от радости, сообщил Жанно. Малыш был в восторге и прижимал к груди крошечного, еще слепого щенка, – как мне показалось, представителя гончей породы.
Я вопросительно взглянула на Маргариту.
– Это подарок господина Дюрфора, вашего кузена, – живо пояснила она.
– Дюрфор был здесь? И ты его впустила?!
– А почему бы не впустить? Я-то знаю, что он ваш кузен. "Я в осаде", – застучало у меня в висках, едва я услышала все это. Да, в настоящей осаде, нешуточной. Боевые действия ведутся всеми возможными способами: через лакеев и гвардейцев, через Маргариту, даже через моего сына. Могу ли я после этого быть уверенной в крепости своих бастионов?
– Маргарита, – сказала я, – ты сделала большую ошибку, принимая его здесь.
– Почему?
На этот вопрос я не знала, что ответить.
Маргарита меня не предупредила, и я сама нашла на столе-консоли в гостиной алую коробку шоколадных конфет, перевязанную широкой шелковой лентой. Бант на ленте был украшен крошечной золоченой пряжкой в виде сердца, пробитого стрелой.
Уже догадываясь, от кого этот подарок, я присела к столу, открыла коробку. Конфеты там были расположены в три ряда таким образом, что я легко прочла: "Кристиан любит Сюзанну".
В гостиную на миг заглянула Маргарита, и я поспешно закрыла коробку, опасаясь, как бы она всего этого не увидела. Оставшись одна, я снова взглянула на коробку. "Кристиан любит Сюзанну" – да, именно так. Надо же такое придумать!
Сил сердиться у меня уже не было, к тому же все эти сюрпризы против моей воли очень льстили мне. Улыбаясь, я взяла одну конфету, отломав, таким образом, у буквы "К" кончик, почувствовала сладкий вкус шоколада и ликера…
Ну чем я могла ответить на все это? Я рассмеялась.
5
Восемь дней спустя, поздно вечером возвращаясь из Тюильри, я шла через площадь Карусель, с каждой секундой ускоряя шаг. Я давно уже не ездила в экипаже, стараясь быть как можно незаметнее, и давно уже осознала всю опасность ночных прогулок по Парижу пешком. Мне хотелось как можно скорее оказаться дома.
Меня остановил голос, раздавшийся со стороны проезда на улицу Эшель.
– Сюзанна, ради Бога, идите сюда!
Вздрогнув, я остановилась. Честно говоря, я была очень испугана. Я даже не очень-то спешила на зов, пытаясь угадать, кто же это мог назвать меня по имени.
– Что вам нужно? – спросила я настороженно. – Кто вы?
– Я Кристиан. Неужели вы не узнали меня? Ну хорошо, если вы так нерешительны…
Голос прервался, и я, наконец-то увидела того, кому он принадлежал. Я увидела графа Дюрфора, который, как мне казалось, был в отъезде и выполнял поручение короля. Он шел пошатываясь, чуть ли не опираясь о стену дома, и как-то странно прижимал к себе правую руку.
– Что с вами? – спросила я встревоженно. – Вы пьяны?
– Разве я похож на пьяного? Мне нужна ваша помощь. Я ранен, черт возьми!
Действительно, он казался таким бледным, а в глазах его горел такой страдальческий огонь, что не поверить было невозможно. Я заволновалась. О Господи, где же его угораздило?
– В вас стреляли?
– Да, – произнес он, кривясь, словно от боли. – Да подойдите же, дайте руку, не то я упаду прямо у ваших ног!
Слишком ошеломленная, чтобы что-то толком понять, я поддержала его под руку.
– Вы способны мне помочь? – спросил он.
– А как?
– Мне нужна перевязка. Ваш дом близко, не так ли? Надо отправиться туда.
– В мой дом? О, граф, неужели у вас нет своего дома?
– И в такую минуту вы еще торгуетесь? В Париже мне больше некого просить о помощи!
Пристыженная, я подумала о том, что он, в сущности, не так много от меня требует. Когда я явилась к нему в Мантую, он помог мне гораздо больше.
– Идемте, – сказала я почти заботливо, – здесь рядом. Куда вы ранены?
– В плечо, – произнес он со стоном.
– Но кто стрелял в вас?
– Не знаю. Многие интересуются побегом короля. Я только что вернулся из поездки… Мой лакей убит, я ранен, но карта не попала в их руки. Я передам ее королю.
Весь этот геройский рассказ не вызвал у меня отклика, ибо я не очень-то в него поверила. Вероятно, Дюрфор просто кутил и повздорил с кем-то за стаканом вина. Рассказывать об этом ему неловко, вот он и пускает мне пыль в глаза. Но, в конце концов, он ранен, и это обстоятельство ничуть не меняется от причины, его вызвавшей. Дюрфору все равно нужен врач.
– И вы не знаете, кто это? – снова спросила я, не сумев скрыть незлую иронию.
– Вы еще и улыбаетесь? Что за жестокое у вас сердце! – простонал он. – Да, я не знаю! Я знаю только то, что эти люди, несомненно, очень опасны.
Он был очень бледен, и от него совсем не пахло вином. Подумав, что, может быть, он и не лжет, я стала поддерживать его с удвоенной силой. Мы пересекли площадь, направляясь к моему дому, и я была очень рада тому, что сейчас такое позднее время и не так много прохожих на улицах. Глядя на меня со стороны, можно было бы подумать, что я возвращаюсь домой в компании очень пьяного мужчины.
– Сейчас я разбужу прислугу и пошлю лакея за доктором Лассоном, не беспокойтесь. Это очень хороший врач, он…
Дюрфор внезапно застыл на месте как вкопанный, схватившись рукой за плечо, и вид у него был такой, что я с испугом решила, что сейчас он упадет в обморок.
– Прислугу? Не смейте будить прислугу!
– Почему?
– Никто не должен видеть меня. Может, среди вашей прислуги есть шпионы.
– Уверяю вас, – сказала я, находя эту подозрительность немного смешной, – шпионов нет. По крайней мере таких, какие бы вас знали…
– Я повторяю вам, никого нельзя будить. Ведите меня через черный ход.
– Как, даже через черный ход?
– Да, чтобы никто не увидел. Я открыл только вам, но, похоже, я сделал это… – он слегка пошатнулся после этих слов, – похоже, я сделал это напрасно.
– Ну хорошо, хорошо, – произнесла я, – мы войдем неслышно… Мы все сделаем так, как вы хотите, только не волнуйтесь.
Он с тяжелым вздохом отер со лба испарину, и я подумала, что лучше мне с ним не спорить. Все-таки он ранен.
Мы прошли, вернее, проковыляли через сад. Я с трудом отыскала ключ и отперла дверь, очень надеясь, что нам не попадется навстречу какая-нибудь служанка. Держась одной рукой то за стены, то за мебель, граф шел вслед за мной. Я провела его в гостиную, распахнула окно, помогла ему лечь. Было темно, и я зажгла ночник.
– Вы много крови потеряли? – спросила я встревоженно.
– Нет, не особенно, – пробормотал он.
– Послушайте, граф, – сказала я решительно, – надо как-то сообщить вашим… ну, вашим слугам. Или родственникам, если они есть.
– У меня никого нет в Париже.
– Но дом же у вас есть. Вы должны быть у себя.
– Ах, я вам уже мешаю!
– Вы мне ничуть не мешаете, – заявила я успокаивающе, ибо дала себе слово его не волновать, – но доктор-то вам нужен. Я должна послать кого-то за доктором. Я хочу помочь вам, но мои познания в медицине очень невелики. Я даже не смогу без служанок сделать вам перевязку.
Он со стоном приподнялся на локте, пристально глядя на меня.
– Вы можете дать мне выпить?
– Воды?
– О Господи, нет, конечно, не воды! У вас есть коньяк? Я должен выпить… для храбрости.
– Для храбрости? – переспросила я.
– Ну, это было так, к слову, сказано.
С каждой секундой приходя в еще большее недоумение, я почти на ощупь стала искать бутылку. У меня где-то был коньяк – тогда, после разговора с Франсуа, я сама выпила… Мои пальцы наткнулись на что-то холодное; я достала бутылку, дрожащими руками плеснула коньяка в какой-то стакан и подошла к графу.
– Пейте. Правда, я не знаю, не повредит ли это вам.
– Мне от этого будет только лучше.
Он выпил коньяк почти залпом, лишь на мгновение зажмурившись, и мне показалось, что лицо его сделалось еще бледнее.
– Давайте посмотрим, что с вами, – предложила я.
– Неужели вы этого до сих пор не поняли?
Я озадаченно посмотрела на него. Почему я должна что-то понимать? Я не врач. Я даже ничуть в этом не разбираюсь.
– У вас очень хороший дом, – сказал он почти непринужденно. – Вы, вероятно, сами его обставили, я узнаю ваш вкус.
– Нет, это сделал мой… Да покажите же мне, наконец, вашу рану! Или вам уже не больно?
– Наоборот, стало еще больнее, – произнес он с таким выражением лица, в котором я ничего не могла разобрать. В этот миг у меня впервые мелькнула неясная мысль о том, что он меня дурачит.
Мысль эта не успела развиться. Ночной ветер, ворвавшийся в гостиную, заставил сильнее вспыхнуть пламя свечей в ночнике. Я очень ясно увидела лицо Дюрфора – такое бледное, красивое. Моя рука почему-то лежала в его руке. Он смотрел на меня темно-синими глубокими глазами так пристально и жадно, что у меня вдруг пересохло во рту. Дюрфор был так хорош собой, что я, пожалуй, впервые в жизни была наполовину заворожена одной лишь мужской внешностью. Я даже невольно потянулась к нему.
Наваждение усиливалось, но я еще попыталась сказать:
– А что, собственно, это все означа…
Мой шепот прервался на полуслове. Рука Кристиана мягко скользнула вокруг моей талии. Он легко поднялся, привлекая меня к себе, и наши лица оказались совсем рядом. С бесконечной нежностью он погладил меня по щеке, коснулся завитка волос возле уха, пальцем обвел округлость подбородка. И, можно сказать, я сама подалась вперед, чтобы встретиться с ним губами.
Он целовал меня. Так хорошо, что я сама себя забыла. Забыла, при каких обстоятельствах мы встретились и что нас окружало. Возможно, я слишком долго была несчастна и одинока. По натуре совсем не созданная для одиночества, я была рада любому проявлению тепла и любви. Тем более если они исходили от мужчины, такого красивого и умного.