10
Когда Мантую окутал вечер и сумрачная дымка разлилась по воздуху, я сидела у зеркала, тоненькой кисточкой подводя глаза. Граф Дюрфор был так любезен, что прислал мне открытое вечернее платье из искрящегося тяжелого бархата цвета морской волны. Лентой такого же цвета были перевиты мои золотистые волосы. Тонкие перчатки, затканные у запястий голубоватым жемчугом, лежали рядом, в коробке.
Я не отказалась от всего этого, хотя и была на графа немного сердита. Это из-за него был потерян целый день… Но, в конце концов, это я нуждалась в нем, а не он во мне. Следовало с чем-то мириться. Иногда я задумывалась о том, что скажет обо всех этих подарках Люсиль, его жена. Хотя, может быть, ее вообще нет в доме. Если бы она была здесь, неужели он осмелился бы так поступать?
Когда, спустившись вниз, я вновь увидела Дюрфора, то подумала, что в таком наряде можно идти только на прием к королю. Он был сама элегантность, само изящество. Версальские кавалеры знали толк в одежде, но я ни разу не видела, чтобы мужчина был одет до такой степени безупречно. Его галстук был повязан элегантнее, чем это советовали модные журналы. Шелковая перевязь сияла золотым шитьем, ворот темного камзола был заткан драгоценными камнями, тонкие кружева фальбеля лежали на груди как белоснежная пена. Правда, волосы, зачесанные назад и связанные сзади лентой, не были напудрены, как того требовала мода.
Он поклонился мне так, словно я была королева.
– Рад вас видеть, мадам…
Я была уже почти польщена его поклоном, но звук его голоса показался мне странно медленным. А потом я заметила его взгляд – оценивающий, почти дерзкий. Он явно остановил его на моей груди. Да, вероятно, несколько часов сна полностью привели Дюрфора в чувство!
– Сударь, – сказала я резко, – что такое особенное есть на мне, что заставляет вас не сводить с меня глаз?
Я намеревалась осадить его или, по крайней мере, смутить. Не произошло ни того, ни другого. Его взгляд медленно вернулся к моему лицу, и Дюрфор улыбнулся.
– Что такое особенное? Ваша одежда.
– Чем же она так замечательна?
– Тем, что подарена мною, мадам. Я рад видеть, что…
Он не договорил, заметив мое замешательство. Я действительно не знала – то ли сердиться мне, то ли не обращать на это внимания. Все разрешил смех Дюрфора – он рассмеялся легко, добродушно, без тени насмешки.
– Да полно вам, мадам! Не сердитесь на меня. Я ведь могу быть добрым другом, правда. Я возмутил вас тем, что забрал у вас целый день? Но вы не меньше, чем я, нуждались в отдыхе. На вас лица не было. А вот сейчас вы совсем другая. Почти такая же, какой я вас когда-то видел.
– Почти?
– Почти – это значит лучше, чем тогда, мадам.
Я вздохнула, чувствуя, что вот-вот начну улыбаться. Этот Дюрфор – он совершенно меня обезоружил. Не выдержав, я все-таки улыбнулась и подняла голову.
– Когда же мы будем говорить о том, ради чего я приехала в Мантую?
– Когда вам будет угодно. Нет ничего приятнее, чем беседовать с такой женщиной, как вы, о политике, – с иронией отозвался граф. – Впрочем, я заметил, что в целом вы мрачно воспринимаете мир. Это, наверно, из-за вашего вдовства.
Я вздрогнула и даже невольно посмотрела на Дюрфора с некоторым подозрением: уж не насмехается ли он? Но нет, все было в порядке… Даже он, человек, занимающийся дипломатией, не знал, что я вышла замуж за адмирала де Колонна. Ну и слава Богу. Если бы он знал, то ни за что не стал бы меня даже слушать.
– Кстати, граф, – произнесла я, – как же насчет писем королевы?
– О, это сущие пустяки, – ответил он небрежно, – исполнить то, что вы хотите, проще простого.
Меня изумило такое отношение к столь трудному делу, устроить которое были бессильны даже д'Антрэг и Фонбрюн. Я почувствовала недоверие к Дюрфору.
– Вы же хотите приема у императора, да? – спросил граф. Я кивнула.
– Я постараюсь, чтобы он вас принял.
– Как-то вы слишком легко говорите об этом, – сказала я. – Я не думаю, что за какие-то семь часов вы смогли решить столь сложный вопрос.
– Я его не решал. Я его буду решать в Вене. Забирая свои перчатки и шляпу, он добавил:
– Мадам, запомните: я занимаюсь подобными делами от случая к случаю, как бы между прочим, иначе они становились бы обыденными и теряли бы свою прелесть. Таково мое правило. Больше всего на свете я ненавижу скуку.
– Фонбрюн и д'Антрэг предупреждали меня об этом, сударь.
Он поморщился.
– Не говорите мне о них, мадам. Вероятно, они плохо отзывались об мне. Я не хотел бы платить им тем же.
Дюрфор потянул шнурок звонка. Явившийся на зов лакей получил приказ подавать карету.
– Сейчас время обеда, мадам. Скоро шесть вечера. Я обещал повезти вас в ресторан, и я сдержу обещание.
– Разве нельзя пообедать здесь?
– Возможно, мадам, для вас это и заманчиво, но для меня обед в моем собственном доме не представляет никакого интереса. Я буду скучать. А разве вы не хотите развлечься?
– Я бы не хотела, чтобы на меня обращали внимание.
– Это не в вашей власти, мадам. Осуждайте Господа Бога за то, что он сотворил вас такой.
С этими словами Дюрфор любезно предложил мне руку. Я растерянно положила ладонь на его локоть, только потом спохватившись:
– Постойте, а как же дело, господин граф?
– Проклятье всем делам на свете! Что за удовольствие все время рассуждать о делах? Поедемте, мадам! Все остальное я расскажу вам по дороге.
Несмотря на последнее обещание, наша беседа велась о чем угодно – о герцоге Мантуанском и его дворе, о том, что носят сейчас мантуанские дамы, о лорде Гамильтоне, прославившемся на всю Италию своей недавней женитьбой, – да, о чем угодно, только не о том, ради чего я приехала в Мантую. Граф пил вино, сыпал остротами, рассказывал анекдоты и смешные истории, невольно увлекая меня всем этим, и я уже не верила, что лишь сегодня утром он был таким сонным, вялым и равнодушным.
– Так как же быть с Леопольдом, граф? – спросила я наконец.
Он поднял на меня глаза, вздохнул и опустил голову, словно я оторвала его от грез и с небес вернула на землю.
– Через десять дней у меня назначена встреча в Вене с герцогом де Полиньяком и русским посланником во Франции графом Симолиным…
– Но это же великолепно! – прервала я Дюрфора. – Мне известно, что господин Симолин склоняется к тому, чтобы выдать королевскому семейству паспорт на имя русской подданной баронессы Корф. Если бы я могла поговорить с ним… Его все равно скоро отзовут из Франции, так что ему легко все это устроить, не так ли?
– Вы просто чудо, мадам, – ответил граф, улыбнувшись. – Вы из всего стараетесь извлечь выгоду для королевы. Я и не думал, что имя Симолина наведет вас на такие мысли.
– Ах, не преувеличивайте. Я не святая, и в том, что я делаю, есть и моя личная заинтересованность. Это вам легко говорить, что королеву пока никто не убивает. А я… у меня убили ребенка, господин граф, и все это из-за революции.
– Простите, я не хотел вам напоминать об этом.
– Все в порядке, граф. Меня больше удручает напрасная трата времени. Ваша венская встреча состоится через десять дней?
– Да, мадам. А днем спустя в Хофбурге мне назначена аудиенция у императора.
Я внутренне напряглась и впервые с искренним уважением взглянула на Дюрфора. Надо же, как легко ему поговорить с Леопольдом!
Я осторожно спросила:
– А будет ли… будет ли хоть какая-то возможность мне отправиться туда с вами?
Он лукаво поглядел на меня, играя ножом.
– Да. Мы допустим некоторую непочтительность по отношению к императору и не объявим ему заранее, что со мной явитесь вы.
– Его это не слишком оскорбит? Он станет меня слушать?
– Вы – посланница его сестры. Говорите только об этом. И не смейте даже произносить имя графа д'Антрэга – именно оно вам все время и мешало.
– Почему?
– Потому что д'Антрэг – агент эмигранта графа д'Артуа. Эмигрантам в Австрии уже не доверяют, считают, что они лишь без толку тянут деньги, а добиться ничего не способны. Да и что за дело Леопольду до эмигрантов и д'Антрэга? Его сестра – совсем другое дело.
– А мой отец? Он тоже находится в Вене. К нему Леопольд так же относится, как к д'Антрэгу?
– Ваш отец, мадам, – не граф д'Антрэг.
– В чем же разница между ними?
– Ваш отец не примкнул к туринскому лагерю. Ваш отец известен во всей Европе. Наконец, ваш отец – доверенное лицо самого Людовика XVI. А громкое имя вашего отца?
Я вздохнула.
– В данный момент наше громкое имя мне только вредит. Там, во Франции, сейчас этого не любят. За это иногда даже убивают, а это, поверьте, очень мешает в нашем деле!
– Вот видите, вы очень мрачно смотрите на мир. Побольше улыбок, мадам, – улыбка у вас восхитительна!
Я невольно улыбнулась.
– Как приятно говорить с вами, господин граф.
– Я бы предпочел, чтобы вы называли меня просто Кристиан.
Такое предложение застало меня врасплох. Я на миг даже задумалась: а не ухаживает ли он за мной? Впрочем, что за самомнение! Просто он мой кузен и…
Граф сам объяснил это, сказав:
– Расценивайте мое предложение как знак родственного расположения к вам.
Я нерешительно взглянула на него.
– Послушайте, – сказал я осторожно, – может быть, меня это не касается, но я просто умираю от любопытства. Где ваша жена, Кристиан? Где Люсиль? Граф затянулся сигарой.
– А. Люсиль. Да, я был женат на ней.
– Почему "был"? Разве она умерла? Он покачал головой.
– Нет. Просто мы уже год как разъехались.
– Вы развелись? – спросила я пораженно.
– Развода не было. Мы просто разошлись. И теперь я, можно сказать, свободен.
– А почему вы разошлись? – спросила я, хотя и понимала, что мое любопытство становится не очень вежливым.
– Люсиль мне никогда особенно не нравилась.
– Зачем же вы женились?
– Я был тогда слишком молод, чтобы возражать.
Я взглянула на графа, размышляя о том, что его судьба, в сущности, похожа на мою. Просто обстоятельства иначе разлучили меня с Эмманюэлем.
– А дети у вас есть?
– Два сына. Жан Огюст и Клод Исидор.
– Почему же вы оставили их и живете здесь, в Италии?
– Почему "оставил"? Я их не оставлял. Люсиль живет в Турине вместе с мальчиками. У меня там роскошный особняк в стиле Мезон-Лаффита.
Я взглянула в окно: здесь, в Мантуе, темнело рано. Масляный уличный фонарь желтым пятном просвечивал сквозь тонкие портьеры. Служанки в белых фартучках летали между столами, разнося вина. А как здесь пахли розы, гирляндами обвиваясь вокруг иллюминации…
Я вздохнула. Это было действительно хорошее место. Все здесь казалось ярким и заманчивым, как в сказке. И все-таки Дюрфор совершил ошибку, привезя меня сюда. Как мне теперь не хочется возвращаться из сказки в жизнь, трястись по пыльным бесконечным дорогам.
Я взглянула на графа. Его лицо было скрыто тенью, но я видела, что он неотрывно смотрит на меня. Заметив мой взгляд, он взял мою руку и, перевернув ее ладонью кверху, поцеловал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПЛАТЬЕ ФЛОРЫ
1
Дворецкий шел впереди меня, высоко подняв зажженный канделябр. Мы поднялись по широкой мраморной лестнице и вошли в зеркальную галерею. В тиши особняка были слышны лишь наши шаги, потрескивание свечей в хрустальных люстрах и шелест моих бархатных юбок. Мы повернули налево, и дворецкий бесшумно распахнул передо мной одну створку дверей.
– Баронесса Эльза фон Фильсхофен, – объявил он.
Я быстро вошла. И сразу увидела отца, быстро идущего мне навстречу.
– Наконец-то, – произнес он, осторожно обнимая меня, и поцеловал в лоб.
Я подумала, что наша встреча, вероятно, будет холоднее, чем мы оба рассчитывали. Я подала принцу руку. Он поднес ее к губам и отступил на шаг, словно любуясь мною.
– Как рад я видеть вас в Вене. Да еще в сопровождении столь милого молодого человека, как граф Дюрфор. Где вы его оставили?
– В гостинице.
– А где остановились сами?
– Там же, в соседнем номере.
Он отпустил мою руку. На лоб отца набежала складка.
– Может быть, Сюзанна, не стоило так явно, перед всей Веной демонстрировать вашу враждебность ко мне?
– Здесь никто не знает, кто я, – ответила я медленно. – И никто не знает, что вы мой отец.
– Вы, разумеется, этому рады, не так ли?
– Не следует делать выводы за меня. К тому же, никакой враждебности демонстрировать я не намеревалась. Просто мне показалось удобнее снять номер в гостинице.
– Впервые слышу, что жить в гостинице, а не в доме родного отца, и считать это более удобным – это не враждебность. Не говоря уже о том, что то, что вы живете рядом с графом, вас компрометирует.
– Мне это безразлично, – ответила я, чувствуя, что некоторые слова отца мне до боли знакомы. – Я приехала не для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на венское общество. Мне важен только император.
– А мы? Мы, ваша семья, настолько не важны, что нам можно на виду у всего света дать пощечину?
– Моя семья осталась в Париже, – отрезала я сухо.
– Семья? Муж-предатель и незаконнорожденный сын? Я вспыхнула.
– Сударь, мне совершенно непонятно, чего вы от меня требуете. Почему я оставила вас в покое, а вы меня нет?
– Ответьте мне только одно: готовы ли вы поселиться тут?
– Отец, мне жаль об этом говорить, но я не давала вам никаких причин думать, что я забыла прошлое.
Его губы сжались, он отступил на шаг. Словно ледяная стена выросла между нами. Наступило молчание. Надо же, подумала я, мы только-только встретились, и первые же наши слова стали словами ссоры. Нет, мы никогда не придем к прежним отношениям. Да и были ли они так уж хороши?
Честно говоря, я понятия не имела, как продолжать разговор. Я даже подумывала, не уйти ли мне. Но в этот миг дверь отворилась, и вошла мадам Сесилия.
Я приветствовала ее тепло, неожиданно тепло даже для себя, ибо она, в сущности, спасала нашу встречу и предотвращала неминуемую размолвку. Честно говоря, если бы не она, я бы еще не знала, не попросил бы меня отец покинуть его дом.
Когда мы уже сидели за кофейным столиком, принцесса спросила, передавая мне чашку кофе:
– Вы надолго приехали в Вену?
– Нет, мадам, не думаю.
– Вам не понравилась Вена? Вы будете подыскивать другой город?
Я поняла, что моя мачеха абсолютно не подозревает, почему я здесь. Она думала, что я эмигрировала.
– Мадам, я приехала сюда, чтобы повидаться с вами. Я намереваюсь вернуться во Францию.
Сказав это, я сразу же ощутила на себе недовольный холодный взгляд отца.
– Можно узнать, что заставляет вас быть такой упрямой?
– Отец, это не упрямство. Я служу Марии Антуанетте. Кроме того, во Франции у меня остался сын.
Подумав, я добавила:
– Я ведь была уже в эмиграции. Простите, если я буду нелюбезна, но эмиграция – это не слишком почетно. Я не хочу жить на средства чужих монархов.
– Кто-то же должен оставаться за границей, – сказал принц. – Королю необходимы сведения из-за рубежа.
– Конечно, необходимы. Но лиц, добывающих эти сведения, почему-то стало в десять раз больше, чем нужно.
Я демонстративно поставила блюдечко с кофе на столик – при этом чашка тихо звякнула – и поднялась с места. Юбки моего светло-голубого платья зашелестели, прозрачным звоном отозвались бриллианты в ушах. Я откинула назад упавшие на грудь золотистые локоны.
– Отец, прошу прощения. Мне пора идти.
– Отправляетесь в свою гостиницу?
На миг я растерялась, даже не зная, что ответить. Боже мой, похоже, его все это сильно уязвляет. Нужна ли мне эта месть? Такая явная и мелкая… Как бы там ни было, а он мой отец. Он воспитал меня, дал образование. В сущности, наполовину я – его создание. Если бы он не вспомнил обо мне, кем бы я стала?
– Да, – сказала я спокойно. – Надо отдать кое-какие распоряжения насчет багажа и сообщить Кристиану о моем переезде.
На лице принца не отразилось даже удивления.
– Вы сделали правильный выбор, – только и сказал он.
Когда Кристиан вернулся со встречи с графом Симолиным, я сообщила ему, что переезжаю к отцу.
– Если я не сделаю это, все венское общество будет считать нас любовниками, – сказала я, чувствуя себя даже как бы виноватой за то, что оставляю его. Это было будто бегство.
– Почему? – спросил он.
– Потому что я уделяю вам слишком много внимания.
– А вам это в тягость?
– Нет, – возразила я с улыбкой, – вовсе нет… Но все-таки, знаете ли, так не принято.
– Но ведь мы можем рассказать, что мы родственники. Я покачала головой.
– Слишком дальние родственники, Кристиан. А после того как вы оставили Люсиль и подавно.
Он приблизился ко мне, держа в руках изящный легкий футляр. Я подумала, что бы это могло быть, но граф заговорил снова.
– Вы ослепительны, дорогая Сюзанна. И почему-то даже среди множества женщин взгляд выхватывает именно вас.
– Это зависит от самого взгляда, милый кузен. Вы упаковали меня в наряды и украшения, купленные на ваши деньги, поэтому и проявляете ко мне повышенный интерес. На мне нет ничего своего – все ваше.
– Да, это моя слабость. Люблю одевать хорошеньких женщин. На такое удовольствие и денег не жалко… Для меня это такое же увлечение, как политика, только более приятное и утонченное.
Я рассмеялась.
– Ну, я уж в любом случае больше не буду служить вам моделью. От отца я получу все, что необходимо.
– Получите тогда от меня последнюю вещь – уж доставьте удовольствие…
Он раскрыл передо мной бархатный футляр. Тонкое изящное ожерелье мягко сверкнуло в полутьме гостиной изумрудами и бирюзой цвета морской волны. Я прижала руку к груди. Он был так заботлив, так любезен, так внимателен! Мне уже давно никто не дарил драгоценностей. Еще бы, от Франсуа такого не дождешься… У меня в груди невольно возникло теплое чувство к Дюрфору.
– Надеюсь, это допускается венскими приличиями? – спросил он с иронией.
– Я тоже надеюсь, Кристиан, – прошептала я улыбаясь, – мы же все-таки друзья…
– И родственники, – лукаво добавил он. – Эта вещь необыкновенно подойдет к вашему голубому платью. Позвольте мне самому надеть ее…
Он наклонился ко мне так близко, что я невольно вздрогнула. Его губы почти коснулись моей груди. Вместе с прохладным прикосновением ожерелья я чувствовала на коже горячее взволнованное дыхание Кристиана…
Я поняла, что сейчас он поцелует меня. И даже не могла понять, жду или не жду этого. Без сомнения, мне хотелось сделать ему приятное – он так помог мне, был так любезен! Но одному Богу известно, как усложнятся наши отношения, если мы перейдем черту обыкновенной дружбы… Он поднял голову, его горячее дыхание скользнуло по моим губам… И он поцеловал меня. Его язык со стоном нырнул в мой рот; ошеломленная, я как никогда прежде ясно почувствовала запах Кристиана – одеколон и легкий аромат вина, которое мы только что пили. Вино я чувствовала и на его губах. А еще этот горьковатый привкус сигар… В тот же миг я с усилием отстранила его, не сказав при этом ни слова.