Николь оказалась в центре комнаты и остановилась, уставившись на огонь. Она была без накидки, с непокрытой головой. Юбки в крови. Верхнее платье разорвано от шеи до талии. Лицо ее было ужасно бледное и застывшее. Взглянув на жену, Гиллиам похолодел. Она, казалось, впала в какое-то отрешенное состояние. Когда он хотел направиться к ней, Томас схватил его за руку.
– Если вы дотронетесь до нее, она ударит, – сказал управляющий. Он поднялся из-за стола и взял его за руку. – Она сейчас как мертвая, понимаете?
– Понимаю, – сказал Гиллиам, освобождая руку.
Он пробрался через толпу возле его стола, не отрывая взгляда от Николь.
Она медленно повернулась, огляделась, но, похоже, никого не увидела. Потом направилась к столу с едой. Гиллиам не сомневался, что она собирается перевернуть стол.
– Отойдите в сторону, – велел он мешавшим ему крестьянам. Когда он наконец оказался возле жены, та уже схватилась за край стола. – Остановись, Николь! – Он старался произнести это громким командным голосом.
Управляющий рассмеялся.
– Ее зовут не Николь, она Колетт, милорд. – Крышка стола уже была приподнята.
– Прекрати немедленно, Колетт! – крикнул Гиллиам, встав у нее за спиной, и осторожно накрыл руками ее руки.
Стол вернулся на место, еда расплескалась, подносы загромыхали. Николь резко повернулась к Гиллиаму, он отступил назад, отпустив ее руки. Толпа ахнула.
Она хотела ударить его, но он перехватил ее руку, Николь подняла другую, но муж оказался проворнее. Гиллиам опустил ее руки вдоль туловища и прижал к бокам. Она стояла с зажатыми руками и смотрела невидящими глазами, но Гиллиам знал, что скрывается за ними.
– Ах, Колетт, неужели тебе так больно? – Она глубоко, с дрожью, вздохнула, лицо ее все еще оставалось бледным, но мало-помалу Николь возвращалась к жизни. Гиллиам отпустил ее, она смотрела на него, не отводя глаз, которые стали темно-зелеными. Он запустил пальцы в ее волосы и принялся нежно массировать виски. Она уперлась головой в его ладонь.
– Поделись своим горем со мной, дорогая, – тихо попросил он. – Отдай мне свой груз. Я понесу его.
Николь моргнула, губы задрожали, когда она попыталась заговорить.
– Гиллиам, – еле слышно произнесла она его имя, сделала шаг и уткнулась ему головой в шею, обняв за талию.
Гиллиам обнял ее.
– Тебе надо поспать. Давай, я отнесу тебя в постель.
Она кивнула, он нагнулся, подхватил ее под колени и поднял на руки. Гиллиам шел к двери, и люди молча расступались перед ним. Он крикнул им с порога:
– Продолжайте праздник без меня! – Управляющий ответил:
– Да, милорд.
Сразу после его слов раздалось громкое икание, глухой стук и победный крик Ральфа Вуда.
Держа на руках тихую, обмякшую Николь, Гиллиам вышел на улицу.
Ледяной ветер, успевший разогнать тучи, набросился на них. Солнце садилось в долину между холмами Эшби, расчертив небо серыми и пурпурными полосами. Холодный ветер играл кудрями Николь, и они плясали возле ее слегка порозовевших щек.
Гиллиам прикрывал жену своим телом, стараясь защитить от холодного ветра, а потом вспомнил об их комнате. Там не теплее. В ней, к сожалению, нельзя установить жаровню, нет никакой тяги. Но ничего не поделаешь, пока они не построят новый зал, придется терпеть. Судя по последним дням, зима будет суровой, так что наверняка придется перебираться в зал, поближе к огню.
Он забрался по лестнице, повозился с задвижкой, открыл дверь. Николь зашевелилась и тихо застонала, словно только что проснулась.
Он посадил ее на кровать, чтобы раскрыть одеяло. Сел рядом с ней и прижал к себе, согревая. Ему надо как-то заставить ее рассказать, что мучит ее, а потом уложить в постель.
Гиллиам смотрел на жену, ожидая, когда она заговорит. Сумерки только начали спускаться, но в комнате было мрачно и серо. Тени ложились на неровные каменные стены, и яркие краски полога вокруг кровати поблекли, обрели безрадостный оловянный оттенок. Ветер проникал в комнату даже через закрытые ставни, тяжелые занавеси слегка надувались над полом. Николь молчала.
Гиллиам пальцем приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. Он все еще никак не мог слить воедино два образа: хорошенькой девушки и злой мегеры, накинувшейся на него в аббатстве. Она посмотрела на него зелеными глазами. Лицо оставалось отрешенным, но боль, сидевшая глубоко внутри, пробивалась наружу. Он провел пальцем по ее щеке.
– Может, ты расскажешь мне, что случилось?
Николь замотала головой, но снова обвила руками его талию, уткнувшись лбом ему в плечо. Он стал тихо качать ее. Николь чуть-чуть приподнялась и коснулась губами его шеи. Он вздрогнул. Она передвинула губы выше, к уху. По нему пробежала дрожь.
– Нет, Колетт, тебе надо выплакаться, а не… – Ее рука поднялась к его затылку, пальцы принялись перебирать волосы.
– Не могу. – Слова были произнесены шепотом, но прозвучали громче, чем крик. – Заставь меня что-то чувствовать, а это можешь сделать только ты.
У Гиллиама перехватило дыхание. Он стиснул зубы, борясь с собственным желанием, потом отпустил ее и отодвинулся. Рука Николь оставалась лежать на его бедре, сквозь одежду она ощущала тепло его тела.
– Нет, ты не понимаешь, чего просишь. – Пальцы Николь скользнули по толстой гладкой ткани его одежды вверх, к тому месту, которое больше всего жаждало ее. Гиллиам со стоном схватил ее за руку, их пальцы сплелись.
– Нет, – он покачал головой. Но Боже, ему так хотелось зарыться лицом в ее волосы и целовать, целовать ее бессчетное число раз.
Она коснулась его лица, провела рукой по его лбу. Кончики пальцев, казалось, оставляли горячие следы на щеке. Он судорожно вздохнул, ему не хватало сил остановить ее.
– Прекрати, – выдохнул он ей в руку, когда она обводила линию его рта указательным пальцем.
Николь снова покачала головой, отказываясь подчиниться. Потом нагнулась к нему и поцеловала. Этому поцелую, легкому и быстрому, она научилась у него вчера.
Гиллиам обхватил ее за талию, пытаясь силой оторвать ее от себя. Внутри него разгоралась страсть, его руки дрожали.
Она села на колени в кровати, уперлась ему руками в грудь, а потом легонько толкнула. Гиллиам повалился на спину, не отпуская ее талию, и невольно увлек Николь за собой. Она оказалась сверху, а ее ноги между его ногами. Тело отреагировало на эту близость немедленно, и он подумал: что было бы, если бы одежда не разделяла их?
Она продолжала играть его губами. Ему стало больно от желания, он с трудом дышал. Гиллиам не хотел отпускать ее талию, но внезапно одна рука, словно помимо его воли, поползла ниже, следуя изгибу ее бедра, и он обхватил пальцами ее мягкую плоть.
Николь легонько куснула его нижнюю губу.
– Боже! – простонал он. – Ведь ты пожалеешь об этом, Колетт.
– Ты мне нужен, – пробормотала она, целуя его в ухо.
Каждое ее слово было для него адской мукой.
Николь языком коснулась его уха, и он сделал то же самое. Руки его взметнулись к поясу, пальцы дрожали, когда он пытался развязать его. Выпитый эль и желание делали его безнадежно неуклюжим. Гиллиам тихо и разочарованно застонал, но руки жены уверенно и быстро пришли ему на помощь.
Гиллиам раскинул руки, а она ловкими пальцами распустила пояс. Он дышал, как рыба, выброшенная на берег. Все, что он мог сделать, это приподнять бедра, когда Николь стала стягивать с него штаны. Потом его одежда упала на пол.
Она слезла с кровати и стала раздеваться. Пояс полетел следом за его вещами, потом платье. В вечернем свете были отчетливо видны мягкие изгибы бедер, безупречные округлости грудей, затвердевшие соски.
Когда Гиллиам увидел ее обнаженной, остатки здравого смысла покинули его. Он застонал и принялся сдирать с себя нижнюю рубаху; швы трещали. Николь стаскивала с него обувь. Он зарычал и, отстранив ее, повалил на кровать и начал стаскивать чулки вместе с башмаками. Едва башмаки успели долететь до пола, как он уже подтянул ее к себе и положил рядом.
Гиллиам натянул на них одеяло, перевернулся на спину, и, положив Николь сверху, впился в нее губами. Она отвечала ему так же страстно. Он чувствовал биение ее сердца возле своей груди. Там, где ее грудь касалась его кожи, вспыхивало пламя.
Он гладил ей спину, потом бедра, повторяя все изгибы ее тела. Николь слегка приподнялась, отвечая на ласки, и запустила пальцы ему в волосы. Гиллиам не мог вздохнуть.
Продолжая одной рукой прижимать ее бедра к себе, другую он положил ей на грудь. Николь легла так, чтобы ему было удобнее. Гиллиам стал пальцем гладить сосок и не прекращал, пока она не оторвала свои губы от его губ, с трудом переводя дыхание Он воспринял это как сигнал и, отпустив ее грудь, скользнул свободной рукой вниз.
Николь вскрикнула, выгнулась, приподнялась над ним, позволяя его руке оказаться там, куда она стремилась. Гиллиам почувствовал влагу и тепло, а когда Николь начала ритмично двигаться, он застонал.
Вдруг девушка скатилась с него и, схватив за плечи, потребовала лечь на нее сверху. В глубине души он понимал, что не должен этого делать, но сейчас она руководила им. Он подчинился и вошел в нее.
Николь целовала его с невероятной страстью, о существовании которой он уже знал. Он чуть надавил и ощутил преграду, охраняющую ее девственность. Гиллиам схватил Николь руками за талию, стараясь двигаться осторожно, хотя его плоть требовала иного.
Николь обвила его шею руками, потом пальцами, как гребнем, прошлась по волосам. Когда она провела пальцами от затылка к шее, он судорожно вздрогнул и, оторвав от нее губы, стал целовать щеки, лоб, ухо, а Николь ласкала его затылок, чуть поскребывая ногтями. Гиллиам ошеломленно вскрикнул, пронзенный сладостным чувством плоть требовала своего, и немедленно.
– Колетт, прекрати, – едва дыша прошептал он.
Но она снова провела пальцами по его затылку.
– О Боже, я больше не могу! О Боже!
Но было слишком поздно. Не обращая больше внимания на препятствие, Гиллиам вошел глубоко внутрь. Стиснутый ее плотью, он застонал и не мог действовать нежно, как собирался. Он проникал все глубже в Николь, а она приподняла бедра, призывая его продолжать, словно боялась, что Гиллиам остановится.
Он потерялся в невероятных ощущениях, возникших от его единения с Николь. Ее руки оставили его затылок и переметнулись на спину. Николь обхватила его бедра обеими ногами и подгоняла Гиллиама пятками, требуя войти в нее еще глубже. Он подчинился; она вскрикнула и выгнулась.
Гиллиаму показалось, что он услышал стоны, но бесконечное наслаждение ослепило и оглушило его. Где-то в глубине сознания забрезжила мысль о том, что ей, может быть, больно, но ему было слишком хорошо, чтобы задумываться над этим. Она снова выгнулась под ним, но он схватил ее за бедра, останавливая, а потом со страстью, словно накопившейся за всю жизнь, вошел в нее до самого предела.
Облегчение было таким огромным, что невозможно передать. Он дрожал всем телом, удовлетворение растеклось по каждой клеточке. Очень медленно к нему стал возвращаться разум. Гиллиам вздрогнул, подумав, какую боль он мог причинить ей, физическую и душевную.
Он приподнялся на локтях и посмотрел на жену. Она сердито оттолкнула его. Гиллиам перевернулся на спину, а Николь с яростным криком вскочила с кровати. Сердце его оборвалось, он тупо уставился в потолок. Дьявол попутал его, все надежды на их совместное будущее убиты.
ГЛАВА 20
В бешенстве на саму себя, Николь стояла посреди комнаты. Холодный воздух остудил ее жар. Она повернулась и посмотрела на Гиллиама. Муж тихо лежал на кровати, уставившись в потолок.
Что она натворила?
Она использовала его, чтобы прогнать свой страх после смерти Элис.
Она надеялась освободиться от вины за разрушение Эшби, которое лежит на ее совести.
Вот для чего она это сделала! Нет, это не оправдание. Боже, оказывается, она может лечь с ним в постель. Черт бы побрал ее предательское тело!
Николь посмотрела на красивый профиль мужа, отчаянно борясь с той нежностью, которую он в ней пробудил, и стараясь выработать способ защиты. Но вместо этого она чувствовала другое. Совсем другое. Ей нравились его губы, всегда готовые к улыбке. Его могучая грудь.
Но Боже, как это было замечательно, когда он лежал на ней! Ее взгляд опустился ниже. А еще гораздо лучше было, когда он оказался внутри нее. От его движений удовольствие затопляло Николь. Оно оказалось настолько сильным, что даже одно воспоминание о нем раздувало угольки желания. Она снова захотела его.
– Нет, – прошептала Николь. И повернулась к мужу спиной.
Она не должна его хотеть, она не будет пылать страстью к мужчине, который убил ее отца. Крепко закрыв глаза, Николь восстановила в памяти ужасный момент смерти Джона Эшби. Перед ее мысленным взором встала картина, яркая и ясная, как никогда. Она снова услышала рев огня, треск горящей крыши, казалось, дым заполнял ее легкие. Она видела, как Гиллиам требует, чтобы отец поднял свое оружие. Слова его отчетливо звучали у нее в ушах.
Как будто она снова лежала на полу и смотрела на отца, который с усилием оторвал кончик тяжелого меча от пола. Но на этот раз она увидела, как он подставил шею под меч Гиллиама, умоляя, чтобы тот своим оружием покончил с его жизнью. Так что же, выходит, ее муж одним движением спас отца от более страшной смерти?
– Нет!
Она замотала головой, чтобы прогнать это видение и сделать еще одну попытку. Гиллиам разрушил ее дом, а потом украл его у нее. Да, но лишь для того, чтобы вернуть ей дом, перестроив и сделав лучше прежнего.
Он силой заставил ее выйти за него замуж. Но он принял все ее условия. Хуже того, Гиллиам считает ее красивой. Он хотел именно ее, такую, какой узнал, ее, а не то, чем она владеет. Даже несмотря на то, что он жаждал ее, он просил не ложиться с ним, опасаясь причинить боль.
Николь наклонила голову. Она хотела быть женой Гиллиама. Но сумеет ли она не превратиться в глупую идиотку, раболепствующую курицу? Не вести себя так, как ее отец вел себя со второй женой, готовый потерять себя?
– Я не позволю этого, – хрипло прошептала она. Но как можно помешать этому, если она так влюбилась в Гиллиама и неудержимо тянулась к нему?
Ее взгляд упал на пояс, лежавший у ног. Этот глупец оставил свой кинжал в ножнах. Быстро, как кошка, Николь наклонилась и схватила его. Пальцы стиснули рукоять. В два прыжка она оказалась возле кровати и посмотрела на мужа сверху вниз.
Он перевел взгляд с ее лица на нож, потом снова на ее лицо. В его глазах не было ничего, кроме печали. Сердце ее заныло, когда она представила себе его страдания, но, подавив возникшее было чувство жалости, медленно подняла кинжал.
Не спуская глаз с острого блестящего лезвия, он положил руки на одеяло, открывая грудь для удара.
Гиллиам не собирался бороться за свою жизнь. Его спокойствие лишило ее сил.
– Я хочу тебя убить, – прохрипела Николь.
– Я знаю, – спокойно ответил Гиллиам. Смирение в его голосе разрывало ее сердце на части.
– Ты должен бороться! Сопротивляться! – воскликнула она.
– Зачем? Ты же меня ненавидишь. А я не хочу жить с твоей ненавистью.
Бесстрастный голос пронзил ее, как кинжал, которым она собиралась проткнуть его сердце.
– Ты должен бороться, а потом заставить меня перестать тебя ненавидеть. – Николь ахнула, услышав свои собственные слова. Смутившись, она опустила руки.
– Разве мне такое под силу? – Надежда, вспыхнувшая в глазах Гиллиама, облегчила боль ее сердца. Ее охватила паника, ей захотелось приласкать мужа, почувствовать его объятия. Жизнь без него станет скучной и пустой.
– Нет, не под силу! Я ненавижу тебя! – Она отбросила кинжал, отвернулась и метнулась в угол. Николь прижалась щекой к твердому холодному камню, на глаза навернулись слезы. Он владел ее телом и душой, а она любила его за это.
Веревки, поддерживавшие матрас, застонали, когда Гиллиам вставал с кровати. Он подошел к ней и обнял, прижав к груди. Потом коснулся губами ее плеча. Жар его тела проник в нее, смешавшись с жаром, который пробудил в ней его поцелуй.
– Я тоже люблю тебя, моя дорогая, – пробормотал он тихо.
– Я не люблю тебя, – солгала она, ее губы дрожали. – Я говорю тебе, я не буду тебя любить. Ты ужасный нахал, ты все время смеешься надо мной. Ты хочешь держать меня на коротком поводке, как своих животных.
Он тихо засмеялся.
– Ах, если бы это была правда, может, тогда я бы воспитал тебя, как Ройю, научил бы командам "сидеть" и "стоять". – Он коснулся щекой ее затылка. Оба молчали. – Ты ошибаешься, дорогая. Это ты меня держишь на поводке.
В голосе Гиллиама было столько печали, что Николь повернулась к нему лицом, не вырываясь из его объятий. В глазах мужа застыло выражение боли. Желая приласкать Гиллиама, Николь провела рукой по его щеке. Он вздохнул, наклонился и поцеловал ей ладонь. От ласки она задрожала и отдернула руку.
– Ты поставила меня на колени, Колетт. Я не могу выносить твоей ненависти. Я хочу, чтобы ты заботилась обо мне, как заботишься об Эшби и своих людях. – Он махнул рукой в сторону зала. Холодный ветерок доносил приглушенные звуки пирушки. Голос Гиллиама перешел в шепот: – Если сегодня ты не можешь мне сказать, что любишь, пообещай признаться в этом когда-нибудь потом.
Николь посмотрела ему прямо в глаза и насмешливо прищурилась.
– Какой же у меня выбор? Мне ничего не остается, кроме как объявить тебе о моей любви.
Глаза Гиллиама оживились, он широко улыбнулся.
– Правда, миледи? Я запомню. – Она скорчила рожицу.
– Придется молиться денно и нощно, чтобы любовь к тебе не превратила меня в слабую недалекую женщину. Представляешь меня с глупыми ужимками и хихиканьем?
Гиллиам снова улыбнулся.
– О, я этого не люблю. Ты мне нравишься такая, какая есть. Поклянись, что никогда не изменишься, Колетт.
– А кто сказал тебе, что меня зовут Колетт? – спросила она, презрительно подняв брови. – Это имя для очень близких людей.
Гиллиам испугался, а Николь, заметив его растерянность, не удержалась и со смехом проговорила:
– Эх ты, охотник за кабанами.
Он сгреб ее в объятия и так стиснул, что ребра Николь захрустели.
– Ты смеешься надо мной! – с радостью завопил он.
Гиллиам бросил ее на кровать и улегся сверху.
– Уйди, верзила, ты меня раздавишь.
Он перевернулся на бок и оперся на локоть, глядя на нее сверху вниз. На красивом лице Гиллиама появилось выражение сожаления.
– Нет уж, я и так много чего натворил. Для одного дня, думаю, более чем достаточно, – заметил он.
– О чем это ты? – поинтересовалась Николь.
– Да о тебе, – ответил он, смущенно пожав плечами. – Я хотел быть нежным, но ты меня так околдовала, что мои мозги отказали. Я ничего не соображал.
– Это что, извинения? – строго спросила Николь, с трудом сдерживая смех. – Я могла бы ожидать подобное от Джоса, но не от такого, как ты, громилы.
Гиллиам удивленно уставился на жену. Николь с победным видом улыбнулась.