– Зи, – повторила Антония. – Звучит очень… приятно. Очень мило и нежно. Она и сама такая?
– Милая? – Гейбриел задумался. – Да, она очень красивая, правда, красота ее не обычная. Нежная? Нет, Ксантия исключительно деловая женщина.
– Ты сказал, что она вышла замуж. Значит, теперь все кончилось?
– Нет, все кончилось много лет назад, – с грустью ответил Гейбриел, потирая рукой острый, слегка заросший щетиной подбородок. – Зи не стремилась к браку – во всяком случае, к браку со мной.
– Ты просил ее выйти за тебя?
– Это было и так понятно, – с некоторым раздражением ответил он. – У нас было то, что обычно происходит, и ее брат считал, что со временем мы поженимся. Да, я делал ей предложение – и не один раз.
– Прости. Ты долго был влюблен в нее?
– Позже я много думал над этим, – смущенно признался Гейбриел, весьма удивив своим ответом Антонию. – Я старался понять, когда и с чего все началось.
– Ты не знаешь?
– Точно не знаю. Понимаешь, ее старший брат взял мен на работу в судоходную компанию – на самом деле как мальчика на посылках. Представь себе, тогда наша компания была совсем небольшой – всего три или четыре корабля. И там я познакомился с Зи. Мы были примерно одного возраста, и я просто… страшно завидовал ее жизни.
– Как это понимать?
– Я хотел того, что было у нее. Хотел иметь дружную семью. У Зи в то время было два старших брата: Люк, на которого я работал, и Ротуэлл, который управлял сахарными плантациями. Они безумно любили ее и всегда яростно защищали. Когда я стал старше и понял, что меня влечет к ней, я был… абсолютно уверен в том, что если мы поженимся, то… я стану частью их семьи, буду… четвертым Невиллом, и они никогда не повернутся ко мне спиной.
– О, Гейбриел, ты боялся, что они могут так поступить? – прошептала Антония.
– Я был наемным работником, – хмуро сказал Гейбриел. – Откуда мне было знать, что они могут сделать? Я никому не доверял. Я был сиротой, которого они подобрали из милосердия. У меня не было ни пенни за душой, на плечах – одни лохмотья. Через несколько лет после этого Люк умер и нас осталось трое – я, Ксантия и Ротуэлл. Я очень боялся потерять их, Антония.
– Понимаю. Думаю, могу представить себе, как тебя могло это пугать.
– Боже правый, не могу поверить, что мы это обсуждаем! – Гейбриел внезапно рассмеялся и сжал пальцами виски. – Я задал тебе один простой вопрос и теперь рассказываю прискорбную историю своей собственной жизни.
– Вопрос, который ты мне задал, был не таким простым, – тихо возразила Антония. – И мне хотелось… услышать прискорбную историю твоей жизни. На самом деле мы вот уже несколько дней ходим вокруг да около.
– Не понимаю, о чем ты. – Гейбриел недоуменно взглянул на нее.
– Не лги мне, Гейбриел. – Антония покачала головой. – Я безошибочно знаю, когда человек лжет. Я прошла хорошую школу. – Гейбриел ничего не ответил и только сжал губы в тонкую линию. – Ты стараешься держаться на расстоянии от меня, – снова заговорила она. – А на самом деле от всех. Я думаю… у тебя было что-то очень плохое. – Плохая жизнь. – Гейбриел отвернулся. – Временами.
– Знаешь, я наблюдала за тобой, когда ты разговаривал своим другом Ротуэллом. – Антония склонила голову набок. – И с ним ты ведешь себя так же – держишься на расстоянии. Все это заставляет меня задуматься над тем, доверяешь ли ты вообще кому-нибудь.
Задумавшись над ее словами, Гейбриел слегка расслабил губы.
– Я доверяю самому себе, – наконец ответил он. – И в определенном смысле доверяю Ротуэллу и Ксантии.
Непонятно почему, но Антонии захотелось, чтобы он ей доверял. Но он этого не сказал. И почему он должен ей доверять? Она не была ни надежной, ни здравомыслящей. И никогда – даже в те времена, когда была здоровой и счастливой, – она не принадлежала к числу тех деловых, целеустремленных женщин, к которым, очевидно, относилась Ксантия Невилл. Сердце Гейбриела уже было отдано другой.
– Гейбриел, что за жизнь была у тебя в Ноулвуд-Мэноре? – Антония намеренно сменила тему разговора. – Она была ужасной? Сирил действительно внушал тебе страх?
В немом изумлении Гейбриел уставился на нее.
– Сирил? Внушал мне страх? – переспросил он. – Что за нелепость! Он был мальчиком, немного младше меня, и слишком простодушным, чтобы внушать кому-то страх.
– Ты ему не завидовал?
– Я очень любил Сирила. Он был, можно сказать, моим единственным товарищем, партнером по детским играм.
– Вы часто играли вместе? – удивилась Антония.
– Думаю, чаще, чем хотелось его родителям, – криво усмехнулся Гейбриел. – Они совсем не хотели, чтобы мы стали друзьями. Но Сирилу тоже было одиноко. Он был… обычным мальчиком. Иногда непослушным, даже озорным, как все дети.
– Но ты был немного старше?
– Всего на несколько месяцев.
Антония ненадолго задумалась. Рассказ Гейбриела резко отличался от того, что она слышала от своего покойного мужа.
– И ты не… служил на Королевском флоте, так?
– Антония, о чем ты говоришь? – Его недоумение было очевидным.
– Когда… разве после… смерти Сирила… – она с трудом проглотила комок в горле, – Уорнем не отправил тебя на флот? Понимаешь, он мне сказал, что отвез тебя в Портсмут, потому что считал, что ты должен стать гардемарином и не мозолить ему больше глаза.
– Нет, – спокойно ответил Гейбриел. – Нет, Антония. Уорнем отвез меня в Портсмут и сдал команде вербовщиков, а это огромная разница.
– Команде вербовщиков? – сжалась она от ужаса. – Боже правый! А сколько же лет тебе было?
– Двенадцать. Всего лишь. Британский флот не опустился до того, чтобы нанимать двенадцатилетних мальчишек. На флот не берут даже взрослых, если у них нет морского опыта.
– Значит, у тебя не было шанса стать офицером?
– Черт побери, Антония, послушай меня! – На его лице отразилась вспышка гнева. – Я не знаю, какую историю о моем исчезновении рассказывал всем Уорнем, – заговорил Гейбриел, тщательно подбирая каждое слово, – но ты должна знать правду. Он выгнал мою бабушку из Ноулвуд-Мэнора, оторвал меня от нее, отвез в Портсмут, отдал вербовщикам и при этом ясно дал понять, что никто никогда не станет меня разыскивать. Он не определил меня в офицерское училище, а просто объяснил им, что от меня нужно избавиться, и заплатил пятьдесят фунтов для скрепления сделки. Он хотел убить меня, но у него самого не хватило на это мужества.
– Но… – Антония чуть не заплакала и прижала пальцы к губам – это же бесчеловечно.
– Даже мальчики благородного происхождения не так просто становятся офицерами Королевского флота. Семья претендента должна обратиться за разрешением. Для этого нужны связи. А если их нет, если хотя бы один человек, занимающий высокое положение, не поддержит прошение, то его просто не станут рассматривать. Если Уорнем убедил себя в том, что я, так сказать, как сыр в масле катаюсь, то этим он просто старался заглушить чувство собственной вины.
– Интересно… В чем же еще он себя убедил? Что же случилось с тобой, если тебя не взяли на флот?
– Вербовщики продали меня за бочонок рома.
– Продали?
– Да. На торговый корабль, "дезертировавший", если так можно выразиться, из Марселя. Честно говоря, его команда мало чем отличалась от обычных пиратов или предателей.
– Боже мой! – Антония была поражена. – Думаешь, Уорнем знал, что так случится?
Гейбриел нисколько не сомневался, что знал, но не стал ничего говорить, а, прикусив язык, положил ногу на каменное ограждение.
– И что с тобой было? Ты боялся?
– Сначала я боялся только воды. Когда я просто ходил по причалам, меня выворачивало наизнанку. А людей? Нет, мне только хотелось к бабушке. Я был слишком наивен, чтобы бояться. Я все время рассказывал капитану корабля, кто я такой, кем был мой отец, говорил, что произошло недоразумение. Он считал это забавным, и команда потешалась над моими горячими мольбами на всем пути к Гернси.
– Как… ты выжил?
– Чтобы выжить, я делал все, что мог, – мрачно ответил Гейбриел. – К тому времени как мы обогнули Бретань, я научился держать язык за зубами и исполнять все, что мне приказывали. Мне было двенадцать лет, и я всего боялся.
– Тебя… держали взаперти?
– Посреди океана? – Он с насмешкой взглянул на Антонию. – Меня заставляли работать. Это были предатели, отбросы Европы: алжирские корсары, сицилийские пираты, – многие из них ходили с фальшивыми каперскими свидетельствами британского правительства. Любой из них не задумываясь убил бы собственного родного брата, а я был их рабом – юнгой. Ты представляешь себе, что это такое?
Антония покачала головой:
– Ты должен был делать всякую… грязную работу?
"А после этого еще кое-что", – хотелось добавить Гейбриелу. Антония могла догадаться, на что была похожа его жизнь на "Святом Назарете", но ему не хотелось, чтобы она это узнала. Она достаточно страдала от собственных несчастий, и он не перенес бы унижения, если бы стал описывать свои собственные страдания и вспоминать то отвратительное ощущение бессилия, которое ему пришлось пережить.
– Гейбриел, куда они отвезли тебя? – Теперь Антония потеряла часть вернувшегося было к ней румянца.
– В то время Америка как раз объявила войну Англии, ожидалось смертоубийство, и каперы, как акулы, улизнули в Карибское море. Там на островах была масса возможностей для тех, кто имел склонность к подобного рода делам.
– Как долго ты пробыл с… этими пиратами? Тебе удалось бежать? – дрожащим голосом спросила она.
– Я проплавал с ними больше года. Каждый раз, когда мы заходили в порт, я хотел убежать, но все места по большей части были для меня чужими и страшными, я не понимал местного языка, у меня не было денег. На "Святом Назарете" у меня по крайней мере была еда и крыша над головой, если можно так выразиться. – Осознав, что говорит тихо, почти шепотом, Гейбриел прочистил горло. – Когда долго находишься в чьей-то власти, то… через какое-то время просто перестаешь понимать, кто именно твой враг. Все вокруг кажутся грубыми и жестокими. Иногда просто выбираешь того, кого знаешь. Ты что-нибудь из этого поняла?
– Ничего, – шепотом ответила Антония. – Абсолютно ничего. Тебе было двенадцать лет, и я не могу понять, как ты выжил.
– В конце концов я сбежал. В один благословенный день мы вошли в Бриджтаун, и я, увидев, как на ветру полощется "Юнион Джек", почувствовал, что это мой единственный шанс и другого у меня никогда не будет. К этому времени мои хозяева уже слегка расслабились, потому что знали, что у меня нет выбора. И я молниеносно воспользовался первой же представившейся мне возможностью, но, к сожалению, кто-то поднял тревогу.
– Они погнались за тобой? Это происходило на британской земле?
– Им было наплевать, чья это земля, – с горечью усмехнулся Гейбриел. – Но ты совершенно права: они погнались за мной, и дважды им удавалось схватить меня за воротник рубашки. Но потом мне повезло – я с разбегу наткнулся на Люка Невилла, который выходил из таверны, и на этом все закончилось. Он мне поверил. Он… меня спас. Я понимаю, это звучит напыщенно, но он в буквальном смысле спас мою бесценную шкуру.
– И потом ты стал работать на него? Тебе было двенадцать лет, ты был вынужден зарабатывать себе на жизнь. Каким же образом?
– К тому времени мне было уже тринадцать.
– О, конечно, это уже совсем другое дело, – буркнула Антония.
– Антония, – Гейбриел заставил себя улыбнуться, – я готов был работать с утра до ночи. Всему, что я знаю, я научился у Люка Невилла. А кроме того, дедушка внушил веру, что мужчина обязательно должен приобрести реальную профессию. Он не хотел, чтобы я считал себя каким-то аристократом. Он был уверен, что настрой на беспечную жизнь джентльмена очень расхолаживает человека и делает бесхарактерным. И теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что он был прав. Его погубила группа так называемых джентльменов, которые взяли у него взаймы огромную сумму денег, а потом, вместо того чтобы поступить по-честному, просто сбежали. У них не было ни капли порядочности.
– Святые небеса, – прошептала Антония, – это же непристойно.
– Прошу прощения, если это прозвучало грубо. – Гейбриел виновато взглянул на нее. – К сожалению, находясь рядом с тобой, я расслабляюсь и начинаю говорить более откровенно, чем следовало бы. Не сомневаюсь, что ты получила совершенно иное воспитание.
Видя, как Антония смутилась и задумалась, Гарет больше ничего не стал говорить, предоставив ей самой сделать выводы. Из того, что он до сих пор слышал, он заключил, что отец и брат Антонии были баловнями судьбы и ни в чем себе не отказывали.
Гарет взглянул на небо: начинавшие собираться серо-голубые облака пока еще ничего не предвещали, но Стэттон, очевидно, не ошибся в своем предсказании. Убрав ногу с ограждения, Гарет взял перчатки.
– По-моему, нам лучше продолжить путь в Ноулвуд-Мэнор, если мы туда собираемся. Возможно, скоро пойдет дождь.
– Нам не обязательно идти туда, если только тебе не нужно узнать мое мнение относительно ремонта, – сказала Антония, положив маленькую теплую руку ему на колено. – Я знаю, как ты не любишь это место.
– Антония, я… – Гарет перевел взгляд на ее руку и замолчал, взвешивая свои слова. – Я просто хочу, чтобы тебе было там удобно, хочу, чтобы… – Больше он не мог ничего сказать, потому что вряд ли знал, чего хочет. Существовало слишком много старых ран и обид. Его ехидное замечание об аристократах, например, высветило его собственные предрассудки, и нет сомнений, что у ее старинного аристократического семейства существовали свои собственные предрассудки. Вряд ли ее семья была бы рада, если б в ряды ее членов с голубой кровью вошел внук еврейского ростовщика – особенно если б стало известно, какова была его жизнь.
И была ли способна Антония сейчас принимать разумные решения? Всю свою взрослую жизнь, начиная с семнадцати лет, она провела в несчастливых браках – своеобразный эквивалент сумасшедшего дома. Ей не позволяли быть независимой, не давали возможности самостоятельно принимать решения. А если бы она имела свободу выбора: могла бы зарабатывать средства к существованию, путешествовать, свободно общаться, делать то, что хочется и когда хочется, – то зачем бы он тогда был ей нужен? Не считая секса, разумеется. Если он не годился ни на что другое, то уж в сексе он всегда был хорош.
– Они прокладывают трубы от источника к кухне, – сказал Гарет и, резко поднявшись, протянул Антонии руку. – Быть может, удастся провести трубу и на верхний этаж тоже. Не думаешь, что нам стоит пойти взглянуть?
– Да, спасибо тебе, – машинально ответила Антония. Ее взгляд снова стал отрешенным, и она покорно приняла его руку. – Конечно, пойдем.
Глава 13
Краснокожие индейцы сидели в беседке скрестив ноги и в ожидании нападения американцев заостряли стрелы. Длинное Перо осмотрел концы тонкой ветки, согнул ее и остался доволен.
– Хорошая, – оценил он. – Эй, Сирил, дай мне бечевку.
– Ты хочешь сказать, Рычащий Медведь, – недовольно напомнил ему Сирил, на секунду перестав стругать ветку, – иначе дело не пойдет?
– Просто дай мне бечевку, – с некоторым раздражением повторил Гейбриел. – Я хочу натянуть лук.
Сирил потянулся вперед с бечевкой, но потом скривился и, вскочив на ноги, сказал:
– Подожди, мне нужно поссать.
– Мне тоже. – Гейбриел последовал за ним. – Но мистер Нидлс сказал, что ты должен говорить "помочиться", а не "поссать".
– Фу, это для детей! – насмешливо отозвался Сирил, расстегивая брюки. – Мне нужно поссать.
– Ладно, давай прицелимся в это дерево, – предложил Гейбриел, и они вместе щедро полили его.
– Я победил, – заявил Сирил, закончив.
– Вот и нет! – возмутился Гейбриел. – Если хочешь знать, мы на равных.
– Подожди. – Сирил посмотрел вниз, на брюки Гейбриела. – Вытащи его снова.
– Что вытащить? – Гейбриел с удивлением взглянул на него.
– Свой член, дубина. А я покажу тебе свой, – объявил Сирил.
– Ладно, давай, – неохотно подчинился Гейбриел, и Сирил нагнулся, чтобы получше рассмотреть пенис Гейбриела.
– Он такой же, как мой, – нахмурившись, сказал Сирил. – Может быть, чуть длиннее.
– Ну конечно, он такой же, как твой. Сирил, ты сам дубина. Они все одинаковы.
– Нет, не одинаковы. – Сирил выпрямился и спрятал свой пенис. – Я слышал, что говорили служанки. Мейзи сказана, что, раз ты еврей, он у тебя должен быть обрезан.
– У-у-у! Какой ужас, Сирил!
– Ладно, с твоим все в порядке, потому что ты еврей наполовину, – пошутил Сирил и, ухмыльнувшись, шлепнул Гейбриела по затылку. – Эй, я придумал. Пожалуй, твое индейское имя Длинное Перо нужно поменять на Длинный Хобот!
Когда Гарет вернулся из Ноулвуд-Мэнора, Коггинз уже ожидал его на верхней ступеньке особняка Селсдона. Темные тучи продолжали сгущаться на горизонте. Лицо дворецкого было встревоженным, а руки крепко сцеплены в замок.
Гарет озадаченно посмотрел на него и, спешившись, передал поводья Стэттону, который принял лошадей, а потом помог Антонии спуститься с седла.
– Утром пришла почта, – доложил дворецкий, когда Гарет с Антонией вошли в дом.
– Надеюсь, плохих новостей нет? – Гарет взглянул на Антонию.
– Похоже, что так, – ответил дворецкий, сделав неопределенный жест рукой. – Но мистер Кембл, как мне кажется, получил из Лондона очень много писем. Одно из них он поспешно вскрыл и объявил, что должен немедленно ехать в Уэст-Уиддинг.
– В Уэст-Уиддинг?
– Да, ваша светлость, – с некоторым раздражением подтвердил Коггинз. – И я боюсь… он взял вашу двуколку, сэр.
– Ну, это не важно, я же не все время пользуюсь ею. А кроме того, я сам просил его поехать. Там есть дела, в которых мне нужно разобраться. И потом, иначе туда невозможно добраться, верно?
– Безусловно, сэр, – с явным облегчением ответил Коггинз. – До нее отсюда пять миль.
– А вот и вы, ваша светлость, – обратился к герцогине доктор Осборн, спустившийся в это время по одной из внутренних лестниц. – Очень рад, что вы меня застали.
– О Господи, доктор, вы пробыли здесь все это время? – Антония, задохнувшись, торопливо подошла к нему.
– Нет-нет, я ходил в деревню за лекарствами и только что вернулся.
– Как она, доктор Осборн? – с тревогой спросила Антония. – Как моя Нелли?
– Она хорошо устроена и отдыхает, – улыбнувшись, успокоил герцогиню доктор. – Я дал ей и Джейн немного лекарства, которое успокоит кашель и поможет спокойно спать. Через несколько дней они уже пойдут на поправку.
– Благодарю вас, Осборн. – Гарет шагнул вперед. – А как наши больные из конюшни?
– О, добрый день, ваша светлость. – Доктор бросил взгляд на Гарета, словно только что заметил его присутствие, и ответил: – Слава Богу, намного лучше. Вопрос в том, сможем ли мы уберечь остальных.
После обмена еще несколькими вежливыми фразами Антония извинилась и отправилась наверх навестить свою горничную, а Осборн, оставшись с Гаретом, проводил ее взглядом.
– Очаровательное создание, не так ли? – заметил доктор.
– Да, – сдержанно отозвался Гарет, – несомненно.