Кэм прислонился плечом к стене, иронично уставившись в жесткие глаза виконта; его обычное терпение заметно истощилось.
– Разумеется, одержимы. Это видно каждому.
Сент-Винсент бросил на него предостерегающий взгляд.
– Еще одно слово, – натянуто произнес он, – и ты отправишься вслед за Иганом.
Кэм поднял руки, изобразив притворный ужас.
– Намек понят. Кстати... последние слова Дженнера 6ыли о Булларде. Оказывается, ему кое-что причитается по завещанию... Он хотел, чтобы я проследил за его исполнением.
Глаза Сент-Винсента сузились.
– С какой стати он оставил деньги Булларду?
Кэм пожал плечами:
– Понятия не имею. Но на вашем месте я не стал бы нарушать последнюю волю Дженнера.
– Вряд ли ты или кто-нибудь другой сможет мне помешать, если у меня возникнет подобное желание.
– Тогда вы рискуете потревожить его дух, который не успокоится, пока не закончит дело.
– Дух? – Сент-Винсент бросил на него недоверчивый взгляд. – Господи! Ты это серьезно?
– Я цыган, – ответил Кэм, пожав плечами. – И, естественно, верю в духов.
– Если ты и цыган, то только наполовину. И это дает мне основания полагать, что по крайней мере твоя вторая половина обладает здравым смыслом.
– Вторая половина ирландская, – соо6щил Кэм извиняющимся тоном.
– Господи! – снова сказал Сент-Винсент и двинулся прочь, качая головой.
Учитывая хлопоты, связанные с организацией похорон, наведением порядка в клубе и плачевным состоянием здания, которое требовало срочного ремонта, у Себастьяна, казалось, не должно было оставаться времени, чтобы уделять внимание Эви. Однако она вскоре поняла, что он постоянно справляется у горничных, как она спала, что ела и чем занимается. Узнав, что она пропустила обед, Себастьян отправил наверх поднос с ужином, сопроводив его строгой запиской:
"Миледи,
через час япроверю состояние этого подноса. Если нанем хоть что-нибудь останется, ялично заставлю вас съесть все, допоследней крошки.
Приятного аппетита.
С.".
К удовлетворению Себастьяна, Эви подчинялась его указаниям, правда, не без раздражения. Она подозревала, что его поведение продиктовано не столько заботой о ней, сколько желанием контролировать ее жизнь. Но потом Себастьян сделал нечто действительно необходимое, заплатив портнихе вдвое больше обычного за три траурных платья, которые были сшиты для Эви с поразительной скоростью. К несчастью, выбор ткани оказался совершенно неподходящим.
В течение первого года траура женщинам полагалось носить только креп, тусклую и жесткую материю, сотканную из просмоленных нитей. Мало того что креп не отличался красотой, он легко воспламенялся, садился от стирки и буквально расползался под дождем. Себастьян же заказал одно платье из роскошного черного бархата, другое из мягкой перкали, а третье из кашемира.
– Я не могу это носить, – озабоченно сказала Эви, поглаживая рукой складки ткани. Она положила платья на постель, где они лежали пышными охапками, словно полуночные цветы.
Себастьян сам принес платья наверх, как только их доставили в клуб. Он стоял в углу кровати, прислонившись к массивной резной колонне. Не считая белоснежной рубашки и галстука, он был одет во все черное с головы до ног. Как и следовало ожидать, в строгом костюме, являвшем экзотический контраст с его золотистой кожей и волосами, он выглядел поразительно красивым. Не в первый раз Эви задалась вопросом, может ли мужчина с такой потрясающей внешностью обладать приятным характером, – ведь его, вне всякого сомнения, баловали с младенчества.
– Чем тебя не устраивают эти платья? – поинтересовался Себастьян, взглянув на ворох одежды на кровати. – Они ведь черные, не так ли?
– Да, но они не из крепа.
– Тебе нравится креп? – изумился он.
– Конечно, нет, никому не нравится. Но если люди увидят, что я ношу что-нибудь другое, пойдут пересуды.
Себастьян приподнял бровь.
– Эви, – сухо сказал он, – Ты сбежала из дома вопреки воле своих родственников, вышла замуж за известного распутника и живешь в игорном клубе. По-твоему, это не вызовет пересудов?
Эви бросила неуверенный взгляд на платье, которое было на ней надето, – одно из трех, что она захватила с собой, сбежав от Мейбриков. Хотя горничные сделали все возможное, чтобы привести его в порядок, коричневая шерсть была безнадежно испорчена во время путешествия. К тому же она раздражала кожу. Было бы совсем неплохо переодеться во что-нибудь мягкое и чистое. Протянув руку к складкам черного бархата, она осторожно погладила его кончиками пальцев, оставляя блестящие полоски на мягком ворсе.
– Пора бы тебе научиться не обращать внимания на то, что говорят люди, – сказал Себастьян. Он подошел ближе и остановился у нее за спиной, заставив ее вздрогнуть. – Так гораздо легче жить. – Внезапно в его голосе появились веселые нотки. – К тому же, если слухи о других часто правдивы, слухи о тебе самом – всегда ложь.
Эви нервно напряглась, когда его пальцы принялись за застежку на ее коричневом платье.
– Что ты делаешь?
– Помогаю тебе переодеться.
– Я не хочу. Не сейчас. О... пожалуйста, не надо!
Но Себастьян обхватил ее рукой, чтобы удержать на месте, продолжая расстегивать пуговицы. Решив, что лучше уступить, чем участвовать в недостойной борьбе, Эви замерла. Лицо ее горело, кожа покрылась мурашками.
– Я п-предпочла бы, чтобы ты обращался со мной менее бесцеремонно!
– Слово "бесцеремонность" предполагает безразличие, – отозвался он, стаскивая платье с ее бедер, пока оно не упало на пол. – А то, что я испытываю к тебе, не имеет ничего общего с безразличием.
– Человек нуждается хотя бы в капле уважения! – Воскликнула Эви, дрожа в одном белье. – Особенно после... после...
– Тебе не нужно уважение. Те6е нужны комфорт, ласка и, возможно, немного энергичных упражнений в постели. Но поскольку ты упорно отказываешься от этого, придется ограничиться массажем и добрыми советами.
Его теплые пальцы легли на ее плечи – обнаженные, не считая узких бретелек сорочки, – и начали массировать напряженные мышцы, описывая широкие дуги по ее спине. Эви издала тихий звук и попыталась отстраниться, но он шикнул на нее и продолжил массаж с поразительным искусством.
– Ты уже не та, какой была несколько дней назад, промолвил он. – Не неуклюжее создание, подпирающее стенку на балах, не девственница и не беспомощный ребенок, вынужденный терпеть издевательства Мейбриков. Ты виконтесса с внушительным состоянием и отъявленным негодяем в качестве мужа. Чьим правилам ты должна теперь подчиняться?
Эви только покачала головой, чувствуя, как вместе с напряжением, сковывавшим ее мышцы, утрачивает контроль над своими эмоциями. Она всерьез опасалась, что если откроет рот, то заплачет. И поэтому молчала, крепко зажмурив глаза и стараясь ровно дышать.
– До сих пор ты жила, пытаясь угодить другим людям, – услышала она его слова. – И, признаться, без особого успеха. Почему бы не пожить для собственного удовольствия? По собственным правилам? Разве подчинение условностям принесло тебе хоть какую-нибудь пользу?
Эви испустила блаженный вздох, когда он нашел особенно чувствительную точку.
– Мне нравятся условности, – сказала она после небольшой паузы. – Что плохого в том, чтобы быть обычным человеком?
– Ничего. Но ты не обычная – иначе ты никогда бы не явилась ко мне, вместо того чтобы выйти замуж за кузена Юстаса.
– Я была в отчаянии.
– Это не единственная причина, – вкрадчиво возразил он. – В тебе есть авантюристическая жилка.
– Ничего подобного!
– Ты наслаждалась, явившись ко мне с предложением, от которого я не мог отказаться. Еще бы, загнать в угол известного повесу в его собственном доме! И не пытайся отрицать – теперь я тебя хорошо изучил.
Невероятно, но, несмотря на горе и тревогу, Эви почувствовала, что ее губы дрогнули в улыбке.
– Возможно, – призналась она. – Но я больше наслаждалась мыслью о том, как разозлятся мои родственники, когда узнают, что случилось. – Следы улыбки исчезли с ее лица, и она мрачно добавила: – Как я ненавидела жизнь с ними! Если бы только отец оставил меня у себя. Он мог бы нанять кого-нибудь, чтобы заботиться обо мне...
– Боже правый, – произнес Себастьян без всякого сочувствия в голосе, – зачем ему было оставлять маленькую девочку в этом вертепе?.
– Затем, что я его дочь. Кроме меня, у него никого не было.
Себастьян решительно покачал головой:
– Мужчины рассуждают иначе, дорогая. Твой отец полагал, и совершенно справедливо, что тебе будет лучше жить отдельно от него. Он знал, что ты никогда не сделаешь приличную партию, не получив надлежащего воспитания.
– Ho если бы он знал, как Мейбрики обращаются со мной... как меня оскорбляют, бьют...
– А почему ты думаешь, что твой отец вел бы себя иначе? – спросил Себастьян, повергнув ее в шок. – В конце концов, он бывший боксер. Едва ли он привык сдерживаться. Вполне возможно, что тебе пришлось бы познакомиться с его тяжелой рукой, если бы вы больше общались.
– Я никогда в это не поверю! – запальчиво отозвалась Эви.
– Пригладь свои перышки, – примирительно сказал Себастьян, потянувшись к бархатному платью, лежавшему на постели. – Как я уже говорил тебе, я не ударю женщину ни при каких обстоятельствах. Но мир полон мужчин, куда менее щепетильных, чем я, и, похоже, твой отец был одним из них. Можешь спорить, если тебе угодно, но нельзя быть настолько наивной, чтобы водружать Дженнера на пьедестал. В привычном окружении – среди мошенников, сутенеров, шулеров и вымогателей – он сошел бы за вполне приличного человека. – Себастьян хмыкнул. – Пожалуй, он был бы доволен таким надгробным словом. А теперь подними руки. – Себастьян ловко натянул на нее платье, расправил юбку на бедрах и помог вдеть руки в рукава. – Эта жизнь не для тебя, – сказал он с чувством. – Твое место в загородном поместье, где ты могла бы сидеть на одеяле на зеленой лужайке, поедая клубнику со сливками. Или кататься в карете, нанося визиты соседям. Возможно, когда-нибудь ты позволишь мне подарить тебе ребенка. Это заполнит твою жизнь. И сблизит тебя с подругами, которые, надо полагать, уже успели забеременеть.
Пораженная небрежностью, с которой было высказано подобное предположение, Эви уставилась в его красивое лицо. С таким же успехом он мог предложить ей завести щенка. Неужели он и в самом деле такой черствый, каким кажется?
– Ты хотел бы иметь детей? – умудрилась она выговорить после небольшой паузы.
– Нет, дорогая. Я склонен к семейной жизни не более, чем твой отец. Но я позабочусь о том, чтобы моя жена и дети ни в чем не нуждались. – В его глазах вспыхнул озорной огонек. – И я готов принять активное участие в их зачатии, если не воспитании. – Он зашел ей за спину, чтобы застегнуть платье. – Постарайся понять, чего ты сама хочешь, – Посоветовал он. – На свете не так уж много недостижимых вещей... при условии, конечно, что ты готова бороться за них.
Глава 11
Все теплые чувства, которые Эви испытывала к своему мужу, бесследно исчезли, когда на следующее утро Себастьян отбыл якобы на встречу с мадам Брэдшоу. Он закончил приготовления к похоронам Айво Дженнера, которые должны были состояться на следующий день, и обратил все свое внимание на дела, связанные с клубом. Предполагалось закрыть клуб на две недели, в течение которых орда плотников, каменщиков и маляров должна была привести здание в порядок.
Помимо этого, Себастьян внес существенные изменения в деятельность клуба, включая назначение Кэма на должность управляющего. Учитывая происхождение молодого человека, это был неожиданный ход. Цыгане считались вороватым, склонным к надувательству народом. С точки зрения многих, назначение Кэма ответственным за получение и выплату крупных сумм и разрешение спорных вопросов, касающихся игры, было равносильно приглашению лисы в курятник. Управляющий обладал такой властью, что никто, даже Себастьян, не мог оспорить его суждений. Однако Кэм пользовался всеобщей симпатией, и Себастьян рассчитывал, что популярность молодого цыгана поможет членам клуба принять его в новом качестве. Кроме того, ни один из остальных тридцати служащих не имел навыков, необходимых для управления игорным залом.
Теперь, когда при клубе не стало девиц, нужно было предпринять меры, чтобы гости не испытывали недостатка в женском обществе. К неудовольствию Эви, Кэм согласился с Себастьяном, что договоренность с мадам Брэдшоу была бы отличным решением проблемы. И конечно же, Себастьян взялся за то, чтобы сделать соответствующее предложение небезызвестной мадам. Зная о неуемном сексуальном аппетите своего мужа, Эви была уверена, что визит к мадам Брэдшоу включает гораздо больше, чем деловые переговоры. Себастьян ни с кем не спал с их брачной ночи в Гретна-Грин. Вряд ли он упустит возможность развлечься с доступной девицей.
Ну и пусть! Ей все равно. Даже если он переспит с десятком – сотней! – женщин, она и глазом не моргнет. Надо быть идиоткой, чтобы переживать по этому поводу. Себастьян так же способен на верность, как мартовский кот, который шастает по аллеям, спариваясь с каждой встречной кошкой.
Внутренне кипя, Эви причесалась и уложила косы в замысловатый узел. Отвернувшись от небольшого зеркала, она положила щетку на туалетный столик. Блеск обручального кольца привлек ее внимание. Выгравированная на золотом ободке надпись, казалось, издевалась над ней.
– "Моя любовь всегда с тобой", – горько прошептала Эви и стянула кольцо с пальца. Какой смысл носить обручальное кольцо, если ее брак – всего лишь притворство.
Она хотела оставить его на туалетном столике, но передумала и спрятала в карман, решив, что попросит Кэма положить его в клубный сейф. Только она собралась выйти из комнаты, как раздался стук в дверь. Это не мог быть Себастьян, который не считал нужным стучать. Открыв дверь, Эви увидела грубоватое лицо Джосса Булларда.
Нельзя сказать, чтобы Булларда откровенно не любили в клубе, но ему было далеко до популярности Кэма. К несчастью для Булларда, они с Кэмом были примерно одного возраста, и их часто сравнивали. Что было не слишком справедливо, ибо немногие мужчины выдерживали сравнение со смуглым красавцем Кэмом. Врожденное обаяние и чувство юмора обеспечивали ему симпатии служащих и клиентов клуба. Дело усугублялось еще и тем, что Буллард отличался угрюмым нравом. Недовольный своей участью, он завидовал всем, кто, сего точки зрения, получил в жизни больше, чем заслуживал. Чувствуя его неприязненное отношение, Эви всегда держалась с Буллардом с настороженной вежливостью.
– Вас спрашивают, миледи, – сказал он, вперив в нее тяжелый взгляд. – У заднего входа.
– Спрашивают? – Эви нахмурилась, ощутив холодок в животе; Неужели родственники узнали о ее местонахождении? Известия о смерти Дженнера, временном закрытии клуба и ее присутствии здесь могли быстро распространиться по Лондону.
– Кто? К-как он себя назвал?
– Мне было поручено передать вам, что это миссис Хант, миледи.
Аннабелла! Услышав имя своей лучшей подруги, Эви облегченно вздохнула. Сердце ее радостно забилось, хотя она с трудом могла поверить, что Аннабелла осмелилась прийти в игорный, клуб.
– Это замечательно! – воскликнула она. – Пожалуйста, проводите ее в приемную моего отца.
– Мне было поручено сказать, чтобы вы спустились вниз, миледи.
– О! – Это никуда не годится. Недопустимо, чтобы девушка, получившая такое воспитание, как Аннабелла, ждала на заднем крыльце игорного клуба. Преисполненная сочувствия, Эви выскочила из комнаты, думая лишь о том, чтобы побыстрее добраться до Аннабеллы. С Буллардом, следовавшим за ней по пятам, она сбежала вниз по лестнице, держась за перила. К тому времени, когда она добралась до первого этажа, она так запыхалась, что сердце буквально выскакивало у нее из груди. Взявшись обеими руками за ручку тяжелой двери, она распахнула ее настежь...
...И отпрянула, увидев вместо стройной фигурки Аннабеллы Хант грузную тушу своего дяди Перегрина.
Опешив, Эви потрясенно уставилась на него, затем в ужасе попятилась. Перегрин всегда более чем охотно пускал в ход кулаки, чтобы заставить ее подчиниться. И не важно, что теперь она леди Сент-Винсент, а следовательно, по закону не досягаема для него. Чтобы отомстить, ее дядюшка пойдет на все, включая жестокие побои.
Эви метнулась назад, но, к ее изумлению, Буллард преградил ей дорогу.
– Он обещал мне соверен, если я приведу тебя, – пробурчал он. – Столько я зарабатываю за месяц.
– Не позволяй ему увести меня, – выдохнула она, бросаясь ему на грудь. – Я дам тебе все, что угодно.
– Дженнер давным-давно отослал тебя к ним, – насмешливо отозвался Буллард. – Он не хотел, чтобы ты околачивалась здесь. И никто не хочет.
Несмотря на ее протестующие крики, он бесцеремонно толкнул ее к дяде Перегрину, на широкой физиономии которого светилось злобное торжество.
– Ладно, я свое дело сделал, – деловито сказал Буллард, обращаясь к мужчине, стоявшему позади Перегрина, в котором Эви узнала своего второго дядю, Брука. – Гоните монету.
Брук с несколько пристыженным видом протянул ему соверен.
Оказавшись в тисках грубых рук Перегрина, Эви чувствовала себя беспомощной, как кролик, схваченный за шкирку.
Квадратное лицо дяди побагровело от гнева.
– Глупая, никчемная девчонка! – заорал он, безжалостно встряхнув ее. – Не будь от тебя пользы, я бы вышвырнул тебя, как негодный хлам. И долго ты надеялась прятаться от нас? Ну ничего, теперь ты за все заплатишь, это я тебе обещаю!
– Буллард, останови их, пожалуйста! – крикнула Эви, вырываясь из рук Перегрина, тащившего ее к карете. – Пожалуйста!
Но Буллард не шелохнулся, глядя на нее полными ненависти глазами. Эви не понимала, что она сделала, чтобы настроить его против себя до такой степени. И почему никто не явился ей на помощь? Неужели никто не слышал ее криков? Сражаясь за свою жизнь, она царапалась и брыкалась, путаясь в длинной юбке. Но силы были слишком неравны. Взбешенный ее сопротивлением, Перегрин прорычал:
– Да уймись ты, маленькая чертовка!
Краем глаза Эви заметила мальчика, который вышел из конюшни и в нерешительности застыл, наблюдая за сценой, разыгравшейся в переулке.
– Позови Кэма! – закричала она, но ее крик заглушила мясистая ладонь Перегрина, зажавшая ее рот и нос. Эви впилась в нее зубами, и он отдернул руку с разъяренным рычанием. – Кэм! – снова крикнула она, прежде чем он заставил ее замолчать звучной оплеухой.
Перегрин толкнул ее к дяде Бруку.
– Посади ее в карету, – приказал он, доставая из кармана сюртука платок, чтобы перевязать окровавленную руку.