– Так ничего не получится, – раздался голос Лилиан у нее за спиной, – ты слишком деликатная, Эви. Мне пришлось безжалостно трясти его, чтобы привести в чувство, прежде чем он выпил бульон. Давай я тебе покажу. – Она забралась на постель рядом с Эви и принялась трясти лежавшего без сознания Себастьяна, пока тот не застонал и не приоткрыл глаза, уставившись на них без всякого выражения.
– Себастьян, – нежно произнесла Эви, – выпей, пожалуйста, лекарство.
Он попытался отвернуться, но движение отозвалась острой болью в его раненом боку, что вызвало непроизвольную реакцию. В мгновение ока Эви с Лилиан слетели с кровати, сброшенные взмахом его мощной руки. Лилиан охнула, ударившись об пол, а Эви едва удержала в руках стакан с лекарством.
Себастьян застонал и рухнул на постель, тяжело дыша и дрожа всем телом. Хотя его сопротивление осложняло дело, Эви была рада этой демонстрации остатков силы, предпочитая ее смертельному оцепенению, в котором он пребывал ранее.
Лилиан, однако, не разделяла ее радости.
– Придется привязать его, – деловито сказала она. – Иначе нам не удастся его удержать, когда мы начнем обрабатывать рану.
– Я не хочу... – начала Эви, но Кэм удивил ее, согласившись.
– Леди Уэстклифф права.
Поднявшись с пола, Эви протянула руку Лилиан и помогла ей встать. Себастьян снова закрыл глаза, его пальцы, конвульсивно сжимались, словно пытаясь схватить что-то невидимое. Казалось невероятным, что за несколько дней этот полный сил мужчина превратился в бледную тень с потрескавшимися губами и темными кругами вокруг глаз.
Глядя на дрожащую фигуру мужа, Эви ощутила мрачную решимость. Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь ему. Схватив чистые тряпки, она протянула их Кэму, стоявшему по другую сторону от распростертого на постели Себастьяна.
Обойдя кровать, Кэм ловко привязал руки и ноги Себастьяна к железной раме.
– Хочешь, я дам ему лекарство? – предложил он Эви.
– Нет, я сама, – ответила она, снова забравшись на кровать. Приподняв голову Себастьяна с помощью дополнительной подушки, она зажала пальцами его нос и, как только он открыл рот, чтобы вдохнуть воздух, влила густую жидкость в его горло. Он поперхнулся, но, к удовлетворению Эви, проглотил лекарство почти без потерь. Кэм, впечатленный ее ловкостью, приподнял брови, а Себастьян разразился невнятными проклятиями, тщетно пытаясь высвободиться. Склонившись над ним, Эви попыталась успокоить его, гладя по голове и нашептывая ласковые слова.
Когда он наконец отключился, Эви подняла взгляд и обнаружила, что Лилиан наблюдает за ними. Сузив карие глаза, та молча покачала головой, словно бы изумляясь. Видимо, для Лилиан, знавшей Себастьяна исключительно как высокомерного бездельника и повесу, слонявшегося по поместью лорда Уэстклиффа, было в высшей степени удивительно видеть его другим.
Тем временем Уэстклифф успел снять сюртук и, закатав рукава рубашки, смешивал снадобье, от которого по всей комнате распространилась резкая вонь. Лилиан, обладавшая особо чувствительным обонянием, поморщилась и содрогнулась.
– Это самая чудовищная смесь запахов, с которой я сталкивалась.
– Скипидар, чеснок, уксус... ну и еще несколько ингредиентов, которые предложил аптекарь, включая розовое масло, – сообщил Кэм. – Он также рекомендовал ставить потом медовые припарки, поскольку они препятствуют нагноению.
Глаза Эви расширились, когда он открыл деревянный футляр и извлек оттуда медную воронку и цилиндрический предмет с рукояткой на одном конце и похожим на иглу наконечником на другом.
– Ч-что это? – спросила она.
– Шприц, – ответил Кэм, рассматривая устройство. – Когда мы объяснили аптекарю, что собираемся делать, он сказал, что единственный способ тщательно промыть такую глубокую рану – это воспользоваться такой вот штуковиной.
Уэстклифф разложил на прикроватном столике различные приспособления, баночки со снадобьями и стопки сложенных салфеток. Затем посмотрел на женщин, стоявших у кровати.
– Боюсь, это будет довольно неприятная процедура, сказал он. – Так что, если у кого-нибудь слабый желудок... – Его взгляд многозначительно задержался на Лилиан, которая скорчила гримасу.
– У меня, как тебе прекрасно известно, – буркнула она, – Но, если нужно, я могу и потерпеть.
На лице графа мелькнула улыбка.
– Мы постараемся обойтись без тебя, дорогая. Хочешь подождать в другой комнате?
– Посижу у окна, – сказала Лилиан с явным облегчением и поспешила отойти от кровати.
Уэстклифф взглянул на Эви с молчаливым вопросом в глазах.
– Куда мне встать? – спросила она.
– Слева от меня. Нам понадобится огромное количество салфеток и тряпок. Если бы вы могли менять их по мере необходимости...
– Да, конечно. – Она заняла место рядом с графом, а Кэм встал с другой стороны от него. Глядя на резкий, целеустремленный профиль Уэстклиффа, Эви с трудом верила, что этот могущественный человек, которого она всегда побаивалась, готов помочь бывшему другу, несмотря на его предательство. В порыве благодарности она не смогла удержаться, чтобы не потянуть его за рукав.
– Милорд... пока мы не начали, я хотела бы сказать вам...
Уэстклифф склонил к ней темноволосую голову:
– Да?
Он был ниже Себастьяна, и Эви достаточно было приподняться на цыпочках, чтобы поцеловать его в худую щеку.
– Спасибо, что помогаете ему, – сказала она, глядя в его удивленные черные глаза. – Вы самый достойный человек из всех, кого я знала.
Лицо графа слегка порозовело под слоем загара, и впервые за время их знакомства он, казалось, не нашел слов.
Лилиан, наблюдавшая за ними с другого конца комнаты, улыбнулась.
– Его мотивы не так уж благородны, – сказала она Эви. – Я уверена, что он наслаждается возможностью в буквальном смысле посыпать соль на раны Сент-Винсента.
Несмотря на шутливое замечание, Лилиан смертельно побледнела и вцепилась в ручки кресла, когда Уэстклифф взял тонкий блестящий ланцет и принялся осторожно вскрывать нагноившуюся рану.
Даже с учетом лошадиной дозы морфия боль заставила Себастьяна выгибаться и корчиться, его лицо исказила страдальческая гримаса, а из горла вырывались нечленораздельные звуки. Кэм навалился на него всем телом, прижимая к матрасу, так что даже малейшее движение было невозможно. Но самое трудное началось, когда Уэстклифф приступил к обработке раны раствором соли. Себастьян хрипло вскрикнул и забился в их руках, но Уэстклифф продолжал работать, снова и снова погружая шприц в рану, пока раствор соли, пропитавший полотенца, не порозовел от свежей чистой крови. Его выдержке и точности движений мог бы позавидовать любой хирург. Каким-то чудом Эви удалось совладать с собственным шоком и действовать с той же целеустремленной отрешенностью, которую демонстрировали Кэм и Уэстклифф. Сосредоточившись на своей задаче, она методично убирала использованные полотенца и подсовывала свежие под бока мужа. К ее несказанному облегчению, Себастьян вскоре потерял сознание и обмяк, равнодушный ко всему, что происходило вокруг.
Когда воспаленная плоть очистилась от гноя, Уэстклифф обмакнул тампон в приготовленную заранее смесь и тщательно обработал рану. Отойдя в сторону, он проследил, чтобы Кэм аккуратно наложил на больной участок примочку из болотного мха, завернутого в муслин и пропитанного медом.
– Готово, – с удовлетворением произнес молодой человек, закончив, и проворно отвязал руки и ноги Себастьяна от кровати. – Заживление начнется изнутри. Когда воспаление пройдет, можно будет отказаться от примочек и позволить ране затянуться. – Совместными усилиями они перевязали рану, обмотав полоски льняной ткани вокруг талии Себастьяна, и сменили постельное белье.
Когда все закончилось, самообладание покинуло Эви, и она начала дрожать с головы до ног от пережитого напряжения. Она с удивлением отметила, что даже Уэстклифф выглядит усталым. Испустив продолжительный вздох, он утер обильный пот с лица, воспользовавшись чистой салфеткой. Лилиан тут же оказалась рядом с мужем и стиснула его в коротком объятии.
– Аптекарь рекомендовал менять повязку и примочку дважды в день, – сообщил Кэм, намылив руки и ополоснув их теплой водой. – Если лихорадка к вечеру не пойдет на убыль, надо будет удвоить дозу лекарства. – Жестом подозвав к себе Эви, он протянул ей мыло и помог вымыть руки. – Он поправится, дорогая. Когда граф вскрыл рану, оказалось, что она выглядит не так скверно, как можно было ожидать.
Эви устало покачала головой, покорно ожидая, пока он вытрет ей руки.
– Я не могу тешить себя напрасными надеждами. Если я позволю себе поверить... – Ее голос прервался, когда пол, казалось, накренился у нее под ногами, и она покачнулась, пытаясь сохранить равновесие. Кэм подхватил ее и поднял на руки.
– Все, тебе пора в постель, – объявил он и направился к двери.
– Себастьян... – слабо запротестовала она.
– Мы позаботимся о нем, пока ты будешь отдыхать.
У Эви не было сил спорить, ее измученное тело требовало отдыха. Последнее, что она помнила, – это как Кэм уложил ее в постель и укрыл одеялом, подоткнув его с боков, как в детстве. Как только ее тело согрелось под жесткими от крахмала простынями, она погрузилась в глубокое забытье без сновидений.
Когда Эви проснулась, комнату освещала одинокая свеча, горевшая на прикроватном столике, а на краешке кровати сидела Лилиан, усталая, в помятом платье, с волосами, перехваченными лентой на затылке.
Эви села на постели, протирая глаза.
– Уже вечер? – хрипло спросила она. – Я что, проспала полдня?
Лилиан криво улыбнулась:
– Ты проспала целый день и еще полдня, дорогая. Мы с Уэстклиффом ухаживали за Сент-Винсентом, а Роган занимался делами клуба.
Эви облизала пересохшие губы и села прямо.
– Себастьян... как он? – Сердце ее глухо забилось в ожидании ответа.
Лилиан взяла ее обветренную руку в свои и ласково спросила:
– Что ты хочешь услышать вначале – хорошие новости или плохие?
Эви покачала головой, не в состоянии говорить.
– Ладно, – сказала Лилиан, – начну с хороших новостей. Лихорадка прошла, и рана больше не гноится. – Она усмехнулась и добавила: – Ну а плохая новость заключается в том, что тебе придется терпеть его до конца жизни.
Эви расплакалась. Прикрыв глаза рукой, она содрогалась от рыданий, чувствуя, как Лилиан крепче сжала ее пальцы.
– Да уж, – раздался ее иронический голос, – я бы тоже плакала, будь он моим мужем, правда, совершенно по другой причине.
Эта реплика вызвала у Эви смешок, пробившийся сквозь приглушенные всхлипывания, и она покачала головой, все еще прикрывая глаза, из которых ручьем текли слезы.
– Он в сознании?
– Да, и уже несколько раз звал тебя, крайне недовольный, что я отказалась разбудить тебя по его первому требованию.
Опустив руку, Эви посмотрела на подругу сквозь пелену слез.
– Это вовсе не потому, что он не испытывает б-благодарности, – поспешно сказала она. – После всего, что ты сделала...
– Не стоит извиняться за этого типа, – иронически заметила Лилиан. – Я его неплохо знаю. И не верю, что он способен любить кого-нибудь, кроме самого себя и, возможно, немного – совсем немного – тебя. Но если он сделает тебя счастливой, полагаю, мне придется терпеть его присутствие. – Она сморщила нос, принюхиваясь в поисках источника неприятного запаха, и обнаружила его на рукавах собственного платья. – Фу! Как хорошо, что мое семейство владеет компанией по производству мыла! Мне понадобятся сотни кусков, чтобы избавиться от запаха этого чудовищного снадобья.
– Я никогда не смогу отблагодарить тебя за заботу о Себастьяне, – пылко произнесла Эви.
Лилиан встала с постели и потянулась.
– Чепуха! – последовал бодрый ответ. – Это стоило того. Сент-Винсент теперь мой должник. Он никогда не сможет смотреть на меня без унизительного сознания, что я видела его голым и совершенно беспомощным.
– Ты видела его голым? – Брови Эви взлетели к волосам.
– О! – небрежно отозвалась Лилиан, направившись к двери. – Местами. Это было неизбежно, учитывая расположение раны. – Помедлив у двери, она бросила на Эви лукавый взгляд. – Должна признать, что слухи, которые до меня доходили... не соответствуют действительности.
– Какие слухи? – тупо спросила Эви; но Лилиан только рассмеялась и вышла из комнаты.
Глава 20
Не прошло и недели, как Себастьян превратился в наихудшего пациента, какого только можно было вообразить. Он поправлялся с поразительной скоростью, хотя и недостаточно быстро, с его точки зрения, и изводил себя – и всех окружающих, – нарушая все мыслимые запреты. Он хотел носить повседневную одежду, требовал нормальной еды и настоял на том, чтобы вставать с постели и ковылять по комнатам и верхней галерее, упрямо игнорируя протесты доведенной до отчаяния Эви. При всем понимании, что выздоровление требует времени и терпения, Себастьян просто не мог вести себя иначе.
Никогда ни от кого не зависевший, он теперь был обязан жизнью Уэстклиффу, Лилиан, Кэму, а более всего Эви... и задыхался под гнетом благодарности и стыда. Не в силах смотреть им в глаза, он прятался под маской раздражительности и хамства.
Хуже всего были моменты, когда он оставался наедине с Эви. Каждый раз, когда она входила в комнату, он ощущал незримую связь, прилив какого-то незнакомого чувства и отчаянно сопротивлялся ему, ведя изматывающую борьбу с самим собой. Было бы легче, если бы ему удалось вывести ее из себя, втянуть в ссору – все, что угодно, лишь бы установить между ними дистанцию. Но Эви откликалась на каждое его требование, каждый каприз с бесконечным терпением и сочувствием. И явно не ждала от него благодарности, ибо ни разу не намекнула на то, что он ей чем-то обязан. Ее нельзя было упрекнуть даже в том, что она кудахчет над ним, как наседка. Она ухаживала за ним с мягкой деловитостью и деликатно оставляла его одного, если только он сам не требовал ее присутствия.
Себастьян, никогда ничего не боявшийся, был в ужасе от власти, которую она приобрела над ним. Он боялся собственной потребности постоянно видеть Эви, слышать ее голос. Он жаждал ее прикосновений, упиваясь нежной лаской ее пальцев, казалось, проникавшей в его плоть и кровь. То, что он испытывал, не укладывалось в рамки сексуального влечения... Это была своего рода одержимость, неодолимая и благоговейная, от которой не было лекарства.
Сознание, что Эви пытались убить, пробуждало в душе Себастьяна нечто дикое и неподвластное разуму. Он жаждал крови Булларда. Ему хотелось разорвать негодяя на куски. И тот факт, что он прикован к постели, пока Буллард свободно рыщет по Лондону, сводил его с ума. Его ничуть не успокоили заверения полицейского инспектора, что для поиска злоумышленника делается все необходимое. Вызвав к себе Кэма, он распорядился нанять несколько частных сыщиков, служивших ранее на Боу-стрит, чтобы ускорить расследование. И поскольку это было единственное, что он мог сделать на данном этапе, Себастьяну ничего не оставалось, кроме как беситься от вынужденного бездействия.
Через пять дней после окончания лихорадки Эви распорядилась, чтобы в комнату принесли ванну. Пока Себастьян отмокал в горячей воде, Эви побрила его и помогла вымыть голову. Чистый и насухо вытертый, он вернулся в постель, застеленную свежими простынями, и позволил Эви перевязать его рану. Пулевое отверстие заживало так быстро, что они отказались от примочек, ограничиваясь перевязками, чтобы содержать рану в чистоте. Хотя ранение еще давало о себе знать, откликаясь тупой болью на резкие движения, Себастьян не сомневался, что через пару дней сможет вернуться к привычной жизни. Не считая, конечно, его любимого занятия, которое из-за его идиотской договоренности с Эви по-прежнему оставалось под запретом.
Платье Эви промокло во время купания, и она вышла, чтобы переодеться. Из чистой вредности Себастьян позвонил в серебряный колокольчик, оставленный у кровати, через пару минут после ее ухода.
Эви поспешно вернулась, одетая в халат.
– Что случилось? – спросила она с беспокойством.
– Ничего.
– Что-нибудь с твоей раной? Болит?
– Нет.
На лице Эви отразилось облегчение. Подойдя к постели, она забрала колокольчик из рук Себастьяна и вернула его на ночной столик.
– Знаешь, – задушевно произнесла она, – я ведь могу и забрать у тебя колокольчик, чтобы ты не звонил без всякого повода.
– Я позвонил, потому что ты мне нужна, – натянуто отозвался он.
– Зачем? – поинтересовалась она терпеливым тоном.
– Затем, чтобы раздвинуть шторы.
– И нельзя было подождать?
– Здесь слишком темно. Мне нужен свет.
Эви подошла к окну и раздвинула бархатные шторы, впустив в комнату бледный зимний свет. С распущенными рыжими локонами, свисавшими почти до талии, она напоминала Мадонну с картины Тициана.
– Что-нибудь еще?
– У меня в стакане что-то плавает.
Прошлепав босыми ногами к постели, Эви взяла с ночного столика стакан с водой и поднесла его к глазам.
– По-моему, здесь ничего нет.
– Есть, – раздраженно отозвался Себастьян. – Мы что, будем спорить на эту тему, или ты просто принесешь чистой воды?
Проглотив едкий ответ с впечатляющим самообладанием, Эви подошла к умывальнику, вылила содержимое стакана и налила свежей воды. Вернувшись к кровати, она поставила стакан на столик и выжидающе посмотрела на мужа:
– Это все?
– Нет. Повязка слишком тугая. А свободный конец заткнут сзади. Я не могу его достать.
Казалось, чем требовательнее он себя вел, тем терпеливее она становилась. Попросив его слегка повернуться, Эви расслабила повязку и снова заткнула концы за пояс. От прикосновения ее пальцев, нежных и прохладных, пульс Себастьяна учащенно забился. Шелковистый локон, выбившийся из густой гривы, щекотал его плечо. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать радость, которую ему доставляло ее присутствие.
Снова улегшись на спину, Себастьян хмуро уставился на ее лицо, вбирая взглядом изгиб розовых губ, атласную кожу цвета сливок и неотразимую россыпь веснушек. Рука Эви легла ему на грудь, поверх гулко бьющегося сердца, играя с обручальным кольцом, подвешенным на цепочке.
– Сними его с меня, – пробормотал он, отвернувшись. – Эта чертова штука действует мне на нервы. Все время мешает.
– Чему мешает? – прошептала Эви, глядя на его профиль.
От нее пахло чем-то чистым и женским, и Себастьян слегка отодвинулся, остро ощущая ее близость.
– Просто сними его с меня и положи на комод, – буркнул он, прерывисто выдохнув.
Пропустив мимо ушей его слова, Эви присела на краешек постели и склонилась над ним, так что концы ее распущенных волос коснулись его груди. Себастьян не двигался, но внутри у него все сжалось, когда она прошлась пальцем по его челюсти.
– А я неплохо тебя побрила, – заметила она, явно довольная собой. – Может, пропустила пару местечек, зато ни разу не порезала. Правда, мне здорово помогло, что ты не шевелился.
– Я был слишком напуган, чтобы пошевелиться, – отозвался он, заставив ее хихикнуть.
Себастьян повернул голову и посмотрел в ее смеющиеся глаза, огромные и невероятно голубые.
– Почему ты так часто звонишь в колокольчик? – прошептала Эви. – Тебе одиноко?
– Мне никогда не бывает одиноко, – отрезал он с холодной убежденностью. К его раздражению, Эви не отшатнулась и даже не перестала улыбаться, только улыбка стала насмешливой.