Вирка всё также стояла, подняв руки вверх, и ждала ответа богов. И как это невероятно, но небеса ответили ей. Где-то далеко, во тьме послышались далекие раскаты грома. Небеса, ещё недавно очистившиеся от снеговых облаков, вновь стали затягиваться тяжёлыми тучами. Стало так темно, что поляна и лес слились в единую мглу. Костры не рассеивали мрак, а наоборот, сгущали его. Раскаты грома, гремевшие вдали, стали, судя по усиливающимся звукам, приближаться. Вирка торжествовала. Друиды, которые наконец-то бросили свои плотские и похотливые занятия, смотрели на свою предводительницу, как на живого бога. Под её взглядом они упали на землю и поползли к ней от полыхавших костров, по пути подбирая одежды. На определенном расстоянии они останавливались и, встав на колени, тянули к ней руки. Кто успел одеться, кто нет, все друиды стояли широким кольцом вокруг Вирки и молились. Они раскачивались из стороны в сторону, как кобры у индийских факиров.
Клодию почему-то вдруг тоже захотелось униженно встать на четвереньки и так же, как и остальные ползти к Вирке. Желание было таким сильным и непреодолимым, что Клодий, чуть было действительно не сделал это. Но какая-то сила, ещё более могущественная, удержала его на месте. Из-за туч показалась луна. Затем раздался такой оглушительный раскат грома, что у римлянина заложило уши.
Друиды закричали и упали лицом вниз. Крики их не прекращались. Сверкнула ещё одна молния, затем другая. Костры, ярко горящие доселе, показались тёмными пятнами на фоне электрического света двух молний. Даже, когда снова стало темно, люди ослеплённые грозой не сразу увидели обычный огонь. Гром гремел не переставая. В его раскатах появился еле уловимый ритм. Это друиды, оставшиеся в лесу, стали бить в барабаны, отвечая небу.
Вирка что-то громко кричала, но из-за шума Клодий ничего не слышал. Друиды неистово поднимались и тянули руки к небесам, в надежде схватить копьё Луга, то вновь падали лицом вниз, словно над ними пролетали фаморы-демоны зла. Клодию даже казалось, что он слышит шуршание их крыльев.
Костры начали медленно гаснуть, их огонь терял свою силу. Зато то, что увидел Клодий дальше, потрясло его.
По мере того, как гасли костры, камень, на котором лежала Актис, стал нагреваться, у самой земли он покраснел, как накаляется железо в горне кузнеца. Клодий хотел кинуться к любимой, чтобы спасти её от гибели, но не смог пошевельнуться.
С неба пролился настоящий дождь из молний. Одна молния даже ударила в землю совсем недалеко от поляны, где находился каирн британцев.
Земля вздрогнула в ответ.
Когда снова стало темно, костры уже не горели. Зато камень, на котором лежала Актис, был красный, как кусок расплавленного металла. Актис должна была сгореть на таком огне, испариться, но ничего подобного не происходило. Она лежала невредимая, волосы её рассыпались по раскаленной добела плите. Это было невероятно. Тем не менее, чудо совершалось на глазах у Клодия.
Римлянин подумал, что его жестоко обманули и, забрав Актис, не излечивают её, а приносят в жертву одному из бесчисленных и кровожадных богов варваров. Рука инстинктивно потянулась к мечу, но нащупала вместо него, лишь пустые ножны. Клодий был безоружен. Да если бы он и был при оружии, что бы он смог сделать?
А Вирка продолжала колдовать. Глаза её горели, на губах была пена. Руки, которыми она производила всяческие движения, дрожали. Возбуждение её было столь сильным, что казалось, она сейчас умрёт.
Но нет, она не умирала. Мать всех друидов не собиралась умирать. Она добывала жизненную энергию. Она брала её от деревьев, качающихся на ветру и трещавших ломаемых верхушками; от земли, которая вздрагивала от раскатов грома; от своих братьев и сестёр-друидов, терявших один за другим сознание и падавших без дыхания, и даже от стоявшего вдалеке Клодия. Вирка, взявшая всю эту силу, могла разговаривать с богами, и вместе с ними изгоняла прочь злых духов, находившихся в теле Актис.
- О, римлянка! - говорила Вирка. - Ты так красива, что даже фаморы захотели завладеть твоим телом. Но демоны слишком низки, чтобы иметь тебя. Тебя послал на нашу землю народ, завоевавший нас. И поэтому ты должна умереть.
Вирка облизнула губы и продолжала:
- Но не сейчас. Не сейчас. Сначала ты послужишь мне, моим богам и моему народу. Я вижу в тебе эту силу, которая сломит великий и гордый Рим на нашей земле и освободит её от солдат с красными гребнями. Поэтому я не дам тебе умереть. Я смотрю через века и вижу свободной Британию. Великую и могучую. Повелевающую миром так же, как сейчас повелевает Рим. Я вижу великих вождей и царей. И они станут править миром. Но ты нужна мне. И мне нужен твой мужчина. - Поэтому я приказываю тебе: Живи! Живи! Ибо твой смертный час ещё не наступил. И я приказываю тебе: оживи. О, боги, помогите мне! Я велю тебе жить. Ну же открой глаза и посмотри вокруг. Открой глаза!
И Актис открыла глаза. Клодий увидел это, даже на том великом расстоянии, на котором стоял. Ему даже казалось, что он услыхал вздох облегчения, слетевший с уст жены.
Вирка продолжала читать заклинания. Она сыпала на каирн какой-то зелёный порошок, и тот мгновенно воспламенился. Актис же огонь не касался. Его синие языки пламени с шипением окружали девушку, не причиняя ей ни малейшего вреда.
- Поднимись! - приказала друидка.
Девушка послушно поднялась и села посреди бушующего вокруг неё пламени. Взгляд Актис был бессмысленным и глядел в пустоту.
Клодий, видя всё это, почувствовал, как у него подгибаются колени. Когда Эллиан увидел, как Вирка схватила голову Актис и запрокинула за волосы назад, словно желая перерезать горло, голова бесстрашного римлянина закружилась. Всё завертелось и закружилось вокруг: Актис, объятый пламенем каирн, Вирка, друиды. Уже затуманенным взором Клодий увидел, как Вирка открывает огромным ножом рот Актис, лезвием разжав зубы, затем этим же ножом режет себе руку в локтевом суставе, и кровь струёй льется на Актис. Что было дальше, Клодий не видел. Он потерял сознание и рухнул на землю.
Когда он очнулся, вокруг было тихо и темно. Небо было чистым, а воздух свежим и прозрачным. Бледно светили звёзды. Молнии не сверкали, гром не гремел. На поляне, где находился каирн, никого не было, кроме трёх человек: Актис, Клодия и Вирки.
Актис лежала на земле, укутанная в плащ Клодия. Она спала. Дыхание девушки было ровным и спокойным. Над ней словно каменное изваяние, стояла Вирка. Её лицо выражало торжество победы и спокойствие.
Клодий протёр глаза. Голова гудела, будто в ней продолжали играть барабаны друидов и греметь громы небесные.
- Вставай, римлянин, - сказала Вирка. - Забирай свою женщину и иди. Скоро рассвет.
Клодий с трудом поднялся на ноги.
- Только не забудь свою клятву, - продолжала Вирка. - Я спасла твою женщину. Злые духи покинули её тело и улетели в Лохлану - страну своего обитания. Как только вновь солнце станет согревать Британию и появится первая трава, она будет здорова. Ты же пока свободен. Но как только к тебе придёт человек от меня и позовёт за собой, ты пойдешь, иначе копьё Луга пронзит её, - Вирка кивнула на Актис, - а в тебя тут же вселятся духи, которые покинули её. Они разорвут твоё тело на части! Чтобы ты узнал этого человека, возьми вот это.
Вирка неизвестно откуда достала деревянную пластинку с непонятными рисунками, вырезанными на ней, и с треском расколола её пополам. Одну половинку она протянула Клодию, другую оставила себе.
- Мой человек тебе даст остальное. Ты приложишь его часть к своей, и если они сойдутся, то он Мой посланник, и его слова для тебя закон. А сейчас иди. Бери свою женщину и иди. Тебя проводят.
Как только Клодий взял на руки Актис, тут же будто из-под земли выросли два друида. Они закрыли ему глаза повязкой и повели в обратный путь…
Когда Эллиан с супругой, снова был в Линде, в своей квартире, первым, кто пришёл в его спальню был лекарь Диомед. Он тщательно осмотрел больную и заявил, что всякая опасность миновала, и Актис ничего не грозит. Он был очень доволен собой и счастлив, так как был совершенно уверен, что ничто иное, как именно его лекарство было тем средством, которое спасло жизнь супруги префекта и излечило смертельную болезнь. Это будет ему отличной рекламой.
Актис поправлялась, но все скучные дни этой зимы ей предстояло провести дома, до полного выздоровления.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
После утомительных зимних дней и ночей, жизнь в Линде стремительно набирала темп. Горожанки вытащили свои наряды из сундуков и теперь соблазняли ими легионеров, ветеранов, чиновников, присланных из Рима, всевозможных дельцов и торговцев. Женщины спешили показать себя, посмотреть, что изменилось после столь тягостных недель затворничества.
Линд проснулся, ожил и отряхнул с себя паутину, которая сковывала его в зимний сезон. Вскоре должны будут прибыть корабли из Рима. Океан даёт добро на мореплавание по его просторам, и тогда в Британию прибудут новые люди, новые товары из других стран, столь экзотические, что варвары будут дивиться им и говорить: неужели такое существует на свете.
В Британию ворвутся новые идеи, новая мода, приплывут сюда дополнительные отряды воинов, чтобы подчинить власти Рима непокоренные варварские племена.
Наступила весна, и значит, относительно спокойная зимовка окончилась. Римлянам предстоят новые походы против врага, а варвары предпримут попытку добиться свободы и отбить свои захваченные земли.
Зима уступила место весне, и вместе с тягостными минутами ожидания тёплых дней кончились и мучительные дни и долгие ночи длившейся, казалось вечность, болезни.
Актис выздоровела. Щеки её налились румянцем, глаза заискрились, а взгляд наполнился жизнью и желанием быть рядом с Клодием. Она уже не могла утерпеть затворничества, ей хотелось выйти на улицу, пройтись по городу. Но пока оставалось одно, - прильнуть к окну и глядеть вниз со второго этажа, как мимо проходят люди, проезжают повозки, маршируют легионеры.
Клодий пропадал в походном лагере, ибо накопилось много дел после зимнего безделья. Из Рима пришла депеша, чтобы Авл Дидий, наместник Британии, срочно прибыл к цезарю и доложил о ситуации, которая сложилась в далёкой римской провинции. Молодой император возомнил себя достойным продолжателем завоевательной политики своих предков и хотел услышать от первых лиц, управлявших провинциями информацию о делах на окраинах империи. Дел было по горло. Только одна работа сделана, как подворачивались другие заботы, и вновь в поте лица легионерам приходилось трудиться. Благоустройство лагеря сопровождалось походными учениями, и никак нельзя было понять, что было важнее в эту весеннюю пору хозяйственные работы или подготовка к войне с варварами.
С бригантами - соседним воинственным племенем отношения были довольно интересные. С царицей Картимандуей был мир, а с её изгнанным мужем, мир был на гране войны.
Колония Линд тем временем дышала жизнью римского общества. Знать покорённых племён щеголяла в одеяниях римлян, всё ближе подступая к ступеням власти, на которых находились граждане империи. Простолюдины обживали этот некогда пустынный край, с трудолюбием муравьев строя грубые жилища, выкорчёвывая леса и распахивая земли. И варвары, изменив своим обычаям и укладу жизни, стали приноравливаться к римским традициям. Как удавалось варварам выжить в условиях того времени, - подвергались истреблению и ассимиляции, и которые столкнулись с чужеземным враждебным миром, и ужиться только богам было ведомо. А в двухэтажном доме с небольшими окнами, выходящими на узкие улочки, жизнь была уподоблена жизни в пчелином улье. С утра одна старуха и девочка шли на рынок, а оттуда они нагруженные продуктами для дома возвращались часа через два. В это время две другие служанки прибирались в жилище. Ещё одна рабыня сорока лет, недавно привезённая в дом Клодия, теперь находилась в услужении у Актис, которая тоже не сидела, сложа руки. Она просто не смогла бы вынести беззаботного времяпровождения, что было свойственно многим матронам. Прошла болезнь, и теперь, чувствуя необыкновенный прилив сил, Актис ни минуты не оставалась без дела. Окончив рукоделие, она бралась за другую работу.
Актис ждала прихода мужа с нескрываемым волнением, а когда тот переступал порог дома, то она с гулко бьющимся сердцем бросалась ему на грудь и долго не отпускала его из своих объятий.
В один из дней, когда начала проявляться первая зелень, Клодий ворвался в комнату к Актис с невиданным букетом цветов. Это было ошеломляюще. Актис завизжала от радости, поцеловала любимого, и прильнула к нему всем телом. Возбуждение девушки было столь велико, что она не в силах была радоваться неожиданному подарку мужа. Ведь это напомнило ей время, проведённое в розалии в Капуе. Клодий подарил ей подснежники, которые мелко дрожали в руках Актис, так нежны и хрупки были эти цветы.
- Милый Клодий, - прошептала Актис, - это самый дорогой подарок, который я когда-либо видела на этом свете.
Эллиан рассмеялся, а затем приподнял жену и, нежно прижав её к себе, проговорил:
- Если это так, дорогая, то я готов каждое утро присылать их тебе.
- А как они называются?
- Мы, римляне, называем их глазки Флоры. Эти цветы растут лишь там, где землю покрывает снежное покрывало, Варвары поклоняются этому цветку, - Клодий держал в руке фиолетово-голубой подснежник, - для них он - свидетельство пробуждения жизни.
- О, боги, как они пахнут! - Актис вдохнула аромат подснежников и в блаженстве зажмурилась.
Затем она сама принесла глиняный сосуд, налила туда воды и поставила букет с цветами у своей постели.
Клодий подошёл к Актис, когда та, стоя к нему спиной, любовалась подснежниками, и обнял её за плечи. Он стал целовать её волосы, вдыхал благовония, исходившие от неё, и приходил всё в большее возбуждение. Его руки в нетерпении коснулись её груди, а губы прильнули к шее. Очень скоро оба они отдались вихрям страсти.
Жар в их телах ещё долго не остывал. Они лежали, обнявшись, укрытые простынёй из тончайшего шёлка и переговаривались слово за словом. Разговор пошёл о варварских обычаях.
- Клодий, я давно хотела расспросить тебя. Может, это приснилось мне, а может быть, и нет, но я ярко вижу перед собой картину, где я сгораю в огнедышащем пожаре, но мне нисколько не больно. Наоборот, пламя ласкало меня, я даже подумала, что это ты… Но я нигде не вижу тебя рядом. Кругом меня носятся непонятные существа, облик их отвратителен, а мне же ни капельки не страшно, ибо я чувствую, что те демоны, а это были они, я в этом не сомневаюсь, никак не могли пробраться ко мне. Может быть, им и хотелось унести меня в их ужасный мир, наполненный чудовищными видениями, но ведь они боялись сгореть в пламени, в том пламени, которое меня не сжигало, а лишь пеленало, словно младенца своими огненными лапами. И оттого, от одной мысли, что эти мерзкие твари не могут коснуться не только меня, но и огня, мне на душе становилось весело и спокойно. Но что самое интересное, так это голос, доносившийся неведомо откуда. Он твердил одно и тоже: "Оживи, оживи, оживи…" - будто бы я была мертва. Слышу я ещё какие-то непонятные бормотания. Они повторялись одно за другим. И вдруг всё смолкает. Пропал и голос и я уже не чувствую ласк огненных рук. И всё больше ничего. Скажи мне, что всё означает? Я спрашиваю тебя так потому, что моё чутьё подсказывает мне, что это не сон. Это словно когда-то было наяву.
Клодий слушал свою жену и содрогался при одном воспоминании об увиденном там, у тех гигантских камней. Актис же он ответил:
- Успокойся, милая. Уверяю тебя, что это был лишь сон, довольно необычный, но всё-таки сон.
Актис коснулась обнажённой груди мужа, нежно погладила и, приподнявшись на локте, сказала:
- Но почему я не видела тебя во сне? Ведь ты всегда присутствуешь в моих сновидениях, а вместо тебя были какие-то злые демоны.
Актис помолчала, но затем неожиданно спросила:
- А, правда, Клодий, что варвары чтят более злых богов, чем добрых?
- Это так, Актис. Ими правят боги, которые любят кровь и войну. Добрых богов у варваров мало.
- Почему же так происходит?
- Не знаю. Ведь и у нас вначале были жестокие божества. Один Сатурн чего стоит?
- Да, я слышала об этом. Может быть, у варваров тоже будут хорошие боги.
- Ты права, любовь моя. У них будут добрые боги. Знаешь, ведь некоторые галлы отказываются от своих кумиров, и принимают наших олимпийских богов. А галлы и бритты придерживаются одной веры, и я уверен, что скоро и здесь будет править Юпитер. А он милостив ко всем народам.
Актис задумчиво покачала головой и тихо прошептала:
- Это не так.
- Что ты сказала? Мне показалось, что ты что-то произнесла.
- Нет ничего, Клодий. Тебе показалось.
Прошло ещё две недели. Весна пятьдесят шестого года выдалась ранняя, и снег сошёл с поверхности земли на редкость быстро. Вся земля, как одеялом, быстро стала покрываться зеленью и травами. Погода стояла удивительно тёплая. Ничего не предвещало плохого.
В один из похожих дней Клодий наконец-то вывез Актис из опостылевшего Линда. Сидя на смирной лошадке, девушка ехала рядом с Клодием, гарцевавшим на великолепном скакуне, и смотрела на то, что было вокруг. Её взору представилась чудесная долина, покрытая ярким ковром неимоверно зелёных трав. Над нею, нарушая тишину радостными трелями, парили птицы. Иногда с гудением пролетал жук, скрываясь от охотившейся на него ласточки. Вдалеке синела ясеневая роща в окружении густых кустарников. Туда Клодий и направил своего коня.
Они ехали медленно, наслаждаясь чистым и свежим воздухом, наполненным всеми ароматами ранней весны, и радовались, что они вместе, что любят друг друга так сильно, как никогда.
Странное дело, их брак был заключён на небе. Боги решили их судьбы и бросили в объятия друг другу. Никаких чувств, никакой привязанности. Никто из них до свадьбы не встречал другого. И долго между Актис и Клодием не могла возникнуть та невидимая глазу нить, которая бы связала их вместе крепче металлических цепей. Робко и стараясь скрыть появляющееся чувство, они оба начали тянуться друг к другу. Долгое путешествие сначала по морю, потом по суше, очень сблизило их, хотя ни он, ни она не понимали этого. Привычка быть вместе очень важна в отношениях между мужчиной и женщиной. Актис быстрее привязалась к Клодию, как маленькое вьющееся растение обвивает могучий дуб, раз уж ветер бросил их семена в одну землю, потому что видит в нём свою защиту. Эллиан же, наоборот, хранил в себе холод и показное равнодушие. Гордость не позволяла ему кидаться в объятия женщины, пусть и красивой, и даже по воле рока, собственной жены, но нелюбимой и доставшейся ему как бы по ошибке. Он ещё пытался убедить себя, что всё ещё любит Поппею. Но, как ни странно, Эллиан вспоминал свою возлюбленную, свою первую любовь, и при этом не испытывал никаких чувств.