- А я чувствую себя сейчас очень живой. - Совершенно непонятно… Еще никогда в своей жизни она не ощущала себя столь восхитительно живой и радостной. Как мог этот простой животный акт принести чувство такой безмятежности. - И если ты убил меня им, то это оказалось очень приятно.
- Ты не должна была приходить ко мне.
Его невозможно сбить с этой мысли, поняла Tea. Он будет грызть себя и терзаться, пока не уничтожит чудесное состояние, в котором она сейчас пребывала. Она этого не допустит. Она приподнялась на локте и взглянула на него.
- И ты будешь страдать по этому поводу и ворчать, пока не сведешь меня с ума. Я пришла, потому что ты мне не безразличен и я не хочу видеть тебя мертвым. Это мое решение, и ты не должен себя винить. - Она поморщилась. - Впрочем, я знаю, ты ведь не послушаешь меня. Ты все равно предпочтешь, чтобы чувство вины сковывало тебя цепями. Что ж, я вовсе не собираюсь стать обузой для тебя. Я не хочу привязанностей подобного рода.
- Ребенок - это тоже привязанность.
- Правда, но это именно то чувство, которому я рада, так же как моя любовь к Селин. Я не хочу остаться одной в этом мире. Разница между рабыней и свободной женщиной в том, что у свободной женщины есть выбор. И нет большего дара на этом свете.
- Сколько страсти!
- И я не собираюсь выслушивать твои насмешки.
- Что ты. Я просто завидую тебе. Слишком много времени прошло с тех пор, когда я сам так относился к жизни.
- Дева Мария, что я слышу! А что ты только что выказывал здесь, если не страсть? Да ты все делаешь одержимо. И вообще, если ты не можешь говорить ни о чем более радостном, может, тебе лучше помолчать? - Она уловила выражение полного изумления на его лице и вновь опустилась на кровать, положив голову ему на плечо.
- Я чувствую свою вину. И ты ничего не сможешь поделать… Ох, ты укусила меня?!
- Я же сказала, помолчи.
На какое-то время он ее послушался, а затем вновь принялся гладить ее волосы и приговаривать:
- Молчанием не изменить правды. - Он чуть напрягся и с беспокойством взглянул на нее, но, убедившись в ее миролюбии, продолжил: - Человек должен признавать свои грехи и пытаться не повторять их.
- Что-то я никогда не видела, чтобы ты испытывал вину после отношений с другими женщинами.
- Я спустил в тебя свое семя. Я пытался остановиться, но не смог… - Он зарылся лицом в ее волосы. Его слова звучали теперь менее внятно. - И я буду делать это снова и снова. Потому что я не смогу отпустить тебя из своей постели.
- Тогда прими это и смирись. Как я.
- Ты смирилась с этим потому, что…
Терпению Tea пришел конец. Ее рука, скользнув вниз, обхватила и сжала его плоть.
- Смирись, или я…
- Сдаюсь, - поспешно согласился он. - Ты, женщина, не имеешь ни стыда, ни деликатности. Леди никогда не хватают мужчину за эту часть без приглашения, а тем более так грубо.
- Ты сам животное, и деликатным обхождением тебя не остановить.
Он хмыкнул.
- Это, пожалуй, правда. Во всяком случае, мое внимание ты уж наверняка привлекла. - Он теснее прижал ее к себе.
- Но не делай этого больше.
Она не отвечала. Она не намеревалась давать обещания вести себя так, как несвойственно ее природе, но сейчас у нее пропало настроение спорить.
Он долгое время лежал молча. Затем произнес задумчиво:
- Мы очень… подходим друг другу, хотя вначале я в этом сомневался. Нет. Я хотел сказать… - он отпустил ее и лег на другой бок, спиной к ней. - Собственно, я не знаю, что я хотел сказать. Ничего, полагаю. Давай спать.
Ей вдруг очень захотелось, чтобы он вновь ее обнял. Она несколько секунд лежала неподвижно, а затем, повернувшись, обхватила его руками, прижимаясь к его спине грудью. Так стало уже лучше. Правда, не так хорошо, как раньше.
- Что ты делаешь?
- Мне так нравится, и раз уж ты понял, что у меня нет ни деликатности, ни стыда… - она потерлась щекой о его плечо. - Но только не шевелись. Иначе ты меня раздавишь.
- Ничего на свете не сможет тебя раздавить. - Повернувшись снова к ней лицом, он сгреб ее в объятия. - Ну а теперь ты будешь спать?
- Да. - Она уже почти спала, свернувшись в его руках, точно котенок, и теснее прижавшись к нему. - Мне сейчас так хорошо… Я чувствую себя в полной безопасности. Я ненавижу одиночество.
Но она не была в безопасности. И теперь уже никогда не будет. И он знал, что это его собственная вина. Он взял то, что ему предлагали, почти не возражая, и теперь ей грозит еще большая опасность, чем когда-либо.
Но, Боже мой! Что он мог с этим поделать? Он хотел ее с самого первого дня, как только она появилась в Дандрагоне. Но в последние недели он сотни раз укрощал свое вожделение, так почему же он не сделал это еще один раз. Он мог бы поднять ее и отнести в ее комнату, а затем запереть дверь. Она всего лишь женщина, и сил у нее не больше, чем у любой другой. Временами он забывал об этом, когда она спорила с ним, противопоставляя его доводам - свои доводы, его воле - свою волю. И теперь, лежа в его объятиях, она казалась маленькой и слабой, как ребенок.
Но она женщина, он убедился в этом только что. Да, женщина, полная желания, горящая страстью столь пылкой, какой он прежде никогда не встречал.
И он хотел обладать ею снова и снова. Возбуждение вновь охватило его при воспоминании о том, как она отзывалась на каждое его движение, каждую ласку, прикосновение, ее крики, когда он…
Он предусмотрительно постарался укротить воспоминания. Не сейчас. Пусть она отдохнет. Ведь она - девственница и…
Боже, ведь он обращался с ней, совсем забыв, что он первый мужчина. Она заслуживала лучшего отношения, чем сердитые взгляды и грубые обвиняющие слова. И что он вообще знает о девственницах? Но она сама виновата. Ей надо бы держаться от него подальше.
И снова он ее обвиняет, потому что слишком больно мучиться угрызениями совести, когда он взял то, чего страстно желал.
Возможно, еще не слишком поздно. Вполне вероятно, что она еще не зачала ребенка, и он может проявить свою рыцарскую честь и сказать ей, что он останется в Дандрагоне, и ей совсем не надо больше делить с ним постель.
Но это будет ложью, подумал он тут же с горечью. Кажется, у него совсем нет чести, когда дело касается ее. Жажда обладать ею почти сродни одержимости. Желание быть с ней владела его сердцем. Нет, здесь даже не о чем говорить, он будет обладать ее телом столько, сколько она позволит ему. Но тогда должен быть какой-то способ защитить ее. Сейчас она принадлежит ему. Она должна остаться жить, даже если он умрет. Он должен найти путь, чтобы уберечь ее от смерти.
Tea потянулась и что-то еле слышно пробормотала во сне. Может, ей что-нибудь приснилось? Он помолился, чтобы ее сны были добрыми, не такими, как его ночные кошмары, истязавшие его каждую ночь. С чувством собственника он теснее прижал ее к себе.
Она должна остаться в живых.
9
Вэр сердился, его брови в ярости сошлись на переносице.
Что-то его вывело из себя, решила Tea, ничуть не обеспокоившись. В такой изумительный день нужно, чтобы случилось что-нибудь посерьезнее, чем хмурый взгляд Вэра, чтобы нарушить ее чудесное настроение. Сидя на корточках, она наблюдала за тем, как он направляется к ней по лужайке. Ей нравилось наблюдать, как он двигается, как играют его гибкие сильные мышцы, эта грация была рождена великолепным физическим развитием и жизнью, проведенной в постоянных учениях и битвах.
- Ты ушла, пока я спал, - сказал Вэр. - Я проснулся, а тебя нет рядом.
- Я и так не покидала твоих покоев почти четыре дня. - Она улыбнулась ему, поливая молодое деревце шелковицы. - Деревья нуждаются в уходе. Правда, сегодня чудесное утро?
- Видимо.
- Видимо?! Небо голубое, солнце светит, и деревья растут очень хорошо, несмотря на мое небрежное к ним отношение. Должно быть, Жасмин старательно за ними ухаживает.
- Я потерял… тебя. Я волновался.
- Но для этого нет причин. Что может случиться со мной здесь, под защитой стен Дандрагона?
- Я беспокоился. Я и не говорил, что на это есть причины. Мне они не нужны.
- Как ты самонадеян.
- Я также не считал себя другим. И никогда ни в ком не нуждался. - Он некоторое время наблюдал за ней. - Не смей больше уходить, не предупредив меня.
- Я не могу находиться подле тебя неотлучно весь день. Я что же, должна каждый раз сообщать, когда собираюсь перейти из комнаты в комнату?
- Да, именно.
Она засмеялась.
- Ты ведь шутишь? - Она посерьезнела, заметив выражение его лица. - Ведь правда?
- Ты меня напугала.
- Но это же пустяк. Я не могу быть привязанной к тебе из-за твоих глупых фантазий.
Он помолчал некоторое время, а затем через силу улыбнулся.
- Конечно, ты права. Не в моем характере беспокоиться о других. Мое волнение в данном случае, несколько… преувеличено.
Она насмешливо фыркнула.
- Ты только и делаешь, что тревожишься обо всех в Дандрагоне и за его пределами.
- Но не так, как сейчас. - Он помог ей подняться. - И это не столько беспокойство, сколько страх, - прошептал он. - Ты знаешь, что происходит со мной, когда он меня охватывает?
- Ты становишься угрюмым и безрассудным.
- Нет. - Он притянул ее ближе к себе. - Я становлюсь твердым и упрямым как буйвол.
Его возбуждение было совершенно очевидно, и, поняв скрытый смысл его слов, она вспыхнула в ответ. Да, действительно, буйвол. У нее перехватило дыхание, но она постаралась, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно.
- Тогда, значит, в эти последние четыре дня ты находился в постоянном ужасе. Хотелось бы знать, что ты делаешь, когда вокруг кипит битва. Ведь, наверное, очень неудобно, чувствовать себя как… - Она ойкнула и замолчала, его рука скользнула меж ее ног и, сдавив ее лоно, принялась ласкать. - Это же… нет! - Волна знакомого жара охватила ее. Она попыталась отстраниться: - Перестань.
- Почему? - Другой рукой он смял ее платье и в следующую минуту рванул его, обнажая плечи и грудь.
Теплые солнечные лучи ласкали ее обнаженные груди, легкий ветерок нежно касался затвердевших сосков. Она обостренно чувствовала эти ласкающие прикосновения… Что он спросил у нее?
- Нас могут увидеть из дворца.
- Мне все равно, - пробормотал он. Все же он подтолкнул ее на несколько шагов глубже в рощицу. - Так лучше?
- Нет. - Деревья росли слишком редко, чтобы скрыть их. - Нам лучше вернуться в замок.
- Слишком поздно. - Он прижал ее спиной к стволу дуба и поднял юбку ее платья. - Я не смогу дойти дальше ступеней.
Ей казалось, что и она чувствует то же. Ощущение его груди, прижатой к ее обнаженному телу, заставило ее сердце бешено колотиться.
- Мы можем… попытаться.
- Прямо сейчас. - Он обхватил руками ее ягодицы и приподнял, прижимаясь к ней.
А затем вонзился в нее.
Она вскрикнула и вцепилась в его плечи. Она ощущала шершавую твердую кору дерева, к которому прижималась спиной, и его упругую плоть внутри себя. Ее ноги обвили его бедра, принимая его неистовые движения.
- Вэр, это… - Она замолчала. Ее поразила его дикая, грубая, неистовая страсть, но неожиданно для себя она вдруг поняла, что ничего другого ей сейчас и не надо. Прежде она не испытывала ничего подобного. Он был сейчас словно дикое безумное животное, но он заставил и ее чувствовать в себе такую же страсть.
- Иди… ко мне, в меня, - бормотал он. Его бедра двигались с дикой силой. - Я хочу тебя. Я хочу всю тебя.
Его желание охватило их обоих с такой силой, что она чувствовала его боль.
- Все хорошо. Тебе не надо ждать…
- Нет. Надо. - Он просунул руку между ними и ласкал ее, гладил, прижимал… - Иди же…
Она часто и тяжело дышала, слезы заливали глаза, она так старалась дать ему то, что он хотел. Она пыталась двигать бедрами, но почти не могла пошевелиться, только принимала его, и принимала, и принимала…
В миг, когда ее наслаждение стало непереносимым, сильнее всего на свете, она почувствовала, что взлетает к небесам. Мгновением позже услышала его низкий утробный стон и почувствовала, что он оставил ее.
Он прижался головой к ее голове, грудь его часто вздымалась, он пытался успокоить свое судорожное дыхание.
- Оказывается… гораздо легче, когда думаешь только о своем удовольствии. Это… чуть не убило меня.
Она также едва могла говорить, лишь ждала, пока к ней вернутся силы.
Он опустил ее на землю и лег возле. Долгое время он молчал.
- Ты права, - наконец сказал он. - Утро и правда восхитительное.
Она усмехнулась.
- Я счастлива, что ты наконец это заметил.
Он расплел косу и распустил ее волосы.
- Я пытался не оставить в тебе своего семени, - прошептал он. - Каждый раз я клянусь, что удержусь, но я не могу… ничего не могу с собой поделать. Прости меня.
- Немного поздновато для подобного ограничения. Когда я пришла к тебе в первый раз, я сказала, что готова принять Божью волю в этом деле. Я ведь знаю, что ты хотел бы получить от меня.
- Но я уже не хочу ребенка. Нет, если это будет означать, что… Ты должна помочь мне. Помоги мне оставить тебя, пока еще не слишком поздно.
Он не изменил своего намерения. Он не заговаривал больше о ребенке, но временами, во сне, протягивал к ней руку и гладил по животу, словно она уже носила в своем чреве его сына, этого он жаждал всегда.
- Пусть Бог решает.
Он покачал головой.
- Бог, как мне кажется, не слишком о нас заботится. Ты должна помочь мне.
- Быть может, решение уже от нас не зависит. Возможно, я уже ношу ребенка. Мы вернемся к этому разговору снова, когда пройдет время. А теперь, помолчи и позволь мне наслаждаться этим чудесным солнечным днем.
Она лежала, нежась в теплых лучах солнца, лениво размышляя, что ей стоило бы все-таки прикрыть свое обнаженное тело, но ее охватила такая восхитительная истома, что двигаться не хотелось. День был чудесным, их окружала такая красота и покой, что она не чувствовала стыда от их близости, такой естественной и прекрасной, как безоблачное, синее небо у них над головой.
Возможно, даже слишком прекрасной. Но нет, она не станет сейчас ни о чем беспокоиться и портить эти восхитительные минуты. Она примет все с благодарностью и полностью насладится этим, сколько бы оно ни продолжалось.
Сколько бы ни продолжалось, повторила она мысленно. Tea машинально перевела взгляд на горы, туда, где скрывался и выжидал человек, которого обязали положить конец всем этом радостям.
- Кто такой Ваден?
В первое мгновение она решила, что он не собирается отвечать ей.
- Ты знаешь, кто он. Это человек, который хочет убить меня. - Он помолчал. - И тебя.
- Но он не тронул нас, когда у него была такая возможность.
- Просто не пришло время. Он не хочет умирать сам.
- Ваден? Откуда он появился здесь?
Он повернулся на бок и посмотрел на нее.
- Почему ты так интересуешься им?
Она чувствовала какую-то связь между этими двумя мужчинами. Странно, Ваден угрожает ему, и Вэр не осуждает его.
- Тебе совершенно непонятно, почему я хочу узнать все, что можно о человеке, который, как ты говоришь, собирается убить меня?
- Только, если не увидит другого выхода, - быстро сказал он.
Вот, опять. Вэр явно оправдывал его.
- Он был твоим другом?
Вэр посмотрел на горы.
- Больше, чем другом. Он был моим братом по Ордену.
- Тогда почему же он не помог тебе бежать?
- Его тогда послали с миссией в Италию.
- А если бы был, он бы помог тебе?
- Не уверен. Я никогда не знал, что сделал бы Ваден в том или другом случае. Он то импульсивен, то расчетлив. Ваден сложный человек.
Она слушала Бэра и не верила своим ушам - в его голосе ни обиды, ни насмешки.
- Верность и дружба - это очень просто.
- Ты не понимаешь.
- Нет. Не понимаю, что это за друзья, которые пытаются тебя убить.
- Это выше дружбы. Орден - все для Ваде-на. Я как-то пытался пошутить с ним на эту тему.
- Ваден рассердился?
Он покачал головой.
- Но он верит в Орден. Ему он необходим.
- Почему?
- Возможно, у него это единственная привязанность в этом мире, у него нет корней. Я думаю, он незаконнорожденный.
- Ты только предполагаешь?
- Он никогда не говорил об этом. - Вэр провел губами по ее плечу. - А после того, как его приняли в Орден, Великий Магистр запретил кому-либо расспрашивать его. Он стал просто Ваден из ниоткуда.
- Странно.
- Да, особенно, если учесть, что для вступления в Орден необходимы два условия: законное имя и рыцарское достоинство. Не думаю, что у Вадена оказалось хотя бы что-нибудь одно.
- Тогда почему его приняли?
Он пожал плечами.
- Не представляю. Он великий воин. Возможно, им был нужен его меч.
- И ты не поинтересовался? Только не говори мне, что спрашивать запрещалось. Не думаю, что ты так послушно выполнял приказ и не задавал ему вопросов.
- У нас у всех имелись свои тайные причины стать тамплиерами, поэтому мы щадили друг друга. Лезть с расспросами считалось бестактностью, вмешательством в личные дела.
Она не могла принять такого объяснения.
- Но если он был твоим другом, выяснить, почему он попал туда, значило бы - помочь ему.
Выражение его лица стало непроницаемым, он вновь замкнулся в себе.
- Знание некоторых тайн может нанести непоправимый вред.
Он уже говорил не о Вадене, поняла она, он имел в виду то, что увидел в пещерах под Храмом.
- Никакие секреты не стоят того, что случилось в Джеде.
- Тамплиеры думают иначе.
- А что считаешь ты?
Он наклонился к ее уху.
- Только то, что у тебя самая божественная грудь и самые красивые волосы, какие я когда-либо видел. Во время игры в шахматы я любил наблюдать, как они светятся, как вспыхивает в них пламень огня от камина, и представлять, что я обвязываю их вокруг себя, чувствую их на своем теле и проникаю в тебя все глубже…
Он увиливал от ответа и пытался отвлечь ее.
- Так что считаешь ты? - настойчиво повторила она свой вопрос.
- Нет. - Он спрятал лицо в ее волосах, рассыпанных по плечам. - Боже мой, нет. - Его голос звучал приглушенно. - Временами я чувствовал, что схожу с ума от их тайн. Когда я впервые обнаружил, что сокрыто в пещерах, я был раздавлен - сначала чувством вины, а затем - гнева. Они слыли моими братьями, моей семьей. Почему же не могли довериться мне? Я бы никогда не выдал… - Он поднял голову, и она поразилась выражению бесконечной муки на его лице. - Я ведь не полный идиот. Я знаю, что значило бы выдать эту тайну другим. Почему же они опасались меня?
Он мог бы говорить об этом с гневом, но в его лице читались бесконечная боль и страдание. Он потерял семью и нашел другую среди тамплиеров. Он отдал им всю свою любовь, привязанность и лишь затем, чтобы быть отвергнутым вновь.
- Потому что они - слепые идиоты. - Она притянула его ближе и крепко, горячо обняла. - И ты не должен больше о них думать.
Он молчал несколько мгновений, а затем усмехнулся.