– Дело в том, что я придумал леди Трокмортон-Джонс, чтобы сохранить в тайне ее настоящее имя.
– Вот как? – спросила Афина. Йен посмотрел на нее и сказал:
– Прошу прощения, но вам, моя дорогая, мы тоже не могли сказать правды, потому что ее высочество была обеспокоена тем, что вы будете относиться к ней слишком почтительно, если узнаете правду.
– Ее высочество? – Мистер Уиггз вытаращил глаза, челюсть у него отвисла.
– Ее высочество? – заморгала Афина.
– Ее… – начал было Карсуэлл, но Йен наступил ему на и без того ноющую ногу. – Я хочу сказать: ведь вы, милорд, поклялись ничего не говорить.
– Но кому же нам доверять, как не мистеру Уиггзу, священнослужителю?
– Действительно, кому? – переспросила леди Трокмортон-Джонс с пронзительным хихиканьем. – Полагаю, теперь вы можете рассказать ему и все остальное. Уверена, вы разожгли его любопытство. – Карсуэлл добавил так тихо, что его слышал только Йен: – И мое тоже.
Граф нахмурился, но поклонился – достаточно низко, как полагается кланяться особе королевской крови.
– Мисс Ренслоу, мистер Уиггз, я с большим удовольствием познакомлю вас с ее высочеством, австрийской принцессой Хедвигой Зифтцвейг. Она приехала в Англию инкогнито с секретной миссией по поручению своего брата, желающего заключить союз с нашей страной, которая борется с корсиканским чудовищем. Если сведения о ее неофициальном визите выйдут наружу, кто знает какой урон будет нанесен внешней политике и ее страны, и нашей.
– Ах, либен, не рассказывайте больше ничего. Это есть слишком опасно, если они узнают.
Афина кашлянула, и принцесса Хедвига хлопнула ее по спине.
– Wunderbar, да?
– W-Wunderbar. Да. – И Афина сделала глубокий реверанс.
Уиггз торопливо расшаркался, а потом схватился за спинку стула, чтобы не упасть.
– Вы хотите сказать, что… что компаньонка мисс Ренслоу – шпионка?
– Мы не употребляем этого слова, – ответил Йен. – Ее высочество собирает информацию. Она согласилась остановиться здесь, оказав мне любезность.
– Почему же шпи… Почему же австрийская принцесса согласилась играть роль компаньонки какой-то деревенской девушки?
– Как я уже сказал, из любезности. Я много лет был другом сестер ее высочества, когда они начали посещать наши прекрасные берега.
– Und лучше скрываться, чем выставлять себя напоказ, я всегда говорить. Und я сочувствую маленькой фрейлейн, такой одинокой, ja?
– Но погодите, я слышал о принцессах Зифтцвейг. Насколько я помню, одну из них светская хроника связывала с вашим именем, Марден. – Казалось, своим воинственным тоном Уиггз хотел сказать – принцесса это или нет, но он не потерпит, чтобы любовница Мардена выступала в качестве наставницы мисс Ренслоу.
– Княжество Хафкеспринк может похвастаться множеством королевских сестер. Я имел удовольствие сопровождать принцессу Хельгу по случаю ее последнего визита в Англию и устроить прием в честь принцессы Ханны. Я танцевал как-то с принцессой Хенрикой, до того как она вышла замуж за русского графа.
Уиггз переварил полученные сведения, размышляя, не переспал ли Марден со всеми тремя бабенками, прославившимися своим легкомыслием. Конечно, все они приняты в высших кругах. Он кивнул, причем ни одна прядь его волос не сдвинулась с места.
– Но я никогда не слышал о принцессе Хедвиге.
Йен придвинулся к викарию.
– Разве вы не знаете? Это внебрачный отпрыск княжеского дома. Признанный, но не узаконенный. Вот почему она подходит для этой деликатной миссии, и вы должны сразу же сделать вид, будто мы об этом вообще не говорили.
– На моих губах печать.
– А на моих печати нет. Где есть мой обед? – вопросила принцесса.
Глава 10
Слезы – признак малодушия.
Аноним
Слезы – признак печали и радости, страдания и страха… и малодушия.
Жена анонима
Трой смеялся так, что у него чуть было не разошлись швы, а потом так сильно страдал от боли, что Афине пришлось дать ему опий на час раньше. Он уснул, но улыбка так и осталась на его бледном лице.
Афина пошла к себе в спальню и переоделась на ночь, намереваясь уснуть или вздремнуть на койке рядом с кроватью брата. Вероятно, утром можно будет оставить там кого-то из горничных, но пока она не станет этого делать. Она должна сама проследить, чтобы брат принял лекарство, и убедиться, что он крепко спит, что у него нет жара.
Она надела ночную рубашку и толстый фланелевый халат, полагая, что теперь прикрыта лучше, чем когда на ней было платье. Она велела поджидавшей ее горничной распустить ей волосы и заплести вьющиеся пряди в длинную косу, которую перекинула через плечо, потом взяла книгу, чтобы читать ее ночью при свече у кровати брата. Даже если Трой и проснется ночью, она лучше почитает ему что-нибудь из Шекспира, чем из энциклопедии о скачках.
Когда она вернулась в комнату Троя, там оказался лорд Марден, который протягивал Роме мясную косточку. Он выпрямился; теперь его обуви ничто не угрожало, и он внимательно посмотрел на Троя, пытаясь определить, нет ли у него жара или озноба.
– Он спит, – сказал Йен, когда Афина подошла к кровати.
– Да, пока его не мучает боль. Но рана на голове уже заживает, и, кажется, осложнениями в будущем она не грозит, слава Богу.
– А жар? Врач предупредил, что жар – это худшее, что может быть после того, как кровотечение прекратится. Как вы думаете, жар вернется?
– Надеюсь, что нет. Тогда мы сможем вернуться домой. Трой с таким же успехом может спать в доме дяди, как и здесь, где мы причиняем такие неудобства.
– Уверяю вас, моя прислуга выдержит любые неудобства, которые может причинить выздоровление вашего брата.
– Но ведь это мое присутствие вызвало такой переполох, не так ли?
Йен посмотрел на нее, заметил девичью косу, выцветший фланелевый халат, мелкие цветочки, вышитые на изящных шлепанцах. Да, это верно, она вызвала переполох. Это больше походило на водоворот, чем на поток, который вызывает рябь на поверхности его мирного существования. Он тонет, а она даже не замечает, что он хватает ртом воздух.
Пусть и дальше остается в своем невинном неведении, решил Йен. Пока что нет надобности мучиться им обоим. Будущее и без того представляется достаточно мрачным.
Он вгляделся в лицо мисс Ренслоу, надеясь увидеть сверкающую бирюзу в ее глазах, что означало бы, что она по-прежнему считает его другом?: Но вместо этого он увидел припухшие глаза, бесцветные щеки и следы слез.
– Вы опять плакали? – спросил он, готовый немедленно покинуть комнату, вспомнив, как прижимал ее, незамужнюю женщину брачного возраста, к груди, когда она плакала. Но ведь нельзя же повесить человека дважды – да?
На этот раз она не бросилась к нему в объятия, и он порадовался этому. Однако руки у него опустились, и они казались бесполезными, безвольными.
– О нет, я никогда не плачу.
– В жизни не слыхал подобного вранья, – сказал Йен. – И, видит Юпитер, я в состоянии распознать ложь.
Она улыбнулась, и он понял, что эта глупышка просто смеялась так, что из глаз у нее потекли слезы. Конечно, они с Карсуэллом сами славно поболтали насчет принцессы Хедвиги, но им удалось ограничиться несколькими веселыми взрывами смеха и хлопаньем себя по коленкам, как и подобает таким разумным, рассудительным людям, каковыми они являются.
– Что заставило вас выдумать такую сказку? – спросила она, вытирая уголки глаз носовым платочком.
Разумеется, Йен сделал это ради нее, но не стал ей об этом говорить. Он все еще надеялся, что они сумеют выбраться из этой путаницы невредимыми.
– Я не мог допустить, – сказал Йен, – чтобы этот накрахмаленный, зашнурованный слизняк восторжествовал. Он настолько уверен в своей правоте и непогрешимости, словно сам Всемогущий шептал ему в уши.
– Хотите сказать, что он просто болван?
– Совершенно верно.
– И вы вволю потешились над ним, совсем как мальчишки, которые дразнят друг друга на школьном дворе.
– Нет, как разумные, рассудительные люди. – Йен расслабил узел галстука. – Он искажает правду, так почему же не скормить ему порцию лжи, чтобы ему было что пережевывать? И потом, то, что я рассказал Уиггзу, было не совсем выдумкой. Я действительно знал нескольких наследных принцесс Хафкеспринкл.
Афине хотелось спросить, насколько хорошо он их знал, но, будучи леди, она не могла себе этого позволить. Йен продолжал:
– Слава Богу, сейчас никого из них нет в Лондоне, но держу пари, что принцесса Хельга подтвердила бы мои слова.
Вот и ответ на вопрос Афины. По крайней мере, одна австрийская принцесса знала его очень хорошо. Уигги, возможно, и извращает правду, но он, скорее всего, прав в том, что касается любовниц лорда Мардена. Афина вздохнула.
Йен принял вздох за зевок.
– Почему бы вам не отправиться спать? Эти дни были очень трудными, и если вы свалитесь, вашему брату от этого не будет лучше. Я посижу рядом с ним, если вам кажется, что это необходимо, и обещаю позвать вас, если в его состоянии появятся какие-то перемены.
– Нет, мне совсем не хочется спать, поверьте. Я посижу подле Троя. После опия он просыпается в растерянности, и нужно, чтобы рядом с ним было знакомое лицо.
Ее лицо, несмотря на покрасневший носик, просто очаровательно, подумал Йен. Он представил себе, каково это – проснуться и увидеть рядом с собой эти прелестные улыбающиеся губы, изящные брови, белокурые завитки волос, которые постоянно выбиваются из-под лент или шпилек и касаются ее щек. Мужчина может проснуться и увидеть нечто худшее, гораздо худшее.
Йен любил спать один. Ни разу не провел ночь ни с одной из любовниц, хотя не однажды, проснувшись, видел какую-то незнакомую женщину, спавшую рядом с ним с открытым ртом или похрапывающую. Поэтому Йен считал, что Трой совершенно прав.
Йену не следовало ни при каких обстоятельствах думать о том, как он проснется рядом с мисс Ренслоу, и, уж разумеется, не думать одновременно о своих предыдущих любовницах. Почему же он это делает? Надетый на ней халат соблазнителен, как вчерашняя каша. На мгновение он представил себе, что скрыто под толстыми фланелевыми складками. Вот почему у него появляются подобные мысли относительно мисс Ренслоу – у него очень хорошая память, богатое воображение, не говоря уж о склонности к жарким порывам.
К счастью, чувства чести и самосохранения не дремали в его душе. Он понимал, что не может провести еще одну ночь в этой комнате наедине с ней. Ему не следует оставаться здесь безотносительно к тому, какую ложь он состряпал, поэтому Йен не предложил Афине составить ей компанию во время ее бодрствования. Пожалуй, ему лучше отправиться в гостиницу. Комнаты Карсуэлла в Олбани слишком тесны, а маленький домик в Кенсингтоне будет занят его последней любовницей и ее новым покровителем, пока они не приобретут собственный особнячок. Граф вздохнул.
– Вы, вероятно, устали, милорд.
– Нет, выдумывать сказки для пуритан не так уж трудно.
Она улыбнулась и сказала:
– Думаете, мы попадем в ад за все эти обманы?
– Вы слишком невинны, чтобы попасть в ад. Если же небо решит, что это непростительно, я окажусь там задолго до вас и с радостью вас встречу.
– Вы не намного старше меня.
Не намного. На одиннадцать лет. Такая же разница в возрасте, как у его родителей. Он снова вздохнул и сказал:
– Да, но я намного порочнее.
Уиггз явился на другой день к завтраку. Лорда Мардена дома не было. Не было дома и леди Трокмортон-Джонс. Афину не волновало, что придется принять Уиггза без компаньонки и без защиты. За полтора года, с тех пор как он стал наставником ее брата, Афине не раз приходилось общаться с ним наедине. Ее второго брата мало заботила репутация Афины. Он также не думал о том, что ей следует проводить сезоны в Лондоне и заводить знакомства с молодыми джентльменами.
Даже придирчивая невестка Афины не видела ничего дурного в том, что Афина и преподобный проводят время одни, если не считать слуг, которые приносят горячий шоколад и блюдо с поджаренным хлебом в малую столовую, – то, что Афина просила подать на завтрак. Конечно, Вероника не запрещала Афине беседовать с наставником наедине. Если бы в результате они поженились, Вероника избавилась бы от своей надоедливой родственницы без всяких усилий со своей стороны. При этом она не утратила бы своего более высокого положения по сравнению с женой простого священника, не имеющего прихода, а это для леди Ренсдейл значило очень много.
Подобные условности не беспокоили Афину, беспокоила лишь придирчивость Уиггза. Он, как и накануне, находился в дурном расположении духа. Афина это заметила, как только преподобный вошел в гостиную. У самой Афины настроение тоже было не безоблачное.
Она плохо спала, и виноваты в этом были не Трой и не тонкий матрас на ее раскладной кровати. Ей не давала уснуть тревога о будущем. Если ее заклеймят, кто захочет на ней жениться? Если будут считать падшей женщиной, кто возьмет ее на службу? А если даже возьмут, кто будет присматривать за Троем? Разум подсказывал ей, что Уиггз – лучшее, что ей остается.
Афина была в смятении. Встав, чтобы поздороваться с нежелательным посетителем, она принялась мерить шагами комнату, вместо того чтобы сесть за стол.
Мистер Уиггз хмуро посмотрел на нее, затем столь же хмуро на более чем скромную еду, стоявшую на буфете. Несколько раз хмыкнул, чтобы привлечь к себе внимание девушки, и наконец сказал:
– Сядьте, мисс Ренслоу, иначе я не смогу сесть. Кто-то должен помнить о хороших манерах.
– Прошу прощения, сэр. Мне не терпится пойти к брату.
Афина села и налила сердитому проповеднику шоколад.
Ей не хотелось злоупотреблять щедростью графа и просить слуг принести завтрак поплотнее, ведь она сама в этом доме на положении гостьи. Афина пододвинула к Уиггзу блюдо с поджаренным хлебом, а сама есть не стала. Аппетит пропал. Уиггз протянул руку к джему, но вспомнил о своем статусе – хотя и с опозданием.
– Ах да, ваш брат. Как себя чувствует сегодня молодой человек?
– Не так хорошо, как вчера, хотя жара у него нет, но он какой-то сонный. Это может быть результатом…
– Врачам виднее. А вот ваше положение вызывает более серьезную тревогу. Я надеялся, что мальчик будет сегодня достаточно хорошо себя чувствовать, чтобы его можно было перевезти, но вам придется уехать без него.
– Уехать?
– Вам нельзя оставаться здесь. Боюсь, что вынужден настоять на этом.
– Но почему? Вы же видели леди Трокмортон-Джонс, или ее высочество, хотя мне не следует повторять ее титул.
– Никакого титула у нее нет. Никто не знает о существовании такой принцессы.
– Конечно, не знает. Вы же слышали, что сказал лорд Марден. Она здесь инкогнито, с секретной миссией от ее брата.
– Хм… Я справился в австрийском консульстве. Никакой принцессы Хедвиги не существует.
– Вы справились в консульстве? Но ведь нам не велели говорить о том, что она находится в Лондоне! Вы подумали о том, как отразится ваше любопытство на дипломатических отношениях между нашими странами? Ведь если нельзя будет заключить союз, кто знает, чем закончится военная кампания против Франции? Англия может проиграть войну без поддержки армий Зифтцвейга, и все потому, что вы решили быть моей сторожевой собакой. Кстати, без моего разрешения.
– Ишь ты, ишь ты! У меня есть разрешение вашего брата.
– Я не стану спорить с вами относительно того, имеет ли мой брат власть надо мной. Пока вполне достаточно и того, что вы подвели лорда Мардена, который так добр к Трою и ко мне. Вы поклялись, что не станете разглашать то, что вам сообщила леди Трокмортон-Джонс.
– А вы клялись, что ваш дядя болен. Полагаю, ваше высокое мнение о его сиятельстве изменится, когда вы узнаете, что мне удалось выяснить.
– Лорд Марден доказал, что он истинный джентльмен. Ничто не заставит меня уважать его меньше, тем более непристойные сплетни.
Уиггз выпрямился.
– Я не занимаюсь праздной болтовней. Я видел это собственными глазами, точнее, я слышал собственными ушами.
– Что бы вы ни видели и ни слышали, меня это не касается. Я гость графа, а не его надзиратель.
– В этом-то все и дело. Вы его гость, и вас пометят такой же красной меткой.
Афина поднялась.
– Хватит, мне надоело вас слушать.
Уиггз тоже встал, с сожалением посмотрев на последний кусок поджаренного хлеба.
– Вы, возможно, слишком невинны, чтобы рассмотреть истинную природу мужчины, скрытую за его изысканным обаянием, и слишком доверчивы по отношению к его гостеприимству, но меня не проведешь. Неистовый Марден – неподходящее общество для любой леди. И я это докажу. Он провел ночь в гостинице.
– Да, чтобы защитить ту самую мою репутацию, о которой вы так печетесь. Как видите, он пренебрег собственными удобствами, чтобы удовлетворить вашу…
– Он был с женщиной.
Сердце у Афины едва не разорвалось отболи, но она вида не подала и опустилась на стул.
– Это меня не касается и вас тоже. А вы поступаете подло, выслеживая графа, точно крадущийся вор.
– Я не выслеживал его. Он выбрал мою гостиницу для своего непристойного свидания.
– Вздор, это простое совпадение. Знай его сиятельство, что вы живете в гостинице Маккиннона, он наверняка поселился бы в другой. А эту выбрал потому, что там его меньше знают, не желая привлекать к себе внимания.
– Вы говорите так, продолжая придерживаться самого высокого мнения об этом развратнике вопреки неоспоримым доказательствам. Я находился в соседней отдельной гостиной и все слышал.
– Вы подслушивали мужчину и его… подругу? – Афине подслушивание Уиггза показалось более отвратительным, чем распутство графа. Она не считала, что Марден должен жить как монах, но не ожидала, что будущий викарий способен подслушивать.
– Я ничего не мог поделать. Они находились в соседней комнате, окна были открыты, видите ли.
– Я не вижу ничего, кроме того, что джентльмена порочат из-за его разговора с женщиной, а другой джентльмен – тот, кому следовало бы во всем разбираться, – торопится первым бросить в него камень. Вы ничего не видели, и вам не следовало бы ничего слышать.
– Я бы не сказал, что это "ничего", узнав голос женщины, хотя она и пыталась изменить его, разговаривая басом. Этот голос звучал весьма призывно.
– Призывно?
Уиггз побагровел.
– Это было свидание. Говорить о подробностях неделикатно в присутствии леди.
– Вы и так достаточно сказали.
– Я сказал далеко не все. Ваш граф-праведник развлекался в этой отдельной гостиной с леди Трокмортон-Джонс, клянусь Юпитером.
– Его сиятельство ужинал с… леди Трокмортон-Джонс? – переспросила Афина.
– Да, и у этой женщины не было никакого немецкого акцента. Ваша так называемая компаньонка просто-напросто любовница Мардена, мисс Ренслоу. Вы должны уехать отсюда сегодня же утром, прежде чем они вылетят из своего любовного гнездышка.