Ахилл быстро оделся, а Элеонора наблюдала за ним с покрывала, такая растрепанная после их любви. Жар их страсти горел на ее коже и в ее крови. Элеонора обмоталась халатом, но скорее чтобы прикрыться, чем для того, чтобы согреться. Все еще с неподвязанными волосами и обнаженными плечами, она оставалась там, где лежала, не желая двигаться, словно покинуть это место означало разрушение прозрачного волшебства, которое так умело создал Ахилл.
И вот перед нею стоял полностью одетый Ахилл, граф Д'Ажене, пришедший к ней в самый последний раз. Ахилл присел перед Элеонорой на корточки.
– Светает быстро, и я должен покинуть тебя. – Тыльной стороной ладони он провел по ее румяной щеке. – До свидания, мадам графиня.
– До свидания, месье граф, – прошептала Элеонора, и Ахилл направился к двери между спальней и гостиной.
Он приостановился у туалетного столика, где в беспорядке находились разные предметы, его правая рука сжалась в кулак.
– Так странно, что я не хочу уходить. Это тянет меня, как тоска по родине, которой нет. Возможно, подарок на память облегчит нежелание расставаться. – Он взял со столика свиток пергамента, чтобы отвязать ленту; свиток зацепился за барсучью кисточку, прежде чем упасть вновь свернутым.
– Нет! – закричала Элеонора, тяжелые удары сердца перехватывали дыхание. – Нет, ты не должен… – Ее слова затихли, и она прижала ко рту дрожащую руку.
Ахилл поднял ленту к лицу и закрыл глаза, чтобы вдохнуть запах Элеоноры, оставшийся в шелке, но ее крик заставил его нахмуриться и повернуться.
– Элеонора. Это всего лишь маленький… – Он замолчал, глядя на свиток пергамента, все еще находившийся у него в руке. – Ты думаешь, что я хочу взять его?
Ахилл долго смотрел на Элеонору. "Не смотри! – хотелось завопить ей. – Не смотри на пергамент". Она знала, что должна выглядеть беспечной, но владеть своими неслушавшимися мускулами в этот момент для нее означало то же самое, что попытаться управлять луной.
– Я… я… Возьми ленту, – сказала Элеонора. Как не выдать на лице свой страх, когда он, казалось, накрыл ее, словно толстый слой косметики? – Ты должен поспешить, Ахилл. Почти рассвело. Я не хотела сказать… Извини. Последствия моего ночного кошмар…
– Почему ты так забеспокоилась, Элеонора? – спросил Ахилл. – Почему ты так забеспокоилась?
– Нет, ничего. Пожалуйста, возьми ленту и иди, – ответила Элеонора. Прижимая к себе наброшенный халат, она неуверенно встала.
Почти бездумно Ахилл запихнул шелковую ленту в карман и начал разворачивать пергамент.
– Ахилл, нет! – закричала Элеонора. Она подбежала к нему, протянула руки к пергаменту, но Ахилл отвернулся и не дал схватить свиток.
Дюйм за дюймом Ахилл открывал лицо на пергаменте во всей его прекрасной и величественной жестокости. Он стоял, глядя на портрет, на темные глаза, длинные волосы, подбородок и скулы, так похожие на его собственные. Ахилл побледнел.
Элеонора хотела дотронуться до него, перекинуть мост через бездну, которая теперь лежала между ними.
– Ахилл… – чуть слышно произнесла Элеонора. – Это… это всего лишь рисунок. Он старый. Он ничего не значит.
Ахилл медленно повернул голову к ней, его глаза были черны и безумны.
– Таким ты видишь меня? А, Элеонора? Безжалостным, жестоким… – Его взгляд вернулся к рисунку. – Ночами… я провел так много длинных беззвездных ночей, глядя в собственную испорченную душу, но я никогда не видел такого зла, которое ты изобразила. Неудивительно, что ты называешь меня дьяволом. Как ты, должно быть, ненавидишь меня.
Элеонора закачалась на краю пропасти. Ахилл не понял, что он держал в руках. Это могло спасти ее. "Оставь все как есть", – закричал внутренний голос.
– Я не ненавижу тебя. – И тут Элеонора с умопомрачительной ясностью поняла, как сильно она любит Ахилла.
Ахилл протянул ей рисунок.
– Это противоречит твоим словам.
– Нет, – прошептала Элеонора, отворачиваясь от лица, заполнявшего ее сны с детства. – Совсем нет.
Она вздохнула – и отошла от края пропасти.
– Это не твой портрет.
Ахилл показал на рисунок и махнул им.
– Я не слепой. – В его глазах Элеонора увидела злость, вытеснявшую потрясение. Она лишь покачала головой в ответ.
– Элеонора, я не слепой, – бросил Ахилл. Он подошел к зеркалу в подвижной раме, прислонил сбоку от него рисунок так, чтобы одновременно видеть и его, и свое лицо. – Если это не я, тогда кто?.. – Его глаза сузились, блуждающий взгляд будто искал несхожесть.
К своему удивлению, Элеонора увидела пугающую похожесть обоих лиц и их различие. Оба лица почти слились в ее разуме, но сейчас, когда они находились рядом, на портрете был изображен явно не Ахилл. Она задержалась на этой мысли, страстно желая найти отличия.
– Ахилл, уходи, прямо сейчас. Поворачивайся и иди. Не задавай больше вопросов.
Их взгляды встретились в зеркале. В его глазах не было мягкости, а только лед жестокой зимы.
– Кто, мадам?
Элеонора едва дышала. Она хотела отрицательно качнуть головой, но раздумала, словно забыла, как это делается. Не так ли себя чувствует дуэлянт, когда видит клинок, пронзающий его сердце?
Хрипло, как на исповеди раскаяния за моральный грех, Элеонора произнесла:
– Я знаю только то, что мне рассказывали. Он умер до того, как я родилась. Я не знаю его настоящего имени, но его называли Эль-Мюзир.
Ахилл неотрывно смотрел на Элеонору. Она видела зайцев, которые в большинстве случаев смотрели точно так же, как раз перед тем, как волчьи челюсти смыкались на их шее. Элеонора закрыла глаза, чтобы отогнать наваждение.
– Он был турок. Одно время султан Темешвара. – Перед глазами Элеоноры, как серия движущихся картин, стало разворачиваться это повествование, как оно тысячу раз звучало в устах ее матери. Но она не была обязана рассказывать все. Элеонора открыла глаза.
– Он приезжал на Запад, – продолжала она, сердце ее трепетало, как крылья попавшей в силки птицы. – Во Францию.
Лицо Ахилла становилось отчужденным и жестким. На мгновение оба лица стали абсолютно похожими.
– И что еще случилось с этим человеком, этим турком, этим султаном Темешвара? – Контролируемое дыхание было ровным. – Тщательно выбирайте слова, когда будете продолжать, мадам графиня. Люди умирали, потому что не выбирали слов. Многие люди, мадам, многие люди.
Элеонора хотела спрятаться от Ахилла, от бури его нарастающей ярости. Она почувствовала себя помятой и потрепанной, словно провела много часов на сильном ветру, но выпрямилась и посмотрела на него.
– Эль-Мюзир… был твоим отцом.
Элеонору накрыло холодное молчание. Ахилл стоял перед зеркалом словно скованный льдом. Он ничего не говорил, только желваки двигались на его лице.
– Ахилл? – прошептала Элеонора.
Он посмотрел на нее глазами, которые казались вратами в преисподнюю, потом снова вернулся к рисунку. Напряженным движением Ахилл начал скручивать пергамент, потом солдатским шагом подошел к туалетному столику; стук его каблуков глухо отдавался в комнате.
Он положил пергамент точно на то место, где тот лежал.
– Как долго? – просил он невыразительно натянутым голосом. – Как долго ты верила в эту ложь? – Его рука сжалась в кулак и с размаху смела все со столика. Скляночки и бутылочки разлетелись вдребезги, ударившись о стену, духи, лосьоны и косметика размазались и потекли, словно кровь из открытой раны.
Ахилл резко повернулся к Элеоноре.
– Как долго?
– Я узнала об Эль-Мюзире в детстве. Он… посещал мою семью до отъезда во Францию, – ответила Элеонора. Она плотнее закуталась в халат и поежилась. – Мы не знали о тебе, пока мои братья не увидели тебя в битве у Филипсбурга.
– Вот как? – спросил Ахилл, схватил столик и швырнул его в стену. Позолоченные ножки треснули и раскололись в щепки. Элеонора вздрогнула, стараясь не показывать своего испуга. – Вот как? Сначала ты спишь со мной, а потом называешь ублюдком, потому что я похож на человека, которого когда-то знала твоя семья?
Он приблизился к ней.
– Ахилл, нет… – Элеонора отступила назад, но наткнулась на кровать и упала. Он не дал ей ни единого шанса убежать, потому что навалился на нее, прижимая к кровати.
Руки Ахилла обвили шею Элеоноры, его большой палец стал тереть нежную кожу под подбородком, тереть, не переставая. Она хотела что-то сказать, но ужас сдавил ее горло. Элеонора вцепилась в плотно сжатые пальцы Ахилла, пытаясь сбросить его с себя, ее движения были издевкой над их недавней любовью, и он быстро пресек ее попытки.
– Я снова повторяю, мадам, выбирайте слова, когда будете говорить. Теперь скажите мне еще раз, как мое сходство с этим турком делает меня его незаконнорожденным сыном?
– Не просто сходство, – выдохнула Элеонора. – Мы проверяли. Отец… – Она замолчала, внезапная волна горя растворила ее страх. – Отец уехал… – Элеонора попыталась освободиться от рук Ахилла на своей шее. – Ахилл! Я не могу… – Его хватка слегка ослабла. Она кивнула в знак благодарности и сделала глубокий вдох.
– После Филипсбурга мои братья вернулись домой. Они узнали твое имя, но ничего больше. Тем более, это произошло в середине зимы. Отец уехал следующей весной. Он ездил во Францию, в поместье Д'Ажене. – Элеонора зажмурила глаза, чтобы отгородиться от ярости, источаемой каждой клеточкой Ахилла.
– Отец написал нам, маме, что Эль-Мюзир действительно приезжал сюда. Он представлялся астрологом… и посещал Д'Ажене, в замок его приглашала жена шевалье.
Ахилл отпустил Элеонору и встал с кровати.
– Жена шевалье, – подражая голосу Элеоноры, горько повторил он. – Она… – Ахилл оперся коленом на кровать, прежде чем у Элеоноры появилась возможность подняться. Сильные пальцы нырнули Элеоноре в волосы, не давая ей двигаться. – Но ваша история, мадам, имеет слабые места. Никто из астрологов под именем Эль-Мюзир не бывал у Д'Ажене. В закрытом крыле замка находилась лаборатория. Когда мне было двенадцать, я забирался туда, играл там и прочел все старые книги. Я бы запомнил имя Эль-Мюзир. Такое имя мальчик запомнил бы, разве не так? – Ахилл держал Элеонору за волосы, большой палец руки двигался по ее шее. – Разве не так?
– Во Франции он не пользовался именем Эль-Мюзир. Он называл себя Онцелусом.
Руки Ахилла замерли. Внезапное удивление и приступ боли мелькнули в его глазах, но он не двинулся с места. У Элеоноры возникло ощущение, что ее держит мраморная статуя.
Ахилл сглотнул.
– Это имя, – хрипло выговорил он, – мальчик тоже запомнил бы.
Он снова посмотрел на Элеонору, скрывая внутреннюю боль.
– Но это всего лишь имя из старой бухгалтерской книги. Я не поверю тому, что ты говоришь. Потому что мальчик тоже помнит своего отца – и этот человек не был турком!
Ахилл погладил Элеонору по щеке, но в его прикосновении не было нежности. По Элеоноре пробежал страх, холодный и обжигающий.
– Умная мадьярка, – вкрадчиво проговорил он. – Я поражен. Такая тщательно обдуманная игра, в которую ты играешь, вобравшая в себя все услышанное, как птичка собирает прутики и веточки для своего гнезда, – и битву, где я сражался, и имя из старой бухгалтерской книги, и даже то, что ты назвала моего отца – моего отца – "шевалье", а не граф, поскольку этот титул был пожалован мне после той известной битвы у Филипсбурга. Но зачем? Из-за того что долгие венгерские зимы были заполнены невыразимой скукой? Или я заколол одного из твоих драгоценных братьев? – Ахилл взял Элеонору за руки, переплетя свои пальцы с ее, и распластал их в стороны.
– Прекрати, – взмолилась Элеонора. – Пожалуйста.
Ахилл наклонился ниже. Высунул язык и провел им по ее губам. Элеонора отвернулась, но он продолжал ласкать чувствительную кожицу за ухом.
– Это твоя игра? Искусная венгерская месть за нанесенный позор. А как решить проблему, если моя мать никогда не была в Турции? Сказать, что неверный пришел к ней! Отлично, мадьярка!
Он поцеловал Элеонору в шею долгим медленным поцелуем.
– Но ты еще не выиграла эту игру, так ведь, моя умница, умница-графиня?
– Прекрати это, Ахилл! Посмотри на меня. Посмотри, какая я умная, – бросила она ему. – Я подчиняюсь. – Она всхлипнула. Элеонора ненавидела слабость. Она несколько раз глубоко и тяжело вздохнула, чтобы подавить дрожащий страх внутри себя, который нарушал ее душевное равновесие. – Ты выиграл, выиграл – ты это мне хочешь сказать? Сожги чертов портрет! И покончим с этим.
Ахилл хмыкнул.
– Итак. Ты ухватилась за последнюю карту. Я дважды рисковал вчера вечером и оба раза выиграл. И я снова выиграю. Признай свою ложь. Признай.
– Это не ложь, – ответила Элеонора. Ахилл крепче стиснул ее руки.
– Признай ее!
– Не ложь, Ахилл. Я не могу изменить прошлого! Если бы могла, я бы стерла раз и навсегда мой приезд во Францию. Но это не ложь.
Ахилл внезапно отпустил ее.
– Чертова женщина. Не было никакого турка! Этот портрет можно было легко нарисовать по описанию моей внешности, данному твоими братьями.
– Моя мать нарисовала его, когда мне было пять.
– Ложь.
Элеонора оттолкнулась от кровати, встала и нагнулась к валявшемуся пергаменту.
– Вот, возьми и сожги его. Сожги!
Ахилл посмотрел на Элеонору, охваченный яростью, словно бурная ночь ветром. Боль его душевной раны замерла в напряжении. Теперь перед Элеонорой стоял дуэлянт, дуэлянт, который убивал.
– Ахилл, солнце уже встало. Сожги рисунок и иди. – Ахилл не двигался. – Черт тебя подери! – закричала Элеонора и подошла к камину. Она хотела бросить пергамент в огонь сама. – Помни, твое спасение – на поле брани! Можешь меня возненавидеть, но ты должен идти.
Рука Ахилла сомкнулась на запястье Элеоноры.
– Какая нужда ублюдку в спасении? – спросил он, выдергивая свиток из ее руки. – У меня тоже осталась одна карта.
– Что ты хочешь сказать?
– Есть один человек, который может доказать эту подлую клевету, – ответил Ахилл, таща Элеонору к двери для слуг.
– Это не кле…
Ахилл открыл дверь и проревел в нее, зовя служанку Элеоноры.
– Что ты делаешь? Прекрати!
– Мужество иссякло, мадьярка? Ты не хочешь разыгрывать эту партию?
– Ахилл, не делай этого.
Служанка вбежала в комнату, торопливо оправляя на себе одежду, и резко остановилась, ее глаза расширились при виде Ахилла. Она посмотрела На Элеонору.
– Одень свою хозяйку для поездки, – приказал Ахилл.
– Нет! – возразила Элеонора.
– Потом упакуй ее вещи, – продолжил он, будто Элеонора ничего не говорила. – Быстро.
Служанка попятилась, часто и испуганно кивая головой.
– Д-да, месье. Сейчас, месье. – Пяткой она наступила на разбитую ножку столика и посмотрела на пол. Элеонора заметила, как побледнело лицо девушки, когда ее взгляд наткнулся на разломанный столик, потом на разгром в комнате.
– Не слушай его, Мартина. Месье Д'Ажене всего лишь раздражен. Это у него скоро пройдет.
Ахилл подтащил Элеонору к креслу и толкнул в него.
– Что закончится, мадам, так это игра, – сказал он, но это было сказано только для Элеоноры. – В течение двух дней. Когда ты предстанешь перед женщиной, так искусно вовлеченной в эту ложь, – перед моей матерью.
Глава 15
Ахилл через плечо посмотрел на служанку:
– Сейчас, милочка.
Девушка отпрыгнула.
– Да, месье, – пропищала она и поспешила к шкафу. Она схватила две охапки атласа и бархата и повернулась, чтобы бросить их на кровать. На полпути служанка остановилась и шумно вздохнула, переводя взгляд с неприкрытого матраса на покрывало перед камином и беспорядочно сваленные подушки.
Девушка начала дрожать. Она крепко прижала к себе платья и спросила:
– М-мадам, с вами все в порядке? – Ужас заставил мускулы ее лица непроизвольно дергаться. Она закрыла глаза, и из них потекли слезы. – Пожалуйста, ответьте, что он не причинил вам вреда. П-прошу вас, мадам. Вы были так добры ко мне. – Она перевела мокрые от слез глаза на Ахилла, потом посмотрела на Элеонору.
– Святой Стефан, – тихо сказала Элеонора Ахиллу. – Она думает, что ты изнасиловал меня. Разреши, я подойду к ней.
– Сначала пообещай.
– Пообещать?
– Что досмотришь эту игру до конца.
– До конца. Поездка к твоей матери – это еще не конец. Сожги портрет. Это твой конец. Твоя мать все будет отрицать. Какая женщина не стала бы?
– Можно понять и без слов, – многозначительно ответил Ахилл, глядя на смятое покрывало. – Твое обещание.
– А если я его не дам? – спросила Элеонора, потом покачала головой. – Не отвечай. Я не сомневаюсь, что ты потащишь меня через весь замок к своей карете. – Она кивнула. – Обещаю.
– Хорошо. – Ахилл отпустил ее запястье. – Позже мы обсудим, как ты заплатишь, когда проиграешь. И не вздумай бежать. Не только венгры могут хорошо охотиться. – Он поклонился, повернулся и отошел, крепко сжимая в руке пергамент.
Стук дверной задвижки за ним прозвучал, как скрежет засова тюремной камеры.
– М-мадам?
Элеонора встала и подошла обнять дрожащую девушку.
– Все хорошо, Мартина. Тс-с-с. Все хорошо. Месье Д'Ажене не причинил мне вреда. По крайней мере, не тем образом, как ты думаешь. – Она вытерла служанке слезы. – Правда.
– Прошу прощения, мадам, – сказала Мартина, хлюпая носом. – Я, наверное, поставила вас в ужасно неловкое положение.
– Ты была очень смелой, что могла сказать это перед ним.
Служанка расправила плечи и подняла подбородок.
– Если бы месье Д'Ажене приказал меня высечь, я бы стерпела.
– Ну, я не думаю, что он накажет тебя. У него… разное в голове. И требуется много мужества, чтобы противостоять этому. Надеюсь, что и я смогу быть такой же смелой.
Глаза служанки снова широко раскрылись.
– Вы действительно поедете с ним?
– Я должна. Я обещала.
– Но вы…
– Погублю свою карьеру? Ну я думаю, что это будет означать всего лишь отсутствие приглашений поиграть в карты с эрцгерцогиней Австрийской. – Глаза Элеоноры прошлись по смятому покрывалу, ее разум и тело вспомнили экстаз, который подарил ей Ахилл. Она проглотила застрявший в ее горле комок, словно камень с острыми краями. – Такова цена игр с дьяволом.
Ахилл большими шагами шел по коридорам замка Дюпейре, а в его венах, будто боевые барабаны, призывающие к сражению, стучала холодная черная ярость. В дверях возник лакей.
– Приготовьте мою карету и лошадей, – приказал Ахилл, проходя мимо. Напуганный лакей отпрянул и побежал по коридору. – И еще одну для багажа, – добавил Ахилл. – Мадам Баттяни едет со мной.
Лакей замер и уставился на него, открыв рот. Ахилл не замедлил шага.
– Сейчас же, – бросил он, повышая голос, словно отдавал приказ, перекрывающий шум битвы.
– Да, месье! – крикнул слуга и умчался прочь.
Красочные воспоминания об отце со смехом и улыбками кружились в мыслях Ахилла. Потом они покрылись пятнами и унеслись так далеко, как мужчина, которым он стал, отстоит от мальчика, которым он был когда-то.