Все дружно повернули головы. В дверях стоял Хайден. Он вежливо поклонился. Лотти просто не могла отвести глаз от своего мужа. Аккуратно причесанный, тщательно выбритый, в крахмальной рубашке и отутюженном фраке, он был сегодня просто дьявольски красив. Даже Аллегра и та слегка порозовела от удовольствия, хотя внешне никак не прореагировала на приход отца.
Хайден сел на стул рядом с Лотти, обдав ее теплом и знакомым запахом мыла. Лотти не вытерпела и шепнула, наклонившись к уху Хайдена:
– Ты выглядишь так, словно явился на публичную казнь.
– Так и есть, – так же шепотом ответил Хайден. – На свою собственную.
Поскольку все теперь были в сборе, концерт начался без промедления, и спустя минуту Лотти и Гарриет уже запели дуэтом. Сказать по правде, пела одна только Лотти, а Гарриет лишь хрипло каркала в припеве таким басом, что ей лучше было бы петь не от лица жаворонка, а от лица… ну, хотя бы жабы. – Ква! Ква! – так выходило у нее, и жаворонок был тут совсем ни при чем.
И все же, когда в воздухе растаяла последняя нота, Нед сорвался с места и принялся бешено аплодировать, громко восклицая:
– Браво! Бис! Браво!
Лотти поклонилась и отвела к дивану сияющую Гарриет.
Дальше в программе было соло мисс Тервиллиджер, но оно не вызвало у зрителей никаких эмоций, если не считать одобрительного кивка Лотти. А затем настал черед Аллегры. Она одернула платьице и уселась за рояль. Пальцы ее заметно дрожали.
Впрочем, стоило им коснуться клавиш, и они перестали дрожать, расправились, а затем легко понеслись, наполняя комнату чарующими звуками.
Как только прозвучала первая нота, Лотти украдкой взглянула на Хайдена. Правда ли его глаза начали наполняться ужасом или это ей только показалось? Готовясь к вечеру, Лотти намеренно поставила стулья так, чтобы они с Хайденом оказались спиной к портрету, но сейчас ей казалось, что она чувствует затылком пристальный, сверлящий взгляд Жюстины.
Аллегра дошла до кульминации, и Хайден, вдруг не выдержав, вскочил на ноги. Пальцы Аллегры дрогнули, застыли, и в воздухе повис незавершенный диссонирующий аккорд.
– Прошу простить меня, – хрипло сказал Хайден. – Мне очень жаль, но я… мне… я просто не могу…
Он умоляюще взглянул на Лотти и стремительно выбежал из комнаты.
Лотти сидела в своей спальне за письменным столом, но лист бумаги, лежавший перед ней, оставался чистым. Герои ее романа, которые казались совершенно понятными, воплощениями абсолютного добра или зла, вдруг оказались гораздо более сложными, неоднозначными. Они не были больше только белыми или черными, но стали какими-то размытыми серыми. Теперь Лотти понимала, что персонажи которые действовали в ее романе, были не более чем карикатурами на живых людей.
Как же быть? Пытаясь представить себе своего злодея, она не могла не вспомнить взгляд Хайдена, каким он был перед тем, как ее муж выбежал из музыкальной комнаты.
К себе Лотти вернулась только после того, как уложила Аллегру. Как ни упрашивали ее все, включая Неда, девочка после ухода отца наотрез отказалась продолжать свою игру. Лицо ее побледнело, и Лотти очень опасалась, что сегодня с Аллегрой может вновь случиться припадок. Однако она сумела справиться с собой, в очередной раз напомнив Лотти своим упорством Хайдена.
Задумавшись, Лотти и не заметила, как покрыла бумагу беспорядочными завитушками. Она скомкала лист, положила перед собой чистый, погрузила перо в чернила и стала писать, но спустя несколько минут подняла голову и прислушалась. Снизу, из музыкальной комнаты, до нее донеслись призрачные звуки рояля.
Лотти вздрогнула и опрокинула бутылочку. Чернила потекли прямо по написанным строчкам.
– Аллегра, – прошептала Лотти, зажмуривая глаза и вслушиваясь в нечеловеческую, разрывающую душу музыку. – О, Аллегра!
Хайден стоял и смотрел вниз, на волны, разбивавшиеся о камни у подножия скалы. Налетавшие порывы ветра то и дело толкали его в спину, словно подбивая прыгнуть в бездонную пустоту. По небу быстро бежали облака, изменчивые, как настроение Жюстины. Они то закрывали, то вновь обнажали бледный диск луны, а в отдалении темнел казавшийся мертвым и заброшенным уснувший до утра дом.
Хайден знал, что сегодня он не заснет. Стоит лишь открыть глаза, как он увидит перед собой причудливым образом слитые воедино лица Жюстины и Аллегры.
До того места, где стоял Хайден, долетели издалека первые звуки музыки. Это была она, волшебная и проклятая "Аппассионата", любимая соната Жюстины, которую сегодня вечером пыталась сыграть Аллегра. Когда Хайден повернулся к дому, звуки усилились, наполняясь грозной энергией и приближаясь, словно надвигающийся шторм.
Лотти выскочила в пустынный коридор, ведущий к музыкальной комнате, и звуки с новой силой ударили ей по нервам. Звуки налетали один за другим, словно волны, заставляя поражаться тому, сколько энергии, боли и страсти может быть заключено в душе маленькой пианистки, сидевшей сейчас за клавишами рояля. Дверь музыкальной комнаты была приоткрыта, и Лотти не пришлось вскрывать замок шпилькой, как в ту ночь, когда она обнаружила маскарад Аллегры с привидением.
Лотти проскользнула внутрь комнаты, бесшумно ступая по паркету. Сквозь окна пробивался призрачный лунный свет, тускло отражаясь от полированной, высоко поднятой крышки рояля, скрывавшей клавиши и того, кто сидел за ними.
Лотти потянула воздух, обнаружив, что он вновь наполнен запахом жасмина. Очевидно, Аллегра, как всегда, воспользовалась материнскими духами.
Огибая рояль, Лотти заговорила на ходу:
– Ты имеешь полное право сердиться на своего отца, Аллегра, однако это не значит, что…
Скамеечка перед роялем была пуста. Лотти перевела взгляд на клавиши и обнаружила, что они продолжают западать и подниматься – сами по себе!
Лотти не сумела даже вскрикнуть. Она протянула к клавишам дрожащий палец. Музыка резко оборвалась, а за своей спиной Лотти услышала:
– Так, значит, это ваша шутка, миледи. Я так и думал.
Лотти отпрянула назад и увидела в нескольких шагах от себя утопающее в тени лицо Хайдена.
17
В эту минуту Хайден вовсе не был похож на того джентльмена, который недавно сидел в этой самой комнате и слушал концерт. Теперь на нем не было ни фрака, ни жилета, а галстук хотя и остался, но распустился и съехал набок. Волосы Хайдена были спутаны, а глаза дико сверкали.
Лотти быстро отдернула руку от клавиш, и Хайден, увидев это, сказал:
– Поздно прикидываться невинной овечкой, ты так не считаешь? – Он подошел так близко, что теперь Лотти слышала исходящий от него опасный соленый запах моря. – Я только что заглядывал к Аллегре. Она крепко спит.
Лотти оглянулась на клавиши, умирая от любопытства смешанного с ужасом.
– Она… спит?
– Да. Так что сонату играла ты, больше некому. Конечно, ты не станешь с пеной у рта доказывать, это было привидение.
Лотти оглянулась на висящий над камином портрет и ей показалось, что на этот раз Жюстина смеется не над ней, а вместе с ней. Жюстина смотрела так, словно знала некий касавшийся только их двоих секрет и уверяла Лотти хранить его в дальнейшем. Возможно ли что они с Жюстиной из соперниц вдруг стали союзниками? И не Жюстина ли в таком случае свела здесь их вместе с Хайденом? Но если так, то зачем она это сделала, с какой целью?
Неожиданно приободрившись от этой мысли, Лотти повернулась к Хайдену.
– Я готова была поверить в привидение сегодня вечером, когда ты вылетел отсюда после того, как Аллегра начала играть, – заявила Лотти.
– Этим привидением была моя собственная глупость. Нужно было раньше сообразить, что я не должен и ногой ступать в эту проклятую комнату.
– И все-таки ты снова здесь, – сказала Лотти, делая шаг навстречу Хайдену.
Он бешено блеснул глазами и окинул Лотти взглядом всю, от растрепанных волос до босых ног.
– Только чтобы положить конец этой возмутительной, бессердечной шутке. Зачем ты это сделала, Лотти? Неужели тебе мало разочарования, которое испытала сегодня Аллегра? Тебе мало моих страданий?
– Я не хотела причинить тебе боль, – покачала готовой Лотти.
– Тогда за каким дьяволом ты заманила меня сюда среди ночи? – спросил Хайден, проводя рукой по волосам.
Лунный свет лег на лицо Хайдена, коснулся глаз, безнадежно и жадно смотревших на Лотти.
"Что я должна сделать, чтобы он всегда смотрел на меня только так?" – подумала Лотти.
И в следующую секунду поняла, что именно.
– Вот для чего, – прошептала она, обхватывая лицо Хайдена ладонями и протягивая губы к его. В поцелуй Лотти постаралась вложить всю свою нежность.
– Проклятие, – пробормотал Хайден, не отрывая губ. – Ты опять решила меня пожалеть?
– А разве ты в свое время не пожалел меня? – прошептала Лотти, проводя языком по могучей, пахнущей морем шее Хайдена. – Разве не из жалости женился на мне, когда я сама себя загнала в угол?
Он легко провел пальцами по ее волосам и поднял за подбородок голову Лотти так, чтобы невозможно было спрятаться от его горящего взгляда.
– Я женился на тебе потому, что мне невыносимо было думать о том, что ты можешь стать чьей-то любовницей. Что кто-то будет прикасаться к тебе, ласкать тебя так, как хотел бы это делать я сам.
– Покажи как, – прошептала Лотти, испытывая при этом внутреннюю дрожь.
Хайден осторожно проник языком между губ Лотти, подхватил ее на руки и понес, пока они не поравнялись с роялем. Здесь Хайден выбил локтем подпорку, и лакированная крышка инструмента с грохотом опустилась на место. После этого он посадил Лотти на рояль.
Чтобы сохранить равновесие, она положила свои маленькие руки на широкие плечи Хайдена и прерывисто дышала. Сейчас поблизости не было никого, кто мог бы им помешать, – ни слуг, ни Гарриет, ни Аллегры. Даже лицо Жюстины, и то скрылось в тени, оставив их в лунном свете совершенно одних. Хайден нежно обнял Лотти. Глубоко вдохнул запах ее горячей кожи. Коснулся кончиком языка мочки уха Лотти и ее колени сами собой раздвинулись. Хайден оказался между ее ног и, хрипло простонав, обхватил ладонями нежные бугорки ее грудей. Он провел пальцами по соскам, отчего внизу живота Лотти вспыхнуло невидимое пламя.
Ночная рубашка соскользнула с плеч Лотти, обнажая перед восхищенным взором Хайдена ее высокую полную грудь.
– О, Лотти, моя маленькая, сладкая Лотти, – прошептал Хайден, любуясь ее телом, посеребренным лунным светом. – Как давно я ждал этой минуты, с той самой первой нашей встречи.
И он склонил свою темноволосую голову к ее груди, припав губами сначала к одному ее соску, затем ко второму, лаская их языком, отчего они стали тугими и твердыми. Теперь ощущение сладкой тяжести-внизу живота сделалось для Лотти просто невыносимым.
Она хотела свести бедра, Хайден мешал ей, и Лотти оставалось лишь одно: обвить ногами талию Хайдена.
Хайден вздрогнул от этого проявления ее пока еще невинной страсти, слегка отклонился назад и окинул Лотти жадным, впитывающим все, даже самые мелкие подробности, взглядом. Она была ангелом – золотоволосым, невинным ангелом с обнаженной грудью, на которой еще не высохла влага, оставшаяся после поцелуев Хайдена.
– Лотти, – прошептал он, трогая пальцами ее локоны. – Я все время пытался убедить себя в том, что ты еще ребенок, но ты женщина. Настоящая сладкая женщина.
Не отрывая взгляда от глаз Лотти, он скользнул рукой под подол ее ночной рубашки. Провел ладонью по атласной коже бедра и наконец достиг покрытого тонкими мягкими волосами заветного треугольника.
Лотти медленно закрыла глаза. Грудь ее высоко поднималась, дыхание стало частым и прерывистым. Не в силах сдержать себя, Хайден положил Лотти на спину и медленно поднял ее ночную рубашку.
Вся она оказалась золотой – золотистые ресницы, золотистая кожа, золотистые волосы – и на голове и внизу.
Жадный, голодный взгляд Хайдена не мог насытиться, его пальцы потянулись, чтобы притронуться к сокровищу, таившемуся среди золотых волосков, которое было для него сейчас дороже золота.
Глядя Лотти прямо в глаза, Хайден осторожно прикоснулся к ее лону, обнаружив, что Лотти была готова принять его, она была влажная настолько, что Хайдену оставалось лишь погрузиться в пылающую влажную глубину, но он сдержался, желая продлить наслаждение Лотти и не торопиться с этим самому.
Он провел пальцем между нежных лепестков ее плоти раз, второй, и вскоре маленький бугорок, самой природой приспособленный для любовных игр, затвердел, а бедра Лотти задвигались, в такт ласковым поглаживаниям Хайдена.
– Ангел мой, скажи мне, внутри ты так же божественна, как и снаружи? – прошептал Хайден, склоняясь к уху Лотти.
Она непонимающе смотрела на него, и глаза были мутны от желания. Хайден своими сильными руками подтянул ее к самому краю рояля, и теперь Лотти оказалась целиком в его власти. А затем… Нет, Лаура и Диана ничего не говорили ей о том, что голова мужа может оказаться у нее между бедер, а губы его будут целовать то потайное место, к которому она сама избегала лишний раз прикоснуться рукой.
"Это сумасшествие, – мелькнуло у нее в голове. – я лежу в задранной до пояса ночной рубашке на крышке рояля, и мужчина, который никогда не проявлял своей любви, целует меня… там?"
И в эту минуту Лотти стало вдруг совершенно безразлично, убивал Хайден свою первую жену или нет.
С каждый новым прикосновением его языка ее наслаждение становилось все более жгучим и непереносимым, сладким и мучительным. Она провела пальцами по шелковистым волосам Хайдена, чувствуя, как в ее душе рождается странная, волшебная мелодия любви. Эта мелодия нарастала, взлетала все выше, и спина Лотти выгнулась дугой, словно сама Лотти тоже стремилась взмыть к небесам.
В этот самый момент палец Хайдена вошел в ее лоно, и Лотти почувствовала себя так, словно она летит с высокой скалы, но не падает, а парит в воздухе, поддерживаемая сильными горячими руками, которые и в полете продолжают ласкать ее.
После того как Лотти пережила свой первый в жизни оргазм, Хайден наклонился над ней и сказал:
– Честно говоря, я боялся, что ты закричишь, как тогда у Аллегры.
– Я сама этого боялась, – тяжело дыша, ответила Лотти.
Хайден припал губами ко рту Лотти, подхватил ее на руки и понес к дивану. Здесь он уложил Лотти на подушки, сняв и скинув на пол ее ночную рубашку. Это было так необычно – оказаться полностью обнаженной рядом с одетым мужем, и Лотти принялась растегивать пуговицы на рубашке Хайдена, чтобы ничто не разделяло больше их тела, даже тонкая ткань.
Хайден закрыл глаза, думая о том, что нет ничего прекраснее, чем прижиматься, как сейчас, обнаженной грудью к обнаженной груди Лотти. А ее маленькая ручка тем временем уже легла на пояс его брюк.
Бедра Хайдена вздрогнули и напряглись под ее рукой, а Лотти, коснувшись пальцами твердого длинного ствола, рвущегося наружу сквозь ткань, подумала о том, что Хайден обманул ее, сказав, что не может предложить ей ничего, кроме своего имени. Он мог предложить ей многое. Пришла пора освободить его душу от поселившихся в ней призраков прошлого.
Хайден застонал, прижимая Лотти к дивану. Луна вновь зашла за тучи, погрузив мир в темноту. Лотти раскинула руки и ноги, и Хайден вошел в нее, погрузив свою железную плоть в нежную глубину ее лона.
Лотти тихо ахнула, а Хайден тем временем все продолжал и продолжал свое движение, проникая с каждым новым толчком все глубже внутрь ее естества.
Если верить тому, что говорили ей Лаура и Диана, Хайден должен был подготовить ее к этому, но все произошло сразу, безо всяких предисловий. Лотти вцепилась кончиками пальцев в мускулистую спину Хайдена, прикусила губу, но все же не сдержалась и негромко вскрикнула.
Хайден тут же замер, но Лотти воскликнула:
– Не останавливайся! Позаботься теперь о себе.
– Спасибо, Карлотта, – торжественно произнес Хайден и неожиданно поцеловал ее в кончик носа. – Я высоко ценю твое самопожертвование. Надеюсь, что не причиню тебе слишком много неудобства.
Он приподнялся на руках, нависая над нею, и Лотти вновь почувствовала Хайдена внутри себя. Он двигался ритмично, то почти освобождая ее, то опять погружаясь до самого дна. Лотти закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Она чувствовала себя наполненной, она чувствовала жар, но почти не чувствовала боли. Боль ушла, сменившись каким-то другим, совершенно новым для Лотти ощущением – магическим, волшебным, неповторимым.
Она не уловила момент, когда это чувство переполнило ее, просто что-то изменилось в ней, и Лотти, перестав лежать неподвижно, принялась отвечать Хайдену поймав ритм его движений. Все случилось просто и естественно, как бы само собой, и теперь Лотти хотелось лишь одного: чтобы Хайден проникал в нее глубже, как можно глубже.
– Как ты себя чувствуешь? – напряженным голосом спросил Хайден. – Быть может, мне следует остановиться?
– Нет, – простонала в ответ Лотти. – Не останавливайся. Никогда не останавливайся.
– Моя маленькая ненасытная жена! Но однажды я заверил Неда, что у меня еще хватит сил, чтобы удовлетворить тебя.
Лотти крепче обняла Хайдена и прошептала:
– Тогда докажи это.
Он закрыл ей рот поцелуем, с восторгом принимая этот вызов. Его сильное мускулистое тело все сильнее вжимало Лотти в диванные подушки. В ушах Лотти вновь зазвучала мелодия любви, симфония страсти. Музыка росла, набирала мощь и вдруг зазвучала единым аккордом, навсегда связавшим воедино их тела и души.
А Хайден, полностью отдавшись своим желаниям наконец вырвавшимся на свободу, подумал в момент экстаза о том, что навсегда избавляется в этот миг от всех призраков своего прошлого.
– Лаура и Диана были правы, – пробормотала Лотти, лежа на подушке щека к щеке с Хайденом и закинув одну ногу на его бедро.
– В чем именно?
Она задумчиво погладила пальцем волоски груди Хайдена и ответила:
– Они говорили, что мне будет легче принять тебя если я буду к этому готова.
– Звучит так, словно ты должна была прислать мне официальное приглашение, – хмыкнул Хайден.
– Да, – хихикнула Лотти. – Через Жиля. И она произнесла низким голосом, подражая интонациям дворецкого:
– Леди Оукли готова принять вас, милорд, если вы соблаговолите пройти в музыкальную комнату и снять ваши штаны. Она ожидает вас на диване.
– Звучит просто великолепно. Пожалуй, я позвоню Жилю, – развеселился Хайден и сделал вид, что тянется к шнуру звонка, висящему возле арфы.
Лотти стремительно перевернулась на бок, схватила Хайдена за руку и воскликнула:
– Не смей! Не хватало еще, чтобы сюда явилась миссис Труп. – Она лукаво подмигнула Хайдену и поправилась: – Я имею в виду миссис Кэвендиш с ее любопытным длинным носом. Увидев тебя и меня в таком положении, она, чего доброго, пришлет сюда Мегги, чтобы та отряхнула нас от пыли.
– Что ж, это тоже неплохо, – озорно откликнулся Хайден, нежно кладя руку на грудь Лотти. – Между прочим, у меня есть кое-какие мысли насчет того, как можно было бы использовать метелку из перьев.
– У меня тоже есть кое-какие соображения на этот счет, милорд.