При появлении нападавших головной всадник начал отдавать своим людям команды, и те построились таким образом, чтобы защитить спину другого. Было совершенно очевидно – этот рыцарь обладал смертельным ударом, много тренировался и был искусен в бою. Он ухитрялся поспевать везде, метался, словно обезумевший демон, сбивал врагов с лошадей, найдя слабину в тактике их нападения. В его действиях была какая-то дикая, варварская красота.
Очнувшись от шока, всадники принялись за дело, и вскоре наступило равновесие. Несколько нападавших оказались без лошадей, и неожиданно их отряд отступил, повернув на север.
Мериэль не стала больше ждать. Путь в Ламборн лежал на север, и, возможно, обратившиеся в бегство могут избрать именно эту дорогу и наверняка решат, что монастырь, обнесенный вполне неприступной стеной, будет хорошим укрытием.
Мысленно извинившись перед Руж, послушница завернула ее в накидку и сунула за пазуху – там питомица будет в безопасности. Приподняв юбки, девушка припустила вниз, в монастырь. Казалось, что миля до Ламборна тянется целую вечность. Кусты задерживали ее стремительный бег, рвали клобук и один раз, зацепившись, девушка упала, расцарапав ладони и колени, однако птица не пострадала.
Почти добежав до монастыря, Мериэль остановилась – боль в боку стала невыносимой. Входя в ворота, она слышала колокол, созывающий на службу. Собрав последние остатки сил, девушка поспешила навстречу настоятельнице, выходившей во двор.
– Матушка Роуз!
Монахиня обернулась, удивленно глядя на тоненькую фигурку, бежавшую через двор.
– Да, дочь моя?
Девушка остановилась, сделав неуклюжий торопливый книксен, и, задыхаясь, проговорила:
– Два отряда рыцарей только что сражались на дальней стороне холма. Одни из них отступили на север, а другие, наверняка, их преследуют.
Изумление исчезло с лица женщины. Повысив голос, она обратилась а одной из проходивших сестер:
– Скажи сторожу позвонить в колокол и собрать наших людей, работающих на полях, – затем повернулась к послушнице: – Дитя, расскажи, что ты видела.
Мериэль описала засаду, количество рыцарей, продолжительность и исход боя. Когда она закончила, мать Роуз поинтересовалась:
– Рассмотрела ли ты их гербы?
Закрыв глаза, девушка попыталась вспомнить:
– Мне кажется, главарь нападавших имел герб, изображающий дикого кабана на голубом фоне, – медленно и не очень уверенно проговорила она. Размышляя дальше, мысленно представила сверкающий поднятый щит предводителя защищавшихся, спасшего своих людей от гибели. – Вожак другого отряда имел герб с изображением серебряного сокола, – открыв глаза, она с надеждой спросила:
– Вы знаете их?
– Кабан на голубом принадлежит Ги Бургоню, а серебряный сокол, это, должно быть, Адриан Уорфилд, – нахмурившись, задумчиво произнесла настоятельница. Затем, переведя глаза на испуганную, запыхавшуюся послушницу, мать Роуз проговорила:
– Вижу, за пазухой у тебя Руж. Думаю, надо освободить бедную птицу.
Мериэль опустила глаза и увидела, что верхняя часть ее одежды негодующе шевелится. Девушка торопливо достала птицу и попыталась одной рукой развернуть накидку.
– Простите, матушка, – пробормотала она, покраснев, откидывая с лица растрепанные темные волосы. – Мне не следовало задерживаться.
– На все воля Господа. Если бы ты пришла вовремя, то не увидела бы сражения. А сейчас иди и приведи себя в порядок. Если поторопишься, то успеешь к началу службы.
Правильно поняв выражение сомнения на лице послушницы, настоятельница мягко заверила:
– Конечно, служба состоится. Нет лучшего времени для молитвы, когда опасность стучится в дверь.
Адриан чувствовал себя в родной стихии, нанося яростные удары и ощущая, как сталь вонзается в плоть, а враг через мгновение падает замертво. Юноша потерял счет поверженным врагам. Рубя мечом, он сбил с коня воина, рухнувшего на землю и лежавшего без движения. Наклонившись, де Лэнси приставил клинок к горлу врага и намеревался вонзить его, когда услышал предостерегающий крик сэра Уолтера:
– Адриан!
Укоризненные нотки в голосе капитана заставили молодого человека остановиться. Убрав меч, он рассмотрел наконец лежавшего перед ним врага. Это оказался не рыцарь, а испуганный мальчишка, не представлявший никакой угрозы для опытного воина.
Тем более, что схватка завершилась, большинство нападавших скакали прочь, а оставшиеся не представляли опасности. Тяжело дыша, Адриан приказал мальчишке:
– Встань и отдай мне свое оружие.
Дрожа, с лицом, бледно-зеленым от ужаса, юноша повиновался и подал меч рукоятью пленившему его рыцарю. Взяв оружие, де Лэнси расслабился. При мысли, что вот так, спокойно, мог убить слабого мальчишку, он почувствовал спазм в животе. Хотя ему приходилось много убивать, Адриан никак не мог привыкнуть к смерти и всегда старался избегать кровопролития. Слава Богу, сэр Уолтер вовремя его остановил.
Расспросив пленника хриплым, отрывистым голосом, скрывая охватившие его чувства, владелец Уорфилда узнал, что юноша приходится племянником графу Сассекса. Поручив его сэру Уолтеру, де Лэнси подумал: все, что ни делается, все к лучшему. За живого родственника известного богача можно выручить кругленькую сумму. Такие выкупы помогут отстроить Уорфилд.
Спешившись, молодой человек окинул взглядом своих людей, подсчитывая потери. Двое были серьезно ранены, четверо получили легкие повреждения Нападавшие пострадали более серьезно – трое убиты, два смертельно ранены, и еще трое ранены серьезно. Среди его воинов были люди, выросшие в этой части Уилтшира, они рассказали о находящемся поблизости монастыре Ламборн. Это оказалось как нельзя кстати – монашки помогут раненым, а остальные отдохнут за стенами монастыря.
Неумело, но надежно – сказывалась большая практика – раны были перевязаны, мертвые тела приторочены к седлам, и путешествие продолжалось. Сэр Уолтер поравнялся со своим господином.
– Это люди Бургоня?
– Да, и лорд Ги находился среди них. Я его ясно видел, прежде чем тот обратился в бегство. Как он хорошо замаскировался, а? Оставив короля Стивена в Вилтоне, Бургонь решил, что у него получится отличная засада. Нам повезло. Если бы одна из его лошадей не заржала, тем самым предупредив нас, он мог бы убить меня.
– Удача всегда на твоей стороне, – сэр Уолтер тяжело вздохнул и потер бедро, куда во время схватки был нанесен удар. Для своих лет капитан держался молодцом. – Я уже сбился со счета, сколько раз схватывались между собой Бургонь и Уорфилд за эти годы. Он претендует на твои земли, и пока кто-либо из вас не умрет, вражда будет продолжаться.
– Этот "кто-либо" – не кто иной, как сэр Ги, -мрачно сказал Адриан. Он не забыл о данной Богу и самому себе клятве уничтожить человека, погубившего его семью, однако с тех пор, как молодой де Лэнси унаследовал Уорфилд, перед ним встали другие, не менее важные задачи, поэтому месть была на время отодвинута на задний план. В первые сутки после отъезда из Фонтевиля Адриан принял первый бой, получил первую рану, в следующие сутки у него появилась первая женщина.
Молодой наследник, заново познакомившись с миром, старался сосредоточить силы и внимание на восстановлении Уорфилда, укреплении его мощи. Пока у него не было ни времени, ни средств на долговременную осаду замка Ги. Но когда-нибудь придет час, он займется этим бандитом с большой дороги, и тогда песенка Ги спета.
Мать Роуз ушла с вечерней молитвы, чтобы собрать людей, работающих в монастыре. Отправив одного из лучших охотников на разведку, она беспокойно ожидала его возвращения. Случаи ложной тревоги уже были, но опасность обходила стороной их тихую обитель, поэтому сейчас настоятельница молилась, чтобы тревога вновь оказалась ложной. Однако лицо женщины оставалось спокойным и безмятежным, когда она сидела, левой рукой перебирая четки, а правой придерживая младенца, мирно посапывающего на ее коленях.
Молитва давно закончилась, когда наблюдатель на стене предупредил о приближении отряда. В голосе слуги не чувствовалось страха, лишь настороженность. Роуз передала спящего ребенка монахине и неторопливо направилась к воротам. У главного входа стоял рыцарь, за которым угрюмо наблюдали вооруженный управляющий монастыря и его слуги.
На доспехах воина сверкал серебряный сокол, и настоятельница поняла, что перед ней предводитель попавших в ловушку всадников. Лицо покрывала золотистая щетина, словно рыцарь неделю не слезал с седла, однако держался он прямо, не выказывая усталости.
Увидев настоятельницу, рыцарь приблизился и почтительно поклонился.
– Я Адриан из Уорфилда. Недалеко отсюда мы попали в засаду, и я прошу помощи и содействия от монастыря Ламборн и его обитателей.
– Я слышала о вас, Адриан из Уорфилда. У вас репутация человека, уважающего церковь, – настоятельница наклонила голову. – Все божьи люди – наши гости.
Женщина с любопытством разглядывала мужчину. Он совсем не был похож на искушенного в боевом искусстве воина, славившегося своей бешеной яростью. За щетиной и пылью угадывались прекрасные, словно выполненные резцом талантливого скульптора черты лица, одухотворенного, как у святого схимника. Кроме того, воин казался совсем юным. "Может быть, он кажется мне таким молодым, потому что мои годы уже близятся к закату", – уныло подумала Роуз. Холодные серые глаза Уорфилда напомнили ей, что воины взрослеют либо очень быстро, либо никогда.
– Сколько раненых?
– Одиннадцать, двое – смертельно. Кроме них я оставлю троих вооруженных людей для охраны пленных.
Правильно поняв выражение лица монахини, Адриан добавил:
– Не волнуйтесь, те, кого я оставлю, будут вести себя пристойно и помогать ухаживать за ранеными.
– Вы можете поручиться за них? – настоятельница дружелюбно улыбалась. – Простите мою настороженность, лорд Адриан, но в это смутное время даже угрозы гнева Божьего не всегда достаточно, чтобы защитить его слуг.
– Обещаю, что не будет никаких неприятностей, – с легкой улыбкой проговорил молодой человек. – Мои люди могут усомниться в неизбежности и силе гнева Господня, зато прекрасно знают глубину моего.
– Очень хорошо, милорд, – глаза настоятельницы сверкнули. В этом юном рыцаре чувствовались сила и властность, и женщина поверила ему. Подняв руку, она жестом приказала управляющему открыть ворота.
Начались осмотр и размещение раненых, а мать Роуз, покусывая губы от нетерпения, завела разговор на интересующую ее тему.
– Говорят, на юге произошло сражение?
– Да, – подтвердил Уорфилд. – У стен Вилтона. Стивен бежал из города, дабы избежать плена, а в бегство его обратил Роберт Глостер. Если бы Уильям Мартель не защищался так умело и так хорошо не организовал оборону, то этого Стивена вновь бы поймали. А вместо него попался Мартель.
– Король не пожалеет денег, чтобы вызволить такого преданного слугу, – задумчиво произнесла настоятельница, размышляя над словами рыцаря. – Вы сражались вместе с графом Робертом?
– Да. Мой брат и большая часть моих людей все еще с ним, помогают преследовать противника, – лорд Адриан сардонически улыбнулся, дьявольский огонь зажегся в его глазах. Без сомнения, он знал, что жена короля, королева Мод, является патронессой монастыря Ламборн, но по молчаливому соглашению ни настоятельница, ни де Лэнси не заявляли в открытую о своих симпатиях и антипатиях.
Мать Роуз вздохнула.
– Итак, произошло еще одно сражение, погибли люди, а мир и спокойствие так и не воцарились.
– Слишком много людей выигрывают от хаоса, – цинично заметил Адриан. – Поскольку король и императрица никак не могут разобраться и поделить трон, для стервятников находится много еды, а люди меняют свои убеждения и политические симпатии как перчатки.
Так поступали многие, настоятельница знала об этом, однако было общеизвестно, что Уорфилд упорно стоял на стороне Матильды. Дочь Генриха славилась властолюбием и дерзостью, но, очевидно, у нее имелись какие-то другие, чудесные качества, иначе такие честные и уважаемые люди, как Роберт Глостер и Адриан Уорфилд, не встали бы под ее знамена.
Рассказав о последних новостях и заплатив изрядную сумму за помощь, рыцарь приказал подать лошадь, выказывая признаки нетерпения. Удивившись, настоятельница поинтересовалась:
– Вы не останетесь на ночь? Солнце уже зашло, и ваши люди очень устали.
– Сегодня полнолуние, мать-настоятельница. Нам надо ехать без остановки всего несколько часов.
– Хорошо. Пусть Бог хранит тебя, Адриан Уорфилд, – монахиня уважительно склонила голову в знак признательности и почтения и отошла.
Молодой лорд посмотрел на своих людей, и те, правильно расценив взгляд хозяина, начали поспешно строиться и седлать лошадей.
Пока предводитель отряда беседовал с матерью Роуз, среди рыцарей сновали монашки с вином и едой. Дошла очередь и до Адриана. Неправда, что все Христовы невесты похожи друг на друга, как две капли воды, в своем черном строгом одеянии, потому как еще раньше де Лэнси заметил эту девушку. Сгущались сумерки, тени углублялись, но ее можно было отличить по легкой походке и неповторимой грации. Черные юбки струились вокруг стройных ног. Разговаривая с настоятельницей, рыцарь не отрывал глаз от монахини, следя за ней с тем же удовольствием, с которым любовался бы цветком или закатом.
Остановившись возле него, молоденькая монахиня наполнила кубок вином и протянула его рыцарю. Она казалась совсем юной.
– Выпьете вина, милорд?
– Благодарю вас, мадам, – Адриан был безукоризненно вежлив, используя для обращения светский титул, применимый ко всем сестрам. Одним глотком выпив вино, он про себя отметил, что бенедиктинки имеют гораздо лучшее вино, чем цистерцианцы из Фонтевиля, затем вернул кубок.
– Я была на холме над дорогой, когда вы попали в засаду, и видела сражение, – девушка сунула руку в мешок и протянула собеседнику хлеб и сыр. – Это вероломное, трусливое нападение, а вы и ваши люди храбро отбили атаку. Великолепное зрелище!
В сумраке овал ее личика казался идеальным, а клобук опускался почти до темных, изящных бровей. Красавицей девушку можно было назвать с натяжкой, но на лице написано столько невинности, кротости и простодушия, что, несмотря на усталость, Адриана это тронуло.
– В бою нет великолепия, как нет его в крови и смерти, – резко возразил он, беря еду. – Глупо с вашей стороны выходить за стены монастыря и шататься по округе.
Изумленная грубостью, она смотрела на него, широко раскрыв большие голубые глаза.
– По всей Англии, – продолжал рыцарь, – рушатся аббатства и церкви, проливается кровь, когда это устраивает одну из сторон. Группы людей, лишенных богатства и почестей, рыщут по стране, словно стаи голодных волков, и ваш клобук не защитит вас от опасности.
Смех девушки оказался похож на мелодичный перезвон колокольчиков, такой же милый, как и она сама.
– Если стены Ламборна не могут защитить меня, то зачем мне вообще здесь оставаться? – но под тяжелым, напряженным взглядом собеседника ее игривое настроение испарилось. – Спасибо вам, милорд. Прошу простить мое легкомыслие. Если говорить начистоту, то я очень редко получаю разрешение выйти из Ламборна, и далеко никогда не захожу.
– В будущем будьте более осторожны, мадам, – Адриан, подняв руку, дал знак своим людям и, повернув коня, выехал за ворота. Проезжая по тропинке, ведущей через лес к главной дороге, он жевал хлеб с сыром и удивлялся своей грубости. Маленькая монахиня была мила и очаровательна, так нежна и грациозна… Неожиданно де Лэнси осознал, что она породила в нем не только заботу о ее безопасности, но и желание.
Вместе с этими чувствами Адриан испытал и отвращение к себе. Покидая Фонтевиль, он знал, что в миру невозможно остаться целомудренным. Молодой человек уже успел понять, что плотское удовольствие является одним из даров божьих, чтобы заставить человека страдать, чтобы научить в муках верить, и что вовсе нет никакого греха для мужчины и женщины находить удовлетворение и покой друг в друге. Однако страсть к Христовой невесте считалась кощунством и преступлением против веры. А это еще хуже, чем один из смертных грехов – прелюбодеяние.
За его спиной один воин сказал другому:
– Ты видел ту маленькую сестру с огромными голубыми глазами? Жаль, что такая красотка предназначена Господу, а не кому-нибудь из смертных.
– Да, – отозвался другой, – ей следовало бы согревать постель смертного.
Оба рассмеялись, но смех застрял у них в горле, когда по ним прошелся взгляд холодных серых глаз хозяина. Адриан славился благочестием, жил скромно, как монах, и не позволял богохульствовать в своем присутствии. Умные люди старались не злить его без всяких на то оснований.
Всадники продвигались все дальше на север, полная луна освещала их путь, но белый, серебристый свет ничуть не улучшил настроение Адриана, знавшего, что он виновен в грешных помыслах точно так же, как и любой его рыцарь.
Мериэль шевелила губами, читая тщательно выписанные строки перевода любимых латинских изречений:
– Вначале было Слово и Слово было с Богом, затем Слово стало Богом, – девушка не вполне понимала, что означала эта фраза, но для нее это всегда было таинством и радостью веры. Сегодня, когда до начала церемонии осталось всего двое суток, эта радость и таинство просто необходимы.
Скрестив ноги, Мериэль сидела на постели, держа тяжелую книгу на коленях, и рассеянно водила пальцем по странице с рисунками. Они изображали лесных зверей и рыб, а заглавная буква представляла собой рыбу с причудливым хвостом, изящно выполненную голубой краской. Мастерство изображения восхищало девушку, однако даже такая красота не могла снять камень с души.
В монастыре Ламборн послушница, готовящаяся к постригу, проводит три дня в одиночестве в уединении кельи и освобождается от всех обязанностей, за исключением пения гимнов. Похожую церемонию проходят юные дворяне, готовящиеся стать рыцарями. В распоряжении Мериэль была одна из самых дорогих книг монастыря – евангелие и свечи. Ей разрешили взять с собой сокола, и сейчас Руж дремала на жердочке в углу.
Когда она начала очищение, мать Роуз посоветовала глубже заглянуть в себя и разобраться в своих помыслах и стремлениях. Несомненно, настоятельница, постоянно общаясь с людьми и интересуясь политикой, была знатоком человеческих душ и прекрасно понимала, что послушницу раздирают сомнения.
Мериэль, закрыв книгу, встала и подошла к двери кельи – четыре шага в ширину и шесть в длину. Если пожелать, то можно открыть дверь и выйти. Если на дворе белый день, можно отправиться на монастырские поля и помочь в уборке урожая. Однако келья почему-то казалась тюрьмой, из которой невозможно убежать. Отчего же послушница не может спать – сон бежит от нее и она боится, что перестанет дышать, когда закроет глаза?
Но самое страшное – девушка не может молиться. Мериэль всегда было легко, приятно разговаривать со святой Божьей Матерью, Отцом и Сыном, будто с собственной семьей. Но сегодня, когда следует готовить душу для самого торжественного события в жизни, она не находила успокоения в вере, бывшей всегда центром, смыслом ее существования. Ее мысли беспорядочно мечутся.