Стоя на солнце возле бельевой веревки и вытирая руки о передник, она смотрела прищуренными глазами на полог палатки Сэма. Ладно, она была готова признать, что он делал все возможное, чтобы помочь Дейзи. Он работал на строительстве дома Драйфуса по десять часов в день, потом еще по нескольку часов на своем участке, а каждую третью ночь проводил на дежурстве от полуночи до утра. Почему он это делал, она не знала, но он не отступал от этого правила. Под глазами Сэма обозначились круги тяжелой усталости. К тому же в последнее время он казался рассеянным. Несправедливо, что она осложнила ему жизнь, отказавшись стирать на него. Кроме того, то, что он был вынужден отдавать свои вещи в прачечную, стоило денег, которые можно было бы сэкономить и отложить на лечение Дейзи.
Бормоча что-то невнятное, она вошла в его палатку и принялась со вздохом собирать его рабочую одежду и его чертово белье, носки и носовые платки. Она намеренно старалась не думать, пока стирала его нижнее белье, а потом развесила его таким образом, чтобы соседи не знали, что она изменила свои намерения. Устало вздохнув, Энджи вернулась на кухню, чтобы отстирать на доске его рабочую одежду.
Она оставила его джинсовую куртку напоследок, потому что ее перед был покрыт черными пятнами и требовал особой обработки на стиральной доске. Но, когда она приступила к работе, черные пятна оказались дырами. Поднеся куртку к окну, она рассмотрела эти дыры при ярком освещении. Дыры были обуглены по краям.
Обгоревшие участки ткани были довольно большими, а дыры слишком крупными и неровными, чтобы их можно было заштопать.
Хмурясь, Энджи попыталась представить обстоятельства, при которых куртка Сэма могла быть так сильно повреждена. По-видимому, случился пожар. Но леди имели обыкновение мусолить городские сплетни в церковном дворе после службы, и ни одна из них ни словом не упомянула о пожаре. Сэм тоже ничего об этом не говорил.
После минутного раздумья Энджи сняла передник, привела в порядок прическу, надела шляпу, перчатки и плащ на каждый день. Она собиралась кое-куда пойти по домашним делам, если закончит стирку рано, до прихода девочек из школы. Если она поторопится расплатиться с кредиторами и не станет мешкать, то успеет оплатить еженедельные счета, отправить письмо Питеру, забрать у сапожника новые башмаки для девочек, и у нее еще останется минут двадцать, чтобы заглянуть на стройку дома Драйфуса к Сэму.
Подъем с Беннет-стрит на Голден-авеню был крутым, и она слегка запыхалась, когда добралась до строительной площадки. Ей пришлось остановиться передохнуть. Энджи заслонила рукой глаза и оглядела новый двухэтажный дом священника.
Первой ее мыслью было, что жена преподобного будет в восторге от затейливой отделки и резных стропил, а также от широкой веранды в тени тополя. Но тотчас же пришла трезвая мысль, что Сэм – даровитый строитель. Дом был элегантным, крепким, и каждая его деталь была выполнена превосходно.
Один из мужчин, красивших дом снаружи, спустился по приставной лестнице и перешел через дорогу.
– Энджи? Что ты здесь делаешь? – Сэм улыбался, удивленный и польщенный.
– Принесла тебе немного бобов с ветчиной, – ответила она, вынимая горшок с едой из своей матерчатой хозяйственной сумки. – Это на вечер. Когда ты пойдешь на свой участок, – добавила она, видя, что он удивлен. – О, чуть не забыла дать тебе ложку. Вот она.
– Ты очень заботлива.
Он принял от нее горшок с ужином, но глаза его были недоверчиво прищурены.
– Я просто подумала: к тому времени, когда ты вернешься домой, я уже уберу со стола. – Она смущенно развела руками, лицо ее стало пунцовым. – Я знаю, что ты должен к этому времени проголодаться. Между обедом и ужином пройдет много времени.
Подозрения Сэма улеглись, и в его глазах появились смешинки.
– Тебе незачем оправдываться, если ты совершила добрый поступок и проявила внимание.
– У тебя странное выражение лица. Будто ты подумал, что бобы отравлены или что-то в этом роде.
– Я просто удивился. Вот и все.
Конечно, с ней не все в порядке, если она питает слабость к мужчине в рабочей одежде и рубашке с рукавами, закатанными до локтей, подумала Энджи беспомощно, делая отчаянное усилие не краснеть и обмахиваясь рукой. Она смотрела на светло-золотые волоски, покрывавшие его руки с сильными мускулами, казавшиеся на солнце коричневыми. Потом ее взгляд переместился на прядь длинных темных волос и стягивавший их на затылке ремешок. Когда волнистая прядь волос, обрамлявшая щеку, стала казаться Энджи слишком волнующей, она опустила взгляд на молоток, придерживаемый петлей на его джинсовой одежде и свисавший с бедра.
О Господи! Что с ней творится? Картинки, которые она тайно разглядывала в медицинской энциклопедии, дразнили ее воображение и оставляли ее с легкой и пустой головой без мыслей, близкой к обмороку.
– Энджи? Ты в порядке?
Схватив ее за локоть, он поддержал ее.
Но ощущение его крепких пальцев на руке только усугубило ее состояние. Огненный электрический разряд пробежал по ее руке до плеча, и она дернулась от него.
– Мне не следовало стирать твою одежду, – прошептала Энджи, Оказалось, что прикосновение к мужской одежде и белью может сотворить с женским воображением странные вещи. Но откуда ей было это знать?
– Что?
– Я выстирала твою одежду, – сказала она, уклоняясь от его руки.
Ее подбородок тотчас же взметнулся вверх, а в глазах появился вызов, что не допускало никаких комментариев.
Это лишило его дара речи. Он стоял перед ней, высокий, красивый. Под кожей его рук играли мускулы. От его проницательного взгляда по телу ее снова пробежал электрический ток, будто молния ударила в спину Энджи. У нее промелькнула мысль, что она, возможно, заболевает летней лихорадкой. Стоять так близко к нему было опасно – ей становилось то нестерпимо жарко, то ее начинал бить озноб.
Она покачала головой, стараясь отогнать опасные образы, от которых у нее возникало ощущение, что она съела что-то не то.
– Я пришла спросить о твоей куртке.
Быстрый взгляд на его руки убедил ее в том, что на них ожогов не было – ни на загорелой коже предплечий, ни на шее.
– Я собралась ее постирать, но куртка испорчена настолько, что ее уже не починить.
Отвернувшись от Энджи, Сэм смотрел через дорогу на дом преподобного.
– Сэм! Похоже, что это следы от пожара. Тебе грозила опасность?
– Поговорим об этом сегодня вечером. Хочешь осмотреть дом?
От бессилия и разочарования уголки ее губ опустились. Она хотела поговорить об этом сейчас же, немедленно. Но то, как упрямо стояли его ноги и как он скрестил руки на груди, убедило ее в том, что эта тайна останется неразгаданной, пока он не будет готов ответить на ее вопросы.
– Мне бы хотелось посмотреть, – ответила Энджи, позволяя ему взять ее пакеты.
Маляры, стоявшие на приставных лестницах, заулыбались ей и приподняли шляпы. Один из них ухмыльнулся и сделал знак Сэму, одобрительно подняв большой палец, и Энджи покраснела.
Дом был замечательный, такой, в котором Энджи была бы счастлива жить сама. Молча она разглядывала узоры на обоях в гостиной, в столовых и спальнях, окна, украшенные драпировками, и полы, покрытые коврами. Большой пушистый папоротник в горшке, помещенный в глубокую оконную нишу, довершал картину. Это было совершенство.
В просторной, полной воздуха кухне было место и для рабочего стола, и для стирки.
– Это чудесный дом, Сэм, – сказала она с искренним восхищением. Энджи достаточно знала о строительстве, чтобы понимать, что дом построен хорошо, что в нем учтено все до мельчайших деталей.
Сэм прислонился к дверному косяку, наблюдая за тем, как она осматривает кухонные шкафчики и полки.
– Может быть, ты слышала о новом отеле у вокзала? В среду вечером там будет грандиозное открытие.
Он редко говорил что-нибудь такое, чего она ожидала, но на этот раз Энджи была вся внимание и уловила в его речи некий намек.
– Одна из леди упоминала на прошлой неделе об этом грандиозном открытии отеля, когда мы собирались вместе, чтобы заняться штопкой. Но туда будут пускать только по приглашениям.
– Я приглашен. Хотела бы ты пойти? – Он неуверенно кашлянул и принялся водить носком ботинка по пятну краски на полу. – Там будут танцы и поздний ужин.
Ее челюсть отвисла, и она уставилась на него.
– Тилли Морган сказала, что туда съедутся люди из Денвера и Колорадо-Спрингс, что из местных приглашены только большие шишки, крупные чиновники.
– Выходит, что я достаточно поработал в городских комитетах, если кто-то считает, что я большая шишка. – Его губы изогнулись в усмешке. – В частности, это моя заслуга, как и одного из моих комитетов, что построен общественный туалет возле бани. Так хочешь пойти на открытие отеля?
В мыслях она уже лихорадочно копалась в чемодане, который еще не распаковывала, разглядывая свои платья – отвергая одно, одобряя другое.
Потом она вопросительно посмотрела на Сэма:
– А у тебя есть приличный костюм для танцев?
Он, уязвленный, ответил ей укоризненным взглядом.
– Когда надо, я умею собраться с силами.
Она ответила неуверенным взмахом дрожащей руки.
– Конечно, умеешь. Мне надо идти. Скоро придут девочки, и я должна быть дома.
Танцы! Она никогда не ходила на танцы с мужчиной, без родителей и кого-нибудь из старших подруг или родственниц. Она никогда не танцевала с одним партнером два раза кряду, кроме отца. Никогда не флиртовала с мужчиной во время вальса. Ее статус замужней женщины без мужа обрекал ее на скучное стояние у стены. В тех редких случаях, когда муж или брат подруги приглашали ее ради приличия на танец, поведение Энджи было однообразно осмотрительным.
– Я так понимаю, что ты пойдешь? – Сэм рассмеялся, видя в ее глазах растущее волнение.
– О да, – ответила Энджи тихо. – Но постой! А девочки? – На мгновение она забыла о них. Они были еще слишком маленькими, чтобы их можно было оставить одних.
– Может быть, Молли? Не думаю, что их с мистером Джонсоном пригласили.
Сэм провел ее по дому и вывел на улицу, где они остановились лицом друг к другу.
– Я рад, что ты пришла.
По неизвестной причине она забывала, как он высок, если не оказывалась стоящей с ним рядом. Он был выше Питера Де Грута. И красивее, прошептал ей на ухо еле слышный предательский голосок. И он умел строить замечательные дома, которые будут стоять еще долго, после того как ее и Сэма не станет. Было что-то притягательное в людях, способных создавать нечто долговечное.
– Я хотела поглядеть на твой дом.
Ее брови удивленно поднялись, когда она осознала правдивость своих слов. Теперь ей стало ясно, что она не нуждалась в оправдании. Ему было приятно показывать ей свою работу. Его гордость была почти осязаемой. Она дотронулась до его руки и заглянула ему в глаза.
– Ты талантливый строитель, Сэм.
Даже ее отец должен был бы склониться перед правдой, если бы увидел этот дом.
– Ладно. Увидимся дома. – Он был смущен и польщен ее похвалой.
– Да.
Она взяла покупки у него из рук, стараясь не коснуться своими затянутыми в перчатки пальцами его руки. Но Энджи чувствовала запах краски и солнца, исходившее от него тепло и особый мужской запах. От нее не укрылось, что он смотрит на нее как-то странно, подняв брови, будто увидел в ней что-то, чего не замечал прежде.
– Новые башмаки для девочек, – объяснила она, поднимая тяжелый сверток.
– Посмотрю на них позже.
– О, я не это имела в виду. – Энджи умолкла, покачала головой и улыбнулась. Их разговор принимал такой характер, как много лет назад, когда они не могли просто сказать друг другу "прощай". – Ты будешь дома ко времени, когда девочки улягутся спать, чтобы подоткнуть им одеяла?
Он кивнул, внимательно разглядывая ее поднятое к нему лицо.
– Тогда и поговорим.
Оказавшись на середине улицы, Энджи осознала, насколько опаздывает. Двадцать минут, которые она выделила на этот визит, давно истекли. Люси и Дейзи будут недоумевать, куда она подевалась, потому что это был первый случай, когда ее не оказалось дома к их возвращению из школы. Энджи поспешила вниз по склону холма.
Она ворвалась в дом и почувствовала облегчение, увидев обеих девочек сидящими за кухонным столом.
– Я принесла ваши новые башмаки, – сказала она торжествующе. – Давайте…
И тут она заметила, что они не одни. Женщина, сидевшая с ними, будто оцепенела, но не повернула головы. Энджи заметила, какими неподвижными казались ее плечи и белый локон, выглядывавший из-под дорогой серой шляпы.
Люси подняла лицо, лишенное всякого выражения.
– Бабушка Гаунер приехала навестить нас.
Мать Лоры. Энджи показалось, что из ее груди вышел весь воздух.
Глава 10
– Это Энджи. Она жена папы.
Обтянутая шелком спина миссис Гауиер выпрямилась, и теперь она опиралась о спинку стула только лопатками.
– Люси, я полагала, что молодая леди твоего возраста должна знать, как следует представить человека другому должным образом.
Обнаружив в доме незнакомку, особенно такую, как эта, Энджи была обескуражена. Что ей сказать матери Лоры? Удивление и испуг лишили ее способности мыслить ясно, привели в смятение. Она нерешительно обошла вокруг стола и встала за спиной девочек лицом к Винни Гаунер.
На нее смотрели знакомые серые глаза. Вероятно, Винни Гаунер никогда не была такой хорошенькой, как ее внучки. Но энергичные черты лица и дерзко вздернутый подбородок создавали ощущение уверенности и значительности, которых нельзя было не заметить. В зрелом возрасте она стала воплощением собственного достоинства, обретенного, когда Герберт Гаунер сорвал куш, и это воплощение было Винни как нельзя более к лицу. Если бы Энджи уже не слышала историю о том, как Винни торговала пирожками, когда мистер Гаунер был старателем, она подумала бы, что эта женщина рождена в роскоши и богатстве. Но никакое обретенное достоинство не могло скрыть железной воли Винни и ее яростной гордыни. Ее решительный рот и стальной взгляд говорили, что она не принадлежит к сообществу нежных созданий.
– Мы пьем чай, – объявила Дейзи, нарушив затянувшееся молчание. – Как взрослые.
Девочки баюкали в ладонях две дымящиеся чашки. Миссис Гаунер пила чай из украшенной розочками чашки, принадлежавшей матери Энджи.
Увидев, что Винни Гаунер завладела чашкой ее матери, Энджи почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось. Миссис Гаунер не знала, что чашка принадлежит Энджи и это единственное, связывающее ее теперь с покойной матерью и с цивилизованной жизнью, к которой она жаждала вернуться. И все же…
– Примерим наши новые башмаки?
– "Можно" нам примерить башмаки? Право же, Люси, неужели тебя ничему не учат в школе? – Миссис Гаунер бросила на Энджи пытливый взгляд. – Проблема со школами в таком городишке! Искусных учителей не привлекает работа в лагерях горняков, где царят грубые нравы.
Намек был ясен. Получи миссис Гаунер право опекунства над внучками, они бы посещали отличную школу в Колорадо-Спрингс, учились у самых лучших учителей и не ходили бы в школу мимо борделя.
– Мы примерим башмаки попозже, – сказала Энджи, медленно стягивая с рук перчатки. Луч света упал на ее обручальное кольцо, и вокруг пальца образовалось небольшое сияние. У Энджи возникло чувство, что она заслужит мученический венец и сияние вокруг головы, если переживет эту встречу с матерью Лоры.
Внезапно она осознала, что Люси и Дейзи не щебечут, как обычно это делали, придя домой из школы. Они вели себя почти так же, как в первую встречу с Энджи, казались застенчивыми и неуклюжими. Заинтересованная, Энджи принялась всматриваться в их лица и обнаружила, что они обе извиваются на стульях, чтобы видеть ее.
– О Боже, который час? – Если бы Энджи и ошиблась, девочки бы тотчас поправили ее. – Через пять минут вы должны быть на второй примерке у миссис Хутен.
Девочки сразу же поднесли салфетки к губам и соскользнули со стульев.
– У нас будут новые платья, бабушка.
– Энджи еще купила нам новые шляпы, перчатки и сумочки, – добавила Люси. – У нас теперь будет все новое.
– Это дорогое удовольствие, – заметила Винни, поднимая бровь. – Думаю, вы можете не спешить на примерку. Я нечасто вас вижу. И мне хотелось бы побыть с вами подольше. Останьтесь.
– Мы не можем, – ответила Люси. Поза ее выражала раскаяние. Она выглядела так, будто и в самом деле очень хотела остаться. Хотя Энджи отлично знала, что для Люси не секрет, что примерка назначена на конец завтрашнего дня. Сэм был прав. Эта девочка обладает артистическим даром.
– Энджи говорит, что люди в мастерских много и тяжело работают и мы должны уважать их труд. Было бы непочтительно пропустить встречу с миссис Хутен.
Энджи сжала губы, и глаза ее сузились. Она не припоминала, что говорила что-нибудь подобное. Но вполне возможно, что могда сказать. Конечно, она вполне разделяла чувства, выраженные Люси. Да и как она могла бы опровергнуть ложь Люси, если это была ложь, когда сама напомнила девочкам о встрече в присутствии четверых людей, трое из которых знали, что эта встреча – фикция? Очевидно, она была совсем не подготовлена к материнству. Она не умела подать хороший пример, не обладала таким талантом.
– Я надеюсь, что вы будете дома к ужину в обычное время, – сказала она, прежде чем девочки успели торопливо бросить на нее благодарные взгляды и выбежали через заднюю дверь. Она осталась один на один с Винни Гаунер.
Должно быть, она не произвела хорошего впечатления, решила Энджи, украдкой посмотрев на корыта со стиркой, оставленные ею в кухне на полу. Вода в корытах остыла и казалась серой и мутной. В корыте с разведенной синькой плавала пара подштанников Сэма. Под корзинками девочек для завтрака лежала его прожженная куртка, заставившая Энджи бросить дела и лететь к нему. Ее передник все еще висел на ручке насоса, где она беспечно его бросила. Тарелки из-под завтрака стояли на сушильной доске. Она не нашла времени убрать их. И даже несмотря на то что задняя дверь кухни была распахнута навстречу солнцу и воздуху, в доме пахло бобами и ветчиной.
Но нет, она решила, что не будет извиняться. Она не приглашала миссис Гаунер в день стирки.
– Может быть, это к лучшему, что мои внучки ушли, – сказала миссис Гаунер.
Она, хмурясь, глядела на чайную чашку, которой жонглировала над блюдцем, но Энджи заподозрила, что гостья ее не видит.
– Мне надо кое-что сказать вам.
Энджи сняла шляпу и плащ и положила их вместе с перчатками на стул, только что освобожденный Люси. Ей не повредила бы чашка чаю, и, возможно, это успокоило бы ее нервы.
Она не могла вымолвить ни слова: эта женщина пыталась отнять детей у ее мужа.
– Хочу, чтобы вы знали, что мы с мужем были в ужасе, оттого что наша дочь поселилась с Сэмом Холландом. Уверяю вас, что ее воспитывали должным образом, а не так, чтобы из нее вышла шлюха или особа, готовая украсть мужа у другой женщины. Я не могу объяснить ее вопиющего поступка и всем сердцем осуждаю его. Примите мои самые искренние извинения за то зло, что навлекла на вас моя дочь.