Патрик нежно помог Марсали улечься и встал навстречу входившим в хижину Хираму и опиравшемуся на его плечо Быстрому Гарри.
- Я хотел бы поговорить с тобой, - обратился он к Гэвину. - Выйдем.
Марсали видела, как заметался взгляд Гэвина между нею и Патриком, но лицо его оставалось непроницаемым. Потом он молча кивнул и вышел. Патрик ободряюще подмигнул Марсали и последовал за ним.
Оставшись одна, она попыталась собраться с мыслями.
Обручение… Конечно, не о такой свадьбе она мечтала, но ничего, сойдет и так. Отлично сойдет. Для обручения достаточно было при свидетелях заявить о своих намерениях - и можно жить вместе год и один день, а потом решить, венчаться или нет. Если нет, это не пятнало ничьего доброго имени.
Но им нужно было согласие Гэвина. Его присутствие как свидетеля от семьи невесты будет жизненно необходимо, если кто-то пожелает усомниться в законности обручения. Марсали прикусила губу, нервно заломила руки, даже не заметив, что делает. Брат не обрадовался, застав ее в объятиях Патрика. А что, если они подерутся из-за нее? От страха она невольно вздрогнула.
Но что могла она поделать? Только сидеть, считать минуты, тянувшиеся как годы, и ждать, пока два самых дорогих для нее человека решат ее судьбу.
16.
Патрик спрашивал себя, в своем ли он уме.
Ведь он навлечет несчастье на всех них, и все же…
И все же понимал, что не может оставаться рядом с Марсали - и не любить ее, не желать той любви, которая сольет их воедино. Лишь в малой мере изведав то, что ждало их впереди, он видел: рано или поздно это непременно произойдет, он уже дважды чуть не обесчестил Марсали, а сама мысль о рожденном вне брака ребенке ужасала его. Марсали нужно было защитить, и сделать это мог только он.
Но… обручение? Мнение Гэвина не на шутку беспокоило Патрика. В Нижней Шотландии обручение было обычным делом, но в знатных горских семьях к подобному скреплению брачного союза прибегали очень редко. Сочтет ли его друг эту процедуру приличной для своей сестры?
Меж тем они молча дошли до ручья, и Патрик чувствовал исходящее от Гэвина безмолвное напряжение. Верно, он думает, что Патрик воспользовался неопытностью юной девушки; что уж там, Патрик и сам помнил, какой у них с Марсали был виноватый вид, когда Гэвин вошел в хижину…
У ручья он резко повернулся лицом к Гэвину, взглянул ему в глаза.
- Мы с Марсали хотим обручиться.
Гэвин отпрянул, выжидательно прищурился.
- Мне нужно твое согласие, - продолжал Патрик.
С минуту Гэвин смотрел на него, потом уставился вниз, в бегущую в тесном русле прозрачную воду, и долго стоял так, не говоря ни слова, только мускул дергался на его щеке.
Патрик ждал, понимая, что не вправе просить друга о подобном одолжении. Тот и так уже пошел на поступки, которых ему никогда не простит родной отец. Но ради Марсали не следовало обручаться с нею без благословения ее брата. Сделать так означало совсем лишить ее поддержки семьи.
Наконец Гэвин тяжко вздохнул.
- Она всегда любила тебя, - медленно, задумчиво произнес он. - Я и хотел бы верить, что это не так, да только видел сейчас ее лицо.
Патрик не отвечал, не желая лишать друга свободы принять решение.
- Это защитит ее от Синклера, - точно про себя, вполголоса продолжал тот, покачивая головой. - Да и, правду сказать, я ни за что не согласился бы на его предложение, если б знал тогда, что ей оно не принесет счастья. - Он искоса взглянул на Патрика. - Разумеется, она и сейчас все-таки может вернуться домой со мною.
Патрику стоило большого труда говорить спокойно:
- Ты можешь поручиться, что ваш отец не попытается выдать ее за Синклера еще раз?
Гэвин надолго задумался.
- Нет, не могу, - ответил он честно и опять замолчал, подбирая слова. - Я хочу только, чтобы Марсали была счастлива, - продолжал он, - но разве может она быть счастлива там, где ее ненавидят?
- Элизабет обожает ее, - возразил Патрик, - и Алекс тоже. Не пройдет и недели, как многие другие тоже будут на ее стороне. Она быстро завоевывает сердца.
- Дьявольщина, - пробормотал Гэвин, - как же мы до этого дошли?
- Двух упрямых стариков обуяла гордыня, - ответил Патрик. - Они не желают слушать доводов разума и ломают собственные жизни. Но я не хочу позволить им разрушить наши.
Снова долгое молчание, и наконец Гэвин заговорил:
- Король одобрит твой союз с Марсали?
- Да. Я служил ему во Франции, он знает о помолвке и отнесся к ней благосклонно. Он одобрит все, что может принести мир в наши горы.
- Хорошо бы ваш брак помог этому, - вздохнул Гэвин. - Но мне остается лишь гадать, не приведет ли он к еще большему кровопролитию. Боже правый, если до отца дойдет, что вы с Марсали обручены… даже представить не могу, как он разъярится. Он не должен об этом знать. Хотя бы пока.
- Хорошо, будь по-твоему, - кивнул Патрик, предчувствуя победу. В голосе Гэвина не было заметно особой радости, но если бы он хотел сказать "нет", то сделал бы это сразу.
- Бьюсь об заклад, - сказал он как бы между прочим, - что Синклер уже не один год мутит воду и вот наконец нашел способ окончательно рассорить нас. Сначала из-за Маргарет, теперь из-за Марсали. Но вместе мы остановим его. Должны остановить!
Гэвин сжал кулаки.
- Если это подтвердится, богом клянусь, я сам убью его!
- У Синклеров сейчас один мой человек, - продолжал Патрик, чтобы отплатить Гэвину доверием. - Если они задумают новый набег, мы будем об этом знать.
Гэвин кивнул:
- Спасибо, что позаботился о Быстром Гарри.
- Скажи его родным, что он жив, но пусть ни единая душа больше об этом не знает. Его жизнь под угрозой. Синклеру не нужны свидетели его вероломства. Он сам рискует головой.
- Хорошо. Его жена сделает, как ты велишь, и сделает с радостью.
- Будь осторожен, Гэвин. Я ничуть не удивлюсь, если у Синклера есть шпионы в обоих наших кланах.
Гэвин резко обернулся, посмотрел на друга долгим, тяжелым взглядом. Вопрос, с которого начался разговор, все еще висел в воздухе без ответа.
Патрик, не дрогнув, выдержал этот взгляд.
- Я буду заботиться о ней, Гэвин. Клянусь.
Гэвин помедлил еще минуту, затем кивнул:
- Да, Патрик, знаю, будешь. Ну что же, обручайтесь. Я поддержу вас и заверю ваш союз.
Патрик протянул руку, и Гэвин крепко сжал ее.
- Я буду тебе братом.
- Да. И да поможет господь нам всем.
* * *
Обряд обручения не требовал особых церемоний. Молодым нужно было лишь высказать вслух свое согласие.
Марсали стояла рядом с Патриком, рука в руке. Он повернулся, посмотрел на нее, и в глубине зеленых глаз блеснуло нечто, чего она не могла определить.
- Обещаю всегда защищать и чтить тебя, - просто промолвил он.
Она хотела большего, любовных клятв, признаний, но не могла просить об этом, ведь рядом с ними стояли Гэвин и Быстрый Гарри. Однажды она еще услышит желанные слова.
- И я обещаю чтить тебя, - ответила она, превозмогая отчаянное желание сказать больше, сказать, как любит его, но он молчал, а значит, следовало молчать и ей. Пока довольно с нее и того, что она знает о его любви.
- Вы обручаетесь по доброй воле? - спросил Гэвин.
- Да, - с готовностью подтвердил Патрик.
- Да, - кивнула Марсали.
- Ну, так с богом. - Гэвин, казалось, не заметил отсутствия слов о любви и послушании, невозмутимо чмокнул ее в щеку и пожелал счастья.
- Спасибо, - улыбнувшись, шепнула она.
- Приходи, если что понадобится.
- Приду.
Наконец-то Гэвин улыбнулся:
- Ох, разозлится наша младшая сестренка, когда узнает, что ты сделала, а ей не сказала.
Конечно, он шутил, но в его голосе чувствовалась подспудная тревога, и Марсали ответила серьезно:
- Сесили правда в надежном месте, Гэвин. Спроси Патрика, я уверена, он расскажет тебе, где она. Брат качнул головою:
- Я вам и так верю. Знаю, она в хороших руках. Оно и к лучшему, - грустно добавил он, - что ее здесь нет.
"А он переменился", - подумала Марсали. Хотя дела в семье обстояли хуже некуда, он казался более решительным, уверенным в себе, как будто за те несколько дней, что ее не было в Эберни, успел почувствовать нелегкое бремя ответственности.
Это все из-за Патрика; он умел вызывать на свет божий все хорошее, что пряталось глубоко в душах у людей. Взять хотя бы Хирама: с какой гордостью этот великан защищал интересы Патрика. Да и Быстрый Гарри, который поначалу не очень доверял своему спасителю, теперь широко и открыто улыбался ему.
Марсали все еще стояла между Патриком и Гэвином, внимательно слушая их разговор, и наблюдала, как седлает коней Хирам. После того как они втроем уедут, Гэвину предстояло помочь Быстрому Гарри уничтожить все следы его пребывания в хижине и перебраться в пещеру. Потом он вернется в Эберни.
Патрик подсадил Марсали в седло, на миг задержав руку на ее руке.
- Сегодня ночью, - шепнул он.
Сегодня ночью.
Марсали вздрогнула от нетерпения, взглянула на Патрика. В его глазах было столько жара, что хватило бы обогреть весь Бринэйр. Со смущенной улыбкой он подал ей корзинку со зверьками.
- Пожалуй, я не привез бы их, кабы знал, что мы так скоро вернемся, - сказал он. - Откуда мне было знать, что ты такая искусная целительница и Гарри так быстро встанет на ноги. Но Элизабет говорила, они совсем потеряли покой без тебя и ничего не ели.
О своей любви он уже мог и не говорить: его поступки говорили лучше самых пылких слов. Сердце Марсали переполняла нежность. Вот он, рядом с ней, большой и сильный, и в его широкой груди бьется большое и доброе сердце.
Ее муж.
Патрик отошел от нее, сел на своего коня. Марсали по-прежнему не спускала с него глаз, следила за каждым движением, наслаждалась его ловкостью, силой и красотой.
Нынче ночью. И она нетерпеливо вздохнула, радуясь и смущаясь своему нетерпению.
Патрик устроился в седле, посмотрел на нее, улыбнулся. Какая улыбка - победоносная, теплая, сколько она обещает…
Нынче ночью. Эти слова эхом отдавались в ушах Марсали всю дорогу до Бринэйра.
* * *
Отец без умолку жаловался и роптал; Патрик рассеянно слушал, не вникая в смысл его брюзжания.
Они сидели за ужином в большом зале, среди множества родичей. Отец потребовал, чтобы старший сын присутствовал при общей трапезе. Марсали решила поесть у себя в комнате, а Элизабет охотно составила ей компанию.
Отец не подумал спрашивать о Марсали; ему, очевидно, льстило лишь сознание того, что она - заложница в его замке. Гораздо больше его занимало исчезновение стада коров с пастбища у замка.
- Чертовы Ганны! - возмущался он.
- Я верну их, - успокаивал его Патрик.
- Хочу, чтобы ты взял с собою Алекса. Пора ему становиться мужчиной. - И Грегор вперил недобрый взгляд в сидевшего поодаль младшего сына.
Алекс покраснел.
- Пойдешь нынче же, - не обращая внимания на его смущение, обратился к Патрику отец.
- Нет, - твердо возразил тот. - Я весь день в седле и устал. Отправимся завтра ночью.
- Тогда Алекс сам возьмет людей и поедет сегодня. А ты отдыхай.
Звяканье ножей о блюда стихло. Сазерленды уткнулись взглядами в тарелки, делая вид, что эта нежданная схватка характеров их совершенно не касается. Кто-то швырнул кость теснящимся у стола четырем собакам, и те тут же принялись грызться из-за нее. На пол полетело еще несколько костей.
- Нет, - повторил Патрик. - Я сам поеду завтра и сделаю все, как задумал. Или в Бринэйре меня больше не увидят.
В зале воцарилось гробовое молчание. Отец сначала побагровел, потом побелел. Но Патрик знал: если он рассчитывает на уважение клана, надо твердо стоять на своем. Оставалось ждать грома, но гром грянул вовсе не так, как он ожидал.
Отец откинулся на спинку стула и затрясся от хохота.
- Все-таки ты - мой сын, моя кровь, - прохрипел он. - Правильно, никому не давай спуску. Завтра так завтра. Жду тебя с нашими коровами и шкурами этих жуликов Ганнов.
Патрик поморщился от столь кровожадного требования. Аппетиты отца росли не по дням, а по часам.
Не пускаясь в дальнейшие разговоры, он быстро доел ужин. Марсали уже ждала, и одна мысль об этом согревала ему кровь. Интересно, заметил ли кто-нибудь, сколько раз он поглядывал на лестницу?
Еще несколько часов…
* * *
Реки расплавленного золота текли по предвечернему небу, тянулись вдоль окружавших Бринэйр серо-зеленых холмов, подернутых прозрачной дымкой.
Марсали стояла у окна в своей спальне, подставив лицо лучам уходящего солнца. Она любила эту пору суток, эти долгие часы постепенного перехода дня в ночь, но сегодня торопила время и с нетерпением ждала темноты.
Она ждала Патрика. Своего мужа.
Только бы Элизабет не обиделась. Марсали знала, что она хотела побыть с нею после ужина, поболтать, поиграть с Тристаном и Изольдой, но Марсали, отговорившись усталостью и желанием вымыться, скоро выпроводила ее, опасаясь долгого разговора. Девушка будто бы приняла ее слова за чистую монету, сразу поспешила за горячей водой и свежим бельем, робко, как всегда, спросила, не помочь ли. Марсали поблагодарила и уверила, что справится сама.
Она испытала райское блаженство, смывая трехдневную грязь, но все же не переставала думать о наступающей ночи, о Патрике, который будет прикасаться к ней, о нагой, незащищенной коже, о… Никогда прежде купание так не возбуждало ее.
Когда она уже вытиралась, в дверь тихо постучали. Марсали легко пробежала по комнате и с замершим сердцем открыла.
На пороге стоял Патрик. Он успел побриться, переодеться в чистую рубаху и плед и был до невозможности хорош собою. В его живых зеленых глазах вспыхивали темные огоньки, а лицо было серьезным и строгим.
Он вошел, закрыл за собою дверь, оглядел Марсали с головы до ног. Она не одевалась после мытья и стояла перед ним в одной тонкой сорочке, краснея под его дерзким взглядом. Он протянул к ней руки, и она шагнула в его объятия.
Некоторое время они стояли не двигаясь, просто согревая друг друга. Марсали положила голову на грудь Патрику, услышала ровный стук сердца. Его дыхание тихонько шевелило волосы на ее виске, и она глубоко вздохнула от переполнявшей ее радости: она здесь, с ним, одна.
Вскоре, однако, им уже недостаточно было только объятий. Марсали ощущала, как растет напряжение, как начинают вновь разгораться тлеющие с утра угли. Она крепче обхватила Патрика обеими руками, а тело ее уже ныло от ожидания.
- Марсали, - тихо произнес он, гладя ее по длинным, ниспадавшим до пояса волосам.
Она подняла голову, взглянула ему в глаза. Он улыбнулся в ответ:
- Ты такая красивая! - И провел по ее щеке кончиками пальцев.
А потом склонился и поцеловал, и по ее спине пробежал холодок, и что-то стеснило грудь. Он покрывал ее лицо легчайшими поцелуями, потом губами нашел ее рот и надолго замер, пробуя на вкус, нежно покусывая, водя кончиком языка по краям. Что-то росло внутри ее, давило грудь и вдруг вспыхнуло огнем; она приоткрыла губы, и язык Патрика скользнул внутрь.
Этот поцелуй был томительно-нежен и будил в ней желания, каких она еще не знала; руки Патрика неустанно гладили ее спину, бедра, плечи. Она чувствовала, как он дрожит, слышала его тихие стоны и несказанно удивлялась внезапному родству их тел, таких разных и так подходящих друг другу. Эта мысль неожиданно потрясла ее, и Марсали буквально повисла на Патрике, вцепившись ему в плечи, боясь, что вот-вот упадет.
Он обнял ее еще крепче, привлек к себе, и у нее совсем подкосились ноги: сквозь одежду к ее бедру прижималась твердая, напряженная мужская плоть.
- Сладкая моя, - шепнул Патрик, и ее уху стало щекотно от теплого дыхания.
- Патрик… о, пожалуйста…
Как ни невнятна была эта мольба, он понял, взял ее на руки, отнес в постель, осторожно опустив на пуховую перину. Потом, выпрямившись, окинул долгим взглядом ее всю целиком - груди, живот, бедра, ноги - и еще раз снизу вверх, пока вновь не встретился с нею глазами. Марсали казалось, что этим взглядом он обласкал и дотронулся до нее везде, но вот он присел рядом, его ладони легли ей на грудь, и она поняла, насколько настоящие прикосновения отличаются от того, что она рисовала в своем воображении.
Он склонился и поцеловал ее в шею, не переставая гладить груди. Захлебываясь от желания, Марсали выгнула спину, обняла его за плечи, притянула ближе к себе, пока не прильнули друг к другу их напряженные, как струны, тела.
С низким, тихим стоном Патрик рванул на ней сорочку, стащил ее через голову, и на миг Марсали ощутила себя выставленной напоказ и совсем беззащитной, но затем увидела себя отраженной в его глазах, полных такой нежности, что минутная неловкость прошла без следа.
Патрик сдерживался, как мог, старался быть ласковым и не торопиться, хотя пламя уже пожирало его. Марсали лежала рядом, такая невинная, смущенная обрушившимися на нее новыми ощущениями. Все это было еще незнакомо ей, и все же, наперекор кратким сомнениям и стыду, в ее глазах горела та же страсть, что сжигала его самого.
Она была полностью открыта его взгляду, и он не мог отказать себе в удовольствии еще полюбоваться стройным телом с высокими, упругими грудями и округлыми бедрами. Лицо ее было совсем юным, с полудетским абрисом щек и упрямым подбородком, а в глубокой синеве глаз уже не осталось прежней неуверенности. Господи боже, как же он любил эту девушку! Двенадцать долгих лет знать, что она принадлежит ему душою и телом, и вот наконец, назло войне и ранам, едва не сгубившим его, наперекор воле ее отца, вознамерившегося отдать ее другому, и его отца, скорее проклявшего бы сына, чем согласившегося услышать, как тот назовет Марсали Ганн женой, наперекор всему, что разделяло их, - вновь обрести, соединиться отныне и навсегда.
Не в силах оторваться, он все гладил ее, проводил ладонями по плечам, спине, по груди. Взгляд Марсали затуманился страстью, и все же где-то в глубине еще пряталось растерянное удивление от новизны того, что она испытывала, и этот невинный взор околдовывал Патрика и сводил с ума.
- Марсали, - хриплым шепотом твердил он, - Марсали.
Она застонала в ответ, и этот стон разбудил в Патрике желание еще более необузданное. Он поцеловал заострившийся сосок, потом другой… Пальцы Марсали блуждали по его щеке, играли с завитками волос на затылке. Он еще не знал столь чувственных, упоительных прикосновений, никто и никогда не дотрагивался до него с такой нежностью и любовью. Этого он ждал всю жизнь.
Он расстегнул брошь, скреплявшую плед на плече, встал, снял пояс, и плед упал на пол. Тут же за ним последовала рубаха. Он поймал любопытный взгляд Марсали на своем нагом торсе, прилег рядом с ней, вкрадчиво погладил по плечу - и вновь почувствовал, что ей страшно. Стиснув зубы, собрав последние остатки терпения, отодвинулся…
- Нет, не уходи, - прошептала она, обняла его и привлекла к себе.
Задыхаясь, Патрик прижался к ней и впервые ощутил обнаженной кожей сладкий жар ее кожи. Каждым прикосновением он старался ободрить ее, и вот уже ее глаза опять загорелись желанием, но ясно было, что она не знала, как вести себя дальше, ведь росла без матери, и некому было научить ее. Еще раз Патрик поклялся себе самому быть нежным и не спешить.