– Она расстроена, миледи, поскольку уверена, что, если бы даже вам могли не позволить покинуть Драфилд-Мэнор сразу же, как только пришло сообщение о победе Тюдора, ваш отец вскоре приказал бы вам вернуться в замок Вулвестон, и она беспокоилась, как бы вы не пострадали во время путешествия. Мой отряд выехал немедленно. Первым делом мы поскакали сюда, поскольку иначе могли пропустить вас, а узнав о ситуации в замке, я обрадовался, что поступил именно так. Уверен, в Драфилде нет болезни?
– Нет.
Прежде чем они оба успели сказать что-то еще, юноша на светло-гнедом мерине подъехал к Мериону.
– Сэр, – почтительно обратился он, – тучи снова сгущаются, похоже, опять будет сильный дождь. Лучше нам отвести дам в укрытие.
Мерион посмотрел на запад, где действительно угрожающе клубились облака, и кивнул.
– Мы поставили палатки у подножия холма, на котором стоит замок, миледи. Придется провести ночь там, а на рассвете отправимся в Лондон.
– Мастер Мерион, я не могу…
– Прошу прощения, миледи, – прервал ее молодой человек, – но вы обращаетесь к сэру Николасу Мериону. Мой господин – рыцарь, имеющий право вести войско под своим знаменем, его флаг вырезан самим королем на Босвортском поле!
– Ш-ш, Том, – мягко произнес Мерион. – Леди Элис не знала.
Молодой человек негодующе посмотрел на хлопающий на ветру флаг и опять на своего господина, но что-то в лице Мериона удержало его от высказывания своих мыслей вслух.
– Я думала, – вымолвила Элис, – что ваш флаг просто истрепался, сэр. Полагаю, поэтому я решила, что знамя принадлежит вашему господину, а не вам, тем более что ваши шпоры в грязи и кажутся черными, а не белыми или золотыми, как у рыцаря. Тем не менее прошу прощения, если я обидела вас.
– Не обидели, – покачал он головой. – Я не жду, что юная Saesnes, такая, как вы, должна знать что-то о знаменах и шпорах.
– Что такое Saesnes?
– Всего лишь англичанка, – пояснил он.
Раздраженная незнакомым словом не меньше, чем вызовом, брошенным ее познаниям, она сухо парировала:
– Вам следовало бы говорить о себе должным образом, сэр. Рыцарь, особенно баннерет, не называет себя просто Ник Мерион.
Он улыбнулся.
Внезапная перемена совершенно изменила выражение его лица, смягчив суровость черт.
– Мне говорили, что высокородные английские девушки кроткие и учтивые, мистрис, служат почти как рабыни в чужих домах до тех пор, пока их не выдают замуж. После замужества они переезжают из дома опекунов в дом мужа, в остальном же практически ничего не меняется. Где вас воспитывали, что позволяли вам так дерзко разговаривать со взрослыми?
Элис напряглась и почувствовала, что внутри у нее все сжалось.
– В Миддлхэме, сэр. Моя мать состояла в родстве с Анной Невилл. Потом меня отослали в Шерифф-Хаттон, а оттуда в Драфилд-Мэнор.
– Три дома? И никто из них не смог укротить вас, госпожа? – Он повернулся и сделал знак своим солдатам построиться позади них.
Элис предпочла бы пропустить его вперед, но когда он выжидательно посмотрел на нее, она подстегнула свою лошадь и поехала рядом с ним, не говоря ни слова.
– Итак, Saesnes-bach?
Она заинтересовалась, что значит лишний слог, но мягкость его тона и блеск в его глазах удержали ее от вопроса.
– Я не думала, что вы действительно ждете ответа на столь оскорбительный вопрос, сэр. Вряд ли мне пристало отвечать.
– Должен ли я просить вашу служанку просветить меня? – спросил он, указывая на Джонет, ехавшую сразу за ними в сопровождении одного из людей Мериона, здоровяка парня. Тот все время поглядывал на пухленькую женщину, как будто боясь, что она может свалиться с лошади.
Элис повернула к Мериону голову:
– Правду говоря, сэр Николас, никто не пытался укротить меня. Я совершенно счастливо жила в Миддлхэме и переехала в Шерифф-Хаттон два года назад, когда король Ричард приказал своей жене присоединиться к нему в Лондоне. Вот и все.
– Если вы служили жене узурпатора, то почему не поехали с ней в Лондон?
– Не знаю, – честно ответила Элис, заставив себя пропустить мимо ушей слово "узурпатор" по отношению к Дикону милой Анны. – Мне сказали только, что мой отец не хотел, чтобы я ехала. Все решили без меня.
– Странно, – удивился Мерион. – Я думал, что будущим молодой женщины распоряжается лорд, опекающий ее. Кому вы служили в Шерифф-Хаттоне? Принцессе Элизабет?
Элис поморщилась.
– Она не носила такого титула, когда приехала к нам, а я жила в Шерифф-Хаттоне задолго до нее, в резиденции графа Линкольна. В то время король все еще оставался для меня моим сеньором, так же как и для Элизабет и Недди – так мы зовем графа Уорвика.
– Тогда почему вы уехали? Я думал, вы каким-то образом вызвали недовольство принцессы, но, возможно, я просто неверно истолковал ваш тон, когда вы говорили о ней раньше.
Элис оглянулась, но никто из их обширного эскорта не обращал на них ни малейшего внимания за исключением Джонет, которая, конечно же, жадно прислушивалась ко всему, что могла уловить.
– Я рассердила Элизабет, – призналась Элис, – но она не имела никакой власти. Лорд Линкольн, однако, не любит разногласий, и он решил, что для нас лучше жить раздельно. – Она не хотела, вернее, не могла рассказать ему о сценах с Элизабет. Она не рассказала бы о них никому. Ей бы никто не поверил. Она поспешно добавила: – Я надеялась вернуться в Миддлхэм, чтобы служить графине Уорвик, матери леди Анны, потому что она всегда хорошо относилась ко мне, но меня отправили в Драфилд-Мэнор.
Мерион взглянул на нее, но не стал настаивать на деталях ее отношений с Элизабет.
– А кому вы служили в Драфилд-Мэнор? – спросил он. – Я мало знаю о ваших английских дворянах и не слышал о таком замке.
– Леди Драфилд, – тихо ответила она, и в памяти тут же возник образ тучной ворчливой дамы. Взглянув на Мериона, она заметила любопытство и в то же время сочувствие.
Он мягко произнес:
– Не та женщина, которую вы хотели бы рекомендовать святой церкви для причисления к лику святых?
Элис даже поперхнулась.
– Сэр, вы не должны говорить такие вещи! – Она снова быстро огляделась, боясь, что не сможет подавить переполняющий ее смех. Когда она опять взглянула на него из-под опущенных ресниц, он вновь улыбался. – В самом деле, сэр, вы богохульствуете.
– Не особенно. Уверен, я говорю правду. Вы будете отрицать, что от всего сердца испытывали неприязнь к леди Драфилд?
– Не могу. Она именно такая женщина, которую, видимо, имел в виду ваш источник, когда рассказывал вам об английских обычаях, потому что она с радостью сделала бы меня своей рабыней. Что бы я ни делала, угодить ей оказалось невозможно. Если я садилась читать, она бранила меня за праздность или за небрежение к молитвам. Если я хотела прогуляться, она говорила, что я хочу уклониться от других моих обязанностей. Она часто говорила, что меня испортили в Миддлхэме и что она меня перевоспитает. Право, у меня осталось от нее впечатление во всех отношениях ужасной женщины.
– Жестокой?
Элис кивнула.
– Она говорила только розгами или пощечинами. Конечно, там воспитывались и другие девочки, которые страдали не меньше меня, но они не жили в других домах и не знали другого обращения. Видите ли, меня с колыбели никогда не унижали, так что за это взялась леди Драфилд, считая своим долгом научить меня рабской покорности. В марте я написала отцу, умоляя позволить мне вернуться домой. В конце концов, тогда мне почти исполнилось восемнадцать.
– А он отказал?
Она снова кивнула.
– На свою просьбу я получила только наказание. Отец написал его светлости, в ужасных словах расписав мою неблагодарность, заносчивость и дерзость моей попытки пожаловаться на свою участь. Он сказал, что я перешла все границы, и просил извинения у лорда Драфилда за мое поведение. Результатом его письма стал разговор, и болезненный и унизительный одновременно, как и последовавшие за ним месяцы.
– Так что вы обрадовались своему отъезду.
Элис не могла не согласиться. Она посмотрела на Мериона.
– Я бы предпочла иметь другую причину для моего отъезда, сэр. В любом случае я все равно скоро уехала бы.
– Вас должны были выдать замуж?
– Да, за сэра Лайонела Эверингема. Вы знаете что-нибудь о нем?
Он покачал головой.
– Йоркист?
– Конечно же, он йоркист! Мой брак устроил король Ричард примерно восемь месяцев назад, и сейчас я уже была бы замужем, если бы не презренный Тюдор. Теперь я даже не знаю, жив ли еще сэр Лайонел.
– Жив он или нет, не важно, – ответил он, – поскольку все такие помолвки, разумеется, будут отменены. В конце концов, вы будете под опекой короля, а его величество вряд ли захочет отдать вашу руку йоркисту. Ну вот и Вулвестон, – добавил он, показывая рукой.
Замок, стоявший на вершине невысокого холма, неясно вырисовывался в сером тумане, и Элис в молчании смотрела на место, где родилась. С девяти лет – полжизни – она не жила в Вулвестон-Хазарде, но все равно замок считался ее домом. Говоря по правде, она испытывала больше чувств к каменным стенам и башням, чем к людям, живущим в них. Ее родители, холодные и бездушные люди, не уделяли внимания детям. Отец больше интересовался книгами, мать же ничто не волновало. Если в детстве Элис и чувствовала что-то к ним, то только страх рассердить, поскольку наказание всегда следовало скорое и суровое.
Жизнь в Миддлхэме протекала гораздо добрее, и Элис испытала неодолимое горе, узнав о смерти Анны. Она не чувствовала ничего по отношению к своей матери, совсем чуть-чуть к своему отцу, хотя и надеялась застать его живым, а еще надеялась, что ее язык не прилипнет к нёбу, когда она попытается заговорить с ним, как случалось в детстве. Теперь она будет сильнее. Есть вопросы, на которые она должна получить ответы.
– Я сожалею, – проговорил Мерион.
Она удивленно посмотрела на него, почувствовав с его стороны жалость к себе. Он, по-видимому, считал, что вид замка погрузил ее в скорбные мысли.
– Теперь я одна, – медленно произнесла она, – или почти одна. Неделю назад я имела семью и других защитников. Сегодня у меня нет никого.
– Вы в безопасности, mi geneth, – мягко успокоил он ее. – Никто не обидит вас, пока вы под моей охраной, и, что бы вы ни думали о Гарри Тюдоре, скоро вы узнаете, что он хороший человек.
Нахмурившись, она ответила:
– Я не знаю, каким именем вы назвали меня сейчас, сэр, да мне и все равно. Ваш Тюдор – настоящий узурпатор и к тому же убийца, который не имеет права на английский трон, что должен знать любой здравомыслящий человек, будь он даже и валлиец.
Она услышала тяжелое дыхание Джонет и тут же поняла, какой допустила промах, стоя лицом к лицу с врагом, в окружении его солдат. Тем не менее она гордо вскинула голову и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.
К ее удивлению, он улыбнулся:
– Когда вы злитесь, в ваших глазах вспыхивают золотые искорки. – И прежде чем она могла опомниться, добавил: – Mi geneth означает всего лишь "девушка" или "девочка", и ничего больше. И когда, интересно, вы пришли к убеждению, что у валлийцев нет здравого смысла?
Элис открыла рот, потом закрыла, смущенно глядя на него.
– Я не говорила, что у них его нет.
– Вы подразумевали.
Его слова еще звучали в ее голове, и она понимала, что он прав, но не знала, что ему ответить, и поэтому смотрела в сторону и молчала.
Они приблизились к палаткам. Через некоторое время, остановившись перед самой большой, она наконец повернулась к нему и тихо вымолвила:
– Я должна снова принести свои извинения, сэр, за мои слова.
– Вам будет очень жаль, если вам не позволят выйти замуж за сэра Лайонела Эверингема?
Ее глаза широко открылись, и она ответила не задумываясь:
– Я даже не знаю его. Ричард организовал нашу помолвку, и меня представили сэру Лайонелу на церемонии, но я не сказала с ним больше двух слов.
Он кивнул с явным удовлетворением, потом указал на палатку:
– Вы будете спать здесь, миледи, вместе с вашей служанкой. Здесь вы будете в совершенной безопасности. – Он спешился.
Глядя на него сверху вниз, Элис попросила:
– Я хочу увидеть отца, сэр Николас. Может оказаться, что он единственный мой живой родственник. Вы не должны препятствовать.
Мерион покачал головой.
– У вас все еще есть братья, и в любом случае я не могу позволить свидание. Опасность слишком велика. Именно поэтому я приказал вашему эскорту вернуться в Драфилд.
Не зная, что он отдал такой приказ, она обернулась и увидела, что Джорди и остальные действительно уехали. Прежде чем она могла возразить, сэр Николас продолжал:
– Почти все внутри замка мертвы, госпожа. Не осталось никого, кроме слуги, который ухаживает за вашим отцом, да старухи знахарки; и хотя холодная погода позволила нам отложить погребение до вашего приезда, мы должны уехать завтра. Мы останемся, только чтобы похоронить мертвых, не дольше.
– Но я…
– Нет. – Он не повысил голос, не сдвинул брови, но она поняла, что настаивать бесполезно. Даже в Миддлхэме она выучила трудный урок подчинения мужской власти.
Элис покорно склонила голову, но в то же время решила, что так или иначе, а найдет способ увидеть отца. Еще до их отъезда нужно заставить валлийца понять, что она не позволит отказать ей в возможности последнего прощания. А пока лучше будет усыпить его подозрения и, выжидая, хорошенько подумать.
Глава 2
Оказавшись внутри большой палатки, Элис стянула перчатки и молча огляделась. Даже мягкое золотое мерцание масляной лампы не могло улучшить спартанской обстановки и сделать ее уютной. На сыром земляном полу недалеко от левой тканевой стены находилась лежанка из мехов, рядом стоял табурет с грудой меховых одеял. Напротив расположились открытый сундук и деревянная скамеечка для молитв. Кроме нее, единственным предметом мебели оказался переносной умывальник. Масляная лампа висела на крюке центрального шеста.
– Палатка ваша? – спросила Элис сэра Николаса, откидывая капюшон и открывая свои влажные спутанные волосы.
– Теперь ваша, мадам. Один из моих ребят приютит меня. Том, мой оруженосец, перенесет мою одежду. Вы что-нибудь ели?
– Да, немного хлеба с маслом в полдень.
Он нахмурился.
– Я прикажу приготовить нормальной еды. Уже пробило пять, но, несмотря на облака, еще несколько часов будет светло, так что вы, вероятно, захотите отдохнуть перед ужином.
– Может ли кто-нибудь принести мне воды?
– Чтобы пить? Есть фляжка…
– Чтобы смыть с себя дорожную пыль, – ядовито ответила Элис. Она показала свое запачканное грязью запястье. – Моя кожа обычно не такого цвета, уверяю вас, сэр.
Он ухмыльнулся:
– Может, вы тогда примете ванну, госпожа? – Он махнул рукой в сторону маленького умывальника.
Она с сомнением посмотрела на него.
– А здесь нет нормальной ванны?
– Полагаю, ее можно принести из замка, но тогда вы смертельно простудитесь.
– Вряд ли можно быть мокрее или холоднее, чем я сейчас, – заметила она, – и я бы очень хотела…
– Я прикажу нагреть воды, – улыбнулся он, весело качая головой. – У меня нет ни полога, ни навеса, но, думаю, стены палатки защитят вас от сильных сквозняков. Тем не менее вы не должны мыть голову, леди Элис.
– Уж подобного она не сделает, – вставила Джонет, кисло глядя на свою госпожу, – потому что волосы не высохнут в такую погоду. Вот уж удумали! Вы можете сделать все, что вам нужно, и в раковине, миледи, так что нет надобности заставлять людей сэра Николаса целый час таскать воду, только чтобы удовлетворить глупый каприз.
Сэр Николас улыбнулся Джонет.
– У меня нет возражений. К тому времени как они найдут подходящую бадью, у нас уже будет горячая вода. Думаю, она согреет вашу госпожу, а это уже неплохо.
Элис благодарно кивнула, показав на свои волосы, которые уже и без того были давно мокрые.
– Мытье пойдет им только на пользу.
– Nage, mi geneth. – Его сильная рука легла на ее голову, ощупывая волосы. – Они всего лишь влажные, а не мокрые насквозь, как после мытья. Ваша служанка права. Вытрите их досуха, а потом расчешите. Я бы, пожалуй, хотел увидеть их сухими, – добавил он. – Хотя они и не темные, какими, на мой взгляд, должны быть красивые женские волосы, они будут похожи на расплавленное золото и, может быть, станут даже красивее, чем у ее высочества, потому что у нее они гораздо светлее. Невзрачные, показалось мне, хотя и длинные и гладкие как шелк.
От его прикосновения по ее дрожащему телу пробежала горячая волна, и Элис, обескураженная новым ощущением, отступила на шаг и отвернулась, стараясь, чтобы он не мог понять, какое воздействие оказывает на нее.
– Благодарю вас за вашу доброту, сэр, – ровно произнесла она. – С нетерпением жду, когда смогу насладиться ванной. – Непроизвольно махнув рукой, как бы отпуская его, она повернулась к Джонет: – Есть ли у нас травы, чтобы добавить в воду?
– Да, миледи, когда принесут сундуки с вьючных лошадей. А пока лучше вам снять мокрый плащ.
Элис кивнула, но прежде чем она успела снять алый плащ, сзади прозвучал голос сэра Николаса, испугавший ее:
– Оставайтесь в плаще. – И добавил для Джонет: – Мокрый или нет, но в нем ей будет теплее, чем без него, если только у вас нет другого в багаже.
Элис посмотрела на него свысока, поскольку он был на целый фут выше ее.
– Я думала, вы ушли, чтобы отдать приказания насчет моей ванны.
Он все так же ровно спросил:
– У вас есть другой плащ, миледи?
– Не такой теплый, как этот, но у моей матери, кажется, есть меховой. Возможно, раз уж ваши люди идут в замок…
– Плащ вашей матери заражен, – сказал он. – Оставайтесь в своем, пока я не подыщу вам что-нибудь подходящее. Тогда мы сможем высушить ваш плащ у огня.
– Вы так сильно беспокоитесь об инфекции, – удивилась она, – что я не могу не спросить, как же вы можете рисковать, посылая своих людей только за тем, чтобы принести мне ванну?
Он покачал головой.
– Вы забываете, что валлийцы, похоже, невосприимчивы к этой болезни. У меня есть несколько здоровых шотландцев и…
– Шотландцев?! – Она смутно припомнила, что раньше он говорил о каких-то иностранцах. – Но ведь шотландцы наши враги!
– Тем не менее они здесь есть, а также французы, которые вовсе не враги короля.
Она нахмурилась.
– Наемники!
– Если вам так больше нравится. Так, значит, я пошлю за вашей ванной шотландца? Может, он заболеет и умрет, к вашей радости.
Она демонстративно повернулась к нему спиной, и в тот же момент порыв холодного воздуха сообщил о его уходе. Она услышала его голос, но не обратила никакого внимания на слова, сосредоточившись только на своих делах.
– Похоже, скоро нам придется ехать в Лондон, Джонет.
– Да, госпожа. Я никогда там не была.