Я пробулькала Ирке то же, что и Ваське.
- Кошмар! - резюмировала она. - Вась! Машина под окном? - крикнула она в глубины своей квартиры. - Сейчас буду. - Это уже мне.
Ирка водила свой жигуль очень лихо - в смысле мастерски. Я тоже владела рулем, но, в отличие от нее, не любила этого дела. Поэтому, когда мы с мужем решали, что кому, я сразу сказала, что наш "опель-рекорд" мне не нужен. Был бы это "жук", добавила я, я бы еще подумала.
Она примчалась через пятнадцать минут.
Мы покурили, попили чаю с ее свежеиспеченной и теплой еще шарлоткой, я немного поревела, Ирка поуспокаивала меня, как могла, и вернулась в семью.
Прошла неделя. Я жила на автопилоте: занятия в институте, абитуриенты дома, перевод искусствоведческой статьи в каталог и научной - в журнал.
Мои чуткие друзья решили не оставлять меня одну и забрали на выходные - а их свалилось целых три дня по причине праздников - на свою дачу. На ту самую дачу, уезжая с которой я была подобрана на большаке Олегом…
И вот мы сидим и потягиваем водку.
После сорока мы как-то незаметно отдали предпочтение этому чистому - в отличие от сомнительного происхождения вин - напитку. А вином пробавлялись лишь по случаю, когда позволял кошелек, и покупали что-нибудь подороже и пофранцузистей - дабы не рисковать здоровьем.
- Вернется, - в который раз сказала Ирка. - Кишками чую, вернется, - добавила она для убедительности.
- Когда?! - возопила я в небо. Получилось, правда, в дощатый потолок.
- Когда надо, тогда и вернется. - Это должно было служить успокоением для меня.
- А мне надо сейчас.
- Это тебе надо. А ему не надо…
- Почему это ему не надо?
- Потому, что оканчивается на "у"…
- Нет, договаривай! - лениво завелась я.
- Да ладно… Расскажи лучше, что в нем такого? Он что, лучше твоего Сережки?
- При чем тут Сережка? - Сережка - это мой муж. Бывший, разумеется.
- По Сережке ты так не убивалась.
- С Сережкой просто все кончилось. Чего убиваться-то?
- Ну ладно, а тут что?
- Тут любовь.
- А-а… Любовь… Тогда понятно…
- Все-то тебе понятно…
- Ну а чего ж непонятного? И он конечно же… - Ирка чиркала отсыревшей спичкой по отсыревшему же коробку, обе наши зажигалки разом, не сговариваясь, издохли. - И он конечно же волосатый…
- Да! Он конечно же волосатый!
- Ф-фу!.. Какая гадость! Что у тебя за вкус!.. Всегда удивлялась…
- Дура ты. Что такое гладкий мужик? Это ж баба, а не мужик. А у моего запястья даже с внутренней стороны волосатые…
- И грудь, конечно…
- Конечно.
- И живот…
- Еще как.
- Ф-фу!.. Какая гадость.
- А ты пробовала?
- Что?
- Ну… волосатую грудь пробовала?
- Бе-е-е… меня сейчас стошнит!
- Нет… у тебя дефект, ей-богу! Может, ты розовая?
Ирка, так и не прикурив свою замученную сигарету, заплакала.
- Ты что? Ир?
- Ничего… - хлюпнула она.
- Ну ладно тебе. - Я попыталась высечь для нее огонь, но у меня тоже ничего не получилось.
Я поднялась и неровной походкой пошла к буфету. К счастью, там лежала упаковка спичек. Они загорались на раз.
Ирка раскочегарила сигарету и сказала: налей.
Я налила. Бутылка закончилась. У нас, конечно, было с собой еще, но эту-то мы вдвоем…
Мы выпили и закинули в рот по куску соленого хрустящего - из прошлогодних Иркиных заготовок - огурца. У нее всегда отменные огурцы и помидоры. И всегда - до следующего урожая.
Она прожевала и посвежевшим голосом сказала:
- Это я просто тебе завидую…
- Да ладно… престань…
- Да. Завидую. У меня ж женского счастья так и не было… - И вдруг завыла в полотенце. Я переждала этот короткий приступ.
- Идиотка. Сама себя урыла, - сказала она с совершенным французским прононсом. - Сначала пеленки с кандидатской вперемежку, потом гарнитуры, потом дача, машина… вот эта вот… - она ткнула пальцем на видневшийся в окне капот, - вот эта вот великолепная "семерка". Почему нас не учили быть женщинами?.. Вот тебя учили?
- Меня нет.
- Ну, у тебя крови литовские, а вы народ европейский, цивилизованный… Твоей маме, поди, в голову не пришло бы утюг чинить поломанный… Не-е-ет. А я вот все умею… - Она снова повыла немножко, просморкалась и продолжила: - И вот это вот мое счастье… - она ткнула тем же пальцем в то же окно, только чуть левее, откуда прямо на нас смотрела… смотрел зад ее благоверного супруга, ковырявшего истосковавшуюся по ласке крепких хозяйских рук, радостную весеннюю землю, - вот оно тоже все умеет, блин! Кроме одного… У-у-у-у… - Новый приступ, но уже на исходе. - А моя маменька, думаешь, знала, что такое женское счастье? Ни фига! Прежде думай о Родине, а потом о себе. А в постель ложатся, только чтобы детей делать, смену достойную… Сделали, как положено, троих, чтобы не только воспроизвести, но и приумножить…
- Да брось ты! Ты утрируешь…
- Что?! Мне мамуля говорила после Маришки: вот отдохнете пару лет и третьего рожайте. Я: мам, зачем, я и на второго-то по нужде пошла. А она: время такое, доча, рождаемость падает, и война много жизней отняла у страны… Ну ты представляешь?! Я стране детей должна рожать! А она мне будет в месяц платить сто пять…! - Ирка выругалась в рифму, у нее это легко и как-то ловко получалось. - А через пять лет по пятерке добавлять…! - Она опять ругнулась, тоже в рифму, но уже по-другому. - И хрущевку двухкомнатную даст… может быть… когда троих рожу. Хорошо, времена другие нынче, заработать можно… если есть чем. Да и то - полулегально. Я ж только с репетиторства да с левых переводов и имею себе на трусы да на прочие прелести… Да что я тебе рассказываю!.. Налей.
- Давай Васятку подождем.
- Перебьется! Налей!
Я открыла новую бутылку "Гжелки".
- Вот скажи, как у тебя так получилось?.. Росли вместе, учились вместе, работаем вместе… а у тебя все не как у людей… На дачах ты не ломалась, банки не укупоривала сотнями, ни на чем не экономила. Жила, как хотела…
- Вот то-то! Как хотела! А ты жила, как твоя родня хотела. Кто тебя за Васятку выдал? Родня. Кто тебя рожать заставлял, когда ты поняла, что фигня, а не семья у тебя, политически-экономический альянс… кто? Родня! Кто решал, уйти тебе к любимому или остаться в болоте?.. Дальше продолжать?
- Ты права, мать! Выпьем за мое несостоявшееся счастье!
Она опрокинула в рот рюмку и поперхнулась, пришлось пару раз по спине хрястнуть.
- К чему бы это? - сказала она, прокашлявшись.
- Может, к тому, что еще не все потеряно?
- Думаешь?
- Попробуй!
- Это в мои-то годы?.. хотя… Ты что, моложе, что ли?.. Ты вон толстая, а я даже после двоих всего на три кэгэ поправилась. Как я, сойду еще для таких дел?
- Во-первых, я не толстая, а полная. У меня, между прочим, ничего нигде еще не висит. И-ик!.. Во-вторых, тощая корова - еще не лань. А в-третьих, для каких это таких дел? Тебе любовь нужна или любовник? И-ик!
- Ты права, - сникла Ирка. - Не получится у меня никакой любви. У меня этот орган, которым любят, отсох давно. А любовник… Вон Карен Владленович с сентября клеит. Хоть сейчас бери. Тридцати нет.
- Карен? К тебе?..
- Да! Ко мне! - Ирка задрала подбородок и выпятила невыдающуюся грудь, изображая достоинство королевы. - А что ты так удивилась?
- Ир! Ты дура или прикидываешься? Ты ж у него руководитель кандидатской.
Ирка посмотрела на меня и протрезвела.
- Точно! - Она расхохоталась так, что я думала, у нее истерика началась.
Васька обернулся - видно, аж на огороде слыхать стало наше веселье. Утер пот с высокого умного лба, поправил на носу старые очки - новые-то на огород жалко - и снова уставил на нас свой обтянутый задрипанными трико еще советского образца - теща дюжинами покупала все, что под руку попадалось во времена тотального дефицита, - тощий работящий зад.
А мне вдруг стало его так жалко… Ломался мужик всю свою жизнь: пять дней в неделю стулья задом плющил, а два корячился в огородах - то в тещиных, то потом в своих. Двух спиногрызов вынянчил - только что грудью не кормил, пока мамка их диссертации писала да переводы ночами строчила. А ему ведь тоже небось хотелось обнять женщину, а не гибрид домашнего комбайна "Хозяюшка" и пишущей машинки "Рейнметалл". Хотелось. И таки обнимал… Меня. Мы даже до поцелуев дошли, а он еще и до моей груди продвинулся. Было все это, правда, в большой нашей обычной компании, на виду у всех, в темной прихожей - стало быть, безобидно, по-дружески, и ничем не кончилось, если не считать головной боли у всех нас наутро от безбожно перемешанных напитков.
Я заплакала. Ностальгия накатила. По нищим беспечным временам.
- Ты что? Сим? А?..
- Ва-аську жа-алко… - рыдала я.
Ирка тут же присоединилась. Да так громко, что муж ее снова обернулся. Не знаю, что уж он подумал, увидев двух баб, уткнувшихся распухшими мордами каждая в свое полотенце и воющих в голос.
Что надо, то, поди, и подумал. И снова принялся тискать жадное до крепкой ласки тело матушки-земли. А мне еще больше стало его жалко. А заодно - всех советских мужиков, которые поистесались в борьбе за свое светлое будущее, вкалывая на трех работах да на огородах… которые уже и не мужики давно, которым радости жизни только и были доступны, что в зеленой безответственной юности, когда за пятерку можно было девчонку в ресторане погулять, а потом в общагу через окно протащить.
- А Се-Серегу… не жа-а-алко? - сквозь полотенце и рыдания проговорила Ирка.
- У-у-у… - ответила я, и новые потоки слез полились из моих заплывших очей.
С Сережкой мы прожили счастливо и радостно почти тридцать два года. Благо ни его, ни мои родители не совали носы в нашу жизнь - все вопросы мы решали вдвоем. Даже порой, прося совета у Ирки, я на него не рассчитывала и следовать ему не собиралась - я сама слишком хорошо знала всегда, чего хочу, а чего не хочу.
Почему мы разошлись? Наверное, всему на этом свете отмерян срок - и любви в том числе. А может - любви в первую очередь. И тут главное оставаться адекватным и вменяемым и слушать только себя, руководствоваться только собственными соображениями - а не опытом других, чьими-то правилами и шаблонами.
Да, разлюбили. Но теплых чувств не растеряли. Зачем же в угоду… даже не знаю кому - обществу? родне? друзьям? - зачем в угоду кому-то изображать несуществующее? Не осталось того, что зовет в постель, зато сохранилось то, что дает оставаться близкими - так остановитесь, сохраните хотя бы это! И все порадуются, не будучи поделенными на два враждующих - или делающих вид таковых - лагеря с тайными и явными перебежчиками.
А если прошло только у одного, а у другого - нет? Ну что ж, попробуйте тогда через суд принудить его любить вас по-прежнему!.. Ребенка (детей) в ход пустите, друзей, родню… Все это было бы смешно, когда бы не было реально…
Не помню, у кого из нас с Сережкой это прошло у первого. Возможно, у обоих разом - ведь мы были совершенно органичным целым.
Однажды, после не слишком захватывающей близости, он сказал, обняв меня, как обнимал обычно, когда мы были готовы отойти ко сну:
- Представляешь, кажется, я влюбился.
- Ой! - рассмеялась я. - В кого, в студентку, в лаборантку?
- Бери выше, - сказал он.
- В завкафедрой? - ткнула я пальцем в небо.
- В зав, - сказал он, - только не кафедрой, а отделом, в завотделом МИДа.
Я повернулась к нему лицом:
- В Валерию… как ее?.. Валентиновну?
Он спрятал лицо у меня на груди - он любил мою грудь.
- Да? - уточнила я.
- Угу, - кивнул Сережка.
- Это серьезно, - сказала я и прислушалась к своим глубинам - не колыхнется ли где свирепый когтисто-зубастый зверюга, чудовище с зелеными глазами.
Внутри тишина. Нет… вот что-то шевельнулось. Что это?.. Оказалось, легкий адреналиновый фонтанчик - такой же, какой сопутствовал моим ожиданиям встречи с последним любовником. Мое бессознательное существо порадовалось за любимого мужа и даже попыталось сопереживать ему в радости! Вот это да!..
Я крепко прижала голову Сережки к себе и чмокнула в макушку.
- А она в тебя? - спросила я с волнением в голосе.
- И она в меня, - сказал он и заплакал. Мой мужественный муж, мой стопроцентный мужчина заплакал, как ребенок.
- Ну что ты? - успокаивала я его. - Это ж здорово, что у вас взаимно.
Не знаю уж, от избытка каких чувств - благодарности ли ко мне, так мило отнесшейся к столь рисковому известию, прилива ли любви к своей недосягаемой сейчас возлюбленной, дорога к которой теперь вся сплошь зеленый светофор, того ли и другого, вместе взятых, - только муж мой устроил мне настоящее пиршество плоти. Иногда, остановившись и едва сдерживая себя, он говорил: ты не думай… я тебя сейчас люблю… только тебя… Ну и много разной - принадлежащей только нам с ним - любовной чепухи. Я верила ему. Я просто знала это!
- Чего мне Серегу жалеть? - сказала я, успокоившись. - Он со мной в любви прожил и теперь с любимой живет.
- И откуда вы такие?.. Несоветские… Блин… - Ирка хрустнула огурцом. Ее тон выдавал полное безразличие к ответу на заданный вопрос: эмоции выплеснулись, а новых еще не подкопилось.
Я промолчала - я тоже чувствовала опустошенность - и закурила новую сигарету.
3
Заканчивался август. Мы снова сидели на Ирко-Васькиной даче, на веранде, окруженной бордовыми и белыми, абсолютно царственного вида, георгинами. Эти дивные цветы, кстати, посадила я, своею легкою рукой, убедив хозяев, повернутых на показателях исключительно плодово-овощного поголовья, измеряемого в банко-литрах, в том, что эстетика еще никому и ничему не помешала. Георгины удались. Как все или почти все удается неискушенным - это был едва ли не первый мой сельскохозяйственно-озеленительный опыт.
Васька раскочегарил мангал и укладывал на него разряженные в розовый перламутр шампуры, мы с Иркой уже помыли ручки после шашлычного мяса-лука и глотали слюнки, запивая их холодным пивом, в ожидании ритуального - сакрального, можно сказать, - яства. Эдакого советского национального жертвоприношенческого блюда, воскурявшего аппетитный фимиам всем святым тоталитарным праздникам - со всех дач, со всех биваков, разбитых на просторах лесов, полей и рек, в снежные ли, солнечные или дождливые дни - в дни всевозможных пролетарских солидарностей. Сегодня никакого особого повода к солидарности не наблюдалось - рядовая суббота с последующим рядовым воскресным праздником, Днем шахтера. Я, вернувшись после недолгого отсутствия - в несколько радужных весенних дней - в свой прежний статус одинокой подруги старинных друзей, опекалась ими по полной программе. Да и мне ни с кем так не хотелось проводить время, как с Иркой и Васькой, пребывая в непринужденном полете мыслей и чувств и столь же непринужденном положении тел. С ними не нужно было ничего из себя корчить, нам всем позволялось быть самими собой - это ли не свобода? Васяткиной большой и доброй души хватало на нас обеих - это ли не тихая радость осенней поры жизни?.. (Ой, сейчас стошнит… но как сказано-то, а?..)
Моя короткая любовь была оплакана по всем канонам - сорок дней я точила слезы, почти не переставая, лишь с перерывами на институтские занятия. Потом это как-то прошло, и Ирка принялась агитировать меня сделать свободный и решительный выбор в пользу Ростиславика. Мы с ней пару раз подискутировали на его тему всерьез, пару раз постебались, потом чуть не умерли со смеху, расписав все прелести жизни с ним под одной крышей и одним одеялом, а потом взяли да и сосватали славного парня к Наташке. В сентябре свадьба. Аминь.
Личная моя жизненная позиция - или по вышке, или никак - осталась неколебимой. А я осталась одна. Потихоньку все брошенные залетным принцем на произвол судьбы вещи я перестирала и сложила в кожаную сумку моей мечты, защелкнула на ней замок, сверху положила деловую кожаную папку с заточенным в нее телефоном образца 2002 года, спрятала все это в пустой дочкин шкаф и занялась йогой в облегченном варианте, для дамочек "за пятьдесят", дабы, за отсутствием секса, хоть чем-нибудь поддерживать мышцы своего устаревающего и расползающегося по сторонам организма в каком-никаком тонусе.
А вот и шашлыки подоспели! Радостный Васятка разложил по тоскующим тарелкам четыре клинка со шкварчащими, вполне гаргантюачьими порциями.
Только я с вожделением приникла к первому куску румяного ожерелья, зазвонил мой телефон…
Дальше не рекомендую читать тем, кто не верит в хеппи-энды и прочую дамскую хрень. Поэтому для них - конец фильма (звучит культовая грустная мелодия "Одинокий пастух" Джеймса Ласта).
4
Для всех остальных - часть четвертая.
На дисплее отобразилась надпись вполне в духе происходящего со мной в последние несколько месяцев: "Номер не определен".
- Да? - говорю я.
- Симона… - говорят мне, и мне не нужно ничего больше.
Если бы моя история была выдумкой, уж будьте спокойны, я придумала бы что-нибудь позанимательней! Например: звонок раздался в новогоднюю ночь. Ну, на худой конец, в рождественскую (надо сообразить, правда, 25 декабря?.. или все же 7 января?..). Или, скажем, в мой день рождения. Который, кстати, наступал через два дня после этого самого Дня шахтера, который мы шашлыками предваряли.
Но звонок раздался, когда раздался, и я услышала голос Олега.
Я сказала ему, что жду его на той же самой остановке автобуса, где… Ну, понятно.
Еще не успевший усугубить холодного пивка мой замечательный, мой верный, мой прекрасный друг Вася отвез меня на большак.
- А шашлыки?.. - лопотала вослед мне, невменяемой, Ирка.
Ира, дорогая, драгоценная моя подруга!.. Какие, блин, шашлыки!..
Васятку я выпнула с места предстоящих событий едва ли не ногой под зад.
- Тебя жена, между прочим, ждет! - аргументировала я.
Он послушался и даже не стал подглядывать из-за кустов. Его пыльный жигуль поплелся по пыльной дороге на закат августовского солнца.
Вот и все. Вот и все, девочки мои! Ну и мальчики - если кто остался с нами, девочками… Вот и сказочке конец, а кто слушал - молодец.
Вы хотите сказать, что вам невероятно интересно, где он был и что делал?..
Ну какое это имеет значение!.. Главное, что он вернулся - живой и невредимый. Главное, что он не бросал и не забывал меня. Главное, что все только началось у нас после того, как я написала, что сказочке конец. Главное, что моя упрямая вера в чистоту и порядочность тех, кто показался тебе чистым и порядочным, вера в то, что "все люди добрые" - или, как минимум, те, кто показался тебе добрым, - неколебима и не поддается никаким тренингам продвинутых психологов от реалий жизни.
А если уж так любопытно, то вот… Только, простите - коротко. Вся эта посттоталитарная хрень не достойна бумаги, по которой ее размазывать придется…