Добилась она не столь многого, но все же О'Малли отправился наконец по ее поручению. Рейвен облегченно вздохнула… Что толку думать и рассуждать сейчас о свершившемся?
Конечно, О'Малли на правах не только слуги, но и друга, советчика, воспитателя хочет и имеет полное право знать обо всем, что творится в ее голове и душе. Но чем это поможет в данное время? Однако как хорошо, что он у нее есть, этот добрый упрямый ирландец!..
Память услужливо вытащила из своей шкатулки одну из многих картинок ее детства - не самую яркую, но запомнившуюся: ей было всего десять лет, и тогда впервые она услышала от О'Малли слова утешения…
В те дни Рейвен жила предвкушением праздника, которых у нее было очень немного в жизни: ее подружка, одиннадцатилетняя Джейн Хьюитт, позвала Рейвен на, свой день рождения. Джейн была дочерью какого-то высокопоставленного чиновника, и все дети, чьих родителей считали достойными этой чести, были приглашены.
Обрадованная девочка осмелилась попросить своего отчима Йена Кендрика дать ей денег на новое платье. А в ответ получила весьма внятную и предельно жестокую отповедь, которую не могла забыть долгие годы.
- Тебе не требуется никаких денег на новое платье, - примерно так отвечал ей отчим, - потому что этого платья у тебя не будет. Не будет потому, что ты не пойдешь на день рождения в дом Хьюиттов. Ты должна знать и не забывать своего места… Ведь ты незаконнорожденная, понимаешь? Внебрачная… Приблудная, как вон та кошка с улицы…
Йен Кендрик в этот день был, вероятно, в особенно дурном настроении, которое и излил на приемную дочь.
- Благодари меня и Бога, что об этом почти никто не знает, - заключил он, - иначе тебя бы даже не позвали ни в одну приличную компанию…
Незаконная… Побочная… Какие еще слова обрушил на нее этот злобный человек? Они рвали ей душу на куски. И дело не в том, что у нее не будет нового платья - ей даже удобнее, она давно привыкла к своим старым, без всяких там лент и воланов, - но ей невыносима была мысль о том, что она родилась не такой, как все остальные дети. А главное… самое главное, что ее судьба, или как это назвать, зависит от этого жестокого человека, от его настроения и расположения. От его угроз… Захочет - и расскажет всему миру о том, что она незаконная… побочная… И все для нее кончится…
Она помчалась в конюшню и спряталась там на сеновале, где ее и обнаружил конюх О'Малли.
Рыдая, она призналась ему, что услышала от человека, которого все считали ее отцом. О'Малли спокойно возразил:
- Это все неправда и чушь, мисс Рейвен, вот чего я вам скажу. Вы прекрасная маленькая девочка с доброй душой и таким же сердцем. Так я считаю. А как вас звать-величать - дело последнее: леди или просто мисс, какая разница? Главное, чтобы здесь было в порядке.
Он прижал руку к тому месту, где у него билось сердце.
Она ответила со слезами:
- У меня нет отца!
- Ты говоришь об отце, девочка… У тебя хорошая мать… Если ты хочешь отца, я буду твоим отцом. - О'Малли погладил ее по темным как вороново крыло волосам. - А теперь перестань плакать, осуши слезы и пойдем со мной. Я покажу тебе молодую лошадку, такая красотка - загляденье. А грива у нее точь-в-точь как твои волосы…
Йен Кендрик погиб два года спустя, но все это время Рейвен ни на минуту не забывала его злые слова и не могла избавиться от глубоко засевшего в ней страха разоблачения. Как и ее мать, она мечтала о времени, когда вернется в Англию и будет без боязни там жить и общаться с людьми, для которых ее происхождение не будет играть никакой роли. И не нужны ей ни титулы, ни богатство - только ощущение законности быть наравне с другими… Таким же законным человеком…
Конечно, лучший путь для осуществления этого - стать женой кого-нибудь из весьма знатных людей. Ей почти сразу повезло с герцогом Холфордом, которого она не любила, но который по крайней мере не был ей противен.
Однако все это рухнуло, и она теперь на развалинах - в доме известного игрока. Человека, отторгнутого высшими кругами, для многих подозрительного… И через несколько часов она станет его женой перед Богом…
Поборов приступ отчаяния, она заставила себя сдвинуться с места, оглядеться и позвонить в колокольчик, вызывая экономку.
Перед ее приходом Рейвен подумала: что ж, большую часть прожитой жизни она испытывала острое чувство одиночества. Придется жить с этим чувством и впредь.
Она выпила чаю, немного поела и решила подняться в приготовленную для нее комнату. Она ощутила полную готовность принять судьбу такой, каковой та будет. Не раздумывать о ней и не приходить в отчаяние.
Не хотелось ей думать и о том, как одеться для свадебного обряда, - лучше она постарается просто отдохнуть. Ведь она заслужила хотя бы короткий отдых за два страшных дня?
Она стянула с себя платье, принадлежавшее мисс Уолш - наверняка давней любовнице Келла Лассетера, - вытянулась на постели, укрывшись теплым одеялом, и закрыла глаза.
Моментально она погрузилась в сон, но был он обрывочный, неглубокий. И снова в нем появлялся ее бессменный смуглый любовник.
Он был за что-то страшно зол на нее. Его темные глаза сверкали, как антрацит, его руки впились ей в волосы, притягивая ее голову, губы к его лицу. Никогда раньше он так не вел себя - ей было больно, не хватало дыхания. Да как он смеет?..
- Ты не можешь его любить! - шипел он прямо ей в губы. - Он не достоин тебя! Она соглашалась.
- Конечно, нет, - говорила она. - Я никогда его не полюблю. Только тебя. Только ты владеешь моим сердцем.
Поверил он ей или нет, но он резко отклонился назад, и она вздрогнула от неожиданности. Это был не он! Не ее пират. Но как похож! Те же пронзительные, горящие глаза, те же привлекательные черты лица, в которых застыл гнев… Но это был Келл Лассетер!..
Его лицо, взгляд заполнили все пространство ее сна, она видела только его и читала в нем как в книге: желание, требовательный призыв, но и нечто, предвещавшее опасность, - вот что она могла прочитать.
Испуганная, она попыталась оттолкнуть его, положив ладони ему на грудь, ощущая его напрягшиеся мышцы и жар. Жар всего тела. И еще - тревожное биение сердца… Или это стучит ее сердце?.. Но глаза… Его глаза продолжали угрожать ей - в них было осуждение за расправу с его братом, за то, что она заманила его в ловушку и заставила жениться на ней…
Но она… Внезапно она ощутила в себе силы противостоять ему. С вызовом посмотреть в его глаза. Безмолвно осудить его за то, что ее жизнь оказалась сломленной… Поруганной…
Он смял ее губы грубым, требовательным поцелуем, сильно сжал плечи. Но она боролась, не хотела поддаться ему, сопротивлялась его силе и его обаянию, которое чувствовала, несмотря на скопившуюся в душе ярость. Между ними шла схватка… дуэль. Состязание в силе любви, ненависти… Состязание, в котором не могло быть победителя… Не должно быть…
Она ощущала его гневную страсть, понимала ее, потому что сама испытывала нечто похожее. Она пыталась что-то произнести, объяснить, оттолкнуть, если не силой, то словом, но все было тщетно. Его язык проник к ней в рот, он прижимался к ней всем телом, вдавливая себя в нее. Она уже чувствовала его восставший орган, требовательно и настойчиво касавшийся ее лона. Ее соски горели как раскаленные угольки, их терзала боль… Боль таилась и внизу живота…
Она сжимала бедра, но он сумел просунуть руку и нащупать то жаркое и влажное, что было между ними. Дрожь пронзила ее всю, она застонала и, сразу сделавшись беззащитной, открыла ему свое тело, поняв, что их желания совпали: она хочет того же самого, что и этот опасный, непредсказуемый, неизвестно откуда появившийся человек…
Негромкий настойчивый голос, повторяющий ее имя, пробудил Рейвен от ее тревожных сновидений.
Она застыла от испуга, увидев, что на краю кровати сидит ее пират, похититель ее души и тела из сновидений…
Нет, это был не он, а всего-навсего ее будущий супруг, Келл Лассетер, который легонько тряс ее за плечо.
В свете масляной лампы его чувственное лицо показалось ей возникшим непосредственно из ее сна, его прямым продолжением. Напомнило о неуемной страсти, которая только что охватывала все тело.
Когда она встретилась с ним глазами, она снова почувствовала дрожь. Бесстыдную дрожь желания… Боже, уж не догадывается ли он об этом? О том, какие сновидения посещали ее несколько мгновений назад?
Его взгляд скользнул ниже, и она, проследив за ним, покраснела от смущения. Во время сна она отбросила одеяло, сорочка спустилась с одного плеча, обнажив грудь.
Она скрестила руки на груди, однако он, казалось, даже не заметил ни ее обнаженной груди, ни стыдливого жеста.
- Уже пора, - сказал он, отворачиваясь и вставая с постели.
Тон, каким это было произнесено, больше подходил человеку, которого ведут на эшафот, но не к алтарю.
Глава 7
Свадебная церемония и отдаленно не была похожа на ту, которую Рейвен рисовала когда-то в своем воображении. Вместо шикарной лондонской церкви, заполненной такой же шикарной публикой, все происходило в гостиной загородного дома в присутствии всего трех свидетелей: супругов Гудхоупов и верного О'Малли. На невесте было простое платье с длинными рукавами из лилового кашемира, волосы связаны в узел на затылке.
Жених тоже мало напоминал высокородного аристократа - ни одеждой, ни тем, что у него было - а вернее, не было - за душой. А не было у него ни звучного титула, ни обширных поместий, ни старинных замков - только красивое смуглое лицо, какой-то подозрительный игорный дом и сомнительная репутация. И конечно, его никак нельзя было назвать твердой и надежной опорой в жизни, о чем она так мечтала. В облике и сущности Келла Лассетера не было ничего, что свидетельствовало бы о его солидности, основательности, надежности.
В то время как священник бубнил ритуальные речи о том, что с этой минуты она и незнакомый человек, стоящий рядом с ней, навеки связаны перед Богом, на ее лице отобразилось, видимо, что-то не совсем соответствующее моменту. Среди слов клятвы, которую вслед за священником повторял Лассетер, она услышала его шепот:
- Улыбнитесь хотя бы, будущая миссис Лассетер. Ведь вы на свадьбе, а не на похоронах.
Она сделала над собой усилие, улыбнулась краешком губ и весьма бодрым тоном произнесла положенные слова.
К счастью, вся церемония закончилась очень быстро и никакого пиршества не последовало. Только для них двоих был сервирован ужин в столовой, куда они и проследовали с Келлом, который хромал сильнее прежнего, даже опираясь на палку.
Он заметил ее виноватый взгляд и без особых эмоций пояснил:
- Видимо, я довольно много находился и наездился за сегодняшний день.
- Могу я как-то помочь? - пробормотала она. - Сменить повязку? Смазать чем-то?
- Нет, миссис Лассетер, благодарю вас. - И снова ироническая улыбка. - Боюсь только, что в эту свадебную ночь вам придется взять на себя роль главы семьи, потому что я не сумею самостоятельно выполнить все, что положено новобрачному.
Напоминание о брачной ночи заставило ее похолодеть. Что же это будет? Зачем?.. Неужели нельзя пренебречь ритуалом?.. И в то же время - она ни за что не хотела признаться себе в этом - она с замиранием сердца ждала этого ритуала. Чтобы повторилось все, что было прошедшей ночью, но только не в кошмарном полусне, а наяву… Как это будет наяву… Ей было страшно…
За ужином она почти ничего не ела, односложно отвечала на вопросы, сидела, опустив глаза, лишь изредка взглядывая на того, кто стал ее мужем, супругом, спутником жизни. Боже, неужели это правда?..
Ее погруженность в себя беспокоила Келла. В конце концов, он не тащил ее насильно под венец. Она действовала, находясь в здравом уме и твердой памяти. Сегодня, конечно, не вчера. Что же касается вчерашней ночи, то забыть то, что было, он не может, как бы ни старался. Разумеется, бедняжка была под действием наркотического снадобья, которым ее опоил этот мерзавец, его брат. Но все равно Келл не мог отделаться - да и не хотел - от мысли, что, не будь у его незваной гостьи такой страстной натуры, никакой афродизиак не подействовал бы на нее подобным образом. Да разве он со своим немалым знанием женщин может ошибиться в распознании их истинной физической сущности? И разве видения, которые одолевали эту девственницу, не говорят сами за себя?..
Черт возьми, он все время думает о ней… Его рука крепко сжала бокал, чуть не расплескав вино… А что она, интересно, думает о нем? Если думает… И что будет думать после ночи, которая им предстоит?.. Он усмехнулся: зачем ей затруднять себя мыслями о нем? Начиная с завтрашнего утра им даже не обязательно видеть друг друга. Ну, быть может, раз или два за все оставшиеся им дни…
Ладно, хватит, решил он, поднимаясь из-за стола и морщась от боли в раненой ноге. Но пожалуй, не менее мучительно давала себя знать боль в области чресел.
- Не пора ли на отдых? - произнес он как можно любезнее.
Его молодая жена подняла голову, посмотрела на него. Во взгляде было удивление, смятение, неверие в то, что происходит… что уже произошло.
- Мне помнится, - сказал он, - вы говорили, что не боитесь меня.
Она прикусила губу:
- Я не боюсь, - проговорила она.
- Тогда не смотрите взглядом затравленной лани. Я не имею ни малейшего намерения применить к вам насилие или потчевать вас наркотическими напитками. Когда двое находятся в постели, гораздо лучше, если все происходит у них по обоюдному желанию.
Он увидел, как она с вызовом вздернула подбородок, чего он, собственно, и добивался. Пусть в ее поразительно голубых глазах искрится не страх, а вызов. Пускай даже высокомерие, надменность - только не робость или покорность.
Подойдя к ее стулу, он помог ей встать и жестом руки предложил следовать к двери, а потом повел из комнаты в коридор и наверх по лестнице. Туда, где помещалась спальня хозяина дома. Он предоставил ей право первой войти в эту уютную комнату, освещенную только ночником и ярким пламенем разгоревшегося камина, от которого веяло теплом. Не столь, пожалуй, необходимым для нормальных новобрачных в их первую ночь.
Рейвен сделала несколько шагов по комнате и остановилась, как только взгляд ее упал на огромную кровать, частично скрытую парчовыми портьерами. Одеяло и простыни были призывно откинуты.
Обернувшись к задержавшемуся у двери Келлу, Рейвен произнесла вполне светским тоном:
- Полагаю, здесь и происходили ваши оргии?
Слова удивили и разозлили Келла. Потом он мудро отнес их на счет чувства растерянности и неловкости, охватившего его юную супругу, и добродушно поинтересовался:
- Что может знать хорошо воспитанная молодая леди о подобных вещах?
На что она охотно начала отвечать, вероятно, с целью подольше потянуть время до решающего часа.
Она говорила:
- Некоторые из моих знакомых молодых людей открылись мне, что состоят членами Лиги адского огня… Так, кажется, называется это общество… И что там - это я уже слышала не от них - творятся такие вещи…
- Какие? - с улыбкой спросил Келл.
- Ну… - Она запнулась. - Разные… которые… необычные… Вы сами знаете.
Келл слышал об этом обществе, куда входили различные искатели приключений и любители всяческих отклонений от нормы из высшего света, но его не приглашали в их сплоченные ряды.
- Если я и знал, то успел забыть, - сухо сказал Келл. - В этой комнате уже давно не устраивались оргии.
Однако Рейвен не выражала намерения оставить эту скользкую тему.
- Вы не заставите меня поверить, мистер Лассетер, - сказала она, - что сами не принадлежите к этому же племени мужчин.
- Что ж, не стану и пытаться, миссис Лассетер. - Он сделал ударение на последних двух словах, но она стойко перенесла перемену своей фамилии. - Однако, - продолжал он, - не могу не сообщить, что всегда предпочитал на определенное время единственного партнера в постели. И разумеется, противоположного пола. Я не особый любитель отклонений.
На этот раз она умолкла, стиснув пальцы рук и глядя куда-то в сторону. Он ясно видел, что она в нервном состоянии, которое еще не может побороть.
- Чтобы закончить этот разговор, милая леди, - сказал он, - клятвенно обещаю с нынешнего дня умерить свои сластолюбивые устремления и в конечном счете вообще избавиться от них. Если мне это не удастся, разрешаю вам еще раз выстрелить в меня.
Ее подбородок снова дернулся вверх, и Келл увидел ее порозовевшее смущенное лицо во всей красе.
- Я уже не один раз говорила вам, - почти крикнула она, - что очень сожалею о том, что сделала!
Келл вздохнул.
- Хорошо. Давайте оставим и эту тему тоже. Договорились?
С этими словами он начал развязывать свой шейный платок и, заметив осуждающий взгляд Рейвен, добродушно проговорил:
- Видите ли, мадам супруга, перед тем, как люди ложатся в постель, они обычно раздеваются. Такова традиция. По крайней мере европейская.
Его юмор не подействовал на нее успокаивающе.
- Но… - проговорила она. - Так сразу?.. Я ведь еще едва знакома с вами.
Он решил действовать ускоренным способом и потому сказал:
- Прошлой ночью вы не были столь стыдливы.
Она возмущенно топнула ногой.
- Прошлой ночью, вы знаете, я была под действием каких-то мерзких лекарств и мало что помню о происшедшем.
Келл внимательно посмотрел на нее. Конечно, это так, как она говорит. Но правда ли, что она ничего не помнит - ни о себе, ни о нем? И во всем ее поведении не было ни капли подлинной страсти?.. Он вдруг почувствовал Некоторую обиду за себя - принимавшего ее вожделение за чистую монету - и тут же осудил вздорность своих мыслей. Однако совсем избавиться от них не мог и потому произнес:
- Позвольте, теперь уже как супруге, напомнить вам, что вы были очень… я бы сказал, энергичны. По отношению ко мне. В вас не было ни тени той застенчивости… стыдливости, какую вы проявляете сейчас. Тоже в отношении меня.
- Зачем вы затеяли этот разговор? - с негодованием спросила она. - Хорошо… я скажу вам… Вчера ночью я принимала вас за другого.
- За другого? - Теперь возмущение звучало у него в голосе. Скорее даже ревность. Резкий укол ревности, тяжкий для самолюбия. Что она такое говорит? Ведь она девственница, он в этом убедился. Впрочем, насколько он знает, существуют различные способы и формы удовлетворения страсти, при которых можно ее сохранить. Значит, они ей хорошо знакомы… Тоном судьи он проговорил: - Таким образом, вы признаете, что у вас были любовники?..