Шункаха Люта любовался девушкой, не в силах оторвать от нее взгляд. Ее косы были яркими, как солнце, и притягивающими, как пламя, а кожа - полупрозрачной и нежной. Губы, слегка приоткрытые, соблазняли его ощутить их сладость, но он с большим трудом сдержал себя и не сделал этого. Ее глаза светились невинно и доверчиво. Она всего лишь ребенок, напомнил он себе, маленькая девочка, которая очень сильно рискует, помогая ему.
- Тебе лучше идти, - хрипло сказал он.
- Да, - согласилась Бриана, поднимаясь на ноги.
У Шункаха Люта перехватило дыхание, когда она встала перед ним. От свечи, горящей позади нее, ее длинная белая хлопчатобумажная ночная рубашка стала прозрачной, выдавая длинные стройные ноги, округлые бедра, узкую талию.
Тяжкий вздох вырвался из его груди, когда Бриана покинула чердак. "Она только ребенок, - напоминал он себе снова и снова, - невинная маленькая девочка, облаченная в нежную плоть женской зрелости, не знающая мужчин…" Сон надолго покинул его.
- Глава 7 -
Следующие пять дней были сказочными для Брианы. Она вставала рано 'утром, чтобы выполнить ежедневные обязанности по дому, и после кормления коров, свиней и цыплят украдкой проводила несколько минут с Шункаха Люта. Как-то утром ее тетя неожиданно отметила странное увеличение количества съеденной ими пищи за последние несколько дней. Бриана пожала плечами и сказала, что в последнее время она чувствует себя постоянно голодной. Тетя Гарриет странно посмотрела на нее, но ничего больше не сказала.
Поздно ночью, когда дядя Генри и тетя Гарриет крепко спали, Бриана тихонько выбралась из дома и побежала в амбар, чтобы дать индейцу что-нибудь поесть и провести несколько спокойных минут рядом с ним, вслушиваясь в его чарующий голос, наслаждаясь дружелюбием и одобрением, которые она видела в его красивых черных глазах. Он был ее первым другом, и она чувствовала, что может рассказывать ему все, все, все…
Она могла пожаловаться Шункаха Люта на тяжелую работу, которую ее заставляют делать. Могла посетовать на то, что тетя и дядя не любят ее, несмотря на все старания угодить им, Могла тихо поплакать, когда говорила о маме и папе, погибших шесть лет назад.
Боль и одиночество, которые переполняли ее сердце, бесследно исчезали, когда Шункаха Люта обнимал ее. Его руки, такие большие и сильные, слегка поглаживали ее волосы и спину. Его низкий голос становился мягче от сострадания. Он уверял, что когда-нибудь она познает любовь и счастье, что Вакан Танка, Великий Дух, не даст ей провести остаток жизни в страданиях и рабстве.
И сам Шункаха Люта делился с ней наболевшим. Он рассказал Бриане о своей великой скорби, когда умерла его мать, о чувстве беспомощности и отчаянной безысходности, когда на его глазах младшая сестренка зачахла от постоянного недоедания.
Бриана плакала, слушая его рассказ. Она жалела его: ведь он был еще более одиноким, чем она сама. Он потерял не только семью и дом, но и образ жизни.
С каждой ночью она оставалась с ним все дольше и дольше. Его близость согревала ее, его одобрение было, как дуновение свежего воздуха после пыльной бури. В течение шести лет она не знала ничего, кроме тяжелой работы, а Шункаха Люта только хвалил и восхищался ею, и она наслаждалась его словами.
Они о многом говорили. Бриана рассказала ему, как ходила в школу и как ей это нравилось, о том, что тетя Гарриет заставила ее бросить школу, когда ей исполнилось шестнадцать: тетя считала непристойным для женщины быть слишком образованной. Бриана рассказала ему о своем детстве, о счастливом времени, проведенном с родителями, о любви, весельи и привязанности, которыми они делились друг с другом. С трудом верилось, что Генри Бьюдайн - родной брат ее отца. Генри был холоден как лед, тогда как отец Брианы отличался добросердечием и дружелюбием и мог находить хорошее в каждом, с кем он встречался.
Шункаха Люта рассказал Бриане о жизни у Черных Холмов, о борьбе против белых, вторгшихся на их землю. Его народ сдался, сказал он с горечью, но были другие племена, которые еще боролись за свой прежний образ жизни. Ташунке-Витке, известный белым как Неистовая Лошадь, еще не сдался, так же, как и Татонка Ийотаке, Сидящий Бык.
- Это туда ты хочешь отправиться, когда уйдешь отсюда? - спросила Бриана. - Назад, к Черным Холмам, чтобы быть со своим народом?
- Да, я хочу снова бороться.
Бриана кивнула, сердце ее сжалось от мысли, что он уйдет.
- А как ты, Золотой Волос? - спросил Шункаха. - Чего ты хочешь от жизни?
- Я хочу иметь свой собственный дом, - уверенно сказала Бриана. - Хочу выйти замуж, устроиться на одном месте и никогда оттуда не уезжать. Хочу иметь свое хозяйство, свою собственную землю, похожую на эту. - Она задумчиво улыбнулась. - Моя тетя ненавидит эти места. Она никогда не простит дяде, что он заставил ее уехать из Пенсильвании в эту дикую пустыню, как она называет свою землю. Но мне здесь нравится. По-моему, здесь красиво.
"Ты сама красивая," - подумал Шункаха Люта, но не осмелился произнести эти слова вслух. Вместо того он спросил:
- Много молодых васику ухаживают за тобой?
- Васику?
- Белых людей.
- Нет.
- Нет? - воскликнул Шункаха Люта, не веря. - Они что, все слепые?
- В нашей местности всего несколько парней моего возраста, - сказала Бриана. - Я ни на кого не обращаю внимания. Они все такие глупые.
- Ты не обращаешь внимания на глупых мужчин?
- Нет. Я хочу мужчину сильного и ловкого, чтобы заботился обо мне.
Кого-нибудь похожего на тебя.
- Надеюсь, ты его найдешь. Ты заслуживаешь самого хорошего, что может предложить жизнь.
- Спасибо, - прошептала Бриана, снова внезапно оробев.
* * *
Мысли Брианы были заняты индейцем, когда она помогала тете готовить ужин на следующий вечер. Она с трепетом думала о том часе, когда сможет тайком пробраться в амбар и снова быть рядом с ним. Сочная ветчина запекалась в печи и ей очень хотелось принести кусочек ему. Она любила смотреть, как Шункаха ест, была счастлива видеть удовольствие в его глазах, когда он поглощал принесенную ею еду. С тех пор, как индеец появился в амбаре Бьюдайнов, Бриана сама стремилась заниматься приготовлением пищи. И вот сейчас уже был почти готов шоколадный пирог, якобы для дяди Генри, но на самом деле - для Шункаха Люта. Выяснилось, что он очень любит сладости, особенно пироги.
И все же не только радостью жила Бриана. Была в ее мыслях и печаль. Раны индейца быстро заживали. Скоро он вернется к своему народу, и она больше никогда его не увидит. Какой пустой станет ее жизнь без него!
Обед в тот вечер прошел в тишине. Гарриет Бьюдайн не разговаривала со своим мужем, и Генри платил ей тем же. Оба они не разговаривали с Брианой. Вообще-то в этом ничего необычного не было. Гарриет часто демонстрировала свое пренебрежение к мужу и отказывалась говорить с ним, пока он лишний раз не извинится или не принесет такой подарок, который она посчитает достойным ее прощения.
Что касается Брианы, она предпочитала молчание, которое было гораздо приятнее, чем их постоянные перебранки. Иногда - как, например, сейчас - она задумывалась: почему ее тетя и дядя поженились? Они не казались счастливой парой. Их не интересовали дела Друг друга. Они редко обменивались добрыми словами.
Это случилось, когда Бриана убирала со стола. Каким-то образом изящная китайская чашечка, которую дядя Генри подарил супруге на юбилей, выпала из ее рук и ударилась о деревянный пол, разбившись на множество блестящих кусочков. Бриана в ужасе подняла глаза, боясь встретить беспощадно испепеляющий взгляд тети.
- Принеси ремень, - коротко приказала Гарриет Бьюдайн.
- Пожалуйста, тетя Гарриет… Это была случайность.
- Не бывает таких вещей, как случайность, - сердито отпарировала Гарриет Бьюдайн.
Бриана отчаянно посмотрела на дядю, надеясь, что он вступится за нее, как иногда бывало, но Генри Бьюдайн не был настроен выказывать милосердие племяннице. Он был сыт по горло своей женой, сыт по горло фермой, да и жизнью вообще. Бормоча ругательства себе под нос, он сорвал шляпу с вешалки и гордо вышел из дома, направляясь в город за холодным пивом.
Все тело Брианы тряслось от страха, когда она пошла на кухню и взяла тяжелый кожаный ремень, который служил дяде Генри для правки бритвы. Во рту стало сухо, как в пустыне, пока она поднималась по ступенькам в свою комнату и ложилась лицом вниз на свою узкую койку, обнажив спину до пояса.
Тетя Гарриет взяла ремень из рук Брианы. Ее голос был холодным:
- Ты неблагодарное дитя, своенравное и неуклюжее. - Ремень неумолимо обрушился на нежное тело Брианы. - Я сделала все, что было в моих силах, чтобы дать тебе тепло домашнего очага. И чем же ты платишь мне за это? Разбиваешь из-за своей неуклюжести вещи, которыми я дорожу. - Ремень снова обрушился на девушку, на этот раз ударив сильнее. Бриана закрыла глаза и закусила нижнюю губу. Тело корчилось от боли, когда ремень опускался на спину снова и снова. Слова тети превратились для Брианы в беспорядочное нагромождение звуков, она перестала понимать их значение. Слезы обжигали глаза. Спина уже горела, словно ошпаренная, на ней повздувались ужасные красные рубцы.
"Храбрый Шункаха Люта, - подумала она, когда крик боли вырвался из ее горла, - переносил такую порку, не проронив ни звука."
Наконец, ее тетя устала и ушла из комнаты, закрыв за собой дверь. Бриана горько рыдала в подушку от боли, унижения, оплакивая свою безрадостную жизнь. Сегодня она не сможет увидеться с Шункаха, и это причиняло ей большее страдание, чем все остальное.
* * *
Шункаха Люта волновался все больше и больше. Где она? Его желудок громко урчал, напоминая, что индеец не ел с прошлого утра. Но больше, чем еды, ему хотелось увидеть милую улыбку Ишна Ви, услышать ее веселый смех.
Поднявшись, он прошел через чердак к окну и стал всматриваться в темноту. Дом был темным и спокойным. Где же она? Миновал еще час, но она не приходила. Поддавшись порыву, он спустился вниз по лестнице и бесшумно прокрался по амбару. Он уже собрался открыть одну половинку больших ворот, когда Генри Бьюдайн вошел в амбар.
Какое-то мгновение, застыв на месте, двое мужчин смотрели друг на друга. Шункаха Люта пожалел, что у него нет оружия, когда белый человек резко выдернул ружье из седельной сумки и взвел курок.
- Не шевелись! - предупредил Бьюдайн. Его глаза сузились, когда он пытался рассмотреть силуэт мужчины в темноте. - Черт, - пробормотал он. - Ты тот самый краснокожий, который сбежал из дорожной бригады и убил Макклейна? - Он тихонько хихикнул. - Интересно, назначена ли за тебя какая-нибудь награда?
Шункаха Люта не шевелился, его взгляд был устремлен на дуло ружья, направленного ему прямо в живот. Палец белого человека постоянно находился на спусковом крючке; легкое нажатие послало бы пулю в живот Шункаха.
- Повернись, - грубо приказал Бьюдайн, - и не вздумай что-нибудь выкинуть. Нет такого закона, чтоб запрещал убивать индейцев.
Шункаха Люта колебался, его глаза метнулись, минуя белого человека, в темноту за дверями амбара.
- И не пытайся, - предупредил Бьюдайн. - Лучше поворачивайся, или я всажу пулю в твои кишки. Это не лучший способ умереть, индеец. Мучения могут продлиться несколько дней.
Желваки задвигались на челюсти Шункаха, он медленно стал поворачиваться. Внезапная боль в затылке оглушила его, и он провалился в небытие…
- Сегодня утром я сам накормлю скотину, - сообщил Генри Бьюдайн Бриане, когда та подавала ему завтрак.
Девушка подозрительно посмотрела на дядю, в ее глазах отразилось беспокойство.
- Я сделала что-нибудь не так?
- Нет, - Генри Бьюдайн посмотрел на жену, которая усаживалась на свое место за другим концом стола. - Ночью пришлось поволноваться, - заметил он.
Гарриет Бьюдайн бросила на мужа ледяной взгляд в ответ.
- Неужели? - сказала она. Ее голос был так же холоден, как и взгляд.
- Да, мэм, - сказал он, улыбаясь. - И это случилось прямо здесь, в моем собственном доме.
Любопытство овладело Гарриет Бьюдайн, хотя она вроде и собиралась не проявлять никакого интереса ко всему, что может сказать муж.
Слова дяди испугали Бриану. Она с большим напряжением ждала, когда же он продолжит рассказ.
- Да, - сказал Генри, чрезвычайно довольный собой. - Я поймал индейца прямо в нашем амбаре.
- Индейца! - воскликнула Гарриет.
Выражение лица Генри Бьюдайна стало крайне самодовольным ("Она все-таки обратила на меня внимание, хо-хо!"):
- Я поймал того индейца, который сбежал из дорожной бригады. Ты помнишь? Того, которого искал Харт.
- Он был здесь? В нашем амбаре? - в ужасе пробормотала Гарриет.
Генри кивнул.
- Я уверен: он пришел украсть одну из наших лошадей.
- Где он сейчас? - спросила Гарриет, держась за сердце. Представить только: индеец находился ночью около ее дома! С них всех могли снять скальпы прямо в кровати!
- Он связан в амбаре, - уверил жену Генри Бьюдайн. - Тебе не о чем беспокоиться. Я накормлю скотину, потом поеду вниз и сообщу надсмотрщику, что он здесь.
- Хорошо, - сказала Гарриет Бьюдайн, облегченно вздохнув. - У меня не будет ни одной спокойной минуты, пока он находится рядом.
С тяжелым сердцем Бриана продолжала завтрак. Шункаха Люта снова станет заключенным. Скоро его вернут в строительную бригаду, где он должен будет трудиться как раб под палящим солнцем. Нет, она не может этого допустить. Она знала, как он ненавидит плен, знала, как он страстно желает вернуться в Па Сапа, к Черным Холмам.
Она еле сдержалась, чтобы не расплакаться, когда убирала со стола. Тетя Гарриет не должна заподозрить, что этот индеец что-то значит для племянницы.
Она мыла посуду и время от времени украдкой поглядывала на амбар. Он был там. Голодный. Может быть, раненый. Она видела, как уехал дядя Генри, и стала искать какой-нибудь предлог, чтобы сходить в амбар. Но тетя Гарриет загрузила ее работой в доме на все утро. А потом дядя Генри вернулся, и Бриана поняла, что все шансы помочь Шункаха Люта сбежать исчезли.
С красным и разгневанным лицом дядя вошел в дом.
- Что случилось, Генри? - спросила тетя Гарриет.
- Дорожной бригады больше нет. Я разговаривал с Хебером, он сказал, будто заключенные чем-то заболели, и их всех вернули назад в тюрьму.
- А что же с индейцем? Что мы будем делать с ним сейчас?
- Я останавливался в Джефферсоне. Начальника полицейского участка нет в городе и не будет до завтра. Я передал с Хадлеем, чтобы Пиккет завтра утром первым делом приехал сюда и забрал индейца.
- Он останется здесь на всю ночь?
- Да, черт возьми! Не потащу же я его в Джефферсон. - Генри Бьюдайн сурово посмотрел на Бриану. - А ты держись подальше от амбара, мисс. Не хочу, чтобы дикарь смотрел на тебя. Поняла?
- Да, сэр, - быстро ответила Бриана.
Удовлетворенно кивнув, Генри Бьюдайн снял куртку и шляпу и вышел на улицу, чтобы проверить упряжь. Наступило время пахать южное поле. И снова он почувствовал приступ сожаления о том, что единственный ребенок его брата - девочка. Было бы больше пользы, если бы у брата был сын, угрюмо подумал Генри.
Бриане казалось, что день никогда не кончится. Каждый раз, когда она думала, что переделала всю работу, тетя находила новое задание, чтобы занять ее. Надо почистить серебро. Натереть кухонный пол воском. Большая корзина штопки - тоже надо сделать. На следующий вечер к обеду придут гости, и дом должен быть вычищен снизу доверху, мебель протерта, ковры почищены и проветрены.
Спина Брианы болела, как никогда прежде. Раньше тетя не порола ее с такой силой. Еще и сегодня она не проявляла ни малейшей симпатии к девушке. Несомненно, Бог поступил мудро, сделав ее тетю бесплодной.
Наконец, этот бесконечный день пошел на убыль. Солнце стало клониться к закату, и долгожданные сумерки накрыли землю. Скоро, думала Бриана, скоро она сможет пойти к нему.
* * *
Шункаха Люта тихо стонал. Все его тело болело. В душе он проклинал майа овича пака, богов судьбы за то, что как раз тогда, когда он собирался пойти поискать Бриану, в амбар вошел Генри Бьюдайн. Ее дядя стукнул его по затылку прикладом ружья, а потом, чтобы быть уверенным, что узник не сбежит, связал ему руки, закрепил веревку на одной из потолочных балок и оставил его висеть так, словно тушу говядины.
Закрыв глаза, Шункаха Люта обратил свой голос к небесам.
- Вакан Танка, аншималам йе ойате, - бормотал он. - Великий Дух, сжалься надо мной.
Постепенно внутри амбара стало темно, и он понял, что ночь накинула свой плащ на поверхность мака, земли. Во рту не было ни росинки уже два дня, и голод рвал его желудок, словно дикий зверь когтями. В горле пересохло, руки и плечи болели под тяжестью его собственного веса. И скоро, очень скоро белые люди придут за ним.
- Индеец?
- Ишна Ви?
Бриана тихо пошла на звук его голоса.
- Где ты?
- Здесь.
Бриана подняла свечу выше - и ужаснулась, увидев его висящим на потолочной балке. Быстро приблизившись, она поставила свечу на перевернутую бочку, из корзины с едой, которую принесла, вынула нож и, зажав его в зубах, подтащила лестницу, проворно взобралась наверх и стала пилить толстую веревку, связывающую руки Шункаха Люта. Через несколько минут он был свободен.
- Ле мита пила, кола, - прошептал он, потирая затекшие запястья.
- Пожалуйста, я принесла тебе покушать и кофе.
- У меня нет времени на еду, - сказал Шункаха, спускаясь за ней по лестнице. - Я должен идти.
- Идти?
"Ну, конечно, он должен идти," - подумала она мрачно.
- Я не забуду тебя, Ишна Ви, - сказал он, беря ее подбородок в ладонь. - Ты была моим хорошим другом.
"И ты был моим единственным другом," - тоскливо подумала она. Две огромные слезы покатились вниз по ее щекам. Он действительно уходил. Она больше никогда его не увидит. Вместе с ним уйдут доброта и привязанность, которые она познала впервые за последние шесть лет. Она снова останется одна.
- Я буду скучать по тебе, - сказала она, ее горло сдавили еще не пролитые слезы. - Будь осторожен.
Кивнув, Шункаха Люта наклонился и нежно поцеловал ее в лоб. Он не хотел оставлять ее, однако у него не было другого выбора. Последний взгляд, прощальная ласка - его рука дотронулась до ее щеки - и он направился к двери.
- Индеец, подожди. - Бриана побежала за ним. - Пожалуйста, подожди.
Шункаха Люта повернулся, сердце его дрогнуло, когда он увидел страдание на ее лице и печаль в глазах. Ночь звала его, подгоняла бежать, пока было время, но он не мог оставить ее в таком состоянии. Она заботилась о его ранах, делилась с ним едой, укрывала его и поддерживала… и ничего не просила взамен.
- Не плачь, Ишна Ви, - прошептал он, обнимая ее. - Я не вынесу вида твоих слез.