Всем казалось, что они провели в цейхгаузе чуть ли не несколько дней, однако, посмотрев на карманные часы, Фоскари с удивлением увидел, что было всего около четырех. Пожаров больше нигде не было. Каждый из измученных Арборетти искал глазами свою гондолу, надеясь вскоре попасть домой и хоть немного вздремнуть. Каждый, кроме Йена.
Фоскари стал пробираться между ранеными и едва избежал столкновения с измотанной на вид сестрой милосердия, которая несла огромный поднос с льняными бинтами. Лишь войдя в церковь, он увидел маленькую женскую фигурку с перевязанной головой. Раненая, босая, она вызвала в нем такой всплеск жалости, что Йен почти забыл о своем грозном намерении.
Приблизившись сзади к Бьянке, Фоскари терпеливо ждал, пока она сменит повязку на руке пострадавшего моряка. Как только она встала, он повернул ее к себе. Ее мягкий, нежный взгляд встретился с жестким взором его серых глаз, и Бьянка задрожала от страха. Во всяком случае, именно так это представлялось Йену. Однако на самом деле вместо мягкости, нежности или хотя бы чувства облегчения ее глаза были полны ярости.
- Убери руки, д'Аосто! - почти выкрикнула она. Йен был поражен как тем, что она называет его официальным именем, так и тем, что его предположения не оправдались. Уронив руки, прикосновение которых, возможно, стало причиной такого странного приема, Фоскари стал ждать, пока Бьянка объяснит ему, в чем дело. Но она ничего не сказала, а молча зашагала прочь. Это было слишком даже для такого рационального и сдержанного человека, каким Йен искренне себя считал. Не говоря ни слова, он прижал ее к себе. Раненые, сестры милосердия и его дядюшки недоуменно смотрели на то, как он несет вырывающуюся и брыкающуюся женщину к выходу из церкви. Фоскари остановился лишь тогда, когда втиснул визжащую Бьянку в каюту своей гондолы.
Он не отпускал Бьянку до тех пор, пока она не сказала, что не умеет плавать, однако ему захотелось снова схватить ее за ноги, когда женщина добавила, что предпочла бы утонуть в Большом канале, чем плыть с таким низким похитителем, как он.
- По крайней мере, - холодно произнес Йен, выразительно глядя на Бьянку, - я не убийца.
- В самом деле? - Ее голос был еще холоднее. - По последним сведениям, погибло двадцать пять человек. И это все из-за вас, из-за Арборетти!
Последние слова Бьянка произнесла с таким презрением, что Йен похолодел. Он вопросительно взглянул на Бьянку. Подозрение, зревшее у него в голове, словно само по себе вырвалось наружу.
- А ведь ты ненавидишь нас, не так ли? Наверняка ты устроила этот взрыв, чтобы уничтожить нас!
Йен получил некоторое удовлетворение, увидев, как задрожала Бьянка. Ярость охватила все ее существо. Ей хотелось вцепиться в физиономию человека, сидевшего рядом.
- Мне и в голову не могло прийти, что ты до такой степени подл и низок, - проговорила она. - Решил отвертеться от ответственности за этот взрыв и все свалить на меня?! И если уж я так плоха, как ты меня выставляешь, то почему только уничтожение Арборетти - моя цель? Почему не прибавить, что мне доставляет истинное удовольствие слушать крики и стоны умирающих и обгоревших на пожаре детей?
Йен уже сожалел, что дал волю гневу, но будь он проклят, если признается в этом. Вместо этого он прицепился к ее словам:
- Что ты имеешь в виду, говоря о моей ответственности? Не думаешь же ты, что я устроил пожар на собственном складе?
- Нет, милорд, я не настолько глупа, - отозвалась Бьянка. - Ты, кто так хорошо знает, какова уничтожающая сила пороха, тобой произведенного, решил устроить свой склад в самой населенной части города. Как ты мог быть таким беспечным и не думать о безопасности людей? Даже женщина способна понять, что подобная катастрофа была неизбежна.
Йен ничего не ответил, и Бьянка сердито продолжила:
- Ты бы стал хранить такое опасное вещество в своем доме? Стал бы?
- Разумеется, нет, - ответил наконец Фоскари. - Город бы не позволил этого. Ты же знаешь, что в нашей части Венеции по закону запрещено держать любые взрывоопасные вещества.
- Но почему жизни одних венецианцев ценятся больше жизни других? - возмутилась Бьянка. - Почему одни заслуживают защиты, а вдовы, мужья которых сражались за республику и застраивали ее, не получают ничего?!
Йен был в растерянности, он не знал, как и ответить ей. Бьянка была абсолютно права - он виновен хотя бы потому, что отказывался думать о подобных вещах. Откинувшись на подушки, обшитые золотистым бархатом, которые лежали вдоль всего сиденья, он решил сменить тему:
- Вот что я тебе скажу. Боюсь, что, оказавшись замешанной в убийстве, ты лишила себя права судить и даже обсуждать поведение других людей. Так что ни мое поведение, ни поведение любого другого венецианца тебя не касается, дорогая моя. Почему ты решила, что можешь просто так уйти из моего дома, даже не испросив моего разрешения? Или, может, ты вообразила, что после вчерашней ночи можешь вертеть мною, как тебе заблагорассудится?
Ни боль, пульсирующая у нее в голове, ни саднящее горло, ни усталость, сковавшая все члены, не шли ни в какое сравнение с полным отчаянием, охватившим ее существо. Брошенное Йеном ей в лицо обвинение в том, что она нарочно переспала с ним, чтобы использовать его в своих целях, было гораздо обиднее, чем все его насмешки. Между прочим, овладевая ею, задыхаясь в огне страсти, он шептал ей на ухо всяческие нежности, говорил комплименты. Как он смеет так себя вести после всего, что было?!
Бьянка заговорила. Ее голос был спокойным и сдержанным и ничем не выдавал обиды, клокотавшей в ее душе:
- В течение каких-то десяти часов, милорд, я потеряла невинность, чудом помогла появиться на свет младенцу, была завалена обломками взорвавшегося здания, устроила больницу для раненых, перевязала две сотни обожженных, зафиксировала пятьдесят сломанных костей, удалила нагноившийся аппендикс и зашила ножку куклы, которую принесла мне одна девочка. И даже если вы отрицаете мои способности, боюсь, я не могу согласиться с вами в том, что сумела соблазнить вас, причем сделала это по злому умыслу. Мало того что я не знаю, как это делается, у меня просто нет времени на такие вещи. - Вздохнув, она продолжила: - Я ушла из дома без вашего разрешения, потому что у меня было буквально несколько секунд на то, чтобы собраться. Приди я пятью минутами позже, и женщина, и ее ребенок умерли бы. Так неужели вам ваши правила дороже их жизни?
В ее голосе не осталось ни вызова, ни злобы - одно лишь любопытство. Фоскари был готов признаться себе, что слегка перегнул палку, обвинив ее в том, что она соблазнила его - ведь именно он всего за несколько часов до этого намеревался уложить ее в свою постель. То, что всего несколько минут назад можно было назвать гневом, теперь превратилось в смесь разнообразных эмоций: угрызения совести, отчаяния, неуверенности, смущения и боли. Чувство, наполнившее его грудь, можно было назвать облегчением - облегчением по поводу того, что она в безопасности, что она не оставила его, точнее, не сбежала от него.
- Ты больше не уйдешь таким же образом, - утвердительно произнес Йен, однако Бьянка предпочла отнестись к его словам как к вопросу.
- Я не могу пообещать вам это, милорд, - отозвалась она.
Фоскари продолжил, словно не слыша ее возражения:
- Каждый раз, собираясь выходить из дома, ты должна ставить меня в известность. И ты всегда будешь выходить только в сопровождении одного из слуг, который будет выполнять роль твоего телохранителя. Причем я имею в виду взрослого слугу, а не того мальчишку.
- Будьте же благоразумны, милорд. Я провожу расследование убийства, которое требует осторожности и хитрости. Поэтому я не могу ходить по городу в сопровождении целой армии слуг. В противном случае я рискую все испортить. Будь у меня такой же ум, как у вас, я бы заподозрила, что вы нарочно пытаетесь поставить препоны у меня на пути и всеми силами хотите добиться того, чтобы я не смогла доказать собственную невиновность.
- Ты будешь вести себя так, как я сказал.
- Может быть.
В наступившем после этого обмена доводами молчании Фоскари внимательно разглядывал Бьянку.
Она была грязной и растрепанной.
И, несмотря на это, очаровательной.
Йен высунул голову из каюты, сказал что-то гондольерам, затем задернул шторки на окнах, схватил Бьянку в объятия и прижал к своей груди.
Поначалу молодая женщина из последних сил сопротивлялась, пытаясь усидеть на месте, но, почувствовав, как руки Йена прикасаются к ее телу, его тепло, исходивший от него, ставший уже знакомым ей аромат, Бьянка не могла сопротивляться дольше. Она просто полежит у него на руках, сказала она себе, и не будет даже пробовать соблазнить его. Да, это будет замечательно! Она не шевельнется, не издаст ни единого звука.
Фоскари был удивлен, хотя и несколько озадачен ее пассивностью. Прижав ее голову к своей груди, он бережно убрал спутавшиеся волосы. Затем его сильные опытные пальцы стали слегка массировать ее шею, и напряжение, сковывавшее ее, постепенно исчезло. Потом его руки скользнули ей за спину. Это было божественно.
Бьянка от наслаждения закрыла глаза. Руки Йена продолжали путешествие по ее телу и вскоре уже нежно щекотали ее затекшие ноги. Женщине раньше и в голову не приходило, что прикосновения к ногам могут вызвать столько приятных ощущений, но в тот день она поняла свою ошибку. Вот большой палец Фоскари круговыми движениями прошелся по ее ступне, а затем принялся растирать все ее пальчики. Напряжение уходило, она постепенно таяла в этом блаженстве. Когда руки Йена поднялись выше по ее ногам и, задрав ей юбку, заскользили по ее бедрам, Бьянка едва сдержала сладострастный стон. А как только его пальцы проникли в ее самое сокровенное место, Бьянке пришлось прикусить язык, чтобы не закричать. Ей казалось, что она смогла овладеть собой, как вдруг, словно откуда-то издалека, Бьянка услыхала собственный голос, который умолял Фоскари поскорее взять ее.
- Тебе нравится? - спросил Йен, ритмично массируя чувствительный уголок ее лона.
- Да, да! - задыхаясь, ответила Бьянка. - Только не останавливайся. Делай что угодно, только не останавливайся.
Йен улыбнулся, зарывшись лицом в ее волосы. Он выжидал подходящего мгновения. Как только ее дыхание участилось, он отнял руку.
- Нет, прошу тебя, не останавливайся! - Она подняла на него полные желания и мольбы глаза.
Усмехнувшись, Йен слегка погладил ее, а затем стал нашептывать ей на ухо всякие соблазнительные вещи. Он говорил, что хочет взять ее до того, как она испытает оргазм, что хочет, чтобы она села на него верхом и обхватила его талию ногами, а он бы тогда смог держать ее груди в своих ладонях и катать ее соски между пальцами, доводя ее этими ласками до исступления.
- Тебе хочется этого? - прошептал Фоскари, водя языком у Бьянки за ухом.
Не в силах произнести ни слова, она кивнула.
- Так ты обещаешь больше не выходить из дома без моего разрешения? - хриплым голосом спросил он.
Бьянка была готова согласиться на что угодно, лишь бы поскорее испытать то наслаждение, которое он ей обещал.
- Это шантаж, - шепнула она. От страсти ее голос стал неузнаваемым.
- Считай, что это нечто вроде контракта, - предложил граф. - Ты получаешь то, что хочешь, и я тоже.
Бьянке это показалось вполне резонным. Ее ум отказывался повиноваться голосу рассудка с того самого мгновения, когда он прикоснулся к ее телу. Да, она понимала, что не следует сдаваться без боя, но ничего не могла с собой поделать. Поиграв золотистыми волосами Йена, курчавившимися над воротником его рубашки, она спросила:
- А могу я один раз достичь вершины наслаждения сразу, а потом еще раз, когда ты войдешь в меня?
Фоскари внутренне ликовал: он выиграл. Но как ни странно, это чувство победы слишком уж сильно походило на возбуждение.
- А ты жадная, да? - усмехнулся он, скользнув рукой между ее ног.
Не прошло и пары минут, как Бьянка забилась в конвульсиях наслаждения. Йен был доволен, потому что долго терпеть он не смог бы. Ему нравилось наблюдать за Бьянкой, когда, приближаясь к апогею наслаждения, она широко распахивала глаза. А из горла ее вырывались сладострастные стоны.
Пока Бьянка возилась со шнурками его лосин, Йен разрабатывал дальнейшую стратегию поведения. Ему пришло в голову, что чем дольше его плоть будет находиться в ее лоне, тем быстрее он добьется от нее повиновения. Именно по этой причине его возбужденное естество ринулось в дело, едва Бьянка освободила его из тесного плена одежды.
Откинувшись на бархатную подушку, Йен усадил Бьянку на себя. Когда его плоть полностью погрузилась в ее нежное лоно, Бьянка закрыла глаза и стала выводить бедрами широкие круги. Йен держался руками за ее талию, его движения становились все стремительнее. Чувствуя, что вершина близка, он в последний раз что было сил насадил Бьянку на свою плоть. Когда они достигли оргазма, Бьянка услышала, как Йен в исступлении выкрикивает ее имя. И прежде чем реальный мир на мгновение перестал существовать вокруг нее, Бьянка успела подумать, что он впервые назвал ее по имени.
После двух часов плавания в водах Венеции, когда снова пошел дождь, Йен отдал приказ уставшим гондольерам отправляться домой. Один из них уже представлял себе, как укладывается в свою теплую сухую кровать, а у другого еще было одно важное дело. Он все думал, сколько получит за сообщение о том, как Йен проводил время в гондоле. Ему всегда платили одинаково, но на сей раз он надеялся, что его подробное описание того, чем Бьянка с Йеном занимались в каюте гондолы, будет оценено гораздо выше. Ему не было известно, сколько еще слуг клюнуло на предложение того странного человека за деньги сообщать обо всем, что творится в доме, но его собственное жалованье сильно увеличилось с тех пор, как он начал следить за хозяевами и подслушивать их разговоры.
Рычание тигра и крик осла не были бы столь неожиданными для Фоскари, как звук, который он услышал, выбираясь из гондолы.
- Ох, совсем забыла сказать тебе! - Бьянка всплеснула руками и радостно улыбнулась. - Я наняла горничную.
- Ты решила, что вырастишь себе горничную из младенца?
- Нет, это плачет ребенок Марины. Тот самый, которому я помогла появиться на свет. Такой красивый мальчик. Его первое имя - Цезарь, а второе - Йен, в честь вас, милорд, - солгала Бьянка, надеясь смягчить гнев графа.
- Ты наняла горничную, которая только что родила? Это же сущий бред! Она не сможет помогать тебе по крайней мере месяца два.
- Это не важно, - заметила Бьянка. - Вообще-то мне совсем не нужна горничная, просто мне хотелось переселить ее в место получше, ведь после того, как ее дом взорвался, ей вообще негде жить.
- Да что ты? - язвительно проговорил Фоскари. - А почему бы не привести в мой дом всех женщин, лишившихся крова?
- Отличная мысль, милорд, - кивнула головой молодая женщина. - Давайте так и сделаем. Думаю, завтра я смогу все устроить.
Это было уже слишком! Бьянка упорно не хочет понимать его сарказма. Йен был вне себя. Бросив уничтожающий взгляд на красивую женщину, целью которой явно было разрушить весь уклад его жизни, Фоскари направился к лестнице в тот самый миг, когда часы пробили двенадцать.
Глава 13
Йен закрылся в своей лаборатории.
Мысль о том, чтобы временно переселиться сюда, пришла Фоскари в то время, когда он принимал ванну под вопли и плач ребенка, час от часу становившиеся все громче и настойчивее. Граф в ярости вылетел из своей комнаты, твердо намереваясь прекратить это безобразие, но увидел, что все обитатели дома собрались толпой в его приемной вокруг маленького белого свертка и с умилением смотрят на него. Чем громче кричал мальчик, тем шире становились улыбки на лицах Бьянки, Франческо, Роберто, Криспина и - что было уж совсем невероятным - Джордже Йен буквально взлетел по лестнице и заперся в своей лаборатории.
С тех пор прошло уже два часа. Фоскари не только устал и проголодался - ему понадобились кое-какие вещи из его комнаты, куда он и направился.
Навстречу ему шел Джорджо.
- Я шел сообщить, что к вам гость, и хотел узнать, захотите ли вы видеть его, - сообщил он. - Это синьор Вальдоне. Он заверил меня, что хочет потолковать с вами не о пожаре в цейхгаузе.
Им не доводилось встречаться прежде, однако Фоскари знал о репутации этого человека. В прошлом фермер из небольшого городка Тьена, он сколотил состояние, изготавливая женские мази и духи из трав и растений. Его дела шли столь удачно, что вскоре его продукция продавалась уже на всем полуострове. Поговаривали, что с каждой успешной сделкой его тело становилось чуть больше, так что о размере его корпорации можно было судить по размеру его внушительной фигуры.
"Ему по крайней мере следует взвешиваться", - подумал Йен, глядя на массивное тело Вальдоне, с трудом втиснутое в кресло.
- Я бы никогда не рискнул явиться к вам вот так запросто, милорд, особенно в такой день, как сегодня, но меня вынудили неотложные обстоятельства, - проговорил Вальдоне, обращаясь к графу.
Йен кивком предложил ему продолжать, спрашивая себя, не повредит ли столь громкий голос стенам и перегородкам его палаццо.
Вальдо откашлялся - этот звук напоминал пушечный выстрел.
- Из нескольких источников я узнал, что вы наводите справки об Изабелле Беллоккьо, - продолжил он. - Кажется, вам нужна кое-какая информация личного характера. - Здоровяк наклонился вперед, в его глазах появилось недружелюбное выражение. - Я должен узнать, почему вас это интересует.
Йен помолчал, пытаясь понять, что, собственно, интересует Вальдоне.
- Я мог бы рассказать вам, в чем дело, но сначала объясните ваш интерес.
Вальдоне обвел комнату задумчивым взглядом.
- То, что я скажу вам, - очень личное, - признался он. - Дело в том, что я люблю ее. Люблю больше, чем кого бы то ни было на свете. - Он замолчал на мгновение и перекрестился. - Я купил ей дом, дарил ей одежду и подарки. Специально для нее я изобрел новый состав духов. К сожалению, не могу сказать, что она испытывает те же чувства ко мне, но некоторый интерес ко мне Изабелла имеет, и она ко мне привязана.
- Я никогда не встречался с синьориной Беллоккьо и не люблю ее, - сообщил Йен Вальдоне. - Я наводил о ней справки для того, чтобы угодить моей невесте, которая, прямо скажем, всегда добивается того, чего хочет. Кажется, они с Изабеллой были подругами, или переписывались, или что-то в этом ро…
- Это невозможно! - вскричал Вальдоне. - Иза не умеет писать!
Не обращая внимания на его возражение, Йен сделал в уме пометку, что Вальдоне было известно о неграмотности Изабеллы.
- Теперь моя невеста беспокоится, потому что довольно давно об Изабелле ничего не слышно. Именно по ее просьбе я распустил слух, что собираю о ней информацию. Думаю, этот слух каким-то образом дошел и до вас.