- Это была его не вина, а скорее беда! - с горячностью заявила она. - Папа впал в хроническую депрессию. А когда мне исполнилось пятнадцать, он упал со строительных лесов и с тех пор прикован к инвалидной коляске. Нетрудно представить, как человек после такого несчастья должен относиться к жизни, в которой ему никогда и ни в чем не везет.
- Представить нетрудно, - кивнул угрюмо Клод. - Хотя, как мне кажется, ему совершенно определенно повезло с дочерью…
Роми покраснела и поспешила продолжить:
- Он обожал мою мать. Боготворил. Несмотря ни на что! По вечерам мы сидели вдвоем, и он рассказывал о вечеринках, на которых они были вместе, о том, как она притягивала к себе людей, какая она остроумная, пленительная, ошеломляюще красивая. - Роми грустно улыбнулась. - Только зачем я вам все это рассказываю? Вы с ней встречались и знаете ее лучше меня.
Она с затаенной надеждой взглянула на него, словно ожидая продолжения, но Ларош лишь уклончиво кивнул в ответ.
- Да, я с ней встречался, - сказал он. - Но из ваших слов получается, что именно она, а не какие‑нибудь иные обстоятельства сломила у вашего отца волю к жизни и стала виновницей его затяжной депрессии.
- Нет, нет и нет! Папа постоянно повторял, что сломила его любовь. Но эта же самая любовь подарила ему чудесные воспоминания о прошлом - воспоминания, которыми он живет теперь, парализованный, лишенный возможности жить полнокровной жизнью. Неужели, по‑вашему, человек, способный любить так сильно, не заслуживает восхищения?
- Скорее достойна восхищения ваша преданность и любовь к нему. Или сожаления - ваша слепота. Выбирайте на свой вкус, - негромко сказал Клод. - То, что разрушает, заслуживает только осуждения! Любовь должна окрылять, придавать силы, помогать человеку, реализоваться в этой жизни. Ваша мать всецело завладела вашим отцом, околдовала его, и он потерял волю к жизни. Конечно, в силу долга нам следует относиться к родителям с любовью, но если трезво взглянуть на то, что они подчас представляют собой на практике… - А это, уж извините, не ваше дело! - вспыхнула Роми и, круто развернувшись, двинулась на кухню.
Выпью чая, немного успокоюсь, сказала она себе. Молока в холодильнике, разумеется, не оказалось, как и многого другого, и она с расстройства бухнула в кружку двойную порцию сахара.
В дверях появился Клод, и девушка окатила его ненавидящим взглядом.
- Я вас попрошу впредь никогда не говорить о моих родителях в подобном тоне! - бросила она.
Клод прошел на кухню и с некоторой опаской присел на расшатанный стул.
- К сожалению, не могу обещать вам этого, - сообщил он. - По крайней мере, в отношении Софии Стэнфорд.
Отвернувшись от него, Роми опустилась в кресло напротив и, взяв в руки кружку с чаем, внимательно осмотрела кухню. То, что она увидела, не обрадовало ее: скатерть в масляных пятнах, остатки последнего ужина матери на столе, в старинной мраморной раковине грязная посуда.
- Ваша матушка явно покинула дом в спешке, - прокомментировал Клод, неотрывно наблюдавший за Роми.
- Бедная мама! До какой степени ее должны были здесь запугать!
У Роми к горлу подступил комок. Господи, подумала она, что же я скажу теперь папе? Как я объясню ему все это? Она вдруг почувствовала себя невероятно одинокой, усталой и… зверски голодной.
- Поесть тут, надо полагать, совершенно нечего, - удрученно протянула она.
Клод легко поднялся из кресла и подошел к буфету.
- Продуктов здесь, конечно, кот наплакал. Из того, что Бог послал, - засохший хлеб, банка консервированных огурцов и томатов. А вот и рыбные консервы. Отлично! Если вас устроит, я могу приготовить паштет из анчоусов с томатным соусом.
Я могу приготовить! Это он‑то, аристократ и пижон, который вряд ли представляет, с какой стороны подступиться к кастрюле? Впрочем, как ни удивлена была Роми его заявлением, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы вдаваться в ненужные споры.
- Уговорили! Паштет так паштет. Заранее признательна.
- А вы уже подумали, где будете ночевать сегодня? - спросил ее Клод и поставил кастрюлю с водой на газовую плиту.
- Разумеется, здесь, где же еще?
- В таком случае, с вашего разрешения, я попозже проверю, что творится наверху. Устали?
- Смертельно, - призналась Роми. - Целую неделю не спала толком, волновалась, собиралась в поездку, и вот… Ой, что вы делаете, Клод?
- Ничего особенного, - тихо сказал он, гладя ее по волосам.
С чего это вдруг я позволяю так много человеку, который ненавидит мою мать, - сонно подумала Роми. И почему сейчас это не имеет для меня никакого значения?..
- Вообще‑то это совершенно не в моем стиле - бросаться в объятия первого встречного, - на всякий случай сообщила она.
- Рад слышать, что я для вас не первый встречный, - улыбнулся Клод. - И ни о чем не беспокойтесь - еда, сон, и вы снова будете в форме.
Голос его подействовал на Роми гипнотизирующе. Всхлипнув, она прижалась щекой к его груди.
- Что‑то я совсем расклеилась, - с виноватой улыбкой пробормотала она.
- Оно и неудивительно. А раз так, разговор мы продолжим завтра. Сейчас - ужин, затем баиньки.
- Угу, - невольно засмеявшись, пробормотала она. - Я вам так благодарна, Клод!
Роми с благодарной улыбкой приподняла голову и вдруг ужаснулась. Она совсем забыла, что подвела ресницы тушью, и, сама того не заметив, замарала белоснежную рубашку Клода.
- Бога ради, простите! - в испуге воскликнула она. - Чуть ли не впервые в жизни решила воспользоваться косметикой, и… Понимаете, я все‑таки собиралась на встречу не с кем‑нибудь, а с матерью. Папа без конца говорил, какая она красивая, и я не хотела ударить лицом… Ну что вы смеетесь? Что такого забавного я сказала?
Клод небрежно достал из кармана носовой платок, смочил его под краном и осторожно провел им по ее лицу.
- Рубашка - ерунда, а вот лицо у вас в разводах от туши, - сказал он, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Впрочем, обтирал он ее лицо с такой нежностью и заботливостью, которую впору было ожидать от матери Терезы и ее сестер милосердия. Может быть, я уже сплю? - рассеянно подумала Роми.
- Вы не стесняйтесь, - сказала она со вздохом, - смейтесь в открытую. Я же вижу, как подрагивают у вас плечи. Я давно уже привыкла, что надо мной смеются.
- Я смеюсь вовсе не над вами, - добродушно уточнил Клод. - В вашем положении, когда впору весь свет послать в тартарары, вы находите силы побеспокоиться о моей испачканной рубашке.
- Значит, вы не представляете, что это такое - трястись над каждым счетом из прачечной или химчистки и беречь одежду, как зеницу ока, дабы избежать лишних трат, - пробормотала Роми. - А впрочем, откуда вам, аристократу, знать наши проблемы?
- Что такое безденежье, я знаю не понаслышке, - неожиданно серьезным тоном отозвался Клод.
- Интересно, откуда? - сказала Роми и, не получив ответа, добавила: - Еще раз извините, что испортила вашу рубашку.
Клод безразлично пожал плечами.
- Отстирается. Вы не первая особа женского пола, оставляющая у меня на груди следы своей косметики.
Не сомневаюсь, подумала Роми, неожиданно почувствовав себя уязвленной. Такой‑то красавец! Вероятно, не один десяток женщин рыдало, смеялось и засыпало в его жарких объятиях.
- Интересно, - сказала она, наблюдая, как он с проворством заправского повара шинкует на доске луковицу, случайно найденную на нижней полке буфета. - Где вы научились так ловко резать овощи?
- В кухне одного из придорожных ресторанчиков неподалеку от Батон‑Ружа, штат Луизиана.!
Роми хихикнула от неожиданности:
- Вы и кухня придорожного ресторана? Клод кивнул:
- Видите ли, Роми, я…
Он не успел закончить свою мысль, потому что раздался звонок с аппарата, висевшего на стене.
- Ой, это мама, - встрепенулась Роми.
- Нет‑нет, это, скорее всего меня! - воскликнул Клод и первым подбежал к аппарату. - Да, дорогая, часа через полтора… Так и быть, принеси из погреба бутылку шампанского… - Голос у него стал мягким и бархатистым. - Просто так - устроим маленький семейный праздник.
Роми вжалась в кресло, готовая, провалиться сквозь землю от неловкости. Интимные разговоры чужих людей всегда ей были в тягость, а сегодня особенно. Жена? - мелькнула у нее мысль. Но почему тогда у него на пальце нет обручального кольца? Любовница? Кто бы это ни был, Роми от души пожалела ее. Клод Ла‑рош, насколько она могла судить, подобно своему отцу не ставил верность на первое место в списке своих принципов.
Клод издал смешок, низкий и, как показалось Роми, очень сексуальный, а затем повесил трубку.
- Извините, но по этому номеру телефона когда‑то можно было найти моего отца. А теперь вот нашли и меня, - стал оправдываться перед Роми Клод.
- Да‑да, конечно, - сухо ответила Роми. Ее воображение мгновенно нарисовало картину: ослепительная красавица в бархатном черном платье соединяет свой бокал с бокалом Клода, они пьют за здоровье друг друга шампанское и соскальзывают на атласные простыни… - Вам пора идти. Шампанское выдохнется. И не только шампанское…
Клода почему‑то развеселили ее слова.
- О шампанском можете не беспокоиться, его в погребе, слава Богу, более чем достаточно. О Сильви - тем более. Небольшой урок пойдет этой капризной девице только на пользу.
У Роми мгновенно испортилось настроение, и Клод мгновенно почувствовал это.
- Сильви норовит всех подчинить своим капризам, - пояснил он. - Боюсь, что это самая своенравная особа из всех, кого я знаю. Я всячески пытаюсь вбить в ее непутевую и красивую головенку, что помимо нее существуют и другие люди, но, кажется, не очень в этом преуспел…
- Сочувствую, - фыркнула Роми, отвернувшись. - Тем более вам пора идти и заняться воспитанием вашей… Сильви.
Клод, однако, никуда не спешил уходить. Он стоял, склонившись над плитой, гремел сковородкой, что‑то перемешивал в миске, что‑то подсыпал, пробовал на вкус и снова перемешивал.
- Уже несколько лет ничего не готовил, - радостно сообщил он, и глаза его светились при этом самым настоящим счастьем. - Оказывается, ничего не забыл. Давно не испытывал такого удовольствия.
- Искренне за вас рада, - с кислым выражением лица ответила Роми.
- Если и в самом деле рады, то утром, надеюсь, я смогу увидеть это по вашему личику, - игриво отозвался Клод. - Проснетесь и сами себя не узнаете!
- Это, в каком смысле? - с подозрением в голосе спросила Роми.
- В самом лучшем, - рассмеялся Клод, высыпал содержимое сковородки в кастрюлю и включил конфорку на полную мощность. - И вообще, не советую вам хмуриться.
- А вы мне не указывайте! - еще больше насупилась Роми. - Я сама себе хозяйка, что хочу, то и делаю.
- Ну, разумеется! - улыбнулся Клод. - Просто мне показалось, что такую атласную и нежную кожу, как у вас, следует лелеять и холить и ни в коем случае не портить морщинами. А вы хмуритесь. Боже, теперь она вообще стала темнее тучи! Нет, положительно мне придется остаться, чтобы хоть как‑то развеселить вас.
- Не стоит беспокоиться! - непреклонно заявила Роми, чувствуя, что его флирт начинает выводить ее из себя. - Буду сама себе рассказывать анекдоты и хохотать над ними. И вообще, сразу после ужина я сразу же отправлюсь в постель.
Глаза Клода озорно заблестели, и Роми поспешила уточнить:
- Если вы останетесь, я не смогу выспаться… Лицо Клода стало непроницаемым.
- Я вас попрошу время от времени помешивать соус, пока я занесу ваш багаж наверх, - распорядился он.
Он быстро вышел из кухни, и Роми, пунцовая, как рак, осталась наедине с собой. Если в какой‑то момент у нее и зародились подозрения, что Клод проявляет к ней чисто мужской интерес, то теперь они развеялись совершенно. Стильная стрижка, дорогие кожаные брюки, классный мотоцикл и прочие атрибуты богатой раскованной иностранки не имели никакого значения для принца, которого ждали роскошный стол, шампанское, красавица Сильви и постель с атласными простынями.
Только совершенная дурочка могла принять за чистую монету любезность постороннего человека, взявшегося показать ей дорогу в незнакомом месте. Разве не продемонстрировал ей реставратор Питер, что красивым мужчинам она абсолютно не интересна? А уж насчет того, чтобы доверять им…
Роми застонала, словно заново переживая нанесенное ей тогда оскорбление.
…Проработав после школы около года раздатчицей в "Макдоналдсе", Роми присоединилась к бригаде реставраторов, трудившихся над восстановлением колокольни XVI века на окраине Бристоля. Кем только она тогда ни работала, пока не пришла к окончательному решению специализироваться в области резьбы по дереву.
Питер О’Тул - рыжеволосый, красивый, самоуверенный ирландец лет двадцати пяти - был руководителем реставрационных работ.
Почему ей взбрело в голову, что он с интересом поглядывает на нее - близорукую толстушку с невыразительным, как ей всегда казалось, лицом, одевавшуюся по причине недостатка денег в бесформенные платья? Но в тот вечер, когда он пригласил ее поужинать и признался, что ему по вкусу пухленькие девочки, она поверила ему как самой себе! Вино и веселая легкая болтовня вскружили ей голову, и дальше из нее можно было веревки вить! Разумеется, Питеру после этого ничего не стоило уговорить ее лечь с ним в постель. А на следующий день она случайно подслушала разговор и узнала, что Питер поспорил с парнями из бригады, что сумеет без особого труда совратить ее.
Она ревела всю ночь напролет. Увидев утром в зеркале свое раскрасневшееся опухшее от слез лицо, она прокляла себя за бредовую мысль о том, что может понравиться хоть кому‑то на этом свете, ибо она была, есть и навсегда останется, никому не нужной дурнушкой.
О том, что Питер О'Тул выиграл спор, вскоре знала вся бригада. Куда бы она ни пришла, кровельщики, каменщики, плотники, садовники, штукатуры, багетчики глумливо ухмылялись и за ее спиной показывали на нее пальцем.
Роми пришлось уйти из реставрационной бригады, и на сегодняшний день она не имела постоянной работы, довольствуясь лишь случайными заработками. От влечения к Питеру, разумеется, не осталось и следа. К тому же с тех пор привычка встречать в штыки любую попытку ухаживания закрепилась за ней…
В кухне стало удивительно тихо. Казалось, с уходом Клода Лароша из этого места ушла вся жизненная энергия и воцарилась пустота. Помешав содержимое кастрюли и проглотив слюнки от распространявшегося вместе с паром умопомрачительного аромата, Роми устало села за стол и опустила голову на руки…
…И очнулась оттого, что чья‑то рука осторожно коснулась ее плеча.
- Ну, что еще?.. - недовольно пробормотала она, поднимая сонное лицо.
- Стол накрыт, и я ухожу, - сказал ей на ухо Клод. - Кровать наверху я на всякий случай застелил, - вы уж меня простите. Надеюсь, вы справитесь с остальным сами?
Роми вяло кивнула и чуть ожила, увидев, что прямо перед ней стоит тарелка с паштетом и соусница с ложкой, а ноздри щекочет, совершенно божественный запах неведомого ей яства.
- Боже, как я проголодалась! - вырвалось у нее.
Вспомнив про Клода, она покосилась на него и обнаружила, что он навис над нею и, снисходительно улыбаясь, чего‑то ждет.
- Спасибо за все! - на всякий случай сказала она. - Не знаю, чем я заслужила такое внимание, но все равно я вам страшно благодарна за помощь!
- Разве я мог оставить одинокую беззащитную девушку один на один с ее бедой? Я перестал бы себя уважать после этого, - с легкой хрипотцой в голосе произнес он. - Утром я вас проведаю…
- Нет! - отрицательно мотнула головой Роми. - Я вам этого не разрешаю. Вы не должны…
- Итак, до утра! - невозмутимо сказал он и поймал ее за руки.
Роми словно жаром опалило, она вырвалась, а с губ само собой слетело упрямое:
- Нет, я не разрешаю! Клод чуть пожал плечами:
- Есть такая вещь, моя милая, как чувство долга. А потом в душе я самым корыстным образом рассчитываю на ответный жест с вашей стороны…
Роми густо покраснела. Человека ждет дома неотразимая красавица Сильви, а он делает двусмысленные намеки другой женщине. Неужели все мужчины думают только об одном? - с тоской подумала она и, прокашлявшись, ответила:
- Боюсь, мне нечем вас отблагодарить.
- Как знать, как знать, - многозначительно ответил Клод. - Сладких вам снов, Роми Стэнфорд, и до утра!
5
Утро для Роми началось с того, что в самую глубь ее сна ворвался настойчивый звонок телефона. Еще не вполне проснувшись, она соскочила с постели, слетела вниз по деревянной скрипучей лестнице и вбежала на кухню. Контактные линзы она впопыхах, разумеется, не успела надеть, так что не сразу поняла, что темное пятно на стене и есть тот самый старомодный телефонный аппарат, который она искала.
Найдя на ощупь телефонную трубку, она прижала ее к уху и воскликнула:
- Алло!
- Дорогая моя! - ворвался в комнату материнский голос - теплый, игривый, чуть хрипловатый. Роми замерла. - Отчего ты так долго не брала трубку? Впрочем, ладно, не в этом дело. Слушай меня внимательно и не прерывай: за разговор платит твой отец.
- Отец? - изумленно воскликнула Роми. Неужели это возможно? - подумала она и спросила: - Ты с папой?
- Слушай и не перебивай, - нетерпеливо прервала ее София. - Мне, конечно, очень жаль, что я не смогла встретить тебя, но пришлось срочно перебираться в Англию. Никому об этом не говори! Поняла? Никому! Обещай мне!
- Если ты просишь, то конечно, - растерянно ответила Роми.
- Ты ведь все равно собиралась на какое‑то время остановиться у меня? В любом случае тебе придется присмотреть за коттеджами, - тараторила без передышки София. - Теперь они твои, и, стало быть, у тебя будет больше заинтересованности в этом. Принимай приезжающих туристов‑квартирантов, если таковые появятся, проблемы постарайся разрешить самостоятельно. Ты ведь взрослая девочка. Обо всем, что сделала, расскажешь мне потом. Ты ведь не подведешь меня, Роми?
- Разумеется, но…
- И самое главное, дитя мое! Если встретишь человека по фамилии Ларош, держись от него, как можно дальше!
- Ларош? - ошеломленно переспросила Роми.
- Клод де Ларош. Он сущая свинья! - бушевала мать. - Дьявол с улыбкой херувима. Он хочет заполучить мои дома, Роми. Не дай ему сделать этого. Они твои, поняла? Ты не должна продавать их ему.
- О Боже! - У Роми все перепуталось в голове, и она уже ничего не понимала. - Но почему я не должна?..
- Не должна и все! - визгливо крикнула София. - Ни за что и никогда!
- Ладно, ладно! - поспешила успокоить ее Роми, испугавшись, что у матери произойдет нервный срыв, если она начнет спорить. - Тебе известно о нем что‑то неприглядное?
Мать фыркнула.
- Много чего! Он приходил и пытался запугать меня. Остерегайся его, доченька! Он жаден и злопамятен, он хочет погубить меня. Не забудь: тебе неизвестно, где я. Я хочу отвезти твоего отца на море, так что не звони и не пиши, все равно нас не застанешь. Мы свяжемся с тобой сами. Я пока еще точно не решила, куда мы отправимся.
- Но как же мне?..
- Все, все, я вешаю трубку. Пока, дорогая. Держись и не сдавайся! Хорошо?
- Мама!..