Возможно, кабан тоже почуял недоброе, так как, вопреки присущей этим животным агрессивной повадке, повернулся и потрусил обратно в чащу, видимо, испугавшись высокой, белокожей и светловолосой воительницы с мечом в руках.
Галеран облегченно рассмеялся, а в следующий миг Джеанна опять увлекла его за собой в новое, еще более волшебное безумство.
То безумство он жаждал испытать еще раз.
Нет, не один раз…
Он снова подхлестнул каурого, понуждая его ускорить бег и раздумывая, смогут ли они с Джеанной жить так, будто не было двухлетней разлуки.
Или они будут жить лучше, чем раньше?..
Галеран понимал, как изменился за эти годы. Когда он уходил в поход, ему исполнилось всего двадцать два, и жизнь была легка и приятна. Теперь же, в двадцать пять, он закалился, окреп, огрубел душою и телом, видел чудеса, упрочившие его веру, и ужасы, омрачившие ее.
Верно, Джеанна тоже изменилась.
После родов она могла раздаться вширь. Галеран всегда восхищался ее хрупкостью и изяществом, но не стал бы возражать, если б груди у ней стали чуть полнее, а стан приобрел приятную округлость. Впрочем, Джеанна хороша в любом обличье.
Прав Рауль: надо было послать ей весточку из Брюгге. Да и сегодня еще не поздно остановиться на ночлег и отправить гонца в Хейвуд. Но и этого Галеран делать не стал.
Он понимал, что на самом деле хочет удивить ее, ошеломить, и, предвкушая ее замешательство, не мог сдержать довольной усмешки. Застать хладнокровную умницу-жену в будничном платье с высоко подоткнутой юбкой, с висящими вдоль щек непослушными светлыми прядями, выбившимися из прически. Он представлял себе, как она поднимет голову, увидит его, окаменеет от неожиданности, а потом зардеется от счастья.
Джеанна не любила, когда ее заставали врасплох, и потому Галерану особенно нравилось время от времени делать это. Как в тот раз, когда он принес ей розу…
Он был совсем не из тех, кто склонен дарить затейливые подарки, да и трудно сыскать что-то особенное на малонаселенному глухом севере Англии; но однажды, во время поездки в Йорк, его внимание привлекла безделушка на лотке бродячего торговца. То была роза, искусно выточенная из слоновой кости, с лепестками, не уступавшими тонкостью живым розовым лепесткам. Вещица была довольно бесполезная, чересчур большая для броши или пряжки и слишком мелкая для того, чтобы украсить ею комнату, но Галеран все же купил ее, ибо хрупкая красота цветка и острые края его лепестков напоминали о Джеанне, о которой он так скучал после нескольких дней разлуки.
Когда он отдал розу жене, щеки ее вспыхнули и глаза засияли; возможно даже, в них блеснули слезы. Джеанна плакала редко.
Но она плакала, когда сломала розу. Галеран печально улыбнулся, вспомнив, как она горевала тогда. Обычно и большие утраты переносила с сухими глазами, сжав зубы, а тут потеря безделушки повергла ее в настоящее горе. Упавшую с полки розу пытались склеить, но от одного лепестка потерялся крохотный кусочек, другой треснул, и роза уже не была так совершенна, как прежде.
Но ничего. Джеанну ждут щедрые подарки из Святой Земли, и, возможно, какой-нибудь из них заменит ей розу.
Ему пришло в голову, что неплохо бы ошеломить ее новыми приемами любовной игры. Нет, на чужбине Галеран не нарушал обета верности, но некоторые из его товарищей рассказывали удивительные вещи о женщинах Востока. Джеанне это было бы интересно, она любила все новое и неизведанное, а теперь, когда ее более не сковывал страх бесплодия, ничто не помешает ей разделить все затеи мужа и смело предаться наслаждению. Нынче ночью… Джеанна.
Он представил ее нагой, среди небрежно отброшенных простыней. Он будет упиваться видом ее наготы, бледно-золотых, разметавшихся по подушкам прядей, хрупкого тела, наконец-то открытого его ласкам, прикосновениям, поцелуям, его бешеному после двухлетней разлуки натиску…
Крайне неразумно было предаваться подобным мыслям. Галеран чувствовал, как его мужская плоть содрогается и болезненно твердеет, и подумал, что опасения Рауля, как бы он не лопнул, пожалуй, не лишены основания.
Но ведь целых два года ему удавалось справляться с плотскими желаниями и искушениями. Что стоит потерпеть каких-нибудь несколько часов? С этими мыслями Галеран уселся в седле поудобнее и нашел самое безопасное для распаленных чресел положение.
Между тем перед его взором появились знакомые с детства картины - равнины, колосящиеся нивы, разделенные межами на полосы; зеленые пастбища с неспешно бредущими по ним овцами. Солнце уже клонилось к закату, усталый каурый замедлял бег, но времени на отдых не было. Галеран ударил пятками в бока и, поднимая пыль, галопом промчался по улице придорожной деревушки. Куры, гуси и люди едва успевали разбегаться с его пути, и вслед за кудахтаньем испуганных птиц ему неслись многоголосые возгласы: "Лорд Галеран! Лорд Галеран!"
Впереди за деревьями показалась квадратная каменная башня замка Хейвуд. Галеран снова дал шенкеля коню. Ветер свистел у него в ушах. Столько раз он видел эту башню во сне. Неужели он опять находится во власти грез! Тряхнув головой, убедился, что башня, деревья, блеклое английское небо - настоящие.
Вокруг все было совсем как прежде. Ничего не изменилось за три года, будто он уехал только вчера.
Рауль догнал друга и поскакал рядом. С боков его коня падали клочья пены.
- Ну вот, все получилось, как ты хотел. Правда, отряд отстал на целую лигу. Может, подождем их здесь, а дальше поедем шагом, будто вовсе и не торопились?
Минуту назад Галеран и сам думал об этом. Рауль умеет читать его мысли!
- Нет, - отрезал он и пустил каурого вскачь по извилистой дороге, ибо уже ничто не скрывало от его взора стен родного дома.
Но вдруг он резко осадил коня.
Хейвуд был окружен кольцом вооруженных людей.
Его замок осажден!
- Кто это, ради мук господа нашего?
Рауль всмотрелся вдаль из-под ладони, защищая глаза от блеска заходящего солнца.
- Вижу зеленое с красным знамя.
Рауль обладал замечательно острым зрением, но сейчас Галеран все же не мог ему поверить.
- Это цвета моего отца!
- Значит, замок осаждает твой отец.
2
Увы, поспорить с Раулем Галеран не мог. Теперь он и сам отлично видел знакомое знамя Вильяма Брома, укрепленное над роскошным главным шатром. Узнал он и этот шатер, которым так гордился его отец.
Радость отступила перед гнетущей тоской. Точно завороженный, Галеран в оцепенении смотрел на замок Хейвуд, на сложенную из грубых камней квадратную сторожевую башню, на неприступные наружные стены. Их достроили перед его отъездом. Ни следов от стрел, ни потеков смолы на стенах он не увидел.
На севере не было замка более надежного и хорошо укрепленного, чем Хейвуд. Кто же взял его без боя? И что сталось с Джеанной и сыном?
Сердце Галерана сковало ледяным холодом; не обращая внимания на отчаянные попытки друзей остановить его, он вскачь пустился вниз по косогору, в лагерь. Он не сознавал, что делает. Перед глазами стоял ледяной туман, и про меч в своей руке вспомнил лишь после того, как едва не зарубил кинувшегося под ноги коню человека.
По счастью, Галеран смог остановить уже занесенную для удара руку; чудом спасшийся стражник отскочил в сторону и оторопело уставился на него.
- Милорд Галеран!
- Это же лорд Галеран!
- Молодой хозяин Хейвуда! - передавался из уст в уста потрясенный шепот, в котором почему-то слышались ужас и недоверие.
Вокруг Галерана тем временем уже собралась целая толпа народу. Сквозь толпу протиснулся его отец, все такой же громадный, багроволицый, но изрядно поседевший за прошедшие годы.
- Галеран! Ты ли это? Слава Создателю! Мы думали, ты погиб.
Подоспевший конюх подхватил повод каурого. Отец, не дожидаясь, пока Галеран сам ступит на землю, почти вытащил его из седла, сгреб в охапку и так прижал к себе в родственном порыве, что у того затрещали ребра и заныла спина.
- Добро пожаловать, сынок! Вот ты и дома! Мы думали, ты погиб! Слава богу! Слава богу!
Галеран вырвался из отчих объятий.
- Кто в моем замке?
Грубое, точно вырубленное из камня лицо лорда Вильяма стало серьезным, даже скорбным.
- Пойдем лучше в шатер, сын мой.
Тут только Галеран заметил, что его плотным кольцом обступили братья и дядья, но ни один из них не смотрит ему в глаза.
Значит, Джеанна мертва.
Зародившееся подозрение переросло в уверенность; лица братьев поплыли перед Галераном, в ушах зашумело, к горлу подступила тошнота. Он позволил отцу увести себя в шатер. Все остальные тихо вошли следом.
- Что с Джеанной?
Лорд Вильям наполнил вином кубок и протянул ему.
- Пей.
Галеран оттолкнул его руку, едва не выбив кубок.
- Где она?
Тяжело вздохнув, отец поставил кубок на низенький столик.
- В замке.
У Галерана от радости подкосились ноги. Джеанна всего лишь в плену. Господи, спасибо Тебе.
- Кто ее там держит?
Томас, дядя Галерана, многозначительно усмехнулся.
Галеран, встревоженный, обвел глазами собравшихся. Гилберт, его младший брат, почему-то сделал шаг назад, выставив пред собою ладони… Ах, вот оно что, - он все еще сжимал обнаженный меч в руке. Медленно, будто нехотя, Галеран убрал меч в ножны.
- Что здесь происходит?
- К сожалению, - отвечал лорд Вильям, - порадовать тебя нечем. Твоя жена сделала хозяином Хейвуда Раймонда Лоуика. Поскольку добром отсылать его она, как видно, не намерена, мы пришли выкурить наглеца из замка.
Полог шатра взметнулся, и вошел старший брат Галерана, Уилл. Все семейство собралось поглазеть на него, будь онo трижды неладно.
- Брат мой! Рад видеть тебя, хотя, должен признаться, ты возвращаешься домой не в лучшие времена.
Как и отец, Уилл сгреб Галерана в медвежьи объятия. Увернуться не было возможности, и он стойко перенес эту процедуру. Пока брат шумно выражал свою радость, Галеран пытался прийти в себя, собраться с духом и осмыслить то, что произошло.
Джеанна - и Раймонд Лоуик…
Нет, этого не может быть! Лоуик служил оруженосцем при отце Джеанны, он был хорош собой, молод и силен, и, конечно, она воображала, что влюблена в него, но все это в далеком прошлом…
Галеран высвободился из железных лап Уилла и повернулся к отцу.
- Но ведь, как я слышал, Лоуик женился и живет в Ноттингемшире?..
- Его жена умерла, не оставив ему ни детей, ни сколько-нибудь порядочного наследства. Как раз в это время твой сенешаль занемог горячкой и умер. Потом мне стало известно, что твоя жена взяла Лоуика на его место.
Во рту у Галерана стало горько, горло горело, он с трудом дышал.
- Это ее право. Уезжая, я оставил Хейвуд на ее попечение. А Лоуик ни в чем недостойном замечен не был.
Лорд Вильям закусил губу, лицо выражало и злость, и горесть, но молчал. Наконец прямодушный Уилл не выдержал:
- Месяц тому назад твоя жена родила ребенка от него. Лорд Вильям схватил со столика кубок и силой втиснул в руки сыну.
- Пей.
Все еще не веря ушам, Галеран залпом выпил вино.
Может быть, он упал с коня и лишился разума? Верно он, избави боже, все еще лежит в бреду у стен Иерусалима?
- До нас дошла весть о твоей гибели, - будто бы издалека донесся голос лорда Вильяма. - Чуть меньше года тому назад нам сообщили, что ты пал в бою при взятии Иерусалима. Принес эту весть случайный человек, и мы, конечно, не поверили, но тогда много говорили о будущем Джеанны. Кому достанется Хейвуд, случись с тобою беда на самом деле. Кто позаботится о ребенке…
Снова воцарилось молчание. Галеран бездумно уставился на толстый шест посреди шатра. Не все сразу. Не надо думать о том, что Джеанна теперь с другим мужчиной. Не надо думать, как она распорядилась божьей милостью, снизошедшей на их семью. А ведь именно он, ее муж, заслужил эту милость, сражаясь с неверными. Именно благодаря его подвигам во славу господа Он даровал им сына после стольких лет ожидания. А теперь Джеанна родила ублюдка.
- По какому праву она не впускает вас в Хейвуд?
- Нет у нее никакого права, - буркнул отец. - Просто оба они знают, как солоно им придется, окажись я там.
Не все сразу…
Галеран со стуком поставил кубок на столик.
- Теперь я буду решать их судьбу!
С этими словами он круто повернулся и вышел из шатра, зная, что отец и братья идут за ним следом, что весь лагерь смотрит на него сейчас. У входа стоял Рауль; он не поднял глаз и на Рауля.
Все пошло прахом, и его исступленные хвалы Джеанне - тоже прах, и все же…
И все же…
Ведь она думала, что его уже нет в живых. От этих мыслей ему стало немного легче.
Галеран взял поводья из рук конюха и сел в седло. Отец решительно ухватился за уздечку усталого каурого.
- Что ты задумал? Если хочешь возглавить штурм, подожди до завтра!
Галеран не понуждал коня идти вперед, не пытался освободить поводья.
- Сначала посмотрим, не откроют ли они ворот законному хозяину.
- Клянусь святым Петром, парень, они подстрелят тебя, как зайца! Твоя смерть была бы им на руку.
- Если для моей жены лучше, чтобы я умер, да будет так.
Лорд Вильям гневно взглянул на него, но Галеран не отвел глаз, и отец отпустил поводья.
Покачиваясь в седле, с непокрытой головой он шагом ехал к своему замку. У него не было ни копья, ни флажка на нем, но его и так узнают в лицо, когда он подъедет ближе. По стене расхаживали стражники.
Замок Хейвуд был воздвигнут на поросшей вереском скале. Все высокие деревья вокруг были вырублены, чтобы дозорный на сторожевой башне мог видеть всякого, кто приблизится к стенам. Поднимаясь по круто идущей в гору дороге, Галеран слышал, как в замке протрубили в рог, и тут же на валу, на стенах, над воротами показались люди.
Появилась и Джеанна. Ее сопровождал высокий мужчина в латах, вероятно, Раймонд де Лоуик, хотя трудно было сказать наверняка.
Лоуик всегда был красив и статен. Теперь, когда ему вот-вот должно было сравняться тридцать, вряд ли он изменился к худшему. Он был опытным воином, равно искусным в большом сражении и в поединке.
Галеран не мог разглядеть лица Джеанны, не задумывался, как смотрятся Джеанна и Лоуик вместе. Да и что толку в предположениях, равнодушно подумал он. Вполне возможно, что на стене стоит не Джеанна, а другая женщина с такими же светлыми волосами, и рядом с нею вовсе не Лоуик, а другой высокий рыцарь.
Не запоет ли в воздухе сорвавшаяся с тетивы стрела? На нем кольчуга, и стрелою из лука его убить почти невозможно, разве что попадут в глаз. Для убийства больше подошел бы простой грубый самострел; из него можно выстрелить дротиком, который легко пробивает даже кольчугу… Галеран понял, что ему совершенно безразлично, убьют его или нет; в эту минуту ему было все равно, жить или умереть.
Он подъехал вплотную к запертым воротам; ему так никто и не пытался помешать. Теперь он ясно видел на стене жену Джеанну.
Она совсем не изменилась. После родов стан был все так же тонок; непокорные прядки шелковистых русых волос все так же выбивались из кос и реяли вокруг лица. В лице ее не было ни кровинки, что вовсе не удивительно. Взгляд Галерана она встретила не дрогнув, но он был готов к этому.
Даже на самого Сатану у врат ада Джеанна смотрела бы не дрогнув.
Внезапно его захлестнула ярость.
Почему?
Ему хотелось выкрикнуть это ей в лицо, сейчас, здесь, сию минуту, ибо он знал: должны быть какие-то причины. Он знал свою жену, знал и все еще любил, хотя его нынешние мысли о ней были подобны разрозненным осколкам той розы, о которой некогда так плакала Джеанна. Вот только найдется ли воск, чтобы собрать и скрепить воедино осколки его прежней жизни?
Галеран оглядел стоящих на стене вооруженных стражников. Они тоже были бледны, но, возможно, тому виною светившее прямо им в лица солнце.
- Я - лорд Галеран Хейвуд, - возвестил он, возвысив голос настолько, чтобы его слышали все, - законный хозяин этого замка. Завтра с первым лучом солнца я вернусь сюда с моими воинами, родственниками и их людьми и полагаю, что ворота будут открыты. Если же не впустите меня, пеняйте на себя.
Ответа не последовало. Галеран подождал еще минуту, но люди на стенах молчали, не выказывая ни почтения, ни непокорности. Только легкий синий шарф Джеанны развевался на холодном вечернем ветру.
Тогда Галеран повернул коня и вернулся в лагерь. Спешившись, он поручил усталого каурого заботам Джона.
- К чему ждать целую ночь? - кипятился отец. - Если они готовы открыть ворота утром, значит, могут сделать это и сейчас!
- Пожалуй, мне самому нужно многое обдумать прежде, чем я увижусь с женой.
С этими словами Галеран повернулся и пошел прочь, прочь из лагеря, прочь ото всех.
И снова господь простер над Галераном руку Свою: отец и братья оставили его в покое.
Отойдя от лагеря, он остановился, ибо идти дальше не имело никакого смысла. Может, пешком вернуться в Иерусалим? Эта мысль показалась ему до странности заманчивой. Он устало опустился на траву, прислонясь спиною к дереву, и уткнулся лбом в колени.
Господи боже, всемогущий и всеведущий, что же теперь делать?
Галеран хорошо знал, что он должен был бы сделать: убить Лоуика, отправить в монастырь изменницу-жену, избив еедо полусмерти; затем забыть о ней и найти новую супругу, не запятнавшую себя бесчестьем.
Или даже предать грешницу суду, дабы она понесла заслуженную кару.
От одной этой мысли его затошнило. Холодный пирог с бараниной явно не прижился в желудке.
Но что станет с детьми - с Галлотом и этим незаконнорожденным? Они еще малы и, возможно, полюбят другую женщину как родную мать, но для Джеанны разлука с детьми станет невосполнимой утратой, от которой ей никогда не оправиться…
Галеран очень удивился, когда у Джеанны, хладнокровной и расчетливой умницы Джеанны, вдруг вспыхнула пламенная, неутолимая жажда материнства. Тоска по ребенку лишала радости их любовные игры и каждый месяц ввергала Джеанну в немое отчаяние. Именно ее отчаяние заставило Галерана прибегнуть к тому, чего он совершенно не хотел делать: оставить дом и жену и отправиться в поход во имя господа.
В первые годы супружества бездетность нe пугала Галерана и Джеанну. Они были помолвлены с шестнадцати лет, обвенчаны в семнадцать; вся жизнь лежала перед ними, как широкая и ровная дорога, а открывшиеся новые утехи, сладкие сражения, где нет победителей и побежденных, поглощали дни и ночи, не оставляя места для тревог. Однако через год посыпались вопросы - осторожные и настойчивые вопросы: когда же молодая жена понесет во чреве? Обеспокоенный отец даже как-то раз вызвал Галерана на откровенный разговор, желая убедиться, делает ли юная чета все необходимое для зачатия.
Конечно, они охотно исполняли все, что положено, и пребывали в таком блаженстве, что даже не особенно спешили прервать его беременностью и родами. Но мало-помалу общая тревога начала передаваться и им, и тогда они стали принимать меры.
Они послушно пили отвары чудодейственных трав, воссылали господу искренние молитвы. Джеанна согласилась даже носить амулет, отгоняющий злых духов, которые, как говорили, пожирают дитя во чреве матери прежде, чем оно начнет расти.