Сделав последний мазок, она все же не решалась что-либо сказать. К завтрашнему утру краски высохнут, и она упакует портрет в заранее приготовленный деревянный ящик. В правом нижнем углу картины она написала свою фамилию, а он все еще стоял, опершись ногой на упавшую колонну.
Оставался последний шаг – его письменное одобрение. И чтобы получить его, ей надо сказать, что работа окончена. Она глубоко вдохнула и спросила:
– Хотите взглянуть?
Он снял ногу с колонны и потянулся, расправляя плечи.
– Вы закончили?
– Закончила. – У нее по спине пробежал холодок. Но к портрету он не имел отношения. Она вспомнила, что он обещал ей, когда работа будет закончена.
Закери бросил взгляд на похрапывающую за кустами роз Молли и подошел к Кэролайн. Он долго молча смотрел на портрет, и она уже начала беспокоиться, не допустила ли какую-либо ошибку, которая станет видна любому, кто увидит портрет. И ей в конце концов придется стать гувернанткой детей этих глупых Идсов.
– Кэролайн, я потрясен. Если бы я не знал, кто автор портрета, я бы сказал, что он написан Джошуа Рейнолдсом.
– Зак…
– Я говорю серьезно. Если месье Танберг хотя бы немного разбирается в живописи, я уверен, что он сразу же примет вас в свою студию.
Ей захотелось петь, танцевать, а больше всего – целовать его.
– Спасибо.
Он покачал головой:
– Не надо меня благодарить. Я просто стоял. А вы проделали всю работу. – Он потянулся за камзолом и сунул руку во внутренний карман. – И поскольку я украдкой взглянул пару раз на портрет вчера и позавчера, у меня появилось такое чувство, что мы можем выиграть немного времени. – Он протянул ей сложенный вдвое лист бумаги.
Это было письмо, адресованное месье Танбергу, в котором говорилось не только о том, что он, лорд Закери Гриффин, доволен портретом, но выражалось восхищение таким талантливым и профессиональным художником.
– Вы действительно так думаете? – прошептала она, тронутая такой оценкой.
– Теперь, когда я вижу портрет, я доволен, что не написал больше. Портрет говорит сам за себя.
– Я хочу сказать… вы написали это не потому, что хотите… Ну, вы знаете…
– Нет, – покачал он головой, – в этом письме написано то, что вы заслуживаете.
Она сложила письмо и положила его на мольберт. Ей так хотелось броситься ему на шею, но он счел бы это за благодарность – впрочем, он не был бы далек от истины, – а ей хотелось, чтобы это был праздник, символ завершенности, восклицательный знак, означающий, что ее прежней жизни больше не существует.
– Когда вы сможете упаковать картину? – спросил он, поднимая с земли плед, которым она прикрывала утром ноги.
– Думаю, что завтра после полудня. А пока пусть сохнет здесь, на свежем воздухе.
Закери снова глянул в сторону Молли. Потом сунул палец в открытую петлю накидки Кэролайн и притянул ее к себе. Она споткнулась и упала ему на грудь, а он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы. Кэролайн, застонав, запустила пальцы ему в волосы.
– Тише, – прошептал он, прерывая поцелуй и показывая глазами на каменную скамью, где дремала Молли. – Идите сюда.
Взяв за руку, он повел ее мимо поваленной колонны на небольшую поляну. Она хотела поблагодарить его за все, что он для нее сделал, но он закрыл ей рот поцелуем. Вообще-то этого уже было достаточно, потому что ее окатила горячая волна и она куда-то поплыла. Неужели лишь одно соприкосновение губ может вызвать такое неистовое желание?
Потом его руки скользнули по ее груди и ладони накрыли соски. Когда он надавил на них, она даже подпрыгнула. Что-то теплое напряглось у нее между ног. Просто целоваться было недостаточно.
– Кэролайн, – пробормотал он. – Я хочу вас спросить, хотите ли вы этого. Говорите правду.
Она посмотрела ему в глаза.
– Нечестно, что мужчина может делать это, когда захочет, при условии, что будет тактичен, а женщина, хотя и решила прожить свою жизнь в одиночестве, но прилично – не может. Я выбираю свой собственный путь.
Он усмехнулся:
– Означает ли это "да"?
Она положила руки на его ладони, все еще прикрывавшие ей грудь. Отодвинув их, она расстегнула пуговицу на накидке.
– Это совершенно определенное "да".
– Отлично.
Не прошло и секунды, как он расстегнул накидку и спустил вниз. На этот раз, когда он поцеловал ее, у нее подкосились колени. Губы, рты, языки… Боже, разве можно ожидать от женщины, что она от этого откажется просто потому, что решила остаться незамужней?
Она обвила его шею руками и прижалась к нему, почувствовав, какой твердой стала его плоть. Дыхание участилось, сердце забилось с бешеной скоростью.
– Закери, я не знаю, сколько у нас времени.
– До ленча двадцать минут. – Он стал расстегивать пуговицы платья на спине с такой удивительной ловкостью, что у нее перехватило дыхание. – Этого, конечно, мало, но нам придется уложиться.
Когда он стянул с плеч платье и сорочку, она поежилась от легкого летнего ветерка – не от холода, а от предвкушения. Негнущимися пальцами она начала расстегивать его жилет, потом вытащила из брюк полы рубашки. Все это время он говорил правильные слова, разумные и утешительные, – такие, какие она хотела слышать. Однако если это было частью соблазнения, это была напрасная трата времени. Она хотела его, и это было лучшим моментом, чтобы удовлетворить свою страсть.
Он опустился на колени на плед и увлек ее за собой.
– Я хочу, чтобы вы показали мне все, – пробормотала Кэролайн, запустив руки ему под рубашку.
– Дело не в показе, а в ощущениях.
Он еще ниже опустил платье и сорочку и прикоснулся губами к ее груди.
– Понимаю, что вы имеете в виду, – удалось ей сказать.
– Вряд ли. Пока еще не понимаете. Пока.
Он немного отклонился и, спустив платье до талии, остановил свой взгляд на ее обнаженной груди. Потом обхватил каждую грудь ладонью и стал ласкать.
О Боже! Кэролайн всегда считала, что во всем, кроме живописи, она руководствуется умом и логикой, но это ощущение было необычным и вызывало такое желание, что она не знала, сможет ли это вытерпеть. А он взял один сосок губами и стал водить по нему языком.
– О Боже!
Подложив ей руку под спину, он опустил ее на плед. Когда Закери переключил внимание на правую грудь, она выгнула спину и запустила пальцы ему в волосы, чтобы удержать его.
Он приподнялся, но ровно настолько, чтобы стянуть с себя рубашку, а потом снова вернулся к мучительным прикосновениям к ее телу. Ей понравилось водить руками по его голой спине и чувствовать, как напрягаются мускулы. Но когда она попыталась заняться застежкой его брюк, он ее остановил:
– Еще не время.
Он начал тянуть вниз ее платье. Она приподняла бедра, и через минуту он снял платье вместе с сорочкой, а потом и туфли, которые полетели в траву.
Кэролайн лежала голая под тополями и вьющимися розами, а он приподнял за щиколотку ее левую ногу и стал осыпать легкими поцелуями. И пока он так двигался вверх, она извивалась, гладила себя по бедрам и груди и стонала.
Но тут Закери лег на живот, раздвинул ей бедра, а его язык проник внутрь ее. Она вздрогнула.
– Пожалуйста, Закери, я больше не могу терпеть, – тихо говорила она, уже не помня, почему ей надо почти шептать. – Я не могу…
– Можешь, – неровным голосом произнес он. Потом он проделал то же самое с ее правой ногой, с той же неторопливостью. Она не понимала, как он может столько терпеть, когда ее тело изнемогало от желания слиться с ним?
Наконец он опять встал на колени и расстегнул брюки. Потом приподнялся и стянул их с себя.
– Вот почему художники лепят скульптуры, – прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Я хотел сказать то же самое о тебе, любовь моя, но я тебя благодарю.
Он накрыл ее своим телом и начал осыпать жадными поцелуями горло и грудь.
– Закери, у нас кончается время, – жалобно сказала она.
– В следующий раз мы не будем спешить.
В следующий раз? Она не была уверена, что переживет то, что было сегодня.
– Пожалуйста.
– Подожди, – прошептал он и медленно, очень осторожно – хотя она хотела, чтобы он поторопился, – вошел в нее.
Она почувствовала резкую боль. Удивившись, она закрыла глаза и сосредоточилась на том, что происходит внутри ее, пока он не вошел в нее до конца.
– Господи, – прошептал он. – Да открой же глаза. Она увидела его лицо в нескольких дюймах от своего. А он начал двигать бедрами. Она схватила его за плечи, впившись в них ногтями, и прижала к себе так крепко, как только могла. Ей хотелось большего. Ей хотелось всего.
Ритм его движений ускорился, а напряжение внутри ее все росло и росло, пока не взорвалось, оставив ее опустошенной и беспомощной.
Из его груди тоже вырвался стон, и он упал лицом ей на плечо. Тяжело дыша, она целовала его в ухо, стараясь вспомнить, где они находятся и почему им надо остановиться и одеться. Но она не была готова к тому, чтобы этот дивный момент кончился.
Глава 16
Закери лег, опершись на локоть, и посмотрел на Кэролайн. Кто бы мог подумать, что девственница может быть такой страстной, а его завести так, что он не снял сапоги, а брюки спустил только до колен. Считалось, что девственницы должны быть нервными и застенчивыми, а к этому моменту рыдать, оплакивая свою погубленную репутацию.
Однако Кэролайн провела пальцами по его груди, возможно, для того, чтобы запомнить мускулатуру или еще для чего-нибудь. А потом рука опустилась ниже, и ее прикосновение заставило его подскочить. Ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не начать все сначала. При всей своей смелости Кэролайн вряд ли хотела забеременеть.
– Ты должна дать мне передышку, прежде чем мы повторим наш опыт. – Он наклонился и поцеловал ее. – Но сегодня у нас вряд ли будет время, учитывая обстоятельства.
– Это было великолепно, – сказала она, все еще не совсем придя в себя. – А что бы ты сделал по-другому, если бы у тебя было больше времени?
– Ты не удовлетворена?
– Даже очень. Просто ты сказал, что тебе хотелось бы, чтобы у нас было больше времени. Так что бы ты в таком случае сделал?
Закери провел пальцем вокруг соска, наблюдая затем, как он затвердевает.
– Ну, во-первых, есть другие положения.
– Господи, – прошептала она, снова выгибая спину. Оказывается, двадцать минут – это мало.
– А еще…
– Я видела книги по искусству с неприличными рисунками, – прервала она его, очевидно, пытаясь вернуть свое умение рассуждать логически.
– О! – Он подавил усмешку. – А еще существуют взаимные ласки, доставляющие удовольствие обоим.
– Ты не ощутил удовольствия?
– Ощутил. Но я не об этом…
– Мне тоже так показалось…
– Каро, Закери, время ленча!
Словно в ответ на голос Сьюзен, Молли всхрапнула и что-то пробормотала. Закери вмиг вскочил, натянул и застегнул брюки, потом схватил в охапку рубашку, жилет и галстук. Шаги все приближались. Кэролайн судорожно натягивала платье, он помог ей с накидкой, прикрыв открытую спину.
– Скажи им, что я пошел прогуляться, – прошипел он и нырнул в кусты.
Он нашел место за большим фальшивым камнем и, спрятавшись за ним, стал надевать рубашку. Он слышал, как Кэролайн совершенно спокойным, ровным голосом говорила, что они закончили портрет и Закери сказал, что ему необходимо размять ноги. Слава Богу, что она была рассудительна и не такая, как ее сестры, жаждавшие выйти замуж. Иначе Эдмунд Уитфелд, наверное, уже несся бы из дома с мушкетом в руках, а за ним бежал бы священник с Библией.
Застегнув пуговицы жилета и с некоторым трудом завязав галстук, он обошел руины и вышел на дорожку, огибавшую пруд. Потом, глубоко вздохнув и проверив, в порядке ли его одежда и все ли пуговицы застегнуты, он вернулся на то место, где он позировал Кэролайн.
– Мне показалось, что кто-то звал на ленч? – как ни в чем не бывало спросил он, увидев девушек.
– Вы должны увидеть бальный зал. – Джоанна схватила его за руку. – По-моему, мама скупила все желтые ленты в Уилтшире.
– Все это похоже на паутину, – прокомментировала Энн.
– Неправда. Выглядит прелестно. А сейчас как раз привезли желтые ирисы и лилии, – сказала Джулия, завладев второй рукой Закери.
А ему хотелось взять за руку Кэролайн. Он подвел близнецов к портрету.
. – Вы уже видели, что получилось? – Он освободился от девичьих рук, чтобы указать на портрет.
– Ты отлично справилась, Каро. Месье Танбергу наверняка понравится.
– Спасибо. Идите вперед. Мне надо отнести портрет ближе к дому, чтобы высохли краски.
– Я помогу вам, мисс Уитфелд, – поспешил сказать Закери. – Мы вас догоним.
Закери показалось, что Энн глянула на него с подозрением, но скорее всего он просто нервничал. Ведь они чуть было не попались. Когда сестры, громко жалуясь на Кэролайн за то, что она так надолго отняла у них Закери, скрылись за поворотом, он подошел к Кэролайн.
– Я не могла найти свои туфли, – прошептала она, осторожно, чтобы не смазать краски, опуская портрет в деревянный ящик.
Когда она наклонилась, он мельком увидел ее голые ступни, и его снова охватило желание.
– Я сейчас их найду.
Он перелез через поваленную колонну и стал шарить в траве, пока не нашел пару светло-зеленых туфель. Мятый плед все еще валялся на земле, и он с минуту на него смотрел. Что-то здесь произошло. Что-то совершенно из ряда вон выходящее. Но что именно, он сейчас не мог понять. Он стряхнул плед, сложил его и положил на дальний конец колонны, как будто они с Кэролайн просто его забыли.
– Вот они, – сказал он и встал между ней и Молли, чтобы Кэролайн могла надеть туфли.
– Спасибо.
– А тебе спасибо за то, что не… запаниковала, когда явились твои сестры. Иначе это по меньшей мере было бы подозрительно.
Это было не совсем то, что он хотел сказать, но один из них должен был говорить.
Кэролайн закрепила картину в ящике.
– Это я должна тебя благодарить. Я получила ценные сведения анатомического характера. Тебе не трудно будет донести этот ящик до дома?
Пока она собирала краски, кисти и мольберт, он любовался ее спиной и округлыми ягодицами. Жаль, что у него не было времени получше ее рассмотреть и изучить. Она была, очевидно, вполне удовлетворена и физически, и в смысле образования. А может, рассердилась на него за то, что он сбежал и оставил ее выкручиваться.
– Кэролайн, ты же знаешь, что нас не должны были видеть вместе.
– Конечно. Я говорила тебе, что я не хочу выходить замуж. И уж конечно, не хочу вводить тебя в заблуждение относительно того, что я готова стать твоей любовницей. Мы заключили сделку, и ты замечательно выполнил свою часть. – Она пошла по дорожке, сделав знак Молли идти впереди. – Пойдемте, милорд.
– Минутку. – Он догнал ее и схватил за руку, чтобы она пошла медленнее и тем самым увеличила бы расстояние между ними и служанкой. – У меня не было намерения просить тебя стать моей любовницей. И я, конечно же, не нуждаюсь в твоей оценке моих действий. Ты прекрасно знала, что у нас было всего двадцать минут.
– Может быть, я неправильно выразилась, Закери. Я просто хотела уверить тебя в том, что я не собираюсь устраивать сцен или цепляться за тебя и становиться жеманной. У меня нет никаких планов, касающихся тебя. – Она похлопала по ящику. – У меня есть планы, но они связаны только с твоим портретом.
Ах так. Проклятие! Она не только не стала жеманной и перестала быть девственницей. К ней вернулась ее рассудочность, и намного быстрее, чем он думал. А у него было только одно желание – уединиться с ней в таком месте, где бы у него было времени больше чем двадцать минут и он мог бы заставить ее стонать и громко кричать от вожделения.
Он хорошо понимал ее логику. У нее есть дела поинтереснее, чем заниматься с ним любовью. Прекрасно.
– Полагаю, это означает, что вы можете уделить мне время сегодня вечером, – все же рискнул он спросить, "невольно переходя на вы.
Возможно, он и ошибся, но она замедлила шаги.
– Полагаю, что смогу.
– Хорошо. Тогда согласитесь станцевать со мной вальс. Ваши сестры уверяют, что оркестр сыграет его не меньше десяти раз.
– Сомневаюсь. Даже мама поймет, какой это может вызвать скандал.
– Тем не менее, сколько бы их ни было, один – мой.
– Вы могли бы попросить, а не приказывать. Приказывать? Так обычно поступал Мельбурн. Но если бы он попросил, она могла бы ему отказать.
– Вы согласитесь оставить для меня один вальс? – тем не менее попросил он.
– Мы и раньше с вами вальсировали. Не вижу причины, почему мы не можем повторить это сегодня вечером.
Вот и хорошо. Он надеялся, что до вечера у нее будет достаточно времени вспомнить, как это приятно – лежать рядом с ним голой. А если нет – вальс ей об этом напомнит.
После ленча Закери, одолжив у Эдмунда его записи и один из справочников по скотоводству, отправился в свою комнату, чтобы изучить проблему разведения племенного скота в Уилтшире. У него было такое чувство, что Димидиус не была результатом простого скрещивания, иначе кто-то другой уже разгадал бы секрет Эдмунда. К счастью, Уитфелд вел подробные записи о родословной Димидиус. Закери хотел выяснить происхождение предков коровы – прямых и более отдаленных, а также от кого она унаследовала те или иные качества.
Кто-то постучал в дверь, и Гарольд вскочил и залаял. Закери надеялся, что это Кэролайн, но вошла тетя Тремейн.
– Прячешься?
– Нет. Занимаюсь исследованием.
Она закрыла за собой дверь и, нагнувшись, почесала Гарольда за ухом. На этот раз пес на нее не прыгнул. Труд Закери, видимо, не пропал даром.
– Каким исследованием?
– Проблемами разведения племенного скота. – А-а…
Он вернулся к записям Эдмунда, но чувствовал затылком, как тетя сверлит его взглядом.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил он со вздохом.
– Ты завтра отправляешь нашу карету с портретом Каро?
– Только до Троубриджа, где его перегрузят в почтовую карету. Я хочу, чтобы картина попала в Вену к назначенному сроку.
– Очень по-джентльменски.
В отличие от совращения Кэролайн, что было отнюдь не джентльменским поступком. Однако тетя Тремейн не обладала способностью читать чужие мысли, а Закери не собирался в чем-либо сознаваться.
– Из-за меня она потеряла целый день, так что справедливо, если я ей помогу хотя бы с отправкой.
Тетя села на край кровати.
– Я подумываю о том, что пора ехать в Бат.
Закери подавил в себе желание вскочить и запротестовать.