- Даже Квентин, один из самых могущественных и умных мужчин Англии, не смог с вами справиться. Неудивительно, что вы околдовали Эйвори…
- Я? Околдовала Эйвори? О чем вы говорите?
- И Шербурна тоже. Трудно поверить в то, что это совпадение, но, вернувшись от вас, он оставался с женой всю ночь, и следующие сутки и с тех пор вообще с ней не расстается.
- Правда? - просияла Лейла. - Так они помирились?!
У нее был такой торжествующий вид, что Исмал понял: каким-то образом во время короткого визита Шербурна ей удалось привести его в чувство.
- Да, - довольно уныло ответил Исмал, понимая, что он находится в таком же положении… да к тому же еще и ревнует.
- Значит, вы опровергли собственное утверждение. Он не глуп. Наоборот, он одумался.
И Лейла рассказала Эсмонду о своей встрече с Шербурном. Исмал пытался сосредоточиться, но в его памяти остался лишь один эпизод, который и вызвал его вопрос:
- Вы держали его за руку?
- Чтобы заставить его выслушать меня. Думаю, это получилось непроизвольно. Признаюсь, что леди так не поступают. Но это сработало, а остальное не имеет значения.
- Нет, это не было непроизвольным жестом. Ваши руки особенные. Через них вы передаете свою волю. Думаю, вы знаете их силу. Во всяком случае, я на это надеюсь. А если нет, то должен заметить, что вы были ужасно неосторожны.
- Силу? - переспросила Лейла и принялась разглядывать свои руки, не замечая раздражения Эсмонда. Ее взгляд упал на правую руку Исмала. - Вы тоже это умеете - использовать силу воли. Только в отличие от меня вы знаете, что происходит с другим человеком, когда вы берете его за руку. Вы никогда ничего не делаете, не просчитав заранее?
- Опишите булавку для галстука, которой Шербурн изуродовал портрет жены.
Лейла на секунду опешила, но тут же склонила голову со смиренным видом:
- Да, сэр. Разумеется, сэр.
Эсмонду хотелось стащить ее со скамеечки на ковер. Но он откинулся на спинку софы, закрыл глаза и заставил себя слушать, как Лейла детально описывает булавку.
Это была мужская булавка, рассказывала она, но ею не был заколот галстук Шербурна. Та, что находилась в его галстуке, была с большим изумрудом, а ту; которой он изуродовал портрет жены, Шербурн достал из кармана и она была просто золотой, но ее форму Лейла не успела как следует рассмотреть. Возможно это был цветок или лист, точно она не была уверена.
Исмал заставил свой мозг проанализировать сказанное. Немного поразмыслив, он спросил:
- Почему вы решили, что леди Шербурн нуждалась лишь в прощении и сочувствии?
- Она, несомненно, очень любит своего мужа, а он не только пренебрегал ею, но и афишировал свои любовные связи. Я уверена, что она намеревалась просто немного пофлиртовать с Фрэнсисом, в надежде вызвать ревность Шербурна или по крайней мере добиться его внимания. Сомневаюсь, что леди Шербурн понимала, что за человек Фрэнсис. Очень немногие это знают. Женщины почему-то видели в нем только то, что он позволял им видеть - до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
- Вы думаете, что Боумонт ее соблазнил, а леди Шербурн слишком поздно осознала свою ошибку?
- Если он вообще ее соблазнял. Очень трудно соблазнить воспитанную в строгости молодую женщину из высшего света, которая безумно любит своего мужа, вы не находите? Не говоря уже о том, что Фрэнсису было сорок, а выглядел он на все шестьдесят. Адонисом его никак нельзя было назвать.
- Вы что-то подозреваете? У Лейлы потемнели глаза.
- Знаете, Фрэнсис напоил меня после первого раза, когда я отвергла его притязания. И пока я была в беспамятстве, добился своего. Но всего лишь раз. А с леди Шербурн ему и одного раза было достаточно.
"Вот почему мадам так мало пьет", - подумал Исмал.
- Если это так, то муж леди Шербурн, возможно, застал ее пьяной и в таком виде, который ясно показывал, что она совсем недавно была с другим мужчиной.
- Шербурн знал, что это был Фрэнсис, хотя я сомневаюсь что об этом ему сказала жена. Я могу лишь предположить, что булавка принадлежала Фрэнсису… что муж нарочно обронил ее… чтобы Шербурн догадался, что она принадлежит именно ему.
Исмал вспомнил о магазине в Париже, где Боумонту очень понравился какой-то эротический брелок.
- Я могу высказать догадку, почему Шербурн узнал булавку. У вашего мужа было пристрастие к… необычным антикварным вещицам.
- Можете не выражаться так деликатно. Я знала о вкусах мужа. Восточные божества плодородия в горке - самые невинные из всех его приобретений. У него также были коллекции непристойных часов и весьма сомнительных табакерок. И обычные порнографические книги. В отличие от восточных богов и богинь эти предметы не выставлялись напоказ. Он наслаждался ими в одиночестве. Иногда с особо приближенными друзьями.
- Хотелось бы посмотреть на эти вещи.
- Ради Бога. Сначала я хотела все выбросить, но потом подумала, что некоторые предметы являются музейными редкостями, хотя трудно себе представить музей, который решился бы выставить подобные экспонаты. Все они находятся в его комнате. Вас проводить?
Исмал покачал головой.
- Я хочу, чтобы вы передали их лорду Эйвори. Я попрошу его навестить вас в ближайшие дни. Когда он приедет, вы попросите его позаботиться об этих предметах. Чтобы услужить вам, он на это согласится, хотя будет страшно смущен. Потом он обратится ко мне за советом. Пока я буду рассматривать вещи, он, возможно, расскажет мне что-нибудь, представляющее интерес.
- До чего же умно, - с легким сарказмом заметила Лейла. - И как расчетливо.
- На что я действительно рассчитываю - это на расположение к вам лорда Эйвори.
- И на его зависимость от вашей неизменной мудрости, - парировала Лейла.
- Полагаю, что вы ревнуете, - улыбнулся Эсмонд. - Вы хотите, чтобы я проводил время только с вами и ни с кем другим.
- Умно, расчетливо и самоуверенно.
- Сами виноваты. Если бы вы послали за мной раньше, вы бы так сильно по мне не соскучились.
- Однако вы сразу же примчались. Может быть, вы соскучились по мне?
- Да, - тихо ответил Эсмонд. - Очень.
- Потому что вам нужна моя помощь. Признайтесь. Вы не узнали бы про булавку, если бы я о ней вам не рассказала.
Исмал вздохнул. Потом встал с софы и опустился на колени возле скамеечки. Лейла напряглась.
Эсмонд наклонился ниже, упиваясь свежим ароматом ее волос, смешанным с терпким запахом жасмина, мирта и запахом ее тела. Он уже не мог быть ни мудрым, ни благородным. Он перестал бороться с собой с того самого момента, как Лейла, глядя на него своими карими глазами, начала на него наступление своим дерзким извинением. Без всяких усилий и хитростей она сломила его сопротивление. Сейчас самым главным было сломить ее.
- Вы мне нужны. Я признаюсь. Лейла посмотрела поверх его головы.
- Я послала за вами, чтобы мы обсудили расследование. Чтобы передать вам информацию. И все.
Эсмонд молчал. Он лишь сосредоточил всю свою волю на том, что ему было нужно.
Наступило долгое, напряженное молчание. Потом его голова опустилась чуть ниже, и Лейла почувствовала дыхание Эсмонда у себя над ухом.
"Не надо…" - подумала она, но не могла выговорить эти слова, а лишь почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Исмал коснулся носом ее щеки и потерся, словно кошка. "Пожалуйста, не надо", - мысленно молила Лейла, борясь с желанием поднять руку и погладить его по волосам и шее.
Она приготовила весь свой арсенал, чтобы отразить нападение, но это не было нападением. Его запах, исходящее от него тепло и это дразнящее прикосновение к ее коже околдовали Лейлу и обратили ее же оружие против нее.
По взгляду Эсмонда она поняла, что он заметил, какая в ней происходит борьба, и выжидает. Он не шевелился. Казалось, что он не дышит, но Лейла чувствовала, как давление на нее растет.
Это была борьба - его воли против ее воли. Но его воля оказалась более мощной - давящей, мужской, беспощадной. Лейла напряглась, но это было бесполезно. Она родилась слабой. Грех был у нее в крови.
Эсмонд был красивым и сильным, и Лейла хотела его.
Его губы коснулись ее щеки, обещая нежность. И это обещание будто открыло внутри ее пустоту, которую она успешно скрывала даже от себя. До этого момента.
Лейла непроизвольно подняла руку, чтобы схватить Эсмонда за рукав, как будто его сильное тело было спасательным кругом в бескрайнем море ее одиночества.
И тогда он подхватил ее, будто она и на самом деле тонула, и, подняв со скамеечки, заключил в свои объятия.
Когда его губы коснулись ее рта, это не было наказанием, как в тот первый раз. Это была какая-то нежная, чувственная игра, словно он понял, как она одинока. Никакой страсти, только тепло, непринужденность, истома.
Весь мир вокруг нее затих и успокоился. В прошлый раз Лейла прикоснулась к огню - мгновенному, обжигающему и пугающему, и это быстро привело ее в чувство. На этот раз все было по-другому. Сейчас ей хотелось больше тепла и она крепче прижалась к Эсмонду, чтобы испытать тяжесть его тела, чтобы он сломил ее. "Еще, еще. Возьми меня!"
А он все играл ее губами, проникал языком в бархатистую темноту ее рта, словно в мире не было ничего другого, словно этот глубокий неспешный поцелуй может длиться вечно. Лейла сгорала от желания, а Эсмонду, казалось, ничего не было нужно, кроме этого поцелуя.
Кроме, может быть, того, чтобы заставить ее умолять, предостерег ее голос, тихо прозвучавший где-то в подсознании.
И тогда Лейла поняла, что он делает. Эсмонд вел ее сознательно. Он все еще баюкал ее в своих объятиях, словно ребенка, но в это время каким-то образом успел опустить ее на ковер и она прильнула к нему, уже пылая огнем. Он разжигал этот огонь маленькими, еле ощутимыми движениями, а она ничего не замечала до тех пор, пока ее не стало лихорадить от вожделения.
Фрэнсис предупреждал ее… Наслаждение… это яд. Да, так оно и есть.
И оно опьяняет, как опиум, говорил он.
Лейла вырвалась из объятий и с трудом заставила себя сесть.
Эсмонд тоже сел и посмотрел на нее невинным взглядом.
- Вы сделали это… нарочно?
- Конечно. Не думаете же вы, что я поцеловал вас случайно.
- Я не это имею в виду. Вы хотели, чтобы я потеряла способность думать.
- Естественно, - со сводящим с ума спокойствием сказал Эсмонд. - Я очень сомневаюсь, что вы стали бы заниматься со мной любовью, если бы вы могли рассуждать здраво.
- Любовью?
- А что же еще?
- Вы не этого хотели. - Напомнив себе, что под словом "любовь" обычно подразумевают прелюбодеяние, Лейла встала, хотя ноги ее почти не слушались. - Вы хотели что-то… доказать. Преподать мне урок.
- Не представляю, чему бы я мог вас научить? Вы были замужем десять лет. Можно предположить, что вы знаете, как занимаются любовью. Во всяком случае, вы знаете толк в любовных играх.
И Эсмонд посмотрел на нее с почти мальчишеской обезоруживающей улыбкой. Но в его взгляде Лейла не увидела озорства. Это был чистой воды обман.
- Куда мне до вас, - съязвила она.
- Что верно, то верно.
Он легко поднялся. Лейла же чувствовала себя слабой и неуклюжей, и у нее по-прежнему подгибались колени.
- Все же воля у вас несгибаемая, - признался Эсмонд. - Вас трудно сломить. Пришлось много поработать - и всего за один невинный поцелуй. С вами было легче, когда вы сердились, но тогда я тоже сердился, а в таком состоянии думать не возможно. В следующий раз мне, возможно, придется вас рассердить, но так, чтобы самому остаться спокойным.
Лейла посмотрела на него с недоумением. Этот дьявол не только планирует свой следующий маневр, у него хватает наглости предупредить о своих намерениях!
- Никакого следующего раза не будет, - холодно возразила Лейла. Но ее сердце не переставало колотиться. Что она будет делать, если он начнет настаивать? Как она сможет его остановить? Как она вообще могла допустить то, что он с ней сделал?
- И первого-то раза не должно было быть, - поспешно добавила Лейла и отошла к камину. - Это непрофессионально. И вы не считаетесь с моими желаниями. На тот случай, если я не дала ясно понять - а я уверена, что сделала это - я не собираюсь иметь любовной связи ни с вами, ни с кем-либо другим, Короче говоря, мой ответ - "нет", а не "может быть" или "когда-нибудь". НЕТ.
- Понял. Сопротивление будет большим.
- Будет категорический отказ, черт бы вас побрал!
- Ах да, я именно это имел в виду. Мой английский не всегда так точен, как хотелось бы, но понимаю я все.
Лейла и не сомневалась, что Эсмонд все хорошо понимает.
- Рада это слышать. А теперь, когда мы пришли к согласию и я рассказала вам все, что знала о Шербурне, полагаю, вам пора уходить.
- Да, так будет лучше. Вы дали мне много пищи для ума. - Эсмонд оглядел ее с головы до ног, так что у Лейлы по всему телу побежали мурашки.
- Да. Шербурн. Булавка для галстука. Вам придется установить, принадлежала ли она Фрэнсису.
- У Эйвори наверняка есть ответ на этот вопрос. Я устрою так, чтобы он приехал к вам дня через три. Будет выглядеть странно, если он приедет раньше. Вам это подходит?
- В настоящее время мой календарь встреч не перегружен.
- А у меня запланированы встречи на завтрашний вечер и на следующий, когда я буду обедать с его величеством. Вряд ли я смогу вырваться от него до рассвета, особенно если у него будет настроение поболтать. Во всяком случае, я полагаю, что вы предпочли бы, чтобы я не появлялся у вас до тех пор, пока у нас не найдется повода для встречи. Я имею в виду наше расследование.
- Спокойной ночи, - кивнула Лейла и принялась поправлять складки на юбке, чтобы не подавать Эсмонду руки.
Он поклонился:
- До свидания, мадам. Приятных вам снов.
Лорд Эйвори явился к мадам через три дня. И как предсказывал Исмал, маркиз сразу же после этого приехал к нему. После короткого обсуждения Нику приказали принести из кареты вещи Боумонта. И сейчас маркиз был занят тем, что расставлял на столе в библиотеке привезенные им вещи из коллекции Боумонта.
- Хорошо, что мадам их не выбросила, - сказал Исмал, рассматривая наручные часы. - Коллекция довольно ценная: в основном все предметы старины, причем весьма искусно сделанные.
Лорд Эйвори, казалось, его не слушал. В явном замешательстве он смотрел на пустую табакерку.
- Чего-то не хватает? - спросил Исмал. Маркиз удивленно поднял голову.
- Иногда я думаю, что вы умеете читать мысли.
- Я просто увидел выражение вашего лица. Сначала вы как будто чего-то искали, а потом пришли в недоумение.
- Все это не важно. Ее могли потерять. Я имею в виду булавку. Она была такая вульгарная.
- Бог с ней. За то, что осталось, мы выручим неплохие деньги. Я думаю сейчас, когда у мадам нет заказов, они ей пригодятся.
"На что она вообще живет? - подумал Исмал, неожиданно почувствовав себя виноватым. - Надо будет выяснить ее финансовое положение".
А заодно и Фрэнсиса Боумонта. Он жил на проценты от доходов дома "Двадцать восемь", который Исмал уничтожил. Если Боумонт приехал в Англию с небольшими деньгами, он наверняка занялся бы своим любимым делом - шантажом, и ему понадобилась бы не одна жертва чтобы иметь средства на свои дорогостоящие удовольствия.
- Я надеюсь, что миссис Боумонт никогда не видела этих вещей, - сказал Эйвори. Взяв в руки "Философию будуара", он пролистал книгу и нахмурился. - Да, лучше бы она это не видела. Я не знал" куда глаза девать, когда она все это мне вынесла. Надо же, из всех писателей Боумонт выбрал маркиза де Сада. - Эйвори захлопнул книгу и взял другую. - Ну конечно, Жюстина. Я и не знал, что Фрэнсис был таким грязным лицемером. И все это время - целых два года - я не имел ни малейшего представления о том, на что он был способен. Интересно, кто-нибудь догадывался?
- Вы имеете в виду его связи с мужчинами? Думаю, немногие. Полагаю, что это был один из немногих случаев, когда Боумонт проявлял осторожность.
- Но вы-то знали. Значит, могли знать и другие. В этом случае все наверняка подозревали и меня. Я же бывал с ним повсюду. Вы-то уж во всяком случае об этом думали.
- Я считаю, что это не имеет отношения к нашей дружбе. Я заметил, что в последнее время вас не интересуют ни мужчины, ни женщины. Кроме одной молодой особы, с которой я не имел счастья быть знакомым.
Маркиз перестал ходить по комнате.
- Это Петиция Вудли, младшая сестра леди Кэррол, - уточнил Эсмонд. - Она явно вас интересует: когда упоминается ее имя, вы настораживаетесь.
- Я не… то есть как вы?.. Я и не знал, что это так заметно. - Эйвори покраснел. - Вы, как всегда, правы. Но ничего из этого не получится. Меня считают неподходящим женихом, и это еще мягко сказано. Как только я проявил интерес к Летиции, они тут же отослали ее к тетке в Дорсет. Впрочем, чему тут удивляться, - добавил Эйвори с горечью в голосе. - Леди Кэррол презирала Фрэнсиса, а я действительно был его закадычным другом. И как бы вызывающе она себя ни вела, она защищает свою сестру.
- Наверное, так оно и есть, раз она отправила сестру в Дорсет, когда вы проявили к ней интерес.
- Уверяю вас, я ничего такого не сделал. Я очень уважаю мисс Вудли. Но надежды нет никакой, я это знаю. И Фрэнсис виноват в этом лишь отчасти. А может, и вовсе не виноват. Я не гожусь… в общем, об этом не может быть и речи. - Эйвори сник. - Извините меня.
- У сердца свои законы, - подбодрил Дэвида Исмал. - Если бы оно следовало тому, что люди считают разумным, его никогда нельзя было бы разбить. И оно никогда бы не болело.
- Если бы я был разумным два года назад… но я не был. Я встретился с Боумонтом вскоре после того, как потерял близкого друга. Он… он застрелился.
Бормоча слова сочувствия, Исмал мысленно сопоставлял факты: два года назад… самоубийство… в Париже, ведь Эйвори был знаком с Боумонтом до его переезда в Лондон. В Париже каждый год было много самоубийств. Но один молодой человек, совладелец "Двадцать восемь", застрелился потому, что украли какие-то важные правительственные документы, бывшие у него на хранении. Украли из-за Боумонта.
Поэтому Исмал не был удивлен, услышав рассказ Эйвори о том, как неожиданно и трагически оборвалась карьера многообещающего молодого дипломата, и даже назвал его имя: Эдмунд Карстерс.
- Мы были друзьями со школьных лет, - продолжал Эйвори. - Я не очень легко схожусь с людьми, но если начинаю дружить, то крепко привязываюсь к человеку. Меня потрясла смерть Эдмунда. Я стал пить. В одном месте, где мы часто бывали с Эдмундом, я познакомился с Фрэнсисом.
Маркиз взял в руки табакерку, и его губы скривила презрительная улыбка.
- Отец предупреждал, что Фрэнсис утянет меня вниз по тропе греха. Но я охотно проводил с ним время. И притвориться, что в моем пьянстве виноваты Боумонт или мое горе, было бы неверным. Но что сделано, то сделано. Иногда мне кажется, что это был кто-то другой, а вовсе не я. Я и теперь не знаю, какой я на самом деле и чего я хочу. Было бы несправедливо жениться на ком-либо, особенно… - Голос Дэвида дрогнул. - Тем более на особе, о которой я очень высокого мнения.