- Возможно! Но почему твой сын не может получить нужную сумму. Ты же даешь деньги всякому, кто к тебе приходит. Почему этот человек торчит в нашем доме? Наверное, и в самом деле его женушка обеднела.
Девица захихикала. Легат порывался уйти, но Квинт удержал его. Юлий же, нисколько не смущаясь, продолжал:
- Послушай, отец. Да твой друг богаче нас, хотя род его не знатен. Неужели ты полагаешь, что легат Кампанского легиона ничего не имеет за душой? Нет же! Сами боги одарили его своей милостью. На их вилле устраиваются такие пиры… Пальчики оближешь! Его жена, Фабия - женщина, богаче и развратнее которой не сыщешь во всей Капуе. Как же Фабия даст ему денег, если она сама мне жаловалась, что он плохо ласкает ее по ночам.
- Заткнись, щенок? - вскипел Леонид. На его лбу выступили капельки пота.
Юлий дерзко ответил:
- Это мой дом! В этих стенах я могу говорить все, что думаю, а ты здесь только гость!
- Юлий! Сейчас же извинись перед Петронием Леонидом! - голос сенатора прозвучал резко и негодующе.
- Я же сказал то, что думаю! Фабия, эта потаскуха, кидается на шею каждому юнцу. И меня она затащила в трактир. Хотела, чтобы я всю ночь играл ей на кифаре. Но, разумеется, на этом она не остановилась.
- Подонок, - прошипел Леонид, - мало того, что ты порочишь мою семью. Тебе надо больно сделать отцу. Ты презрел достоинство римского гражданина, превратившись в варвара. Где твоя одежда, которую веками носили твои предки? Ты променял тогу римлянина на эти штаны, - легат презрительно хмыкнул.
- Я римлянин, - гордо сказал Юлий. - А вот ты действительно тряпка. Ты думаешь, что никто не знает, как ты, солдат, служишь у своей жены, подобно бездомному псу. Если бы это было не так, ты не пришел бы просить у моего отца денег?
- Убирайся! С тобой я поговорю вечером, - Квинт угрожающе показал сыну на дверь.
- Хорошо! Я уйду. Но не отстану от тебя, отец, пока ты не дашь мне денег на подарок.
Юлий кичливо посмотрел на Леонида, а затем обняв девицу, с достоинством вышел из гостиной.
Леонид и Квинт, оставшись вдвоем, молчали, не решаясь продолжить разговор. Наконец сенатор сказал:
- Друг мой, прости меня.
- Кажется, ты не обидел меня. Я зол на твоего сына. Этот юноша не только нагл. Он не воспитан и не имеет никакого представления о чести римлянина и о почтительности перед старшими.
- Извини меня за сына, - пробормотал Квинт. - Он еще молод… Ты же видел, что он пьян и наговорил здесь такого, что никто не стал бы слушать его… Он тебя оскорбил и за это я приношу свои извинения, а с ним я еще побеседую. Он попросит у тебя прощения за свое поведение.
- Ты не виноват, Квинт. А что он еще только юнец, это я вижу сам. Хотя и мой племянник Валерий бывает в лупанариях и трактирах, но он никогда не обидит человека, равного себе, тем более того, кто старше его на много лет. А сейчас позволь мне уйти. Меня ждут дела.
Леонид, пожав руку сенатору, добавил:
- Спасибо, что выручил меня. Даже проступок твоего сына не изменит моего отношения к вашей семье. Будь здоров, друг мой.
Вскоре легат уже шел к своей лектике, около которой его поджидали рабы.
Валерий плавал в бассейне, когда вольноотпущенник Эней проходил мимо. Со свитком пергамента он спешил в библиотеку.
- Друг мой, - окликнул Энея молодой патриций. - Подожди меня, я хочу поговорить с тобой.
Валерий вылез по мраморным ступеням из бассейна, к нему тут же подбежал раб и накинул на господина теплую простыню.
Когда два друга уединились, расположившись в креслах в одной из комнат дома, Валерий сказал:
- Знал бы ты, друг мой, что со мной творится… Мое теперешнее состояние таково, что я подобен осеннему листку, подхваченному ветром. Я не ведаю, куда ведет меня любовь.
Да. Я влюбился, кто моя возлюбленная? Она невольница. Ты усмехаешься, но, тем не менее, это так! Ее зовут Актис, и она работает цветочницей на вилле моего дядюшки. Я не знаю, какая в этой рабыне таится сила, но меня безумно влечет снова и снова туда, в розарий, чтобы еще раз увидеть эту прекрасную девушку. С тех пор, как друзья посвятили меня в таинства любви, я думал, что ничего на свете нет такого, что повергло бы меня в изумление. Но Актис, о, боги! Она во много раз прелестней тех женщин, которых я знал. - Валерий шумно вздохнул и замер на мгновение. Затем с жаром продолжал:- Не скажешь, что она рабыня, так мудро эта девушка ведет разговор. Черные, как уголь, глаза манят к себе, никогда я не испытывал ни с одной матроной, ни с одной гетерой, чтобы так было велико мое желание прикоснуться к ее подрагивающим ресницам. Ее волосы мягки и нежны. Не могу забыть ее зовущих губ, и даже сквозь сон я ощущаю прикосновения ее ласковых рук. Скажи, друг мой, что мне делать? Я не могу забыть ее…
- Если ты действительно полюбил, все в твоих руках. Но, может быть, это только мимолетное влечение, которое скоро пройдет?
- Ты ошибаешься, друг мой. Что было раньше, я проклинаю от всей души. Но теперь совсем не то, что ты думаешь! Знаешь, сколько в ней душевного тепла! Я не встречался еще ни с одной женщиной, которая смогла бы завладеть моим сердцем, Теперь же я весь, без остатка, принадлежу Актис. Я это чувствую и не могу ничего поделать с собой. Но я свободный человек, а она всего лишь рабыня-цветочница. Но находясь рядом с Актис, я забываю, кто она…
- Я могу посоветовать лишь одно. Если ты полюбил, я только рад этому. Любовь, возможно, оторвет тебя от бестолковых похождений. Ну а то, что та девушка, которую ты боготворишь рабыня, по-моему, это нисколько тебя не унижает. Ведь ты находил себе подруг еще менее достойных, не так ли?
- Эней! Хотя ты и друг мой, но иногда ты бываешь слишком жесток в суждениях. Тебе так не кажется?
- Извини, Валерий. Но я страдаю, когда вижу, как ты погружаешься в омут страданий, ведь они любого человека могут превратить в раба неумеренных наслаждений.
- Ты прав. Но я порвал с прошлым. Я уже говорил тебе, что меня не прельщают безмерные удовольствия. Возможно, что именно Актис станет для меня той женщиной, которая заменит мне прежнюю жизнь, насыщенную пирами и любовными утехами.
Послышались быстрые шаги. В комнату вбежал раб, сжимавший в руке письмо. Облокотившись на спинку кресла, Валерий с озабоченным видом прочел записку, затем скомкал ее и, бросив себе под ноги, произнес:
- Послание от Фабии. Она пишет, что мой отказ сопровождать ее в Помпеи стал для нее неприятным сюрпризом. - Валерий усмехнулся. - Она уезжает завтра утром к своей тетке Гортензии и желает, чтобы я навестил ее. В противном случае, грозит порвать отношения со мной. Эней, как ты думаешь, следует мне ехать в Помпеи или нет?
- Напиши ей, что тебя ожидают дела. И перестань встречаться с Фабией. Она подлее лисы, любого обольстит и заставит пресмыкаться перед собой.
- Ты ошибаешься, друг мой. Это Фабия сохнет по мне. Я же делаю вид, что не могу без нее. Я решил избавиться отягощающего для меня тесного знакомства с женой своего дядюшки. Меня влекло к ней только как к любовнице, ничего, кроме горького разочарования не испытывал я после объятий с Фабией. Теперь все! Пусть ищет себе другого любовника! У меня же есть любовь - Актис, и с ней я не расстанусь никогда.
• Ну что ж, как я тебя понял, ты позвал меня поведать о своих чувствах. Я не прав? - Я хотел рассказать тебе о встрече с Актис, это правда! Но это еще не все. Я бывал в библиотеке, видел, как ты относишься к книгам. Я просто восхищен тобой. Как-то отец поведал мне о библиотекаре, который был прежде тебя. Так вот, тот негодяй продал несколько ценных книг, купленных еще моим дедом на Крите у одного жреца. Жрец был смертельно болен и никак э хотел расставаться, как он говорил, со своим сокровищем. Вся жизнь была скрыта в страницах древнего папируса, высший сорт второго греки использовали только для священных книг. Дед мой, Марк Веттий, как и мой отец, тоже занимался откупами в провинциях, и ему пришлось •несколько раз навестить жреца, прежде чем тот согласился продать папирус римлянину, клятвенно пообещавшему, что книги попадут в хорошие руки. А этот библиотекарь, кажется, его звали Трифон, сбыл нашу семейную реликвию кому-то на рынке. Спохватились мы уже поздно. Лишь через две недели отец обнаружил пропажу. Трифон умолял пощадить, ползал на коленях перед отцом, говорил, что найдет незнакомца, которому продал папирус. Но отец был так зол, что приказал тот час же умертвить раба. Целый год мы не могли найти себе нового библиотекаря. И, видимо, само провидение послало тебя, Эней. Твоя забота о книгах, друг мой, не знает границ.
Эней пожал плечами. Он был немного смущен и переминался с ноги на ногу.
- Это моя работа, - произнес он. - Среди книг я чувствую покой и отдохновение от суеты жизни. В библиотеке я погружаюсь в мир грез, здесь же пишу свои статьи. А сколько бесед было у нас с тобой в этих благословенных стенах.
Вот что, друг мой, я собираюсь немного прогуляться по городу. Будь добр, составь мне компанию. Меня приглашал в гости один милый человек, хороший знаток греческих учений. Я думаю, тебя заинтересует его взгляды на жизнь. Ты согласен?
Эней колебался. Было много дел в библиотеке, нужно было переписывать страницы с уже рассыпавшихся пергаментов на новые, склеивать листы, оторвавшиеся друг от друга. И еще ряд неотложных забот требовали присутствия на вилле.
- Если ты говоришь, что он образован и хорошо знает мудрецов некогда великой Греции, я пойду с тобой, - ответил Эней, решив отложить на время работоу в библиотеке.
Валерий приказал принести одежду и обувь. Управляющий стоял перед юным патрицием и держал в руках небольшую шкатулку из слоновой кости, где лежал, блистая красотой, золотой перстень - знак всаднического сословия. Рабы, окружившие господина, взирали, как Валерий с достоинством взял драгоценный камень правой рукой и, поцеловал его холодные грани, медленно одел великолепный камень на указательный палец, затем он взглянул на водяные часы и велел накрывать на стол.
- Все готово, господин, - преданно склонился виллик. - Легкая закука, как вы приказали.
Валерий и Эней подкрепились несколькими грушами, выпили по чаше виноградного сока с медом и отправились в город, расположенный в пятнадцати минутах ходьбы от виллы. Когда они добрались до Капуи, солнце уже садилось за горизонт. Жители спешили, какждый по своим делам, и на двух юношей, вышедших на мостовую из лектики, никто внимания не обратил. Нищих, постоянно бродивших по улицам и вымаливавших у богатых римлян подачку, в этот раз не было видно. Вдалеке, примерно за квартал от того места, находились два друга, слышался людской рокот. Он нарастал и вновь стихал, затем возобновившимся, взрывался шумом, в котором были крики и смех, какой-то звериный рев и хлопанье в ладони.
Молодые люди шли и недоумевали, чтобы это значило. Цирк был в другой стороне, а многочисленные человеческие голоса доносились с рыночной площади. Оба подались вперед, не в силах понять, что происходит на форуме.
Вскоре перед ними предстало зрелище, где люди, обступили колесницу, запряженную четверкой коней, и радостно приветствовали юношу в великолепных одеждах. Тот стоял на месте седока и по команде, которого несколько слуг бросали в толпу всяческие подарки, дарованные народу их императором. То тут, то там вспыхивали драки между плебеями за тессеры, - шарики, на которых было написано, сколько, какого добра причитается получателю. Нищий оборванец, с рассеченной в потасовке бровью, уползал на коленях от одной из многочисленных свалок, где громко орали, визжали и бились за подарок цезаря несколько человек. Он прижимал дрожащими руками к своей груди кролика, доставшегося ему в нелегком сражении с десятком таких же, как он сам, нищих и голодных бродяг. Монеты, звонко падали на мостовую, но недолго оставались лежать на земле. Люди хватали их, засовывали медные ассы и золотые динарии в складки тог и туник, скрывали в платки, специально приготовленные для этой цели, а чаще всего просто прятали их в рот. Одни с возбужденными от радости и счастья лицами уносили свою добычу, чтобы, положив ее в укромное место, вновь вернуться на Форум. Другие, не получив ничего или слишком мало, озлобленные и разъяренные врывались в толпу, расталкивая ее руками, пытались протиснуться снизу, ползком пробираясь сквозь колыхающуюся человеческую массу, ловили в воздухе дичь и снедь, кидаемые с колесницы и, схватив императорский подарок, наконец, уходили.
Многие после таких подачек становились богаче, обзаводились слугами, облачались в дорогие платья и хвастались перед остальными драгоценными камнями, картинами, рабами.
Квириты - римские граждане, часто получали бесчисленные дары от своих императоров, которые таким образом хотели завоевать доверие со стороны плебса. Но эта задача превзошла все самые радужные ожидания жителей Капуи. Посланец цезаря привез в этот провинциальный город столько добра, что его хватило на всех, кто пришел на рыночную площадь.
Валерий и Эней наблюдали издали, как происходил дележ подарков, и не решались подойти поближе. Рядом с ними стояло несколько патрициев, которые с презрением глядели на дерущихся друг с другом плебеев. Видать и их тоже привлекала эта суматоха, возможно, что некоторые спешили на званый вечер, но необычная толкучка на Форуме остановила их на полпути. Тут были незамужние девушки, прикрывавшие лица накидкой и матроны, гордо восседающие в носилках. Мужчины ухмылялись, шутили друг с другом, пуская остроты в адрес толпы. Казалось, вся Капуя собралась здесь, в центре города. Смеркалось. И Форум теперь освещался множеством факелов.
- Может быть, вернемся на виллу, друг мой, - обратился Валерий к Энею, когда зрелище надоело ему. - Давай навестим приятеля в следующий раз. Он живет в квартале для бедноты, и идти в такое время к нему опасно. Там полно бродяг и разбойников. Да к тому же у меня разболелась голова. Вернемся на виллу, друг мой.
Эней согласился. Через несколько минут два друга уже сидели в лектике и шесть рабов несли их обратно в поместье Валерия.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Фабия уехала в Помпеи, взяв с собой пятьдесят рабов и рабынь. Леонид почти не бывал в доме, и все дела на вилле выполнял управляющий Рупий.
В розарии дел поубавилось, так как на время прекратились роскошные пиры, и надобность в цветах отпала. Корнелий лишь поддерживал в своих владениях относительный порядок.
Через два дня после отъезда Фабии он вдруг подошел к Актис и сказал:
- Послушай, Актис, Клодия внезапно заболела, а мне надо выйти в город на рынок купить новые саженцы и семена, поэтому ты сейчас пойдешь со мной.
Клодией звали рабыню, которая была чем-то вроде жены старшего садовника. Она работала меньше всех и жила в одной каморке с Корнелием. С ней он изредка выходил в город по хозяйственным надобностям. И вдруг в этот раз он вознамерился взять с собой вместо нее Актис.
Девушка очень этому удивилась. Но и обрадовалась. Такая прогулка, безусловно, скрасит однообразие вечной работы с цветами. Еще ни разу с тех пор как ее продали с аукциона, Актис не была в городе. И потолкаться среди шумной городской толпы, конечно, будет приятным развлечением.
Солнце стояло в зените, когда Корнелий, держа за руку Актис, шел по улицам Капуи. Теперь уже без прежнего страха смотрела рабыня на суету, царящую вокруг. Актис непрестанно вертела головой, разглядывая все, что попадалось ей на глаза. Когда они оказались на рынке, людская толпа подхватила и закружила их в своем водовороте.
Здесь можно было купить все, что существовало в мире. На углу харчевни сидела безобразная старая римлянка и собственноручно продавала маленькую девочку, держа ее словно собачонку, на рыночном поводке. В центре площади выставили на продажу слона и двух страусов. А разных мелочей было столько, что разбегались глаза.
Корнелий шел к тем рядам, где лежали товары для садоводства и цветоводства, и Актис с трудом за ним поспевала. Когда садовник оказался в нужном ему месте, он начал торговаться с продавцами за каждое семечко. Актис, разумеется, знала, что старший садовник человек весьма занудный, но то, что она увидела, просто поразило ее. Корнелий предлагал за покупки столь низкие цены, что однажды его чуть не прогнали прочь, и так долго канючил у каждого продавца, умоляя сбавить цену, что те, хорошо его знавшие, со стонами уступали ему, лишь бы отделаться от столь упрямого покупателя.
Актис вся взмокла, когда они, наконец, пошли домой. Зато Корнелий был очень доволен - ему сегодня как никогда повезло. Он посмотрел на солнечные часы у храма Юноны и, вспомнив что-то, сказал девушке, что неплохо будет, если они зайдут в один из ближайших кабачков и выпьют по кружечке винца. Он даже Актис пообещал купить миску фиников в меде - в таком хорошем настроении он был.
Когда они вошли в трактир "Галльский петушок", их встретил у двери оборванный мальчик-подросток с рваными ушами и проводил к свободному столику. Толстый и улыбающийся хозяин "Галльского петушка" дружески кивнул Корнелию и спросил, что бы тот хотел отведать.
- Дай нам две кружки грушевого вина, порцию жареной бараньей печени для меня, и медовые финики для этой девочки, - ответил Корнелий.
Он ловко шлепнул мальчишку по заду, когда тот перестал вытирать стол жирной вонючей тряпкой и побежал к хозяину за заказом.
- А что же ты сегодня без Клодии? - крикнул Корнелию хозяин. - Или у тебя новая подружка?
Он кивнул на Актис.
- Нет, - Корнелий довольно осклабился. - Этот козленок для другого волка. А у Клодии что-то с животом.
Стэрший садовник стал крутить головой и внимательно оглядывать посетителей. Актис, получившая финики, перестала обращать на него внимания, ей слишком редко доводилось отведать сладостей. Вернее сказать, в последний раз она ела сладости в доме прежней госпожи.
Посетителей было немного - в основном такие же рабы, как Корнелий с девушкой, или жалкие бродяги и городские бедняки, получающие динарии от государства, проедающие и пропивающие их здесь, в этом кабаке с варварским названием. Все они разговаривали друг с другом и выпивали за здоровье императора и присутствующих. Лишь один из посетителей выделялся своим видом. Он с головы до ног был закутан в солдатский плащ, а его лицо полностью закрывала широкополая войлочная шляпа. Этот человек был похож одновременно на бродягу, солдата и пастуха.
Как ни старался Корнелий, лица этого человека он так и не смог рассмотреть. Зато незнакомец очень внимательно наблюдал за ним и его спутницей. Он пальцем поманил к себе прислуживающего посетителям мальчика и что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул и направился прямиком к садовнику.
- Послушай, Корнелий, - тихо сказал мальчик и кивнул в сторону незнакомца. - Вон тот человек хочет с тобой поговорить.
Корнелий, кряхтя, но, не бросая свою кружку с вином, подсел в угол, где сидел незнакомец.
Актис же слышала, о чем говорили мужчины, да ее это нисколько не интересовало. Она уже успела съесть все финики и выпить немного прохладного грушевого вина, когда старший садовник снова вернулся на место.