Он мог искоса наблюдать за выражением ее лица, даже когда смотрел на дорогу, и заметил, как плотно сжались губы молодой женщины.
С того момента, как познакомился с этой дикаркой на вечеринке, Николас понял, что она принесет ему кучу неприятностей, и сейчас, увидев ее недовольство, улыбнулся. Он, как всегда, оказался прав. В удивительных серых глазах, в изящных движениях, в гибком стройном теле - во всем сквозила эта необъяснимая, очаровательная непокорность, вызывающая в нем умиление и уважение одновременно.
Она походила на пушистого взъерошенного котенка, который, стараясь защититься, забавно машет лапкой.
- Подбросьте меня до офиса, если вам нетрудно.
Эти серые глаза - сколько в них упрямства, подумал Николас. И почему они не зеленые, не голубые и не карие, как у большинства женщин, а именно серые?
- Я намерен отвезти вас домой, - заявил он.
- Мне надо закончить кое-какие дела.
- Дела подождут до завтра, а сегодня вам необходимо отдохнуть, - растягивая слова, произнес Доуэлл.
Почему она так запала ему в душу с того первого вечера? Он никогда не испытывал недостатка в женском обществе - от этой мысли его передернуло, - но что было такого особенного в этой женщине, если она показалась ему столь непохожей на других? А может, она ничем и не отличается от них, а просто разыгрывает перед ним роль? Как бы там ни было, ей удалось его заинтриговать.
Николас с раздражением провел рукой по волосам. Отношения между мужчиной и женщиной давно перестали быть для него загадкой: животная страсть - единственное, на чем они строятся, и отрицать это сейчас означало бы противоречить самому себе. Разум его отказывался признавать Сорензу исключением из правил, но внутренний голос упрямо твердил, что эта женщина уникальна и, кроме того, как ни парадоксально это звучит, одинока.
Доуэлл видел в зеркале, как Соренза, полная решимости ехать на работу, а не домой, морщась от боли, пробует шевелить загипсованной ногой. Тебе сейчас нужен горячий бульон, таблетка болеутоляющего и постель, теряя терпение, подумал он. Что за сумасшедшая!
- Так вы скажете мне адрес или мы будем кататься по Новому Орлеану до утра?
Последние слова Николаса прозвучали довольно резко, даже грубо, но он отнюдь не собирался извиняться. Упрямство Сорензы в конце концов разозлило его.
Доуэлл бросил на нее разъяренный взгляд и увидел, что ее щеки пылают, а ноздри раздуваются от возмущения. Да как ты смеешь мною командовать? - говорил весь ее вид.
- Я живу рядом с офисом, - дрожащим от негодования голосом вымолвила Соренза. - Езжайте прямо, я скажу вам, где свернуть.
- Благодарю, - последовал саркастический ответ.
- Не стоит.
Остаток пути они проехали молча. Когда Соренза попросила Николаса затормозить у одного из домов, который и был ее жилищем, он бросил многозначительный взгляд на ступеньки, ведущие к входу, и присвистнул.
- Знаю, в моем теперешнем состоянии мне будет трудно подниматься, - сказала Соренза, прочитав его мысли. - Но я попрошу Мэри принести мне завтра костыли, - поспешно добавила она, - и таким образом смогу передвигаться.
- Передвигаться - понятие растяжимое, - скептически заметил Николас, открывая дверцу.
Когда он вышел из машины, Соренза вдруг сделала то, чего не делала уже очень давно, с тех пор как была маленькой девочкой, - показала ему язык, Может, это и глупо, но он довел ее до белого каления, и она была рада хоть как-нибудь ему отомстить.
Когда Николас распахнул перед ней дверцу, то вместо того, чтобы сразу поднять Сорензу на руки, он долгим, изучающим взглядом посмотрел ей в лицо и вдруг спросил:
- Вы часто ведете себя как в детском саду? Должно быть, у него на затылке есть глаза.
Соренза чертыхнулась про себя, но, как ни странно, не покраснела.
- Вы это заслужили, - уверенно произнесла она. - Я пытаюсь найти хоть какой-то выход из затруднительного положения, в которое попала, и ваше замечание было совершенно не к месту.
Склонив голову набок, он помолчал, как будто раздумывая над чем-то.
- Вы правы. Извините.
Соренза удивилась, услышав нотки искреннего раскаяния в его голосе, и не нашлась, что ответить.
- Я рад, что вы так любезно приняли мои извинения.
Николас уже поднимал ее на руки, когда говорил это, и она мысленно похвалила себя за то, что заранее достала ключ. Он все еще держал ее, когда она открывала дверь, а потом внес в просторный вестибюль. В доме было три этажа, и Николас озадаченно посмотрел на лестницу, ведущую наверх.
- Только не говорите мне, что живете на последнем этаже.
- Нет, я живу в квартире напротив, - сказала Соренза, довольная тем, что ей удалось его разочаровать.
Он склонил голову и, посмотрев ей в глаза, увидел в них искорки злорадства. Уголок его рта дрогнул в легкой усмешке, а серо-зеленые глаза приобрели яркий светящийся оттенок, как тогда, когда она увидела их впервые.
Николас приблизил к ней свое лицо. Не сделав ни малейшего движения, чтобы избежать прикосновения его губ, Соренза лишь зачарованно смотрела на них. Теплые и твердые, они нежно ее поцеловали.
- Я должен внести вас внутрь, - сказал Николас после нескольких мгновений сладостного забытья. - Сегодня у вас был чертовски трудный день.
Когда он замер перед выкрашенной в белый цвет дверью, Соренза сообразила, что у нее в руке все еще зажат ключ от входной двери. Она позволила ему себя поцеловать! Теперь он, наверное, уверен, что ему все позволено! Ну нет, черта с два!
С пылающими от смущения щеками Соренза вставила ключ в замочную скважину и повернула его. Они оказались в маленьком коридоре ее квартиры. Молодая женщина попыталась освободиться, но Николас не обратил ни малейшего внимания на ее усилия, даже когда она вежливо попросила отпустить ее.
- Где ваша спальня?
- Что?! - с изумлением спросила Соренза.
Опомнившись от потрясения, она указала на дверь, ведущую из холла.
- Это там. Но вам, уверяю вас, нет нужды нести меня туда. У вас ведь назначена встреча, вы можете опоздать. Я и так благодарна вам за помощь.
- У вас красиво, - с одобрением заметил Николас, осматриваясь.
У Сорензы не было ни малейшего желания обсуждать интерьер, несмотря на то, что она потратила месяцы, обставляя и отделывая квартиру так, как представила ее себе в то утро, когда въехала сюда.
Ее спальня была самой просторной комнатой в доме, с широкими окнами, которые пропускали много солнечного света. Обои, мебель, покрывало - все было тщательно подобрано и оформлено в розово-кремовых тонах, что визуально делало помещение теплее и уютнее. Соренза указала Доуэллу на софу с разбросанными на ней разноцветными подушками.
- Можете положить меня здесь, - сказала она и низко наклонила голову, чтобы Николас не подумал, что она напрашивается на еще один поцелуй.
- Я не собираюсь на вас набрасываться, Соренза, - успокоил он ее.
Странно, но, когда он бережно опускал ее на софу, у молодой женщины возникло нелепое ощущение, будто ее от чего-то оторвали. А неожиданные, как гром среди ясного неба, слова заставили резко поднять голову.
- Знаю, что не собираетесь, - соврала она. - У вас же еще деловое свидание.
Николас отступил на шаг и скрестил руки на груди.
- У меня должно было быть деловое свидание, - протянул он и, прищурившись, посмотрел на нее. - Но когда Фрэнк сказал, что у вас перелом, я его отменил.
- Вы не должны были этого делать, - запротестовала Соренза.
Николас пожал плечами.
- Правильнее было бы сказать, что я его отложил. Вам так легче?
Он издевался на ней, это было очевидно.
- Но мне…
- Только не говорите "уже лучше". - Он поднял руку с указательным пальцем, направленным на Сорензу. - Вы больны, не можете ходить, и самое малое, что я могу для вас сделать, это приготовить вам что-нибудь поесть. Не отказывайте мне в этом удовольствии. Где у вас кухня?
Это было настоящее безумие. Ее губы все еще хранили ощущение волшебного поцелуя. Сорензе не терпелось спросить Николаса, зачем он это сделал. Однако возвращаться к этой теме было как-то неловко, тем более что он, казалось, совершенно забыл о произошедшем. Если бы не легкое пощипывание на губах, она бы подумала, что ей все привиделось. Но он целовал ее, вне всяких сомнений, а этого договор о сотрудничестве не предусматривал. Сорензе казалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди, но, когда она обратилась к Николасу, ее голос звучал бесстрастно:
- Я сама могу сделать себе бутерброд. Думаю, этого будет вполне достаточно.
Какая откровенная ложь! Она ужасно проголодалась и была удивлена, обнаружив это. Может, переломы повышают аппетит? Или она слишком перенервничала из-за присутствия Доуэлла?
- Бутерброд? - с недоумением спросил Николас, выглядывая из кухни, и посмотрел на свои золотые часы.
- Сейчас восемь, а мы ели в час. Вам определенно нужно что-нибудь посытнее, и мне, кстати, тоже.
Соренза чуть было не предложила Николасу пойти в ресторан и поесть там. Но, сообразив, что это было бы настоящим хамством, ведь он отложил деловую встречу ради нее, прикусила язык.
- Боюсь, вы ничего не найдете в холодильнике. Я как раз сегодня собиралась пойти за продуктами.
- А в морозильной камере? - с надеждой в голосе спросил Николас.
- У меня ее нет. - Наконец-то я отделаюсь от тебя, с триумфом подумала Соренза и произнесла вслух: - Я живу одна, и она мне совершенно не нужна.
Итак, до свидания, мистер Всезнайка, всего хорошего!
Он улыбнулся.
- Тогда мы могли бы что-нибудь заказать из ресторана. Какую кухню вы предпочитаете - китайскую, французскую, японскую?
Соренза начинала сдаваться. Дергающая боль в ноге не давала ей покоя, и она чувствовала себя слишком усталой, чтобы продолжать спорить.
- Мне все равно.
Он широко улыбнулся.
- Может, хотите что-нибудь особенное?
- Я целиком полагаюсь на ваш вкус, - раздраженно ответила она.
- Превосходно. Кажется, здесь за углом я приметил супермаркет.
Она кивнула. Тогда он включил для нее телевизор и, собираясь уходить, попросил:
- Дайте мне ключи, иначе я не смогу войти.
Не говоря ни слова, Соренза указала ему на ключ, который бросила рядом с собой на столик. Она подождала, пока щелкнет дверной замок, и с облегчением вздохнула. Господи, как она сегодня устала! Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой разбитой. Должно быть, и выглядит она ужасно. Последняя мысль заставила Сорензу кое-как подняться и, опираясь руками о стены и мебель, добраться до ванной.
Так и есть! Лицо блестело, а от макияжа осталась только тушь, которая растеклась под глазами, делая Сорензу похожей на панду. Она застонала. Этот Доуэлл, должно быть, ослеп, если захотел остаться с ней ужинать!
Соренза, лихорадочно спеша, умылась, затем подкрасила ресницы и наложила чуть-чуть румян, чтобы не выглядеть слишком бледной. Гладко причесав волосы, она сбрызнула их сладко пахнущими духами и взглянула на себя снова. Ну вот, стало гораздо лучше, но ей срочно надо было присесть: пульсирующая боль в ноге сводила с ума, а вторая нога затекла и явно протестовала против позы фламинго.
С неимоверными усилиями доскакав до маленькой кухни, Соренза в изнеможении опустилась на табуретку и минуты две сидела, не двигаясь и пытаясь отдышаться. Ее брюки были вконец испорчены: испачканы в грязи и к тому же закатаны на одной ноге до колена. Но Сорензе было не до них. Доставая тарелки, вилки и стаканы, она так утомилась, что решила не переодеваться и остаться в чем есть.
Да она бы и не успела переодеться. Через десять минут вернулся Николас, и вскоре Соренза уже сидела в гостиной за круглым столиком со стеклянной столешницей, на котором были расставлены картонные коробки с куриным салатом, пиццей и яблочным пирогом. В руке она держала стакан апельсинового сока. Как объяснил ей Николас, спиртные напитки им обоим пить строго воспрещается: ему предстояло вести машину, а она принимала лекарства.
- Всей этой еды хватило бы на целую армию.
- Я голоден как волк, - довольно ухмыльнулся Доуэлл, и Соренза снова внутренне напряглась.
- Это хорошо, иначе мне одной не справиться и с третьей частью всей этой еды, не говоря уж о половине, - как можно спокойнее заметила молодая женщина.
Она бы ни за что не поверила, что Николас способен съесть такое количество еды, если бы не увидела это собственными глазами. Покончив с ужином в считанные минуты, он молча встал и, не дожидаясь ее просьбы, принес ей стакан воды и таблетку.
Соренза неохотно поблагодарила. Она вполне могла сделать это сама и не нуждалась ни в чьей опеке. И все-таки, как ни старалась она игнорировать это чувство, ей было приятно ощущать его заботу.
Николас уловил недовольство в ее голосе, но не подал виду.
- Помочь вам лечь в постель? - мягко предложил он.
Серые глаза на секунду встретились с серо-зелеными. Какое заманчивое предложение, с иронией подумала Соренза и заставила себя улыбнуться.
- Спасибо, я справлюсь сама.
- Сделать вам чашечку кофе перед тем, как я уйду?
Она отрицательно покачала головой.
- Тогда, может, чаю? Вы любите чай.
- Благодарю вас, не надо.
Господи, когда же он наконец уйдет?
- А какао не хотите? Или молока?
Если только запустить им в тебя!
- Спасибо, я ничего не хочу.
- Вы можете меня поправить, если я не прав, но, по-моему, я у вас слишком долго задержался, - сказал Николас с легкой усмешкой.
В следующий момент он наклонился, взял руку молодой женщины и, перевернув ладонью вверху, прикоснулся к ней губами. Соренза затрепетала.
- Спокойной ночи, - прошептал Николас бархатным голосом и выпрямился, все еще держа ее за руку.
- Спокойной ночи, - эхом отозвалась она и вновь ощутила вкус того безумного поцелуя на своих губах, но в этот раз собрала всю волю в кулак и ничем не выдала обуревающей ее страсти, чем была очень горда. - Спасибо за все, что вы сделали для меня сегодня.
- Помогать девушкам в беде - мое призвание.
Николас Доуэлл повернулся и вышел из комнаты. Соренза слышала, как отворилась, а потом захлопнулась дверь.
4
Она не знала, чего ждать от Доуэлла после происшествия на стройплощадке, но явно не огромного букета бледно-розовых роз, доставленного на следующее утро с запиской из нескольких слов: "Выздоравливайте скорее. Н.". После этого она почти месяц ничего о нем не слышала.
Спустя неделю или чуть больше Соренза прыгала по квартире как теннисный мячик и, глядя на великолепный букет, напоминающий ей о Николасе, молила Бога о том, чтобы поскорее выйти на работу. Услышав телефонный звонок, она вся сжималась от напряжения и чувствовала, как сердце начинает биться где-то в горле.
К концу второй недели она уже начала сомневаться, правильно ли поняла его ухаживания и не были ли они всего лишь проявлением уважения к коллеге по бизнесу. К концу третьей ругала свое больное воображение, приписывая галантное поведение Доуэлла широте его безотказной натуры.
Николас определенно был одним из тех, кто, находясь рядом с женщиной, не мог не сделать ей комплимента или не пригласить в ресторан. Флирт у него в крови, это же ясно как белый день, читала себе очередную нотацию Соренза, выбрасывая увядший букет в мусорное ведро. А цветы были не чем иным, как знаком сочувствия. Следовательно, все получилось так, как она и хотела, разве нет?
В понедельник за Сорензой заехал Ирвин на "мерседесе" последней модели. С тех пор как она сломала ногу, он делал это каждое утро. Костыли, которые достала для нее Мэри, позволяли с горем пополам ковылять по дому и рабочему кабинету, но о том, чтобы протискиваться сквозь толпы прохожих на улицах Нового Орлеана, и думать было нечего. Впрочем, терпеть осталось совсем недолго, и эта мысль утешала Сорензу, когда она с трудом опускалась на сиденье автомобиля.
Знакомый врач Доуэлла, который осматривал ее в самый первый раз, переслал историю болезни в городскую клинику, и Соренза уже побывала там на приеме в прошлую пятницу. Ее заверили, что гипс снимут уже в ближайшую пятницу. Неужели нельзя побыстрее, раздраженно думала она, чувствуя, как чешется травмированная нога, и ерзая от этого на сиденье.
- У меня есть для тебя кое-что интересное, - сообщил Ирвин.
Устроив Сорензу поудобнее, он, перегнувшись, достал с заднего сиденья толстый глянцевый журнал месячной давности и бросил ей на колени.
- Рейчел это откопала, когда я упомянул Доуэлла.
- А что это?
Рейчел, жена Ирвина, была просто помешана на журналах и покупала их в огромных количествах, от изданий по садоводству до руководств по оформлению интерьеров и новинок высокой моды. Благодаря чему Ирвин даже выдумал слово "журналоголик".
- Открой загнутую страницу, - сказал он коротко.
Смешно, ужасно смешно, но, увидев фотографию Доуэлла в смокинге с пышной брюнеткой, виснущей на его плече, она почувствовала себя так, будто ее ударили кулаком в живот.
Пока Ирвин тактично молчал, Соренза с видом полного безразличия - каких трудов ей стоило притворяться! - разглядывала пять фотографий, на которых была изображена подготовка к свадьбе молодой пары из высшего общества Бостона. Николас, как сообщалось в статье под снимками, был близким другом жениха, а особа, которую он обнимал, подружкой невесты.
С мрачным удовлетворением Соренза отметила, что ярко-желтое платье брюнетки совершенно не подходило ей ни по стилю, ни по цвету. И все же женщина была достаточно привлекательна, чтобы одежда могла ее испортить. "Преуспевающий красавец мужчина, никогда не забывающий своих обязанностей", - гласила надпись под фотографией, где пышнотелая девица так тесно прильнула к Николасу, что едва не составила с ним единое целое.
- Прелестное платье.
Соренза кинула журнал через плечо обратно на заднее сиденье.
Ирвин мельком взглянул на нее.
- Говорят, эта особа собирается положить конец его холостяцкой жизни.
- Да? Ну что ж, я рада за нее…
- Соренза, - прервал ее Ирвин, - я подумал, ты должна это знать.
- Должна?
Она посмотрела на него сверкающими от гнева глазами… и вдруг на ее лице появилась неприятная улыбка.
- Почему это я, черт возьми, должна знать? Не думаю, что свадьба может как-то помешать нашему взаимовыгодному с Доуэллом сотрудничеству. К тому же… - не договорив, она неопределенно пожала плечами.
- Ты права, - согласился Ирвин.
У него был вид побитой собаки, и в любой другой момент она бы не выдержала и пожалела его. Но сейчас ей хотелось ударить его чем-нибудь тяжелым по голове. А вообще-то, с какой стати она злится на человека за то, что он рассказал ей правду? Почему она так разгорячилась? Ведь между ней и Николасом Доуэллом ничего нет и быть не может.
Соренза глубоко вздохнула, повернулась к Ирвину и стала обсуждать с ним незначительные детали, касающиеся строящегося объекта.
Всю следующую неделю она, как обычно, занималась с документами, вела переговоры с архитекторами и строителями и даже пару раз побывала на строительной площадке.