* * *
– Ну и что вы собираетесь делать? – Жюльетта решительно вошла в салон почти через час и остановилась перед Франсуа. – Вы не можете оставить ее здесь одну, без защиты.
– У нее есть вы, – отозвался Франсуа. – Удивительно, вы считаете, что ей нужен кто-то еще?
– Я не настолько глупа, чтобы думать, что без вас смогу ее вывезти из Парижа. – Жюльетта встретилась глазами с Франсуа. – Ведь здесь мы не будем в безопасности, не так ли? Вы говорите, ваш Дантон – один из героев революции. Если такие всесильные личности ввязываются в то, что произошло сегодня ночью… – Она остановилась, охваченная нахлынувшими воспоминаниями, и глубоко вздохнула. – Тогда весь мир спятил. – Франсуа промолчал, и Жюльетта собралась с силами для новой атаки. – Мне надо знать, против кого я сражаюсь. Кто были эти бандиты, напавшие на аббатство? Дюпре называл их марсельцами.
– Они наемники из Марселя и Генуи. Большинство из них – тюремное отребье. Жирондисты наняли их, чтобы те, придя в Париж, защитили их от Национальной гвардии Парижской коммуны. Однако Марат, пламенный демагог, сумел переманить марсельцев, и теперь они принадлежат ему.
– А как же жирондисты?
– В монастыре вы должны были слышать о них.
– С какой стати мне интересоваться вашей идиотской политикой? Расскажите.
– Законодательное собрание управляется депутатами, принадлежащими к различным политическим клубам. В нем, по сути, три основные партии. Жирондисты – умеренные республиканцы, поначалу они были самыми влиятельными. Они хотят сохранить и конституцию, и монархию, чтобы легче было перейти к идеальной республике. Якобинцы – ярые республиканцы, они одолеют жирондистов и не остановятся ни перед чем, впрочем, как и другие партии.
– А что такое Парижская коммуна?
– Она сыграла свою роль в революции. Большинство в ней – кордельеры. Они контролируют Национальную гвардию и, стало быть, Париж и требуют самых суровых мер против врагов революции. – Франсуа криво усмехнулся. – Они опираются на парижское простонародье. Угроза мечом для них более убедительна, чем пламенные речи ораторов.
– Дюпре – кордельер? Франсуа кивнул.
– Жан Поль Марат руководит Парижской коммуной, а Дюпре – его агент.
– А к какой партии принадлежит ваш великий Дантон?
– Он глава кордельеров. – Молодой человек поспешно продолжал:
– Но он не относится к радикалам. Он верит только в то, что будет лучше для революции.
– А зверское убийство женщин – это прекрасно для революции? – Жюльетта отмахнулась от протестов Франсуа. – Я могу обратиться за защитой к жирондистам?
– Они горячие патриоты, много говорят, да вот делают мало.
– Очевидно, мне нечего рассчитывать ни на одну из ваших правящих партий. Они и друг друга передавят. Нам с Катрин придется самим защищать себя. – Жюльетта нахмурилась. – Вы должны устроить так, чтобы никто нас здесь не обнаружил. И постараться найти для нас возможность как можно скорее покинуть Париж.
– Да что вы! И зачем же мне все это делать? Вам посчастливилось, что я вообще счел возможным вмешаться.
– Я не считаю, что мне посчастливилось. – Жюльетта сжала руки. – Кто-то должен заплатить за страдания тех женщин. Вы должны заплатить.
– Почему?
– Потому что вы были в аббатстве. Вы видели это зверство. – Девушка мрачно усмехнулась. – Есть и еще причина, по которой вам надо помочь нам! Сегодня я убила негодяя, изнасиловавшего Катрин. Думаете, ваша коммуна спокойно отнесется к тому, что вы помогли убийце одного из ее членов?
Франсуа развернулся на каблуках и зашагал к двери.
Жюльетта бросила ему вслед:
– Поговорите с этим стариком, Робером. Не помешает, если вы пригрозите ему.
– У меня нет привычки запугивать стариков.
– По-моему, вы привыкли запугивать всех, кто встает на вашем пути.
Франсуа помедлил у двери.
– Старик не опасен. Похоже, он привязан к вашей подруге.
– Страх сделает его язык более осторожным, чем привязанность.
– Какой у вас мягкий характер, гражданка.
– Катрин мягкая. Разве это спасло ее? – Жюльетта потерла пальцами виски и устало сказала:
– Я никому не могу доверять по-настоящему. Все теперь по-другому, не так ли?
Франсуа с минуту смотрел на нее.
– Да. – Он отвернулся. – Я переговорю с Робером.
Молодой человек вышел, а Жюльетта почувствовала, как силы оставляют ее: голова кружилась, перед глазами все медленно плыло. Она протянула руки и схватилась за стоящий рядом стол. Она не должна поддаваться слабости. Катрин нуждается в ней, и, видит бог, больше рассчитывать ей не на кого. Франсуа Эчеле в любой момент может от них отказаться. Дантон будет помогать только в том случае, если его сможет уговорить Эчеле. Жан-Марк Андреас неизвестно где обитает, в то время, когда Катрин нуждается в нем. Эти чужаки никак не связаны с Катрин, но у Жан-Марка были по отношению к ней определенные обязательства. Почему же он не приехал за ней в аббатство до этого чудовищного преступления?
Приступ гнева ненадолго прогнал усталость. Ей бы продержаться еще чуть-чуть, поговорить с Мари и Робером и подыскать себе спальню. Она вымоется и заснет. Для завтрашнего дня ей понадобятся силы.
Жюльетта взяла со стола подсвечник и уже направилась к двери, как вдруг ее внимание привлекло мерцание красок. Жюльетта резко остановилась, устремив взгляд на стену слева от двери.
– Танцующий ветер! – Она подошла ближе к картине.
Сейчас она написала бы ее лучше, но и та попытка была неплоха. И все же картина не так прекрасна, как пейзажи Франсуа Буше, Дуайена, бытовые сценки Оноре Фрагонара и других художников, чьи работы украшали стены. Жюльетта озадаченно нахмурилась, оглядывая салон. Все здесь говорило об изысканности вкуса его хозяина. Тогда зачем Жан-Марк Андреас повесил на видное место ее картину? Жюльетта тревожно повела плечами. Если уж на то пошло, зачем она написала ее для него? Он ведь хотел иметь настоящий Танцующий ветер, а не его изображение. Жюльетта говорила себе, что ей только хотелось как-то выразить свою благодарность Жан-Марку за то, что он устроил ее в аббатство, но, может, ею двигало что-то другое? А может, тревожат память дни и ночи в гостинице, когда она за ним ухаживала? Неужели этой картиной она хотела напомнить о себе?
Чепуха. Ее просто поразило его лицо, и она подумывала написать его портрет. И ничего больше. Она уплатила свой долг, и они теперь квиты. Жюльетта быстро вышла из комнаты, вернув Танцующий ветер в темноту.
* * *
– Пристроил своих бездомных овечек? – спросил Дантон, когда Франсуа добрался до экипажа.
Тот коротко кивнул.
– Похоже, ты не рад, что отделался от них.
– Не тут-то было! Жюльетта де Клеман только что изволила сказать, что убила одного из людей Дюпре, прежде чем покинуть аббатство.
Дантон тихонько присвистнул.
– Значит, мы помогли не только врагу революции, но и убийце ее героя. – Он коротко рассмеялся. – Признаюсь, я уважаю нашу маленькую аристократку. У нее есть когти, и она жаждет ими воспользоваться.
– Против нас.
– Известно, что Дюпре идет на сделки. Ты мог бы выдать, навести его на их след в обмен на то, что он позабудет о нашем участии в их побеге.
Франсуа вспомнил беззащитность Катрин Вазаро, выражение ее лица перед приходом Жюльетты. Он хорошо знал, каково ей придется в руках Дюпре.
– Итак?
Франсуа забрался на козлы и сел рядом с Дантоном.
– Ты хочешь, чтоб над нами на волоске висел дамоклов меч и в любой момент Дюпре опустил его на нас? Он не должен ни о чем знать. Разумнее вывезти их из Парижа в безопасное место.
Дантон бросил на Франсуа проницательный взгляд.
– А мы оба – разумные люди, не так ли? – Его губы скривились в иронической усмешке. – А иначе почему мы оба здесь? – Дантон взмахнул кнутом, и лошади рванулись вперед. – Поступай как знаешь. Но если ты потянешь меня за собой, я отрекусь от тебя.
– Как Петр от Иисуса?
– Именно.
Франсуа медленно покачал головой.
– Нет, ты бы от меня не отрекся.
– Ты так считаешь?
– Ты мог бы проклясть меня, проломить мне дубиной голову, но не оставил бы меня. – Франсуа бросил на Дантона взгляд и тихо сказал:
– Как по-твоему, почему два года назад я пришел именно к тебе по прибытии в Париж? Все знают, какой ты верный человек, Жорж Жак.
Дантон повел плечами.
– В жизни не все так просто. Бывает, что в час испытаний верность отказывает.
Франсуа ничего не ответил.
– Послушай меня, ты, упрямый идиот. Я такой же, как и все другие люди. Меня одолевают страх, усталость и жадность. А кто лучше тебя может знать, насколько продажным я могу оказаться? Не доверяй мне. Не доверяй никому.
Франсуа лишь улыбнулся.
Дантон вздохнул:
– Отлично. Как ты собираешься вывозить их из Парижа?
Эчеле взглянул на Дантона.
– Что-нибудь да придумаю.
– Что ж, тогда поторопись со своим обычным замысловатым планом. И кто только выдумал, что баски – простой народ? Ты же никогда не пойдешь прямым путем, если отыщешь извилистую тропу.
– Извилистая тропа бывает не такой скучной и в итоге оказывается более безопасной.
Дантон покачал головой и подстегнул лошадей.
* * *
– Сгинула и не оставила следов гражданка Справедливость, – сообщил Пирар Дюпре. – Я послал людей обыскать прилегающие деревни. Но не волнуйтесь, мы найдем ее.
– Я и не волнуюсь. Пешком эта стерва далеко уйти не могла.
Пирар поигрывал цепочкой с золотым кулоном. В его толстых пальцах с обкусанными ногтями прекрасное женское украшение выглядело пугающе хрупким. Дюпре взял кулон себе. Подержал в ладони, как бы взвешивая.
– Вы нашли его рядом с Мальпаном? В склепе?
– Под его телом, – уточнил марселец. – Видите, кровь запеклась на этой штучке.
– Что-нибудь еще?
– Картину с намалеванным аббатством. – Пирар хохотнул. – Наваждение какое-то – все это в склепе монашки. У нее, должно быть, не в порядке с головой, если она рисует в склепе, правда, гражданин?
– Да. – Голос Дюпре звучал рассеянно. Он рассматривал украшение. Цепочка так изящна и тонка, что достойна шейки принцессы, подумал он.
– Картину бросить в фургон для коммуны вместе с другими трофеями из аббатства?
– Что? Да-да, валяй!
– А украшение?
Рука Дюпре властно сжала тончайшую цепочку. Этот кулон, наверное, принадлежал девочке из славной семьи, привыкшей к обществу королей и королев. Если он отдаст его, кулон скорее всего будет расплавлен или украден, чтобы украсить толстую шею жены какого-нибудь владельца магазина. Такое украшение заслуживало лучшей доли.
– Забудь о нем. Я найду ему лучшее применение.
Пирар лукаво усмехнулся.
– И мы увидим его на груди той маленькой актрисы?
Дюпре метнул на Пирара презрительный взгляд. Неужели он не понимает, что такая добыча должна быть отдана человеку, достойному ее? Камилла Кадо занимала в его жизни тайное и темное место. Пирар был не только дурак, но и оскорбительно фамильярен. Таким он стал с тех пор, как его избрали лейтенантом в войске Дюпре. Надо что-то делать с этим парнем.
– Нет, я не собираюсь дарить его Камилле. – Он велит почистить его, починит цепочку и отполирует золото так, чтобы оно заблестело, как в ту пору, когда его могли носить в Версале. – Я подарю его единственной женщине во Франции, безупречной настолько, чтобы с честью носить его.
– И кто же она?
Дюпре вынул из кармана отделанный кружевом платок и стал тщательно стирать пятно застывшей крови на веточке сирени, выгравированной на золотой поверхности.
– Моя мать.
* * *
Катрин пронзительно кричала.
Жюльетта вскочила с постели и только на середине комнаты проснулась, не сразу поняв, где она. Что это могло быть теперь?
У двери спальни Катрин, которую Жюльетта оставила приоткрытой, стоял Робер Демеро. Он заломил руки.
– Мадемуазель Катрин, она не…
– У нее жар. – Жюльетта пробежала мимо старика. – Я займусь ею. Идите назад в постель.
– В постель? – спросил Робер высоким, удивленным голосом. – Моя Мари и я садились ужинать, когда услышали крики мадемуазель Катрин.
Ужинать? Значит, полумрак, окутывающий коридор, был не рассветом, а сумерками. Они проспали целый день.
Катрин снова закричала.
– Вы мне не нужны. – Жюльетта распахнула дверь. – Принесите супа и вина мадемуазель Катрин, как покончите с ужином. – Она захлопнула дверь, стук ее отозвался пульсирующей болью в висках.
Катрин застонала, повернулась на другой бок, но не проснулась.
Жюльетта подбежала к постели.
– Окна открыты. Ты что, хочешь, чтобы все соседи узнали о нас? Проснись! – Она схватила Катрин за плечи и резко встряхнула ее. Веки Катрин затрепетали, открыв дикие блестящие глаза, и все раздражение Жюльетты тут же растаяло. – Ты теперь в безопасности. Во всяком случае, настолько, насколько возможно в этом городе безумцев.
– Жюльетта? – прошептала Катрин. – Мне снился сон… – Она содрогнулась. – Но ведь это было наяву, не так ли?
Жюльетта села на постель рядом с подругой.
– Это было наяву.
– Они сделали мне больно. – Голос Катрин звучал недоуменно, как у ребенка. – Так же, как Анриетте и сестре Матильде?
– Да.
Жюльетта сжала руку Катрин.
– Они разорвали мою одежду, а потом разорвали… меня.
– Да. – Пальцы Жюльетты крепче стиснули ее руку. – Но ты жива, а я убила того негодяя.
– Убийство. – В глазах Катрин заблестели слезы. – Это смертный грех. Я заставила тебя совершить смертный грех.
– Нет, не ты. Я сама так решила.
– Не правда, это я виновата. Ты бы никогда…
– Я хотела это сделать, – прервала ее Жюльетта. – И сделала с наслаждением. Жаль, что я не смогла убить их всех.
– Ты это серьезно?
– Серьезно, – свирепо заявила Жюльетта. – Я хочу, чтобы они все были мертвы. Чтобы все они горели в аду. Неужели, по-твоему, я должна простить их? Ты собираешься отпустить грехи мерзавцу, который тебя изнасиловал?
– Я… не хочу о нем думать. – Катрин обратила взгляд на окно. – Я не хочу думать ни об одном из них.
Жюльетта замерла. Они?
– Катрин, сколько мужчин… тебя?
Голос Катрин звучал еле слышно:
– Двое.
Жюльетта задохнулась от ярости, кровь бросилась ей в голову, застучала в висках.
– В склепе был только один.
– Перед ним был другой. Он ушел после того… – Голос Катрин оборвался. – А второй остался. Он вонзался в меня снова и снова, пока я…
– Ш-ш-ш. Спи. – Жюльетта заключила ее в крепкие объятия. – Теперь он ничего и никому не сделает. Он мертв.
– Он снился мне. Он насиловал меня. Мне было очень больно. Он смотрел на меня, но у него не было лица. – Катрин трясло. – Не было лица!..
– У него было лицо. Просто в склепе слишком темно, чтобы его разглядеть.
– Они были тенями. Будь у них лица, я бы по их выражению поняла, почему они делают это со мной, какой в этом смысл. – Катрин тяжело дышала. – А потом я почувствовала, что у меня тоже нет лица. Я была чем-то, что используют и отбрасывают. И неважно, что они со мной делали, потому что я уже была так измазана, что просто не могла стать более грязной, более вонючей…
– Это не правда, – оборвала ее Жюльетта. – Ты не виновата.
– Какая разница! Долг женщины – сохранить себя в чистоте для мужа. Неужели ты думаешь, что какой-нибудь мужчина возьмет в жены женщину, которой так воспользовались?
Жюльетта заколебалась. Она не могла солгать Катрин, сказав ей, что это не имеет значения. Мир не был ни добр, ни справедлив к женщинам, а мужчины в отношении целомудрия были особенно несправедливы.
– Нет необходимости, чтобы кто-то знал об этом. В Версале применялись разные способы, с помощью которых женщины обманывали женихов, заставляя поверить, что те взяли в жены девственницу. Мы могли бы…
– Я не смогла бы. Я и так уже достаточно запятнана, чтобы добавлять к моему греху еще и ложь. Кроме того, я теперь никогда не выйду замуж. – Глаза Катрин закатились, как у животного в смертельном ужасе. – Не хочу, чтобы кто-нибудь снова ко мне притрагивался.
Жюльетта пыталась сглотнуть комок в горле.
– Никто не собирается причинять тебе боль. А теперь попытайся уснуть. Робер принесет суп и вино.
– Я не голодна. Ты ведь меня не оставишь? – прошептала Катрин, закрывая глаза. – Я боюсь снов…
Жюльетта считала, что после такого страшного потрясения для Катрин было естественным желание спрятаться, однако она принимала сон с такой готовностью, что это вызывало беспокойство.
Неожиданно Катрин открыла встревоженные глаза.
– Жюльетта, а тебе они не причинили боль? Ты спаслась, и они не успели…
Кровь.
Преподобная мать, стоящая на коленях перед трибуналом.
Золотой потир для святого причастия.
Изнеженная рука Дюпре, машущая мужчине в красной шапке.
Жюльетта стряхнула воспоминания и улыбнулась Катрин.
– Разумеется, нет. Неужели ты думаешь, что меня так легко поймать?
Катрин расслабилась.
– Нет, я так не думала. Ты бы никому не позволила напасть на себя. Ты такая сильная.
Кровь.
Жюльетта погладила Катрин по волосам.
– Ты тоже сильная, Катрин. Ты переживешь это.
– Он так и сказал. – Катрин говорила едва слышно.
– Кто?
– Тот мужчина, Франсуа.
Эчеле не произвел на Жюльетту впечатление человека, раздающего слова утешения. Скорее он считал, что каждый человек должен переносить несчастья с той же стойкостью, какая была присуща его характеру.
– Стало быть, он разумнее, чем я думала.
– Он был сердит. Я не знала, почему…
– Не беспокойся об этом. – Жюльетта встала. – Ни о чем не волнуйся. Я посижу в кресле у тебя в комнате и…
– Он исчез. – Катрин схватилась за высокий ворот ночной рубашки. – Мой медальон. Его нет!
Холодный пот страха прошел по спине Жюльетты. Как же прошлой ночью она не заметила, что медальона нет на шее Катрин? Если Дюпре найдет его рядом с телом в склепе, то у него в руках окажется портрет Катрин! Она не должна поддаваться панике. Украшение могло быть потеряно где угодно, и, даже если его найдут, миниатюру могут не обнаружить. Застежку на медальоне найти было трудно, а шов на нем был почти не виден.
– Я люблю свой медальон. Я хотела носить его всю жизнь, а теперь его нет.
Катрин, по-видимому, не связала опасность потери с трупом в склепе, а Жюльетта не собиралась привлекать к этому ее внимание.
– Я напишу тебе другую миниатюру.
– Это будет другая. – Катрин закрыла глаза и отвернулась. – Ничего уже не будет по-прежнему.
Жюльетта опустилась в кресло и устало откинула голову на высокую спинку. Она пожалела, что не может поспорить с подругой, но какие можно найти слова, если та говорила правду?