– Сейчас схожу за ними. Кстати, мне на глаза здесь попалась восхитительная, пышущая здоровьем девица. Ты не станешь возражать, если я приглашу ее разделить со мной постель в ожидании твоего выздоровления?
– Нет, если ты будешь благоразумен и не заденешь чувств Катрин. Женщину зовут Жермен.
Филипп открыл дверь.
– Ты уже ее попробовал?
– Как только приехал в гостиницу, еще до ранения. Приятная, пылкая, но до того покорная, аж скулы сводит. Нет нужды говорить, что у меня не возникало соблазна повторить этот опыт в моем нынешнем состоянии.
– Я ничего не имею против покорности, – ухмыльнулся Филипп, закрывая дверь, – хотя и с готовностью приветствую пылкость.
* * *
– Садитесь вон там. – Жюльетта указала на стул в другом конце комнаты Катрин и посмотрела на ее раскрасневшееся лицо. – Вы уже не такая бледная.
Катрин опустилась на стул.
– У меня такое ощущение, что все лицо горит. Мне так стыдно.
– Почему? – Жюльетта плюхнулась на кровать. – Потому что вы оказались такой идиоткой, что позволили так затянуть себя в корсет, что стало нечем дышать?
– И потому, что Жан-Марк и Филипп теперь будут обо мне плохо думать.
– Что сделано, то сделано. – Жюльетта скрестила ноги. – Вы совсем не похожи ни на Жан-Марка, ни на Филиппа Андреаса.
– Мы всего лишь в отдаленном родстве.
– У вас красивая семья. Он очень хорош собой. Мне бы хотелось написать его.
– Филипп? – Катрин пылко кивнула. – О да, мне никогда не встречались мужчины красивее его. Он напоминает златокудрого бога, кажется, что в его волосах запутался солнечный свет, когда они не напудрены, конечно. И он очень добр, терпелив, никогда не бывает со мной резок, как порою Жан-Марк. Филипп как-то привез мне прелестную пару надушенных перчаток, когда приезжал из Вазаро в Иль-дю-Лион.
Жюльетта покачала головой.
– Да нет, не Филипп. Я говорила о Жан-Марке.
– О Жан-Марке? – Катрин недоверчиво посмотрела на нее. – Но Филипп гораздо красивее. Почему вам хочется написать Жан-Марка?
А почему бы ей этого и не хотеть? Жан-Марк был тайной, окутанной черным бархатом, циничной мудростью, злым остроумием и изредка нежностью, хотя она прорывалась у него с таким трудом. Жюльетта сообразила, что едва обратила внимание на Филиппа Андреаса, и теперь ей приходилось с трудом вспоминать, как он выглядит.
– Ваш Филипп вполне симпатичен, я полагаю.
– Он гораздо красивее Жан-Марка, – повторила Катрин.
– А где это – Иль-дю-Лион? – Жюльетта заговорила о другом.
– Это в Лионском заливе, у побережья Марселя.
– Там ваш дом?
– Нет, мой дом в Вазаро, рядом с Грассом. – В голосе Катрин зазвучали горделивые нотки. – Возможно, вы слышали о Вазаро? Мы выращиваем цветы для духов. Филипп говорит, что Вазаро славится своими эссенциями.
– Никогда не слышала. – Жюльетта бросила взгляд на Катрин. – Но в этом нет ничего удивительного. Дамы и господа при дворе редко говорят о внешнем мире. Они сплетничают только друг о друге.
– Я слышала, что Версаль – самое красивое место на земле, – негромко сказала Катрин. – Какая вы счастливица, что там ваш дом!
– Вы так любите Вазаро, а живете в Иль-дю-Лионе?
– Родители умерли от ветрянки, когда мне было четыре года, и отец Жан-Марка привез меня в Иль-дю-Лион. Я буду жить там до тех пор, пока не стану достаточно взрослой, чтобы самой управлять Вазаро. У Жан-Марка великолепный замок, роскошнее, чем у меня в Вазаро усадьба. – Катрин поспешно продолжала, испугавшись, что задела чувства Жюльетты:
– Но, разумеется, ваш дом в Версале намного шикарнее, чем замок или Вазаро.
– Дом? У меня его нет! – Жюльетта едва справилась с ощущением потери, поразившим ее саму. Какое это счастье – иметь его, а не переезжать из Парижа в Версаль, Фонтенбло и в другие королевские резиденции по прихоти ее величества! – Мы занимаем несколько комнат во дворце. – Она пожала плечами. – Впрочем, это не имеет значения. У меня есть мои краски.
– Я заметила вашу картину, как только вошла в комнату Жан-Марка. Она просто прекрасна. Вы очень умны.
– Да, это так.
Катрин неожиданно рассмеялась:
– Вы не должны со мной соглашаться. Клер говорит, что юной даме подобает быть скромной во всем, что касается ее способностей.
– Но вы же на себе убедились, какая дура ваша гувернантка. – Глаза Жюльетты заблестели. – Вы должны, получив урок с корсетом, уже не слушать ее.
Глаза Катрин в ужасе расширились.
– Вы так считаете?
– Разумеется, вы не должны слу… – Жюльетта замолчала. Хрупкость девушки напомнила ей одну из китайских ваз в шкафчике королевы, а если Клер подобна Маргарите… – Наверное, вам надо не во всем с ней соглашаться, – пыталась она смягчить категоричность своих суждений. – Одно бесспорно: не позволяйте гувернантке так вас затягивать.
– Мне не следовало быть столь тщеславной. Я уверена, Клер не хотела причинять мне боль.
– Нет? – Жюльетта постаралась, чтобы голос не звучал скептически. Возможно, Клер не была горгульей, как Маргарита, но она явно не страдала от избытка ума.
– Я не дура, – с достоинством произнесла Катрин. – Я знаю, мне следовало бы сказать Жан-Марку, что корсет слишком тугой.
– Так почему же вы этого не сделали?
Белую кожу Катрин снова залил багровый румянец.
– Филипп…
Жюльетта расхохоталась.
– Вы влюблены в этого красивого павлина.
Катрин яростно запротестовала:
– Он не похож на самовлюбленного павлина, он добрый, мужественный и…
Жюльетта подняла руку, останавливая поток страстных слов:
– Я не хотела неуважительно говорить о нем. Просто у меня такая манера. Скажите, а вы с ним уже ложились?
Катрин озадаченно нахмурилась.
– Не понимаю, о чем вы.
Жюльетта нетерпеливо передернула плечами.
– Он пытался затащить вас в постель?
Катрин застыла.
– Вы о внебрачной связи?
– Он не пытался к вам приставать? – смягчила вопрос Жюльетта.
– Нет, конечно, нет. Он никогда… – Катрин с трудом перевела дыхание. – Он благородный человек, а такие люди подобными делами не занимаются. Даже если бы я была взрослой женщиной, он бы не…
– Вы шутите.
Катрин энергично покачала головой и с любопытством спросила:
– А вы когда-нибудь… – Она замолчала. Вопрос, который едва не слетел с ее языка, взволновал ее саму. – Ну, конечно же, нет.
Жюльетта кивнула:
– Вы правы. Я никогда не буду спать ни с одним мужчиной. – Она злорадно улыбнулась. – Несколько месяцев назад как-то ночью герцог де Грамон залез ко мне под одеяло, но я пнула его в интимное место, а потом спряталась в саду.
– Возможно, он так проявлял свою привязанность.
Жюльетта уставилась на Катрин:
– Весь двор знает, что ему нравятся молоденькие девушки.
– Ну вот, видите! – торжествующе заявила девушка. – Он просто выражал свою доброту.
– Вы не знаете. У него пристрастие к… – Жюльетта, искренне забавляясь, почувствовала внезапную жалость к этой столь неискушенной девочке.
– Вам следовало бы позвать свою няню, и та объяснила бы вам, что бояться нечего.
– Маргарита бы не пришла.
– Почему?
– Да герцог один из покровителей моей матери, и она не посмела бы его оскорбить.
– Покровитель вашей матушки?
– Ее любовник, – раздраженно пояснила Жюльетта. – Она живет с ним, а за это получает от него драгоценности и деньги. Неужели вы ничего не понимаете?
Катрин подняла голову и встретила насмешливый взгляд Жюльетты.
– Вы ошибаетесь. Люди благородного происхождения так не ведут себя, и я уверена, что дамы и господа тоже не стати бы так поступать. Вам очень посчастливилось, что ваша матушка жива и здорова, и вы не должны клеветать на нее.
– Клеветать? Да моя мать сама послала его светлость ко мне в постель. Он мне об этом сказал.
– Стало быть, я права. Его светлость просто…
– Проявлял доброту? – закончила Жюльетта, зачарованно глядя на упрямо сжатые губы Катрин и ее нахмуренный лоб. Затем рассмеялась. – Вы мне нравитесь.
Катрин удивил такой неожиданный вывод.
– Правда?
Жюльетта кивнула:
– Вы, может, и слепы, но не глупы и к тому же не отступаете.
– Благодарю вас, – с сомнением отозвалась Катрин. – Я тоже нахожу вас интересной.
– Но я вам не нравлюсь, – закончила Жюльетта уверенно. – Я к этому привыкла, со мной трудно. – Она отвела глаза. – У вас, наверное, много друзей в Иль-дю-Лионе?
– Клер не позволяет мне водиться с детьми слуг, а больше там никого нет.
– У меня тоже нет друзей во дворце. Впрочем, мне все равно. Они все такие глупые. – Жюльетта вздохнула. – А вы долго пробудете в Версале?
Катрин покачала головой:
– Мы уедем в дом Жан-Марка в Париже, как только он получит аудиенцию у ее величества.
Жюльетта огорчилась: она снова будет одна, однако, пока у нее есть краски, никакие друзья ей не нужны. И уж конечно, не такая подруга, которая не в состоянии разглядеть уродливой истины за фальшивой честью и притворной добродетелью. Она постоянно бы спорила с этой простофилей, если бы та осталась.
– А вы знаете ее величество? – спросила Катрин. – Она действительно так красива, как все говорят?
– У нее не отталкивающая внешность и прелестный смех.
– Вы к ней привязаны?
Жюльетта улыбнулась.
– Да, она дала мне краски и велела прекрасной художнице учить меня. Один мой рисунок с изображением озера она даже повесила в бильярдной Малого Трианона.
На Катрин это сообщение произвело впечатление.
– Вы довольны? Это большая честь.
– Да нет вообще-то. Это был не очень хороший рисунок. Я писала озеро на величественном закате, и оно выглядело… – Жюльетта нахмурилась, – …только мило.
Катрин удивилась и хихикнула.
– Вам не нравятся милые вещи?
– Милое – это… в нем нет глубины. У красоты есть значение, даже у уродства оно есть, но вот у милого… Над чем вы смеетесь?
– Извините. Просто я нахожу вас немного странной. Вы так серьезно ко всему относитесь.
– А вы нет?
– Я совсем не такая, как вы. Мне нравятся милые вещи, а уродливые я терпеть не могу.
– Вы не правы. Уродство может быть очень интересным, если всмотреться в него. Однажды я написала портрет старого толстого графа с безобразной, как у лягушки, физиономией, но она была значительной, и каждая морщинка на ней рассказывала свою историю. Я попыталась… – Жюльетта замолчала, услышав шаги в коридоре. – Это, должно быть, слуги несут ваши сундуки. Я посмотрю. – Она соскочила с кровати. – Полагаю, вы хотите отдохнуть?
Катрин покачала головой:
– Я не устала.
Лицо Жюльетты просветлело.
– Тогда, быть может, вы пойдете со мной на прогулку, пока не стемнело? Я показала бы вам лошадь с глубокой седловиной. Она пасется в поле за гостиницей. Лошадь такая страшная, зато она гораздо значительнее и интереснее красивых коней. – Жюльетта открыла дверь. – Переоденьтесь и приходите в общую гостиную, если, конечно, вы хотите пойти со мной, – закончила она неуверенно.
Сияющая улыбка озарила личико Катрин.
– О да, пожалуйста! Я так хочу пойти с вами.
4
– Разрешите поговорить с вами, Жан-Марк? – Катрин стояла на пороге, нервно вцепившись в дверную ручку. – Вижу, вы работаете, но я оторву вас всего на минуту.
Жан-Марк подавил нетерпение и отложил в сторону бумаги.
– Вы хотите узнать, когда мы поедем в Версаль? Через несколько дней я поправлюсь настолько, что буду в состоянии путешествовать. Вам скучно в гостинице?
– Нет, мне здесь хорошо. – Катрин закрыла дверь и пристроилась на краешке стула рядом с кроватью, стиснув руки на коленях. – Когда рядом Жюльетта… все по-другому.
Жан-Марк усмехнулся:
– И вы, разумеется, провели с ней в последние два дня достаточно времени, чтобы быть довольной ее обществом.
– Мне Жюльетта правда нравится, Жан-Марк. – Катрин крепче стиснула руки. – Она не заслуживает иронии… Вы не обратили внимания, что платья на ней всегда с длинными рукавами?
Улыбка сбежала с лица Жан-Марка.
– Что вы хотите мне сказать?
– Маргарита… – Катрин встретилась глазами с Жан-Марком. – Почему она старается сделать Жюльетте больно? Клер не наказывала меня с тех пор, как я была ребенком. – Она помедлила, затем поспешно продолжала:
– У Жюльетты все руки в синяках.
Жан-Марка будто ударили.
– Вы уверены в этом?
– Я видела ее руки. Мне сделалось дурно. Такие ужасные синяки… – Катрин покачала головой. – Я спросила ее, что случилось, а она сказала, что это Маргарита пребывает в плохом расположении духа, поскольку ей пришлось покинуть дворец и жить в гостинице.
Сила гнева, охватившего Жан-Марка, поразила его самого. Господи, ведь Жюльетта говорила, что Маргарите не нравится здесь сидеть, а он не обратил внимания! Почему, ради всего святого, она не рассказала ему, что с ней делает эта жестокосердная стерва!
– Я не знала, как лучше поступить, – прошептала Катрин. – Жюльетта сказала, что ничего нельзя сделать и мне лучше забыть о ее синяках. Но это не правильно. Вы можете помочь ей, Жан-Марк?
– Да. – Больше всего хотелось бы свернуть костлявую шею старой карге, мрачно подумал Жан-Марк, но это решение в данных обстоятельствах невозможно. – Не волнуйтесь, я позабочусь о Жюльетте.
– Скоро?
– Сегодня же вечером.
– Спасибо, Жан-Марк! – Катрин встала и поспешно направилась к двери. – Извините, что потревожила вас. Я подумала…
Дверь за ней закрылась.
Катрин было непросто прийти ко мне, подумал Жан-Марк, рассеянно глядя перед собой. Она всегда была застенчивой, нежной девочкой и по каким-то причинам особенно боялась его. Возможно, за время общения в последние несколько дней с Жюльеттой какая-то часть ее храбрости передалась Катрин, и она не могла остаться равнодушной к страданиям вновь обретенной подруги.
Думайте о чем-нибудь прекрасном!
Ничего удивительного, что Жюльетта так хорошо знала, как справиться с болью. Бедная девочка, эта стерва истязала ее уже много лет!
Руки Жан-Марка сжали подлокотники кресла, когда он повторил слова Катрин:
"Ужасные синяки".
"Мне сделалось дурно".
* * *
– Рана заживает, как хорошо! – Жюльетта перебинтовала плечо, помогла Жан-Марку надеть полотняную рубашку и застегнула на ней пуговицы. – Скоро вы уже сможете путешествовать.
– Полагаю, что послезавтра, – бесстрастно уточнил Жан-Марк. – Я договорился об экипаже, чтобы отослать вас с Маргаритой завтра утром в Версаль.
– Завтра? – Она покачала головой. – Может, на следующей неделе? Вы еще не настолько поправились, чтобы…
– Вы уедете завтра. – Жан-Марк поджал губы. – И ваша добрейшая Маргарита сможет наконец-то заботиться о вашей матушке и перестанет дарить вас своим сомнительным вниманием.
Жюльетта нахмурилась:
– Катрин вам рассказала? Она не должна была так делать. Синяки – это чепуха…
– Не для меня! – яростно оборвал ее Жан-Марк. – Я не позволю, чтобы вы страдали из-за меня. Вы что, думаете… – Он замолчал. – Вы уедете завтра.
Жюльетта недоуменно посмотрела на Жан-Марка.
– Почему вы так сердитесь? Не из-за чего тут расстраиваться.
С минуту Жан-Марк молчал.
– Спокойной ночи, Жюльетта. Я не говорю "прощайте", надеюсь увидеться с вами в Версале.
– Да, – тупо отозвалась Жюльетта. Все было кончено – дни дружеского общения с Катрин, часы оживленных бесед с Жан-Марком. Она попыталась улыбнуться. – Я не смогу убедить вас, что глупо торопить выздоровление таким образом?
– Нет.
– Тогда не буду тратить время. – Жюльетта повернулась уходить.
Жан-Марк поймал ее за руку.
– Не сейчас. – Обычно насмешливое лицо его было на удивление серьезным. – Не раньше, чем я выражу вам свою признательность.
Жюльетта решительно запротестовала:
– В этом нет никакой необходимости. Я была перед вами в долгу. С чего бы мне… – Она замолчала, потому что Жан-Марк закатал свободный рукав ее платья. Он уставился на темные багрово-желтые пятна, покрывающие гладкую кожу. – Всего лишь синяки. У меня они появляются очень легко. – Девушка показала на бледно-желтое пятно на запястье. – Видите? Это сделали вы, когда держались за меня, а врач вытаскивал кинжал из вашего плеча.
Жан-Марк внезапно побледнел и хрипло спросил:
– Это сделал я? Боже мой!
– Но вы ведь не хотели. Я же говорю, ко мне достаточно прикоснуться, чтобы тут же появился синяк. – Жюльетта старалась скрыть отчаяние, звучавшее в ее голосе. – Так что нет никаких причин настаивать на моей поездке в Версаль, пока вы окончательно не поправитесь.
– Совсем никаких, – хрипло произнес он, не сводя глаз с ее руки. – У вас самая нежная кожа, какую мне только приходилось видеть. Розы на сливках… сияющие жизнью. Я не могу вынести такого зверства. Не могу видеть… – Он умолк, повернув руку девушки и уставившись на синяки, украшавшие более нежную кожу на ее внутренней стороне. Затем медленно поднял руку и прильнул губами к самым ярким отметинам.
Жюльетта застыла от потрясения, глядя на темные волосы склоненной над ее рукой головы. Неожиданно остро она ощутила запах сальных свечей, стоявших на столе у кровати и дающих игру света и тени на его скулах, собственное дыхание в тиши комнаты. Его губы были теплыми, твердыми, нежными, и все же они вызывали странное покалывание от руки по всему телу.
Жан-Марк поднял глаза и криво усмехнулся, увидев выражение ее лица.
– Вот видите! Кто знает, если вы останетесь, может случиться, что я окажусь опаснее вашего дракона Маргариты. – Он отпустил ее руку и откинулся на изголовье кровати. – Спокойной ночи, малютка.
Ей хотелось вновь ощутить его прикосновение – у него такие сильные, такие чуткие и красивые руки. Надо сказать ему…
Проклятие, она не знала, что хочет ему сказать! Он явно стремился отделаться от нее, и она не станет умолять его позволить ей остаться.
Жюльетта так круто повернулась, что взметнулись юбки ее черного платья.
– Я и сама не останусь. От вас мне одни неприятности, а Катрин – просто глупая девчонка, которая ничего не знает. Ничего! – Она сняла картину с мольберта и широким шагом направилась к двери. – Маргарита говорит: королева сейчас в Ле-Амо. Там она может жить спокойно, без строгостей этикета большого дворца, так что скорее всего примет вас в королевском домике. – Жюльетта открыла дверь и бросила взгляд через плечо. В глазах ее стояли непролитые слезы. – Однако вам будет мало проку от встречи с ней. Она никогда не отдаст вам Танцующий ветер.
Жюльетта стояла на деревянном мостике, ведущем к королевскому домику, когда появились Жан-Марк, Катрин и Филипп. Она ожидала их.
Увидев ее, Жан-Марк ощутил острую радость и горькое сожаление. С того вечера, три дня назад, когда он сообщил Жюльетте, что она должна оставить гостиницу, Жан-Марк старался не думать о ней, что не очень-то ему удавалось.
– Жюльетта! – Катрин бросилась к девушке. – Я так боялась, что больше вас не увижу. Почему вы уехали из гостиницы, не попрощавшись?