- Под этим углом он, по-моему, выглядит лучше, миссис Мэссинхэм. Подойдите, сядьте рядом со мной и полюбуйтесь на себя, увековеченную для потомства. Вот вы, прекрасная представительница пионеров, не побоявшаяся дикой местности и принесшая изящество и цивилизацию в страну, отчаянно нуждающуюся в обоих этих качествах.
Юджиния бросила быстрый взгляд на свое изображение и подумала: какие бы новые чувства ни выражали ее глаза после сегодняшнего дня, такой безмятежной, как на портрете, она уже не будет никогда.
Миссис Эшбертон громко выразила свой восторг, а Гилберт, критически склонив голову набок, снова заявил, что он доволен. Написать портрет было отличной идеей.
- Плотник, который соорудил каминную полку, украшенную резными изображениями кистей винограда и переплетающихся листьев, теперь сможет смастерить раму для картины. Он ловкий малый, к сожалению, оступившийся в самом начале своей карьеры. Но кто не совершает в жизни той или иной ошибки? - спросил Гилберт дружеским тоном, нагибаясь за бутылкой бренди.
- Ив самом деле - кто? - сказал Колм, протягивая ему свой бокал. - Рад, что вы так хорошо все понимаете, дорогой мой. Вначале вы показались мне довольно скучным человеком, всецело поглощенным этим вашим виноградником. Впечатление было такое, что его вы любите больше, чем собственную жену.
Язык у него начал немного заплетаться. Бокал покосился - вино того и гляди прольется.
- Аланна… миссис Мэссинхэм, куда вы уходите?
- Наверх, - сказала Юджиния. - Я устала. Надеюсь, вы все меня извините.
- Конечно, идите, милочка, - весело сказал Гилберт. - Я сам скоро поднимусь и попрошу миссис Эшбертон занимать нашего гостя.
Миссис Эшбертон закатилась кудахтающим смехом. Она тоже не держалась на ногах и свалилась в кресло.
- Мы с мистером О’Коннором поговорим о вине. Разве это не замечательно, Гилберт, что нам удалось его переубедить и он теперь не находит, что это такая уж скучная материя?
Юджиния подобрала юбки и бегом кинулась вверх по лестнице. Она не могла ни минуты больше присутствовать при этой ужасной сцене. Быть может, она бросила Колма на произвол судьбы. Но как она могла не бросить того, кто забыл о самом ее существовании? Что она могла бы сделать, оставшись? Разве что вырвать у него из руки бокал с бренди, но он попросту весело рассмеялся бы и налил себе другой.
"Bemittance man", паршивая овца, которой семья дает деньги, только бы он жил подальше и не компрометировал родных. Гилберт произнес это несносно уверенным тоном. А ведь она никогда бы не поверила. Колм был обаятелен, тонок, умен, умчался от одиночества и тоски по родине - все это так. Но на нем не было черного пятна. Юджинии казалось, что сердце у нее разорвется.
Она еще не начинала раздеваться, когда в спальню вошел Гилберт.
- Как, вы еще не в постели? Поторапливайтесь, милочка. Я устал. Мне хочется поскорее погасить свечи.
Юджиния направилась к звонку, но Гилберт запротестовал:
- Нет, не звоните Фиби. Я сам помогу вам раздеться.
Почувствовав, как пальцы мужа нащупывают шпильки в ее волосах, Юджиния резко рванулась в сторону:
- Не прикасайтесь ко мне!
Он притворился удивленным:
- Уж не сердитесь ли вы на меня? Но ведь я говорил вам, что этот парень пьет.
- Только потому, что вы заставили его пить. Вы все время ему подливали.
- Но я ведь не лил вино ему в глотку. Это он делал сам, и весьма охотно. Я вовсе не так жесток, как вы думаете. Он все равно сорвался бы рано или поздно. С этими пьяницами всегда так бывает. Я должен был вам это продемонстрировать, прежде чем вы начнете принимать его поэтичные слова всерьез. - Он повернул ее лицом к себе. - Надеюсь, вы не принимали его всерьез, а? Уехать вот так на озеро, не сказав никому ни словечка! Я здорово приревновал. Вы меня осуждаете? Полноте, ну к чему такой трагический вид? Этак я начну думать, что он и в самом деле вам небезразличен. К утру парень проспится. Он и выпил-то всего полбутылки бренди, хотя я уверен, что его обычная порция - целая бутылка.
- Прекратите! - крикнула Юджиния, зажав уши ладонями. - Вам обязательно надо злорадствовать по этому поводу? Вы думаете, мне очень приятно находиться здесь с вами, в то время как Колм… В то время как бедный Колм…
Гилберт силой оторвал ее руки от лица и прижал их к бокам.
- Вы моя жена, Юджиния. Очнитесь, бога ради, вы моя жена!
Она кивнула. Глаза ее были закрыты. Она дрожала всем телом.
- Вы думали, я слеп? Вы думали, я не замечаю нежных взглядов, не слышу сладких речей? До сегодняшней экстравагантной выходки я не обращал на все это внимания.
- Гилберт, отпустите меня.
- Я не смею к вам прикасаться?
- Я всего лишь хотела бы, чтобы вы не прикасались.
Он уронил руки:
- В таком случае прекратим разговоры и ляжем спать.
Голос его был полон не то гнева, не то обиды. Юджинии было все равно. Она следила за тем, как Гилберт начал раздеваться, и, еле справляясь с собственными пуговицами и петлями, думала о том, что никто никогда ей не говорил, что брак может превратиться в нечто столь печальное и смешное: два человека, старающиеся всю ночь держаться как можно дальше друг от друга.
Утром они с Колмом не смогут поговорить. Должно пройти время, прежде чем кто-либо из них найдет что сказать.
Беседа всего лишь откладывается, говорила она себе, спускаясь на цыпочках по лестнице при первых лучах рассвета.
В гостиной чувствовался застоявшийся запах бренди, а на диване распростерлась длинная неподвижная фигура. Человек крепко спал. Юджиния отдернула одну из штор, и бледный утренний свет коснулся его лица.
Впервые она заметила на физиономии Колма следы, оставленные запойным пьянством. Гилберт прав: она оказалась поразительно наивна и ненаблюдательна. Но спящее лицо выдавало своего владельца - вялый рот, отсутствие обычного оживления. Но высокий умный лоб никуда не делся, как и слегка впалые щеки и длинные темные ресницы. Она безумно любит его. И она уверена: вместе они сумели бы справиться с его слабостью.
Вместе… Какое жестокое слово для двух любящих существ, которым суждено расстаться!
А ведь расстаться по крайней мере на время им придется, чтобы Колм мог, что называется, спасти лицо. К сожалению, интуиция подсказывала, что в противном случае он никогда не простит ей того, что она видела его истинную сущность.
Юджиния подобрала пустую бутылку из-под бренди рассчитывая убрать таким образом вещественное свидетельство неловкой ситуации, в которую он попал, затем направилась к письменному столу в своей маленькой гостиной и набросала на клочке бумаги:
"Колм, дорогой мой!
Напишите мне. Сообщите, где мы можем встретиться. Я люблю вас.
Юджиния".
В тот момент, когда она засовывала записку в его нагрудный карман, он зашевелился. Она так и застыла, боясь, как бы Колм не проснулся. Но он продолжал спать тяжелым сном, и в конце концов ей пришлось на цыпочках удалиться.
Юджиния знала, что, прежде чем она снова сойдет вниз, Колм исчезнет.
Она боялась даже думать, что, быть может, погубила не только его жизнь, но также жизнь Гилберта и свою собственную.
Глава XVIII
Долгий день каким-то образом все же пришел к концу. Неожиданно к ленчу явился Гилберт. Он был огорчен тем, что Юджиния почти ничего не ест.
- Ведь это не вы вчера выпили лишнего, - сказал он достаточно миролюбивым тоном, и она могла бы, если бы захотела, уловить в его словах извинительную нотку. Он мог себе позволить быть обаятельным и нежным, поскольку весьма успешно осуществил то, что задумал. Разумеется, дальше настоящей минуты он не заглядывал.
Но сейчас и Юджиния не думала о будущем, так как из-за усталости и пережитого потрясения она все утро чувствовала себя совершенно больной. Она отодвинула от себя тарелку, заявив, что, по ее мнению, у нее слегка поднялась температура. Она пойдет наверх и немного отдохнет. Быть может, попозже миссис Джарвис принесет ей малыша. Способна ли она смотреть на пухленькое оживленное личико сына и думать о том, что оставит его? Два человека, которых она любит больше всего на свете, - Колм и ее сын. Кому из них суждено превратиться в сон, в мечту, а кому остаться реальностью?
Колм говорил, что они могли бы перебраться через Голубые горы и исчезнуть. Она слишком хорошо знала, каким позором покрывает себя женщина, покинувшая мужа и бежавшая с другим мужчиной. Без сомнения, в Австралии это осуждается столь же сурово, как и в Англии, только здесь легче укрыться от общества. Можно даже жить честной жизнью под чужим именем.
Когда Колм найдет ее записку и ответит на нее, Юджиния сможет принять окончательное решение. Сегодня, когда голова раскалывается от боли, она не в состоянии строить какие бы то ни было планы.
В скором времени она, возможно, уедет из Ярраби, от своего сада, Пибоди и миссис Джарвис, которая будет держать на руках Кристофера и заставлять его махать пухлой ручонкой маме на прощание. Гилберт будет щуриться от солнца, чтобы не было видно затаившегося в глазах одиночества… Стоило ей закрыть глаза, и в мыслях отчетливо вставала эта маленькая сценка. Юджиния зашевелилась и в испуге проснулась: в комнату тихо вошла миссис Джарвис с чаем на подносе.
Юджиния не притронулась к еде, и спустя некоторое время у ее постели появилась миссис Эшбертон.
- В чем дело, Юджиния? Вы в дурном настроении? Терпеть не могу, когда кто-нибудь в плохом настроении.
- Нет, я вовсе не в плохом настроении, - слабым, но возмущенным голосом возразила Юджиния. - Нечего смотреть на меня так. У меня просто расстройство желудка, а в этом вряд ли можно усмотреть что-нибудь романтическое.
- Ага!
- Миссис Эшбертон, бога ради! Вы произносите ваше таинственное "ага" так громко, что у меня голова раскалывается. На что вы намекаете?
Миссис Эшбертон, задыхаясь, хрипло захихикала:
- Право же, моя дорогая, для женщины, которая уже была раз в положении, вы на редкость ненаблюдательны. Я уже неделю, а то и больше, твержу миссис Джарвис, что вы сами, когда сочтете нужным, сообщите нам свою новость. Я слишком давно живу на свете, так что у меня нюх на эти вещи.
Юджиния резко подняла голову с подушек:
- Миссис Эшбертон, я не желаю, чтобы мои дела обсуждались с прислугой!
Ничего больше она сказать не мота, ей самой ничего подобного даже в голову не приходило. С тем, на что намекала миссис Эшбертон, совершенно невозможно было смириться. Однако лихорадочные подсчеты и выкладки убедили ее в том, что это похоже на правду. Отношения с Колмом повергли ее в состояние такой счастливой мечтательности, что она не обратила внимания на некоторые существенные признаки.
Проницательные глаза внимательно разглядывали ее.
- Когда это случится, дорогая? Как долго вы намерены хранить все в тайне? Полноте, дитя мое, почему вы так на меня смотрите?
Юджиния стала барабанить кулаками по подушке.
- Слишком скоро после появления Кристофера! Я не хочу сейчас иметь ребенка.
Лицо миссис Эшбертон выражало сочувствие.
- Вы еще вспоминаете свои роды? Должна признаться, они были трудными. Но я еще слышу ваш голосок: "Расчешите мне волосы, приведите меня в порядок, прежде чем войдет мой муж". А ведь у вас тогда едва хватало сил шевельнуть пальцем. То были слова любящей женщины. И у вас были все основания так вести себя и так говорить, потому что Гилберт неимоверно гордится вами.
В то самое время, когда она летала в объятиях Колма, в ее чреве уже находился будущий ребенок! Какая жестокая ирония судьбы! Их маленькое чудо было разрушено. Теперь она никогда уже не сможет уйти к любимому. Женщина, носящая под сердцем дитя, зачатое другим мужчиной!
- Но во второй раз будет уже легче, - бодрым тоном произнесла миссис Эшбертон. - Сбросьте с себя этот несчастный вид, спуститесь вниз и скажите Гилберту. Не сообщить ему такую новость несправедливо. И кроме того, его надо немного подбодрить. Он ужасно волновался вчера вечером, когда вас долго не было. По-моему, он чуть было не решил, что вы убежали с этим ирландцем.
Из чувства протеста против неумолимой судьбы она послушалась совета миссис Эшбертон и вечером сошла вниз. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Разговор не клеился, и после нескольких неудачных попыток разговорить жену Гилберт спросил, не предпочитает ли она вернуться к себе - вид у нее все еще довольно скверный.
- Я не больна, - возразила она. - Я уже пришла в себя.
- Но лицо у вас белое как скатерть и столь же веселое, как у кошки, умирающей от голода. Вы грустите о вашем ирландце пьянице?
Гилберт точно рассчитал, как заставить порозоветь ее щеки. Она догадалась, что он сознательно ее провоцирует.
- Я бы хотела, чтобы вы выбирали другие выражения.
- Я ничего не выбираю. То, что я говорю, - просто правда.
- Он опьянел только потому, что вы все время подливали ему свое отвратительное вино. Я ненавижу ваше вино. Вот так! Это тоже "просто правда", и наконец-то я решилась ее высказать.
Гилберт засмеялся. Он всегда выглядел очень привлекательным, когда смеялся, - лицо комично морщилось, глаза казались ярко-синими.
Времена, когда Юджинию волновала внешность мужа, казались очень далекими. Она не могла думать ни о чем другом, кроме глаз, казалось устремленных в глубь ее собственного "я", - чутких, наблюдательных глаз.
- Вот это уже лучше, - сказал Гилберт. - Я не верил, что вы утратили свойственную вам силу духа. Ничего нового вы мне не сообщили. Вы всегда относились неприязненно к винодельне и к винограднику, верно ведь? И я нисколько вас за это не осуждаю.
Она посмотрела на него с удивлением:
- Вас это не трогает?
- По правде говоря, я этого ожидал. Любая жена стала бы ревновать к профессии, отнимающей у мужа столько времени.
Ревновать! Вот, значит, как он это истолковывает. Она удивленно смотрела на него.
- Я понимаю, - продолжал он, - вы решили, что можете меня спровоцировать, предавшись флирту. Ну что ж, готов признаться, что в конечном итоге вам это удалось.
- А если это было нечто большее, чем флирт?
- Ах, оставьте, я слишком хорошо вас знаю. Но я позволил мистеру О’Коннору отделаться более легко, чем он того заслуживал.
Слишком многое кажется ему чем-то само собой разумеющимся. У нее было большое искушение просветить его на этот счет, но теперь из-за будущего ребенка она не могла себе этого позволить. Может быть, никогда уже не сможет.
- Вам, право же, не из-за чего было волноваться, - устало сказала она. - Вы заранее позаботились о том, чтобы я окончательно превратилась в вашу собственность.
По-видимому, и для него это не было секретом.
- Ребенок? - спросил он, очень довольный. - По правде говоря, у меня возникали такие подозрения.
- Почему знали все, кроме меня? - воскликнула, потеряв терпение, Юджиния.
Гилберт снова рассмеялся:
- Перемены в вашем настроении довольно легко поддаются объяснению. Легко, конечно, для вашего мужа. Вряд ли посторонний человек может в них разобраться. Хорошо, что ирландец уехал. Я уверен, он не захотел бы писать портрет беременной женщины.
Юджиния ничего на это не ответила, и он поглядел на нее долгим внимательным вопрошающим взглядом.
- Вы хотите этого ребенка, ведь правда?
Она опустила голову:
- Вы знаете, что я всегда хотела иметь детей.
- Только не говорите о себе в прошедшем времени. Вы хотите этого ребенка. Разве не так вы должны сказать? Надо смотреть в будущее. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я построил Ярраби для вас.
- Мне это известно.
- Нет, видимо, невозможно сделать счастливым того, кто не желает быть счастливым. - Гилберт сказал это таким озадаченным тоном, что в ней заговорило чувство справедливости.
- Я иногда тоскую по дому, но вряд ли могу винить в этом вас.
Просительная нотка в голосе жены растрогала Гилберта, он обнял ее.
- Послушайте! Я даю вам обещание. Как только я соберу хороший урожай, то отправлю вас погостить на родину. К вашей сестре, которой вы постоянно пишете письма.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
- А как же дети?
- Ах, вы уже говорите "дети", - в восторге сказал он. - Я был бы рад иметь целую дюжину, если хотите знать. Но, может, эту проблему мы решим, когда она вплотную встанет перед нами? Что я намерен сделать в настоящий момент - это написать Филу и Мерион Ноуксам. Пусть приедут на несколько дней. Фил сможет вас осмотреть, а Мерион расскажет все сиднейские сплетни. Это отвлечет вас от мрачных мыслей.
В эту ночь, как и следовало ожидать, она очутилась в его объятиях. Он ничего не делал, только крепко прижимал ее к себе, но она ощущала его с трудом подавляемую страсть. Она была благодарна Гилберту за сдержанность, но в то же время испытала непреодолимое предательское волнение от того, что мужское тело прижимается к ее телу. Ей так ясно представился Колм, что на глаза под сомкнутыми ресницами навернулись слезы.
- Поглядите-ка, миледи! Австралийская малиновка! И что такого вы видите в этой крохотной птахе, что навевает на вас печаль?
Откуда Пибоди знать, что не кто иной, как Колм, познакомил Юджинию с австралийской красноголовой малиновкой, с ее прелестным красным хохолком и красной же грудкой, н с окрашенными в яркие цвета корольками, и склонными к флирту трубастыми голубями с веерообразным хвостом.
Мерион Ноукс заинтересовал лишь один факт - то, что Эразма отправили в ссылку на заднюю веранду.
- Он становится таким забавным, Юджиния! Правда, при нем ничего нельзя сохранить в тайне. Я слышала, как он говорил совершенно так, как Гилберт, и, если бы я даже не видела чудесного портрета, написанного Колмом О’Коннором, я бы поняла, что он здесь побывал. Эта птица позаимствовала у него ирландский акцент.
- Он может и плакать как ребенок, - довольно язвительным тоном заметила Юджиния. - Тут ему было у кого поучиться. Я имею в виду Кристофера и дочку миссис Джарвис.
- Уж не жалуетесь ли вы? - спросила Мерион.
- Нет конечно.
- Только попробуйте! Я вас шлепну по щеке. Вы сами не понимаете своего счастья.
- Оно в том, что тебя каждое утро тошнит?
- Я бы с радостью согласилась, чтобы меня тошнило еще и каждый вечер.
- Ах бедная Мерион! Простите меня.
- Простить вас за то, что я смогла произвести на свет лишь одно хилое дитя, которое оказалось неспособным жить? Разве в этом вы виноваты? Но когда утром вас тошнит, советую вспоминать обо мне. Вероятно, это облегчит страдания.
- Кто родился у Бесс Келли?
- Мальчик. Десяти фунтов. Он чуть не разорвал бедняжку Бесс пополам, и она нашла этого безобразного чертенка необыкновенно красивым. Честно говоря, и я так считаю.
- А еще делаете вид, что вы не сентиментальны, - сказала Юджиния.
Ее собеседница сказала тихим, напряженным от сдерживаемого чувства голосом:
- Не могу же я все время плакать, как по-вашему?
Но зато она могла проводить массу времени, играя с двумя младенцами. Рози Джарвис уже кое-как ковыляла на маленьких ножках, но весь ее мир вращался вокруг деревянного манежика Кристофера. Наблюдать за двумя малютками было одним из любимейших развлечений Мерион.
- Что с ними будет, когда они подрастут? - спросила она. - Сейчас они, похоже, просто жить друг без друга не могут.