Единственным предметом в кабинете, к которому не прикоснулась ее рука, был маленький кожаный мешочек, в котором лежал амулет. Амулет мне дала Найавене из племени тускарора, и он лежал отдельно от других вещей. "Как интересно, что миссис Баг не тронула его", - подумала я. Я никогда не говорила ей, что это такое, хотя мешочек с перьями ворона и дятла, воткнутыми в узел, несомненно, выглядел индейским. Находясь менее года в колониях и меньше месяца в Ридже, миссис Баг относилась к индейским вещам с глубоким недоверием.
Аромат щелочного мыла висел в воздухе, как укоризненный призрак домоправительницы. Полагаю, что я не могла ее обвинять - заплесневелый хлеб, гнилая мякоть дыни и яблока могли быть для меня частью эксперимента, но для миссис Баг они могли быть только вопиющим оскорблением бога чистоты.
Я вздохнула и закрыла буфет, добавив слабый аромат лаванды и едкий запах щелочи к призрачному запаху гнилого яблока. Я теряла материалы моих опытов много раз и прежде, а данный эксперимент не был сложным для повторения и не находился на успешной стадии. Потребовалось бы не больше получаса, чтобы разложить новые кусочки хлеба и другие образцы. Но я не стану делать этого, нет времени. Джейми определенно начал собирать своих милиционеров, и через несколько дней они должны будут отправиться к Солсбери по приказу губернатора Трайона. То есть, мы должны будем… потому что я намеревалась отправиться вместе с ними.
Мне внезапно пришло в голову, что времени уже не было, когда я начинала предыдущий эксперимент. Я знала, что мы скоро уедем, и даже если бы появились какие-то обнадеживающие результаты, я не успела бы собрать, высушить и очистить плесень. Я знала это, и все же я начала его, упрямо следуя своим планам, как если бы жизнь все еще была спокойна и предсказуема, как если бы ничто не угрожало течению наших дней. Как если бы мои действия могли сделать это правдой.
- Ты действительно дура, Бьючемп, - пробормотала я, устало убирая завиток за ухо. Я вышла и закрыла дверь кабинета, отправившись устанавливать мир между миссис Баг и миссис Чизхолм.
На первый взгляд мир в доме был восстановлен, но тревожная атмосфера сохранялась. Женщины принялись за свою работу, хмурясь и тесно сжимая губы, даже Лиззи, терпеливая душа, недовольно цыкнула, когда один из детей пролил горшок с пахтой на ступеньки.
И даже воздух снаружи, казалось, потрескивал, как если бы рядом бушевала гроза. Когда я ходила от навесов к дому и обратно, я продолжала посматривать на небо над Чалой горой, почти ожидая грозовых туч, но небо было бледно-голубым, как бывает в конце осени, и не омраченным ничем, кроме легких перистых облаков.
Я не могла сосредоточиться ни на чем. Я перескакивала от одной задачи к другой, не доплетя косичку лука в кладовой, оставив миску с неошелушенными бобами на крыльце и порванные брюки на скамье с ниткой, свисающей из воткнутой в них иголки. Снова и снова я пересекала двор, направляясь неизвестно куда и не имея определенной цели.
Я поднимала глаза всякий раз, когда проходила мимо креста, как если бы надеялась, что он исчез со времени моего последнего прохождения, или на нем появилась некоторая, объясняющая все записка, аккуратно пришпиленная к дереву. Если не "Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum", то хоть что-нибудь. Но нет. Крест оставался на месте - два сосновых ствола, перевязанных веревкой. Ничего более. Если не считать того, что сам крест знаменует собой нечто большое. Просто я пока не знаю что.
Все остальные, казалось, разделяли мое рассеянное состояние. Миссис Баг, будучи не в духе от ссоры с миссис Чизхолм, не стала готовить обед и удалилась в свою комнату, сославшись на головную боль, хотя отказалась от моей медицинской помощи. Лиззи, обычно хорошо готовящая, сожгла мясо, и столб черного дыма запятнал дубовые балки над очагом.
По крайней мере, Мюллеры не болтались под ногами. Они привезли с собой бочонок пива и после завтрака удалились в хижину Брианны, приятно проводя время.
Тесто для хлеба отказалось подниматься. У Джемми лез новый зуб, и он плакал, плакал и плакал. Непрерывные крики натянули нервы всех окружающих - включая мои - до опасной точки. Мне хотелось предложить Бри убрать его за пределы слышимости, но я видела темные круги усталости под ее глазами и не решилась. Однако миссис Чизхолм, уставшая от постоянной битвы со своими детьми, не была столь деликатна.
- Ради Бога, девушка, почему бы тебе не унести его в свою хижину? - рявкнула она. - Если он такой голосистый, нет никакой необходимости всем это слышать!
Глаза Бри сердито сузились.
- Потому что, - прошипела она, - два ваших старших сына пьют в моей хижине вместе с немцами. Я не хочу мешать им!
Лицо миссис Чизхолм сильно покраснело. Прежде чем, она могла что-либо сказать, я подошла и взяла ребенка у Бри.
- Мы с ним немножко погуляем, хорошо? - сказала я, прижимая его к груди. - Нам нужен свежий воздух. Почему бы тебе не подняться и не лечь в мою кровать, дорогая? - сказала я Бри. - Ты, наверное, сильно устала?
- Угу, - сказала она, дернув уголком рта. - И римский папа немного католик. Спасибо, ма.
Она поцеловала горячую мокрую щечку Джемми и исчезла на лестничной площадке.
Миссис Чизхолм бросила ей вслед сердитый взгляд, но увидев, что я смотрю на нее, закашлялась и позвала своих трехлетних близнецов, которые деловито ломали мою корзинку для шитья.
Холодный ветер снаружи стал большим облегчением после дымной кухни, и Джемми немного успокоился, хотя не прекратил корчиться и скулить. Он уткнулся горячим мокрым лицом мне в шею и, пуская слюни, яростно грыз платок.
Я медленно ходила туда и сюда по двору, поглаживая его и напевая тихо "Лиллибуллеро". Я нашла прогулку успокаивающей, несмотря на капризы Джемми. Он был один, в конце концов, и не мог говорить.
- Ты мужчина, - сказала я ему, натягивая чепчик на яркую поросль, украшавшую его голову. - И как у мужчины, у тебя есть свои недостатки, но женская драка не входит в их перечень.
Я любила отдельных женщин - Бри, Марсали, Лиззи и даже миссис Баг, но должна признать, что в общей массе я предпочитала иметь дело с мужчинами. Было ли это недостатками моего воспитания - я, в основном, росла под наблюдением моего дяди Лэмба и его персидского слуги, Фироуза - моего участия в войне или собственной индивидуальности, но я считала мужчин успокоительно логичными и, за небольшим исключением, прямодушными.
Я оглянулась посмотреть на дом. Он безмятежно стоял среди элегантных каштанов, изящно пропорциональный и крепко построенный. В окне торчало лицо с высунутым языком и скошенными глазами над приплюснутыми к стеклу носом. Через холодный воздух до меня слабо донеслись высокие женские голоса и стук.
- Хмм, - произнесла я.
Не горя желанием отправляться в поход и содрогаясь при мысли о вовлечении Джейми в вооруженное столкновение любого рода, я, тем не менее, стала находить мысль о нахождении в компании двадцати или тридцати бородатых вонючих мужчин в течение недели или даже двух весьма привлекательной. Если же это означало спать на земле…
- И в жизни дождь бывает иногда - сказала я Джемми со вздохом. - Но я полагаю, что ты только что узнал об этом, не так ли, бедняжка?
- Гых! - ответил он и согнулся от боли в деснах, сильно пнув коленями в мой бок. Я приспособила его удобнее у себя на бедре и дала пожевать ему свой указательный палец. Его десны были крепкие с твердыми узлами, и я почувствовала мягкое горячее пятно там, где собирался вылезть новый зуб. Пронзительный вопль донесся из дома, сопровождаемый криками и топотом бегущих ног.
- Ты знаешь, - сказала я, - думаю, что немного виски здесь не помешало бы, не правда ли?
Вытащив свой палец изо рта Джемми, я прижала его к груди и мимо креста нырнула под большую ель, как раз вовремя, поскольку двери дома распахнулись, и пронзительный голос миссис Баг зазвучал, как труба, в холодном воздухе.
До поляны с виски был длинный путь, но я не возражала. В лесу стояла благословенная тишина, и Джемми, укачанный движением, наконец, задремал, привалившись ко мне, как тяжелый мешочек с песком.
Деревья уже потеряли свою листву, и мои ноги по лодыжки погружались в золотисто-коричневый ковер. Семена кленов летали по ветру, задевая мою одежду, словно крылья. Вверху пролетал ворон. Он издал неистовый хриплый крик, и ребенок дернулся в моих руках.
- Тсс, - сказала я, прижимая его к себе. - Ничего страшного, милый, это только птица.
Однако я посмотрела ему вслед и прислушалась, нет ли второго ворона. Они были птицами предзнаменования, по крайней мере, так утверждало горское поверье. Один ворон означал изменения, два - удачу, а три - несчастье. Я попыталась больше не думать про это, но Найавене когда-то говорила, что ворон был моим проводником и моим тотемом, и я никогда не могла видеть большие черные тени наверху без некоторого содрогания.
Джемми пошевелился, издал пронзительный крик и замолчал. Я погладила его и возобновила подъем, задаваясь вопросом, какое животное было его тотемом?
"Духи животных выбирают вас, - сказала мне Найавене, - не наоборот. Вы должны внимательно следить за признаками и предзнаменованиями и ждать, когда к вам придет ваше животное". У Иэна был волк, у Джейми - медведь, так, по крайней мере, говорили тускарора. Я тогда подумала, что делать тем, у кого таким животным будет нечто унизительное, например, землеройка или навозный жук, но была слишком вежлива, чтобы спросить.
Только один ворон. Я все еще могла слышать его карканье, хотя он уже исчез из вида, но никаких криков не раздалось из ельника позади меня. Предзнаменование изменений.
- Ты мог бы не беспокоиться, - сказала я вслед птице тихо, чтобы не разбудить ребенка. - Вряд ли мне нужно твое предсказание. Я и так знаю.
Я медленно поднималась, слушая дуновения ветра и более глубокий звук собственного дыхания. Изменения были в самом воздухе, запахи зрелости и смерти разносились по ветру, и дыхание зимы ощущалось в прохладе дня. Ритмы вращающейся земли приносили свои перемены, которые ожидались, и которые ум и тело принимали с осознанием - и в целом - с миром. Но наступающие сейчас изменения имели другую природу и потому тревожили душу.
Я оглянулась на дом; с этого места я смогла увидеть только угол крыши и дым, плывущий из трубы.
- Как ты думаешь? - сказала я мягко, обращаясь к Джемми, голова которого была тепло прижата под моим подбородком. - Он будет твоим? Ты будешь жить здесь? И твои дети после тебя?
"Это будет совсем другая жизнь, - подумала я, - сильно отличающаяся от той, которая могла быть у него. Если бы Брианна рискнула провести его назад через камни". Но она не станет, и, значит, судьба мальчика находится здесь. "Думала ли она о том, - задалась я вопросом, - что оставаясь здесь, она выбрала судьбу не только для себя, но и для него?" Выбрала войну и дикость, болезни и опасность, рискнула всем ради его отца - ради Роджера. Я не была уверена, что это был правильный выбор, но этот выбор делать не мне.
"Однако, - продолжала я размышлять, - нет никакой возможности заранее вообразить, что значит иметь ребенка; никакое напряжение ума не поможет предвидеть, к чему может привести его рождение, как может повлиять на жизни и сердца".
- И это хорошо, - сказала я Джемми. - Иначе никто в здравом уме не станет рожать.
Мое возбуждение к настоящему времени утихло, успокоенное ветром и мирной тишиной безлистного леса. Поляна виски, как мы ее называли, была не видна с тропинки. Джейми несколько дней обследовал склоны хребта, чтобы найти место, отвечающее его требованиям.
Или скорее два места. Ток для соложения был построен на маленькой полянке во впадине, перегонный куб находился дальше на другой полянке возле небольшого ручейка, который обеспечивал его свежей чистой водой. Ток располагался вне прямой видимости с тропинки, но отыскать его не составляло труда.
- Нет смысла прятать его, - сказал Джейми, объясняя свой выбор, - когда любой человек с носом может найти его вслепую.
Что было достаточно верно; даже сейчас, когда здесь не было никакого зерна, которое активно бродило под навесом или поджаривалось на токе, слегка жирноватый дымный запах витал в воздухе. Когда же зерно "работало", заплесневелый острый аромат брожения ощущался на большом расстоянии, а когда проросший ячмень расстилали на токе над небольшим огнем, дымный туман висел над поляной, и запах был так силен, что при попутном ветре достигал хижины Фергюса.
Сейчас на солодильном токе никого не было. Когда закладывалась новая партия, Марсали или Фергюс присматривали за ней, но в настоящий момент крытый ток с его гладкими досками, посеревшими от использования и погоды, был пуст. Однако рядом была сложена аккуратная кучка поленьев.
Я подошла ближе, чтобы посмотреть, какие это дрова. Фергюсу нравились дрова гикори, как из-за того, что легко кололись, так и из-за сладковатого привкуса, которое они придавали солоду. Джейми с его традиционным подходом к виски предпочитал дуб. Я коснулась расколотого полена - широкие волокна, легкая древесина, тонкая кора. Я улыбнулась, значит, Джейми недавно был здесь.
Обычно на токе хранился маленький бочонок с виски, как для гостеприимства, так и в качестве меры предосторожности. "Если кто-то наткнется на девушку, когда она будет одна, лучше, чтобы у нее было что отдать им, - сказал Джейми. - Все знают, что мы здесь делаем, и лучше, чтобы никто не выпытывал у Марсали, где хранится виски". Это не был лучший виски - обычно незрелый, еще неочищенный алкоголь - но, конечно, достаточно хороший и для незваных посетителей, и для ребенка с прорезывающимися зубами.
- У тебя еще нет вкусовых рецепторов, так что никакой разницы, да? - прошептала я Джемми, который пошевелился во сне и почмокал губами, недовольно скривив свое маленькое личико.
Я осмотрелась, но никаких признаков бочонка на его обычном месте - за мешками ячменя и поленницей дров - не было. Возможно, его забрали, чтобы наполнить, возможно, украли. Совсем не проблема в любом случае.
Я повернула на север мимо солодильного тока, сделала десять шагов и повернула направо. Здесь было скальное образование, огромный гранитный блок, возвышающийся среди деревьев ниссы и кустов цефалянтуса. Однако, несмотря на солидный внешний вид, он не был цельным. Он состоял из двух плит, наклоненных друг к другу, так что внизу между ними была расселина, замаскированная кустами падуба. Я накинула свой платок на лицо Джемми, чтобы защитить от колючих листьев, и, наклонившись, осторожно пробралась между ними.
На выходе из расселины скала разбивалась на множество валунов, между которыми росли молодые деревца. Снизу место выглядело непроходимым, но сверху можно было увидеть еле заметную тропинку, ведущую к маленькой полянке, представляющую собой не больше чем промежуток между деревьями. На ней журчал маленький чистый ручей, который вытекал из скалы и исчезал в земле неподалеку. Летом полянку, закрытую листвой, не было видно даже сверху.
Теперь на подходе зимы белый камень возле ручья был хорошо заметен между безлистными деревьями ольхи и рябины. Джейми нашел этот валун, прикатил к истоку и, нацарапав на нем крест и произнеся молитву, посвятил этот ручей виски. Я было подумала пошутить о единстве святой воды и виски - вспомнив об отце Кеннете и крещение - но поразмыслив, сдержалась, полагая, что Джейми не поймет шутку.
Я медленно пробиралась вниз по тропинке, вьющейся между валунами, обошла скалу и вышла на полянку с ручьем. Я разогрелась от ходьбы, но пальцы, которыми я держала концы платка, застыли в холодном воздухе. И там, на берегу ручья стоял Джейми в одной рубашке.
Я резко остановилась, скрытая редкой порослью вечнозеленых растений.
Меня остановило не его полураздетое состояние, а нечто в его осанке и выражении лица. Он выглядел усталым, и это было не удивительно, учитывая, что ему пришлось рано встать.
Старые брюки, которые он одевал для верховой езды, лежали поблизости на земле, рядом с ними лежал аккуратно свернутый пояс со всеми атрибутами, которые он носил на нем. Я уловила также пятно сине-коричневой ткани его охотничьего килта. Пока я смотрела, он стащил рубашку через голову и бросил ее на землю, потом совершенно голый встал на колени и стал плескать воду на лицо и руки.
Его одежда загрязнилась в дороге, но сам он был достаточно чистый. "Простого мытья рук и лица было бы достаточно, - подумала я, - и, возможно, оно было бы более комфортным у кухонного очага".
Тем временем он встал, взял маленькое ведро на берегу ручья, набрал воду и облился, закрыв глаза и сжав зубы, когда вода побежала по его груди и ногам. Я могла видеть, как его яички сжались, прижимаясь к телу, когда ледяная вода потекла по темно-рыжим зарослям лобковых волос и закапала с конца члена.
- Твой дедушка сошел с ума, - прошептала я Джемми, который пошевелился, гримасничая во сне, но не обратил никакого внимания на причуду своего предка.
Я знала, что Джейми не был совсем нечувствительным к холоду, я видела, как он втянул воздух и задрожал, и я, сочувствуя, задрожала вместе с ним. Рожденный и выращенный горцем, он не рассматривал холод, голод и подобные неудобства, как достойные внимания. Но даже при этом, его теперешняя чистоплотность была чрезмерной.
Он судорожно вздохнул и вылил воду на себя во второй раз. Когда он облился в третий раз, я начала понимать, что он делает.
Хирург моет руки перед операцией, конечно, для того, чтобы они были чистыми, но это еще не все. Ритуал, когда он намыливает руки, вычищает под ногтями, трет кожу рук щеткой, повторяемый снова и снова на грани боли, является не только физической деятельностью. Это так же умственная и душевная деятельность. Акт мытья рук этим несколько маниакальным способом служит для того, чтобы сосредоточить свой ум, подготовить свой дух. Таким способом он смывает все внешние заботы, убирает все мелочи, отвлекающие его внимание, и, разумеется, смывает микробы и клетки омертвевшей кожи.
Я совершала его достаточно часто, чтобы, увидев этот особый ритуал, узнать его. Джейми не просто мылся, он очищал себя, используя холодную воду не только, как растворитель, но и как средство для приведения себя в необходимое состояние. Он готовился к чему-то, и от этого понимания по моей спине пробежала струя, холодная, как ключевая вода.
После третьего раза он поставил ведро и отряхнулся, разбрызгивая капли, слетающие с кончиков его волос на сухую траву. Все еще мокрый, он натянул рубашку и повернулся лицом к западу, где солнце уже низко висело между горами. Он стоял совершенно неподвижно некоторое время.
Свет, струящийся между безлистными деревьями был довольно ярок, и с того места, где я стояла, я могла видеть только его силуэт. Солнечные лучи просвечивали сквозь рубашку, и его тело темнело внутри нее. Он стоял, подняв голову, и прислушивался.