Именно это первым делом бросилось в глаза Джорджу Болдуину, когда теплым осенним днем в середине сентября он пожаловал к Элизабет Грэм. Подтянутый и аккуратный, Болдуин, несмотря на свое значительное состояние, предпочитал простую одежду, вот и сейчас на нем был коричневый шерстяной камзол и обычная полотняная рубашка.
- Судя по всему, - пошутил он, снимая перчатки для верховой езды, - в случае войны с Шотландией вы собрались обойтись без помощи Англии и защищаться самостоятельно. Поздравляю, ваша армия выглядит довольно внушительно.
- Это всего лишь разумная предосторожность, - уклончиво ответила Элизабет. Она была еще не готова к серьезному разговору.
- Предосторожность на случай войны? - недоуменно вздернул бровь Болдуин.
- Предосторожность на случай возможных неожиданностей в будущем, - снова уклонилась от ответа Элизабет и, прежде чем гость успел задать еще какой-нибудь вопрос, быстро спросила: - Что будете пить - чай или бренди?
Болдуин предпочел бренди, и Элизабет с радостью налила ему дозу, которая могла бы свалить с ног даже медведя. "Учитывая то, какое предложение ему предстоит сейчас выслушать, - размышляла она, - Болдуину это сейчас очень понадобится".
Затем собеседники поговорили о погоде. Она и впрямь была на редкость: сквозь настежь распахнутые двери в комнату влетал не по сезону теплый ветерок, за окном виднелись буколические деревенские пейзажи, осень подходила к тому рубежу, после которого должна была начаться уборка урожая. Джордж и Элизабет обсудили также здоровье Ее Величества королевы, пережившей недавно очередной приступ своей "любимой" подагры, после чего беседа плавно перешла на последние новости на театре военных действий.
В течение всего этого разговора Элизабет, хотя и высказывала вполне здравые замечания, думала совершенно о другом и постоянно улыбалась. Наконец ни о чем, как ей казалось, не подозревавший Джордж не выдержал и воскликнул:
- На вас, наверное, влияет эта чудесная осенняя погода! Вы так и светитесь. И вообще, вы сильно изменились за последнее время. Анна всегда переживала по поводу того, что вы такая худенькая и плохо едите, но, похоже, она преувеличивала. Для меня, правда, вы всегда выглядите чудесно, но сейчас вы расцветаете просто на глазах!
Ощущая на себе восхищенный взгляд Болдуина, Элизабет почувствовала, как краска заливает ее лицо, однако румянец этот был вызван скорее некоторым чувством вины. Ведь она знала, что стоит за переменами в ее облике, а Болдуин - нет.
- Спасибо, Джордж, - ответила она, - я на самом деле чувствую себя просто великолепно.
Бросив взгляд на соседа, сидевшего по другую сторону маленького чайного столика, она улыбнулась и подумала: "Жаль, что у него светлые волосы, да и ростом он не вышел!" Человек, заполнявший все ее мысли, имел волосы чернее ночи.
- Откровенно говоря, состояние моего здоровья явилось одной из причин, побудивших меня пригласить вас сегодня, - быстро проговорила Элизабет, опасаясь, что разнервничается или даст Болдуину повод подумать о ней невесть что.
- Бог мой, с вами что-нибудь не в порядке?
Дрожь, зазвучавшая в голосе Джорджа, выдала охватившую его тревогу.
- Нет-нет, со мной все хорошо, - вскинув ладони, поспешила успокоить его Элизабет. Она уже сумела отогнать прочь несбыточные мечты и полностью овладела собой. - Однако у меня есть к вам один весьма деликатный разговор.
- Я полностью в вашем распоряжении! - с готовностью воскликнул ее собеседник, как всегда - сама галантность. - Кроме того, в разговоре двух друзей не может быть чересчур деликатных тем. Тем более, - тихо добавил он, - я давно мечтаю, чтобы мы стали друг для друга чем-то большим, нежели просто друзья.
- Вот-вот, это как раз касается наших с вами отношений, - нерешительно начала Элизабет, отчаянно подыскивая подходящие слова. - У меня к вам довольно необычное предложение.
- Слушаю вас, - с подчеркнутым вниманием произнес Болдуин. Отставив в сторону бренди, он не отводил от ее лица взгляд своих темных глаз, полный обожания.
Набрав в легкие побольше воздуха, Элизабет внутренне приготовилась и выпалила:
- Я предлагаю вам брак по расчету.
- Согласен, - немедленно произнес Болдуин, сопроводив свой ответ лучезарной улыбкой.
- Но это еще не все.
- Именно этого я и ожидал, - спокойно проговорил ее собеседник. - Особенно после визита сюда Равенсби.
Элизабет не смогла скрыть охватившего ее изумления.
- Да здесь, как я погляжу, вообще не существует никаких секретов, - только и смогла ошеломленно выдавить она.
- Если вы полагаете, что я наслушался сплетен, то ошибаетесь, Элизабет. Но вместе с тем я все же не отшельник и иногда выхожу на улицу. Итак, в настоящее время вы нуждаетесь в муже.
Через несколько секунд, втолковывая Болдуину, что муж ей нужен только для того, чтобы защититься от Грэмов, Элизабет поймала себя на том, что заламывает руки с гораздо большим усердием, чем позволено правилами приличия. Ну как сказать безумно влюбленному мужчине, что, если бы твоему будущему ребенку не грозила опасность, ты бы и не подумала выходить за него замуж!
- Однако этим проблема не исчерпывается, - продолжила Элизабет и со всем доступным ей тактом объяснила собеседнику, что для успешного противостояния Мэттью Грэму ей понадобятся не только солдаты, но и защита со стороны закона.
Хотя Джорджу Болдуину не нужны были никакие аргументы в пользу женитьбы на Элизабет Грэм, он слушал ее вежливо и с подчеркнутым вниманием. Когда же она закончила рассказ о прискорбных событиях прошедших недель, проговорил:
- Для меня будет большой честью защищать ваши интересы в суде. Что же касается обвинения вас в ведьмовстве, то это вообще полная белиберда! Такое сейчас возможно разве что в глухих дебрях Ридсдейлского леса. Вообще-то мы могли бы сделать так, что этих Грэмов арестуют в ту же секунду, как они ступят на землю Тинедейла, а затем их, вероятнее всего, вздернут на виселице. Из-за своих набегов на стада они уже давно превратились для жителей нашего графства в подлинную чуму. - Болдуин улыбнулся и снова взял свой бокал. - Так что можете считать, что с Грэмами покончено.
Он говорил с такой же спокойной уверенностью, как Мэттью Грэм, и Элизабет почувствовала, что с плеч ее свалилась гора.
- Огромное спасибо, Джордж, - прошептала она, не обращая внимания на слезы облегчения, катившиеся по ее щекам. - Вы так добры!
И тут ее словно прорвало. Все страхи и сомнения, терзавшие Элизабет на протяжении последних недель, вырвались наружу неудержимым потоком слез.
В следующую секунду Джордж уже был возле нее. Присев у ее стула, он нежно притянул Элизабет к своей груди и торопливо заговорил:
- Не плачь, милая, они не смогут причинить тебе никакого вреда. Я не позволю! И не думай ни о чем плохом - моей любви хватит на нас обоих.
От его нежных слов рыдания Элизабет только усилились. Ее душу затопило чувство огромной вины перед этим человеком. Как смела она так расчетливо использовать его любовь, если сама не ощущала ни малейшего проблеска чувств даже теперь, когда он ее обнимал! Может, все ее страхи преувеличены, и сейчас она сама загоняет себя в ловушку, из которой потом не сможет выбраться? Может, она вообще совершает непоправимую ошибку, решая дать жизнь этому ребенку?
- Наверное, я чересчур поторопилась, - пробормотала Элизабет, слегка отстраняясь назад и утирая слезы дрожащими пальцами. Теперь она уже находилась в нерешительности. Огромная волна грусти, накатив на нее, поглотила все остальные чувства. - Я прошу у вас слишком много, да еще с настойчивостью, которая смахивает на дурные манеры.
- Нет, я не позволю тебе идти на попятную, милая, - с улыбкой покачал головой Джордж. - Знаешь ли ты, как долго я ждал этого дня? С того самого момента, когда почти год назад ты впервые приехала сюда, чтобы выбрать землю для покупки. А в свои тридцать восемь лет я могу позволить себе подождать, если наконец встретил ту женщину, которую люблю. Поэтому вытри слезы, дорогая, - продолжал он, протягивая Элизабет платок, - и давай лучше поговорим о нашей свадьбе. Когда, ты думаешь, мы могли бы пожениться?
- Чем скорее, тем лучше, - ответила Элизабет, хотя в эту минуту ей больше всего на свете хотелось выскочить из комнаты и убежать куда-нибудь подальше. Она тщетно пыталась обращаться к доводам рассудка и чувствовала себя не взрослой женщиной, обдуманно решившей изменить ход своей жизни, а маленькой девочкой, обманутой и брошенной всеми, кого она любила.
Тем не менее она покорно вытерла слезы - ведь разговор был еще не окончен. В конце концов, за исключением редких случаев слабости и отчаяния она все же не являлась ребенком и была обязана позаботиться о том, чтобы как можно лучше устроить будущее своего ребенка.
Элизабет решила, что бракосочетание состоится через три недели. Это время требовалось для того, чтобы юристы подготовили все необходимые бумаги, в которых вплоть до мельчайших подробностей должны были быть расписаны права и обязанности каждого из супругов.
- Если хочешь, мы можем обойтись без этих формальностей, - предложил Джордж. - Мой кузен - мировой судья, он будет счастлив поженить нас хоть завтра. Кстати, и слухов будет меньше.
"Нет, это слишком рано!" - подумала Элизабет. Хотя здравый смысл требовал, чтобы все было сделано как можно скорее, душа ее просила только одного - отсрочки.
- Давай все же остановимся на том, чтобы сыграть свадьбу через две недели. Что ты думаешь по поводу первого октября? Я полагаю, погода до этого времени продержится отличная.
- Чудесно! Где мы будем венчаться?
Какая ей теперь разница, где венчаться! Хоть на собственной кухне, хоть в платяном шкафу…
- Мне все равно, решай сам, - промолвила она.
- В таком случае я хотел бы потрафить своим многочисленным родственникам, которые живут в нашем графстве. Пусть это произойдет в Хекшемском соборе.
В качестве приданого Элизабет предложила ему десять тысяч.
- Остальное, - пояснила она, - я должна оставить для ребенка. С моей стороны было бы бессовестным ожидать, что ты будешь воспитывать его на свои средства.
- Оставь свои десять тысяч при себе, Элизабет. Мне не нужны твои деньги. Я буду счастлив воспитывать твоего ребенка, и, если ты хочешь, чтобы он унаследовал все мое состояние и титул барона, они - в его распоряжении. В конце концов, никто не обязан знать, что этот ребенок не мой.
- Благодарю тебя, но твоя щедрость излишня, и я не могу принять ее. У тебя и без того хватает родни.
Джордж и впрямь был самым щедрым из мужчин, которых когда-либо встречала Элизабет. И в то же время он был самым жадным, поскольку хотел заполучить ее на любых условиях.
- Чепуха! - горячо возразил он. - Я не испытываю никакого почтения к моим давно усопшим предкам, равно как и к поныне живущим родственникам. Кроме того, я владею таким количеством собственности, что ее хватит на дюжину детей, и, если они захотят жить на свежем воздухе подальше от Нортумбрии, у меня имеются поместья в Йоркшире, Букингемшире, Кенте, Миддлсексе и Линкольншире.
Болдуин снова расположился напротив Элизабет с бокалом в руке и ощущал себя на седьмом небе. Еще бы, ведь женщина, которую он до последнего дня считал недоступной, теперь принадлежала ему!
Когда Болдуин упомянул о "дюжине детей", Элизабет вдруг почувствовала, что вновь находится на грани истерики и вот-вот разрыдается. "Нет! - хотелось закричать ей. - Нет, нет, нет! Я хочу детей только от него! Я не хочу их от тебя!"
На какой-то миг ей показалось, что она чисто физически не сможет жить в браке с этим человеком, однако вскоре рассудок взял верх. Элизабет понимала, что не имеет права подвергать ребенка, которого, смилостившись, наконец послала ей судьба, даже малейшему риску. Она не строила иллюзий и отдавала себе отчет: ребенок, не имеющий отца, не может рассчитывать на нормальную жизнь. Как бы богата она ни была, в какую бы глушь ни забралась, какие бы сомнения ни терзали ее душу, этот ребенок нуждался в защите Джорджа Болдуина против Грэмов. И кроме того, ему было необходимо имя.
- Как пожелаешь, Джордж. - Элизабет словно издалека услышала собственный голос, и в каком-то глухом уголке ее мозга промелькнула мысль: а удастся ли ей прожить достойно всю свою жизнь с этим человеком?
Она даже позволила Болдуину поцеловать себя на прощание - разве могла она теперь противиться!
"Что ж, - подумала Элизабет, - теперь на долгие годы, если не навсегда, мне придется стать актрисой. По крайней мере, до тех пор, пока ребенку перестанет грозить опасность". И тогда она почувствовала себя удовлетворенной.
17
Двадцать девятого августа, на следующий день после того, как был объявлен перерыв в работе парламента, Джонни получил надежную информацию о том, что Годольфин не собирается дать разрешение на возобновление заседаний законодательного собрания Шотландии, и отплыл в Роттердам. Его интересовали военные новости, а штаб союзнических войск располагался в Гааге. Продолжающееся наступление союзников на Францию могло иметь самые важные последствия для Шотландии.
Кроме того, в порту Роттердама находилось два его судна. Одно из них пришвартовалось совсем недавно, прибыв из Кантона с грузом товаров, предназначенных для продажи в Голландии.
Две недели Джонни провел в Роттердаме и Гааге, причем все это время рядом с ним находился Робби, который к этому моменту прожил здесь уже целый месяц. Они ходили по брокерским конторам и складам, а по ночам развлекались, зная, что нужную информацию проще всего получить за хорошим ужином или карточным столом.
В следующую неделю Джонни оказался на юге и искал полк, которым командовал его дядя, а теплым осенним Днем, когда Элизабет сделала предложение Джорджу Болдуину, Джонни Кэрр уже находился в суматохе военного лагеря рядом со своим дядей - маршалом де Тюренном, ничего не подозревая о том, что через некоторое время он станет отцом.
Джонни был крайне встревожен услышанными новостями. После катастрофы у Бленхайма во французском генеральном штабе царил полнейший разброд, а король прислушивался только к советам своего фаворита герцога де Шевреза и своей крайне набожной любовницы мадам Мэнтнон, хотя оба они не занимали никаких официальных постов.
- К уху короля существует только один путь - через эту чертову бабенку, а мадам не допускает до него никого, кто не привык, подобно ей, расшибать себе лоб в ежечасных молитвах, - мрачно говорил маршал. - Тайар, благодаря которому нас поколотили под Бленхаймом, уже конченый человек, Марсен - тоже. С другой стороны, Бервик, бастард Джеймса, одержал ряд блестящих побед. Но Шамийар, партнер Людовика по бильярду, проталкивает в маршалы сына своего друга графа де Гаса. Merde! Разве удастся нам выиграть войну с этими аристократишками, готовыми сражаться лишь за маршальские эполеты! А Марльборо тем временем ни в грош не ставит своих союзников, делает что хочет и побеждает. В этом отношении я им восхищаюсь и поступал бы точно так же, если бы не был уверен, что двор тогда снимет с меня голову.
Маршал Тюренн поморщился и принялся сквернословить на нескольких языках, однако через некоторое время со вздохом махнул рукой:
- А, ну их всех! В конце концов, у меня есть жалованье, дом, а войн на мой век хватит, - улыбнулся он, поглядев на племянника. - Сколько ты у меня пробудешь? - Маршалу явно наскучило бесцельно обсуждать судьбы наций, и он жаждал поговорить на какие-нибудь более приятные темы.
- День или два. Я направляюсь в Остенде, чтобы побеседовать со своим управляющим.
- Ну, поведай мне о завоеванной Шотландией независимости, - с усмешкой попросил старый вояка. - Если оттуда все же удастся вытурить этих грязных англичан, возможно, у меня появится шанс вернуться домой.
- Что бы там ни говорили, дядя, постарайтесь любой ценой сохранить свои владения во Франции. Если Марльборо победит в этой войне, с мечтой о независимости придется распроститься. Тогда у них появится возможность обратить все свое внимание на Шотландию. Лондон использует возвращающиеся домой победоносные армии для того, чтобы поставить нас на колени.
- Как это тяжело - быть маленькой нацией в большом мире! - со вздохом произнес маршал.
- Да, временами это крайне угнетает.
- Однако тебе, как я слышал, удалось разбогатеть за счет Англии?
- В какой-то степени - да, - с легкой улыбкой ответил Джонни. - Я расцениваю это как свой личный вклад в разгром Англии. За моими фрегатами не угонится ни один английский корабль.
- Будь осторожен, Джонни. Политиканы не простят тебе того, что ты борешься в парламенте за независимость Шотландии. И еще вернее - того, что ты насмехаешься над пактом о мореплавании. Вестминстером правят торгаши, а они не любят, когда из их карманов вытаскивают деньги. Помни, что в случае осложнений ты всегда будешь желанным гостем у меня во Франции.
Дядя знал, о чем говорил. Еще юношей за нежелательные политические взгляды он был объявлен у себя дома вне закона и вынужденно эмигрировал во Францию. На протяжении веков так поступали многие молодые шотландцы, решившие строить свое будущее в более гостеприимной стране.
- Благодаря моим кораблям осуществляется большая часть внешней торговли Шотландии, - заметил Джонни, глядя на дядю поверх бокала с вином. - На их месте я бы поостерегся ссориться со мной. На моих складах за границей хранятся огромные запасы товаров, принадлежащих шотландским торговцам. И что важнее всего, - улыбнулся Джонни, - на каждого из них у меня имеются векселя. Если дело и впрямь примет нежелательный оборот, я буду помнить о вашем любезном приглашении, дядюшка. А теперь расскажите мне, как поживают тетя Жизель и ваши дочери.
Два дня спустя Джонни уже был в Остенде, а еще через шесть дней приплыл в Лейт. Он провел весьма беспокойный вечер в компании Рокси, а посреди ночи выбрался из ее постели и торопливо оделся, извиняясь и бормоча какие-то сбивчивые объяснения по поводу своего неожиданного ухода. В отвратительном настроении по пути в Равенсби-хаус он зашел в несколько таверн, но даже вино казалось ему таким же горьким, как вся его жизнь в последнее время. Оставив последний бокал нетронутым, Джонни отправился по ночным улицам к своей одинокой постели в Равенсби-хаусе.
Занятость и расстояние, отделявшие его на протяжении последних недель от Шотландии, немного притупили остроту переживаний, и образ Элизабет, который ранее постоянно всплывал в его мозгу, мешая сосредоточиться на чем-то ином, стал являться гораздо реже. Однако теперь, по возвращении домой, она снова стала казаться такой близкой и доступной, что он жаждал ее сильнее прежнего.
И тем не менее Джонни не собирался потакать своим прихотям. Волевой человек, он умел подавлять в себе импульсы и обуздывать эмоции.
В последнее время друзья и единомышленники Джонни в основном разъехались по своим поместьям, а эдинбургское общество казалось ему чересчур пресным, поэтому в Равенсби-хаусе воцарилась тишь и скука. Если бы Джонни решил остаться здесь, ему пришлось бы придумывать для Рокси какие-нибудь объяснения по поводу своего невесть откуда взявшегося целомудрия, а он к этому не был готов. Поэтому к утру, когда в ветвях яблонь стали просыпаться птицы, Джонни решил уехать в Голдихаус.