Элизабет пыталась не шевелиться, подавляя в себе волны изнуряющего жара. Ее плоть непроизвольно пульсировала, реагируя на сладостное вторжение. Она изо всех сил старалась оживить в себе гнев и презрение, которое только что испытывала к этому вероломному человеку, однако он вошел в нее еще на сантиметр, и ее тело само по себе двинулось ему навстречу, томимое жаждой новых наслаждений. А он все дразнил ее, продвигаясь вперед как можно медленнее, заставляя признать, что именно она жаждет телесной близости. Едва Элизабет учащала ритм, Джонни выходил из нее и входил снова, когда чувствовал, что она немного успокаивается под его властной рукой. Прошло немало времени, прежде чем он наконец глубоко погрузился в ее разгоряченную плоть. И вот теперь, когда она покорно лежала перед ним на узком ложе любви, забыв о своей обиде, о других чувствах, обо всем на свете, Джонни, крепко ухватившись за янтарный пояс, облегающий ее бедра, изо всех сил потянул жену на себя, проникнув в нее еще глубже.
Элизабет издала восторженный вопль.
Это было сигналом для Джонни. Поджарое, мускулистое тело пришло в движение, повинуясь волшебному ритму, чередуя напор и отступление. И каждый его приход пышное тело Элизабет встречало приливом медовой влаги. Вскоре ее дыхание стало прерывистым, а его разум был не в состоянии контролировать плоть. В этот момент любовный шторм стал настолько необузданным и диким, что оба застонали от первобытного, почти животного наслаждения.
Элизабет дрожала, как в лихорадке. Из ее горла вылетал придушенный стон всякий раз, когда стремительный выпад Джонни достигал цели. Их жажда теперь была обоюдной. И когда наслаждение стало невыносимым, оба содрогнулись в судороге экстаза, одновременно выплеснув горячий заряд любви. Это было подобно агонии, катастрофе, когда в глазах меркнет свет, а легкие лишаются воздуха.
- Вот так, - не успев еще отдышаться, объявил Джонни, рука которого продолжала ласкать обнаженные ягодицы жены. В его тоне явно чувствовалось самодовольство. - Кажется, ты не особенно возражала, когда я слегка притронулся к тебе… - Он начал постепенно отстраняться от Элизабет, и тут она совершила то, чего он никак не ожидал.
Джонни уже поднялся с колен, но еще не распрямился, оставаясь сидеть на корточках, когда она вдруг резко обернулась и, взмахнув руками, как мельница крыльями, изо всех сил вцепилась ему в глотку, лишив возможности сопротивляться. Последовавший за этим удар ее полного бедра повалил его навзничь.
Едва лопатки захваченного врасплох Джонни коснулись пола, Элизабет навалилась на него сверху, и ее пальцы безжалостно стиснули его мужское достоинство.
- Вот так, - зловеще проговорила она, в свою очередь, пронзив его жестким взглядом своих глаз, - а теперь ты расскажешь мне все о женщинах на скачках.
Несмотря на крепкую хватку ревнивой супруги, Джонни мог бы одним движением сбросить ее с себя. Однако он хорошо понимал ее чувства, поскольку зачастую сам находился в плену столь же необузданных страстей. К тому же ему было стыдно за то, что он свел с женой счеты столь низким способом.
- Прими мои извинения, - просипел кающийся муж, - я обошелся с тобой крайне грубо и невоспитанно…
- Повторяю, рассказывай о женщинах! - оборвала она его на полуслове. У нее не было ни капли раскаяния за собственную грубость, а также ни малейшего желания мириться с мужем после того, как он осуществил сексуальный акт мщения. Элизабет была вне себя от ярости из-за того, что ему удалось обвести ее вокруг пальца, но особенно потому, что он продолжал увиливать от ответа на ее вопрос о женщинах. - Хватит юлить, Джонни! Мне нужен прямой ответ. Мне нужно знать все о женщинах, с которыми ты виделся сегодня днем на скачках. О тех самых, на которых ты намекал, когда говорил, что убьешь меня, если я стану похожа на одну из них. - Ее пальцы сжались еще крепче, так, что он сморщился от боли.
- А ведь я поддаюсь тебе. Ты знаешь об этом? - натужно прохрипел он. В его голубых глазах зажегся злой огонек.
- Скажите, пожалуйста, какое рыцарство, - саркастически протянула Элизабет, даже не думая ослаблять хватку. - Напоминаю тебе, что все еще жду от тебя ответа.
Он поднял руку, давая ей знак разжать пальцы.
- Эй, полегче. Не так-то легко соображать, когда тебя, того и гляди, задушат.
- Но ты по существу не сказал мне еще ни слова.
Джонни сокрушенно вздохнул.
- Ладно, твоя взяла… Слушай, коли хочешь, - приступил он к повествованию с болезненной гримасой. - Там все друг друга знают. И все напиваются вдрызг, в том числе и женщины. Настроение у всех веселое, особенно теперь, в праздничный сезон. Ну и, конечно, ко мне подходили некоторые, делали предложения. Вот, собственно, и все. - Из отчета о прошедшем дне, естественно, были изъяты самые красочные подробности о том, сколь многочисленными и откровенными были предложения веселых дам. - Знаешь, меня это даже удивило. Я, признаться, совсем забыл, какие свободные нравы царят в этой компании.
- Свободные нравы! - презрительно фыркнула Элизабет. - Это еще мягко сказано.
- Но ведь всем известно, как сильно я тебя люблю. Эти люди совершенно безобидны.
- А что, если им нет никакого дела до того, любишь ты меня или нет?
- Но я же в самом деле люблю тебя! И они знают об этом. - Его голос снова стал спокойным, а голубые глаза чистыми, как у младенца. - Ради Бога, прости меня за дурацкое высказывание о том, что я убью тебя, если ты станешь такой же, как они. Но, право, даже не знаю, как я поступил бы в такой ситуации. Ведь я не просто люблю тебя, - произнес он с прерывистым вздохом, - а люблю всем сердцем, всеми потрохами и уж в последнюю очередь - умом.
В то время как он говорил, ее пальцы постепенно разжимались, а в глазах навернулись слезы.
- Даже не знаю, что произошло со мной, - продолжал Джонни, - но так уж случилось, что я не могу без тебя. Знаешь, ведь весь честной народ до сих пор бражничает у Уота Хардена. И только я уехал - да будет тебе известно - под аккомпанемент издевательств и насмешек по поводу брачных оков. Но главным для меня было то, что ты ждала меня, - прошептал он, поправляя выбившийся белокурый локон возле ее уха, - вот я и приехал… - Притянув жену к себе, Джонни принялся осушать поцелуями слезы на ее щеках.
- Я страшно ревнива, - призналась Элизабет, прильнув к нему всем телом. - И хочу, чтобы ты вечно был со мной, во мне, около меня, - шептала она горячо, исступленно..
- Я знаю, - проговорил он успокаивающим тоном. - И мне хочется того же. Именно поэтому я здесь, рядом с тобой. - Его руки кольцом сомкнулись вокруг нее.
Так, обнявшись, они лежали в пляшущих отсветах огня. Ее тело рядом с ним казалось маленьким даже теперь. А он казался невероятно большим. Такой большой и спокойной бывает бухта, с готовностью дающая приют суденышку, спасающемуся от жестоких бурь.
- Ты - самая большая моя драгоценность, - прошептал он ей в висок. - И я никогда не покину тебя.
В последующие дни, как повелось со дня свадьбы, ничто не вторгалось извне в уединенный уютный мирок их жизни и любви. Муж как только мог баловал жену, подстраиваясь к ее привычкам и наклонностям. Они превратились в старомодную парочку, довольно типичную для шотландского захолустья: сельский сквайр с супругой, которых не интересует ничто, кроме дел и делишек собственного поместья, и которые чувствуют себя достаточно непринужденно только в обществе друг друга.
Им не нужен был никто, кроме них самих.
И в этом сонном уединении их редко посещало желание увидеть новые лица.
Им вполне хватало их любви. Она означала для них все.
После Рождества ребенок стал все более решительно заявлять о своем скором появлении на свет. Округлость живота Элизабет теперь уже невозможно было скрыть. Счастливые супруги строили радужные планы относительно будущего своего дитя. Особенно усердствовал в этом тот, кому предстояло вскоре стать отцом. Счастье мужчины, который ранее даже не помышлял об отцовстве, не поддавалось описанию, и ему иной раз казалось, что он по мановению волшебной палочки перенесся в какую-то сказочную страну, - настолько его нынешняя жизнь отличалась от недавнего прошлого.
Элизабет бездумно нежилась в теплых лучах счастья и довольства. Чуждая философских рассуждений, она считала свое новое положение вполне заслуженным после той постылой жизни, которую вела прежде. А потому у нее даже не возникало мысли о том, насколько благодарной должна она быть судьбе, столь щедро одарившей ее.
- Мне так хорошо… Иногда я не могу избавиться от мысли, что создана специально для того, чтобы рожать детей, - благодушно проворковала Элизабет, лениво потягиваясь в постели, с которой им не хотелось вставать, несмотря на довольно поздний уже час. - С твоей помощью, конечно, - добавила она, поворачиваясь, чтобы покрепче прижаться к теплому боку мужа. Ее слова были вызывающе чувственны.
- Рад был услужить, - медленно прошептал Джонни, обнимая ее и поудобнее пристраивая к себе. - И если мои услуги потребуются снова, - добавил он с озорной улыбкой, - дай только знать…
- Мне все время хочется еще и еще, снова и снова… Не было еще ни одного дня, когда я почувствовала бы себя плохо… И мне нравится то, что я постоянно хочу тебя… Подумай только, скоро мы сможем взять его на руки. Ах, Джонни, - восторженно зашептала она со слезами на глазах, - я так люблю тебя, что мне иногда самой становится страшно.
- Не надо больше слов, - пробормотал он, крепче сжимая ее в объятиях. - Я здесь, навсегда… - Джонни поцеловал жену в нежную, мягкую щеку. - Мы будем вместе… всегда. И не бойся ничего.
- Обещай, что никогда не бросишь меня. - Страх в ее глазах был по-детски всеобъемлющ. Тени прошлого все еще тревожили Элизабет.
- Я никогда не покину тебя, - сказал Джонни с подкупающей простотой.
Ее губы задрожали, и Элизабет осторожно, несмело улыбнулась.
- Прости, - прошептала она. - Я знаю, мужчинам не нравятся женщины, которые слишком… требовательны.
- Не говори мне о других мужчинах, - недовольно заворчал Джонни. Вопреки всякой логике он продолжал ревновать ее к первому мужу, - Для меня невыносимо думать о том, что к тебе прикасался другой.
Элизабет быстро поглядела в окно, словно там крылась причина ее внезапно испортившегося настроения.
- Поговори со мной о чем-нибудь другом, Джонни, - попросила она. - Мне почему-то кажется, что там, на улице, прячется кто-то страшный и злой.
- Прислушайся лучше к себе, моя милая Битси. Не заворочался ли в тебе наш ребеночек? А все исчадия ада пусть останутся на мою долю. Уж как-нибудь я справлюсь с ними… Скажи, он и вправду ворочается? Где же - здесь или здесь?
Джонни принялся за дело, в котором с ним никто не мог сравниться. Этот мужчина хорошо знал, как отвлечь женщину от черных мыслей. И в то январское утро демоны, терзавшие душу Элизабет, потерпели позорное поражение.
А через два дня в Голдихаус прибыл верхом местный судья из Келсо. В контору Монро вошел посыльный с извещением для Джонни Кэрра.
- Я скоро вернусь, дорогая, - сказал Джонни Элизабет, вставая из-за стола, за которым они рассматривали чертежи. - Наверное, это насчет племянника Крофорда. На прошлой неделе на совещании у комиссара возник спор по поводу должности сборщика податей. Как только он уйдет, я сразу же вернусь, а ты и Монро расскажете мне, что ускользнуло от моего внимания.
Все трое целое утро просидели за обсуждением деталей внутреннего убранства. Незадолго до Рождества был составлен дополнительный проект, и рабочие наконец приступили к заключительному этапу затянувшейся внутренней отделки дома.
- Может, он привез вести из Эдинбурга? - подал голос Монро. - Спроси его, не знает ли он, как проходит голосование в палате общин?
- А у тебя есть какие-нибудь сомнения на этот счет? - саркастически спросил Джонни, уже поднявшись из-за стола.
Монро вздохнул.
- Надежда умирает последней.
- Вот потому-то ты и стал архитектором, а не политиком, - произнес Джонни грубовато-наставительно. - Англия хочет поставить Шотландию на колени, угрожая сперва разорить нас, перекрыв пути нашей торговле, а потом и завоевать. И главный вопрос сейчас не в том, сможем ли мы победить в этой схватке, а удастся ли нам сохранить наш парламент.
- Практично рассуждаешь.
- Скорее, реалистично, - возразил Джонни, - если принять во внимание настроения, которые царят нынче в Вестминстере. Не удивлюсь, если они направят свои войска нам на постой. Судя по всему, Ноттингему и Рочестеру вполне удается подливать масла в огонь воинственных настроений англичан.
- Ты думаешь, дело дойдет до войны? - тихо спросила Элизабет. Как явствовало из новостей, поступавших на протяжении последней недели из Лондона, обстановка складывалась явно не в пользу независимости Шотландии.
- Конечно же, нет, - быстро ответил Джонни, не допускавший, чтобы его обожаемой супруги коснулась даже тень беспокойства. - Все это только обычная риторика. Прошу простить меня, мне пора. Пойду посмотрю, какие могут быть у Драммонда ко мне дела.
Несколько минут спустя он поздоровался с Джеком Драммондом, который поджидал его в кабинете, расплывшись в приветливой улыбке.
- Чем обязан вашему визиту? - спросил Джонни молодого судью, которому помог занять эту должность. - должно быть, Крофорд до сих пор хлопочет насчет теплого местечка на таможне для своего племянничка?
- Если бы так, милорд. - Молодой барристер заметно погрустнел. - Боюсь, что привез вам не слишком приятную весть.
- Что ж, выкладывайте. Вся наша страна сейчас только и делает, что ждет дурных вестей.
- Дело касается графини Грейден, милорд.
- Да? - Джонни, хотевший было усесться за письменный стол, остался стоять, неестественно выпрямившись. Его глаза недоуменно смотрели на судью.
- В качестве шерифа Равенсби я получил вчера повестку от Рочестера. - Судорожно сглотнув, Джек Драммонд отер пот, внезапно выступивший на лбу. - Леди Грейден велено предстать перед тамошним судьей, чтобы ответить на обвинения в колдовстве, выдвинутые против нее Грэмами из Ридсдейла. Они обвиняют досточтимую леди в смерти ее первого мужа.
- Я убью их, - с мрачной решимостью произнес Джонни.
Барристер умолк, не зная, что сказать на это.
- Слушания назначены на следующую субботу, - отрывисто проговорил он. - Времени на подготовку защиты остается не так уж много. Но прошу вас, располагайте мною, если я хоть чем-то могу помочь, - Джек Драммонд был обязан лэйрду Равенсби своей карьерой, но горячая готовность прийти на помощь была не только стремлением ответить услугой за услугу. Джонни принимал личное участие в судьбе семейства Драммондов, обеспечивая двух младших братьев судьи средствами для учебы в университете. А потому Джек Драммонд искренне преклонялся перед Джонни Кэрром.
- Я ни за что не дал бы этой повестке ходу, если бы был хоть какой-то способ замять дело, - промямлил он извиняющимся тоном. - Но, с другой стороны, если бы я не поставил вас в известность…
- Я все понимаю, Джек, - произнес лэйрд Равенсби глухим от волнения голосом, погрузившись в глубокие раздумья. - Так сколько же у нас остается времени? - поинтересовался он через несколько секунд, и голос его приобрел уже обычный ровный тон.
- Десять дней, сэр.
- Этого должно хватить.
- Вам следует незамедлительно отправиться в Эдинбург, милорд, чтобы позаботиться об адвокатах. Еще могу порекомендовать вам Холта в Лондоне. На нескольких процессах по делам о ведьмовстве он добился оправдания обвиняемых.
- Адвокаты? Да-да, конечно… - Повернувшись к гостю спиной, Джонни задумчиво смотрел в окно на скованный морозом парк. Его взгляд рассеянно блуждал по ветвям деревьев, покрытым инеем. На несколько минут в комнате повисла тишина. Лэйрд Равенсби застыл на месте. Джек Драммонд тоже молчал, явно сконфуженный. Отойдя от окна, Джонни Кэрр приблизился к письменному столу и, достав из кармана ключ, отпер лаковую дверцу. Он выдвинул два ящика и вынул из них несколько кожаных кошелей, а затем аккуратно разложил их на столе перед Джеком Драммондом.
- Я был бы очень признателен вам, если бы вы доставили это председателю Эдинбургского уголовного суда и попросили его о том, чтобы начало судебных слушаний было отсрочено на две недели. С вами я направлю охранника. Если там председательствует Комин, - добавил Джонни, - то он распорядится об отсрочке и без подношения, поскольку и так обязан мне очень многим.
- Понимаю, милорд, - ответил Джек Драммонд, поднимаясь с кресла, поскольку по тону покровителя угадал, что тот больше его не задерживает. - Могу ли оказать вам какие-либо юридические услуги, сэр?
- Не думаю, Джек, что дело дойдет до этого, - угрюмо ухмыльнулся Джонни Кэрр, - после того как я сам поговорю с Грэмами.
Позже, той же ночью, когда Элизабет уже крепко спала, он пошел в оружейную, где его уже дожидались верные люди. Джонни посвятил их в детали своего плана похода на Грэмов.
- Я хочу, чтобы послезавтра ночью тысяча воинов присоединилась ко мне в Картер-Баре, - начал предводитель, стоя под английским вымпелом, взятым в качестве трофея под Баннокберном одним из его предков. - Добираться туда будете небольшими группами. Встретимся, когда стемнеет. Нам потребуются лестницы и кошки с канатами. - Голос его звучал сухо и бесстрастно, будто им предстояла не кровавая битва, а просто прогулка. - И помните: никому об этом ни слова. Мне вовсе не нужно, чтобы Грэмы заранее проведали о нашей вылазке, и уж тем более об этом не должна узнать моя жена. Будем атаковать их превосходящими силами. Я хочу, чтобы братья Грэмы были убиты. У кого-нибудь есть вопросы?
- А ты наверняка знаешь, что они находятся сейчас в Ридсдейлском лесу?
- К утру узнаю доподлинно.
- Не может ли случиться так, что они засели в своем замке?
- Может. Чтобы выкурить их оттуда, нам могут потребоваться дополнительные силы.
Участники военного совета начали обсуждать техническую сторону дела: как тысяча человек сможет тайно, не вызвав ни малейшего подозрения, преодолеть путь в пятьдесят километров, как доставить к месту сражения штурмовые лестницы, тяжелые ваги и топоры? К тому же потребуются провиант, оружие и боеприпасы, сбруя… У каждого нашлось что сказать по поводу предстоящего похода.
- Чтобы узнать о том, насколько хороша у них оборона, вышлем завтра разведчиков, - объявил Джонни. - Но какой бы сильной она ни была, - жестко добавил он, - мы отправляемся в поход в любом случае. Я не допущу, чтобы Элизабет предстала перед судом.
- Ну и трусы же они, Джонни, коли не погнушались травить женщину.
- Вот мы и поучим их хорошим манерам, - тихо произнес лэйрд Равенсби.
Элизабет он сказал, что ему нужно провести несколько дней в Джедбурге, чтобы помочь двоюродному брату справиться с проблемами имения. Прощаясь с ней, Джонни на секунду задержал руку жены в своей ладони, чтобы получше запомнить ее такой, какой она стояла перед ним в это хмурое утро.
На ней было свободное платье малинового цвета, белокурые локоны завивались тяжелыми кольцами на шее. Элизабет зябко куталась в вышитую шаль, спасаясь от январского холода.
- Вот ты и уезжаешь… Впервые с того дня, как мы поженились. Я буду скучать. - В ее глазах, устремленных на лицо супруга, блестели слезы. - И почему только мне нельзя поехать с тобой?