Она решила, что и в Летнем дворце обучение маленького шехзаде не должно прерываться. Пусть он совсем кроха – пятый год, но пальчики, камешки, веточки помогали учиться считать, а Мария по-прежнему разговаривала с ним и с Михримах только по-итальянски. Как и с самой Хуррем по ее просьбе. Это обманывало многих, слуги считали, что итальянка не знает турецкого, и свободно болтали при ней.
Когда жизнь наладилась, у Хуррем снова появилось время для долгих бесед с Марией, и не только с ней. Нашелся венецианский купец, который сообразил приносить в Летний дворец всякую всячину. Просьба приносить и книги купца не удивила, он уже знал, что здесь живет странная женщина, околдовавшая султана. Синьор Леон с удовольствием удовлетворял интерес султанши к знаниям. Конечно, ему мешало покрывало на ее голове, трудно беседовать с человеком, не видя глаз, но он был опытным купцом и легко привыкал ко всему.
Бунт
В первый день месяца джумада-аль-ахира 931 года хиджры Хафса проснулась с чувством неясной тревоги.
Подоспевшая хезнедар-уста сообщила, что ничего не случилось. В гареме после отъезда Хуррем все спокойно…
– Значит, случится, у меня дурное предчувствие.
С кем могло случиться что-то дурное, чтобы сердце валиде сжималось от тоски? Конечно, с Повелителем! Она даже сама себе не признавалась, что ни о ком другом и не подумала, для Хафсы важен только Сулейман, о нем и только о нем болело материнское сердце. Говорят, внуков любят больше, чем детей, но Хафса больше всех людей на свете любила Сулеймана! Она могла жалеть дочерей, могла ласкать внуков, но думала только о сыне.
Первый месяц весны этого года выдался теплым, солнышко пригревало почти по-летнему, а на сердце тревога и мрак. Сын далеко, ему может грозить опасность. Самира успокаивала:
– Валиде-султан, ну что может грозить султану не на войне?
– Падение с лошади!
– Но упасть с лошади можно и дома в Стамбуле. А Повелитель прекрасный наездник. Перестаньте думать о плохом, вы притянете несчастье на голову Повелителя.
Хезнедар-уста была права, Хафса приказала себе не думать о дурном, но сердце давило, а непрошеные мысли упорно возвращались.
Однако она не успела многого передумать.
Во дворце и в гареме всегда тихо, говорить полагается вполголоса, здесь даже праздничные зурны звучат тише обычного, а барабанов и вовсе не бывает. Откуда же этот страшный звук? Нет, это не барабаны, словно металлом по металлу бьют…
Хафса уже собралась послать за кизляр-агой, чтобы объяснил, что происходит, но тот явился сам, бледный, как лист бумаги.
– Что?!
В ответ евнух произнес только одно слово, объяснившее странные звуки:
– Янычары.
Янычары были основной воинской силой, квартирующей в Стамбуле. Они должны бы защищать султана, дворец и его обитателей, именно на янычар всегда полагались Повелители. Полагались и боялись. Султана Селима привели к власти разумные советы, деньги и янычары, перешедшие на его сторону.
В это войско попадали крепкие подростки с подвластных территорий, чаще всего Румелии, то есть они были славянами. Мальчиков набирали по девширме – особому виду "кровного налога", когда из семьи забирался здоровый подросток и на время передавался в турецкую семью на воспитание. Со временем становилось понятно, к чему склонен юноша, тогда самые сообразительные отправлялись в дворцовую школу, чтобы потом стать чиновниками, советниками и даже визирями (такую школу окончил и Ибрагим), а самые сильные любители драк и оружия становились янычарами.
Не имеющие родных, принявшие ислам, возвышенные из рабов волей султана, они были готовы сложить за Повелителя жизнь в бою или в случае опасности. Янычары славились яростью, иногда даже зверствами, были столь же бесстрашны, сколь и жестоки, и им было скучно без войны.
Пришедшему к власти султану полагалось щедро одарить янычар и обещать немалые доходы в будущем. Повседневная жизнь в казармах вовсе не была ни легкой, ни сытной, так себе. Янычары добывали средства при грабеже, а нынешний султан не слишком грабеж жаловал. Во время похода на Белград еще куда ни шло, там пограбили, не спрашивая разрешения Повелителя, а вот на Родосе и вовсе запретил…
У янычар были свои любимцы, например, Ферхад-паша, этот грабил сам и поощрял янычар. Под его руководством восточные провинции обобрали так, что и метлой больше не вымести. Но в прошлом году похода не было… Правда, султан организовал большой праздник по поводу замужества своей сестры. Но праздник это недолго и не так выгодно. К тому же злые языки болтали, что это все было ради ненавистного всем грека.
Вот уж выскочка так выскочка. Ведь из таких же – мальчишкой забран даже не по девширме, а просто схвачен пиратами на берегу. Учился в дворцовой школе, потом попал на глаза шехзаде Сулейману, будущему султану, присосался к нему, как пиявка прилипает к ногам в болоте, с ним и во дворец Стамбула попал. И ведь не сидел тихо, все норовил вылезти повыше. Стал главным визирем, получив на хранение печать в обход многих знатных, женился на сестре Повелителя….
Нет, тому, что стал зятем султана, честно говоря, завидовали немногие, все помнили о запрете для зятьев султана иметь других жен и даже наложниц, жизнь с одной женщиной, да еще и сестрой султана… Вдруг она некрасива или еще что?..
А вот тому, что именно Ибрагим-пашу Повелитель отправил наводить порядок в Египте, завидовали. Все понимали, что там все кончено и без паши, Ахмед-пашу уже поймали, вернее, предательски выдали, головы лишили, его сторонники, которых и было-то немного, разбежались кто куда и забились по норам, оставалось только взять свое и султанское и торжественно привезти в Стамбул.
Ибрагим-паша взял с собой янычар, но кто это был!.. Так, мальчишки, только что пришедшие в войско, не видевшие ни одного сражения, ни разу не взмахнувшие саблей, чтобы отрубить голову врагу. И эти мальчишки, годные, скорее, для свиты, чем для боя, сумеют хорошенько обогатиться, в то время как опытные воины сиднем сидят в Стамбуле на голодном пайке. Жалованье султан не платил уже давно, ссылаясь на то, что казна пуста, в походы не водил и не собирался, а своим любимчикам позволял наживаться.
А потом пришло известие, что Повелитель казнил Ферхад-пашу, якобы за прегрешения под Белградом, когда по вине паши погибли пятнадцать тысяч воинов. Янычары в Стамбуле, конечно, в том поражении Ферхад-паши за рекой Сабой не бывали, оттуда почти никто не вернулся, зато они помнили, как паша позволял грабить восточные провинции. Хороший человек, не жадный… А справедливость, она хороша для своих, те, кого завоевали и поработили, требовать справедливости не могут. За что же казнить Ферхад-пашу?
Янычар не успокоило заверение, что никто пашу не казнил, он был убит в схватке с охраной султана, когда набросился на них.
Конечно, казнь Ферхад-паши была только поводом. Как же не возмутиться, если в столице никого нет, ненавистный янычарам грек в Египте, султан в Эдирне, в Стамбуле только шехзаде Мустафа, но он слишком мал, чтобы на него делать ставку, учитывая, что и у Ибрагим-паши, и у Повелителя войска.
Янычары не собирались никого свергать и приводить к власти нового султана, нет, они желали просто проучить нынешнего. Он должен заботиться о янычарах, как о своих детях, думать прежде всего об их благе, а уж потом об этом греке. Да, еще о колдунье, заставляющей Повелителя сидеть дома, держась за краешек своих шальвар. Конечно, не зря же весь Стамбул болтает о ее колдовстве, о том, как эта роксоланка завладела сердцем султана, сделала его беспомощным и неспособным воевать.
Хороши любимцы у Повелителя – грек, который грабит (в этом никто не сомневался) и дает дурные советы, и роксоланка, колдовством удерживающая уже который год султана в своей постели и дома в Стамбуле. Разве может обычная женщина за четыре года родить четверых детей, если остальные наложницы не рожают вовсе? Конечно, колдовство!
Янычарам было все равно, виновны или нет Ибрагим и Хуррем, все, как обычно: султан хороший, но плохие советчики, советчиков следовало убить, а султана проучить, чтобы понимал, с кем стоит советоваться, а с кем нет, чтобы до конца жизни запомнил, что советчики у него только они, янычары.
Но первый враг – Ибрагим-паша – был далеко и под защитой своего войска, а вот роксоланка близко и без защиты султана. Разве что колдовские чары применит…
Произошло то, чего больше всего боялись все султаны: в Стамбуле прозвучал клич "Казан калдырмак!". Это означало, что янычары перевернули свои котлы и котелки для плова и принялись стучать по дну ложками. Когда несколько сотен тысяч человек вдруг принимаются со всей силы барабанить по своим котелкам, выкрикивая при этом "Казан калдырмак!", страшно от одного грохота. А если еще и знать, что станет продолжением?..
Именно этот звук – грохот тысяч ложек о тысячи днищ котелков – и привлек внимание валиде. Если бы янычары сразу кинулись к воротам гарема, они вполне могли бы застать охрану врасплох и перебить ее. Но верные себе янычары сначала кинулись грабить город. "Казан калдырмак!" выплеснулось на улицы Стамбула, жителям на себе пришлось испытать то, что испытывали побежденные во время разбоя янычар.
Кто не успел закрыть свои лавки, спрятать деньги и красивых родственниц и спрятаться сам, пострадали в первую очередь. Были разграблены Бедестан и базары попроще, еврейский квартал, дворцы многих пашей – сторонников Ибрагима. Разграбили и его дворец Ипподром, растащив все, что можно, а что унести не удалось, просто побили, раскромсали, испортили. Искали во дворце Хатидже, но не нашли.
Дворец султана громить не рискнули, хотя капиджи, что стояли на воротах снаружи, пострадали.
Вот когда валиде мысленно поблагодарила Сулеймана за новых воинов-охранников – бостанджи, именно они взяли на себя защиту гарема от нападения. Сколько ни ярились янычары, сколько ни бросались на ворота, попасть в гарем не смогли. Если честно, то они и не пытались брать гарем штурмом, прекрасно понимая, что после этого доброго отношения султана не видать. Но кричали много, требуя выдачи Хуррем и ее детей.
Хафса удивлялась, почему янычары требуют выдачи именно Хуррем, чем им мешала эта наложница, не говоря уже о ее детях? Хуррем колдунья? Если бы просто болтали в гареме, было понятно, даже если на рынке, тоже понятно, но почему янычары, которые сплетен не слушают, им-то кто внушил или просто подсказал эту мысль?
В гареме, конечно, переполох, и успокоить тысячу перепуганных женщин непросто. Никто внутрь не прорвался, бостанджи стояли крепко, не боясь нападок янычар, пока только словесных, но даже просто слышать эти крики и беспрестанный грохот ложек о днища котелков было страшно. Сколько пролито слез за эти дни…
Наложницы сбивались в группы, сидели тихо, как мыши, закрывая руками уши, умоляя Аллаха, чтобы янычары не сломали ворота и не проникли внутрь гарема.
А валиде, которой тоже приходилось несладко, вдруг сделала для себя страшное открытие: она заметила, как горят глаза Махидевран и что Мустафа повторяет гадкие слова янычар о Хуррем.
– Махидевран, откуда Мустафа знает такие вещи, почему он твердит, что Хуррем ведьма?
Баш-кадина смутилась, но ненадолго.
– Но об этом все знают.
– Я тебя спросила о Мустафе, а не обо всех. Ты сказала?
– Не помню.
– Значит, сказала. А Мустафа повторил твои слова янычарам.
Хафса была права, янычары воспринимали Мустафу как будущего султана и охотно учили его. Если бы обучение касалось только умения владеть маленьким, игрушечным, сделанным специально для шехзаде оружием, все было бы хорошо, но янычары старались внушить мальчику, что они главная сила государства, что их надо слушать и им подчиняться. Воины заранее гнули будущего султана под себя, обещая поддерживать во всем.
Пока Мустафа мал, это влияло только на его отношение к младшим братьям, но мальчик рос, к чему могло привести такое воспитание? Обещание поддержки при захвате власти… у кого захватывать, у отца? Султан – игрушка в руках этих сумасшедших и угроза погрома в случае неповиновения? Так кто у власти, Повелитель или эта масса, звереющая при одной мысли о возможности грабежа? Они прекрасные воины во время битв и штурма крепостей, они сильны, когда соревнуются во время праздников, они великолепны, когда проходят по улицам Стамбула под бой своих барабанов, отправляясь на войну. Но они теряют человеческий облик и всю свою привлекательность, когда начинают грабить.
Подумав о том, что ждет Мустафу при такой поддержке, валиде ужаснулась. Нет, только не это!
Но когда поняла, что могут сделать с Хуррем и детьми янычары, если доберутся до Летнего дворца, и вовсе схватилась за сердце.
– Только бы не узнали… Махидевран, не вздумай выдать.
Хафса беспокоилась о Хатидже, ведь сестра султана оставалась в своем дворце одна со слугами. На счастье валиде, они сидели в гареме взаперти безо всяких новостей. Сидели в осаде, янычары не могли проникнуть внутрь, но не мог и никто другой. Вскоре повара сообщили, что скоро готовить будет не из чего. Поскребли во всем углам, собрали все, что можно, но все равно скоро кухня перестала манить запахом готовящейся пищи.
Сколько раз за это время Хафса мысленно взывала к сыну:
– Сулейман, где ты?
Конечно, при первых стуках янычарских ложек и первых криках в Эдирне метнулся гонец, и не один. Но султан не спешил выручать свою столицу, свой дворец и свой гарем. Почему?
Хуррем и остальные в Летнем дворце слышали шум на другом берегу Босфора, перепугались, а когда принесли известие о бунте янычар, Хуррем и вовсе стало плохо. Она помнила рассказы Сулеймана о бунте с перевернутыми котелками.
Немного погодя приплыл тот самый купец, что приносил книги, сокрушенно мотал головой:
– Какое счастье, что у меня товар на этом берегу! Мои знакомые пострадали, у многих разграблены и разгромлены лавки, склады, кое-кто убит. В Стамбуле страшно и голодно, торговцы скотом и другими продуктами просто боятся везти товары туда, чтобы не быть ограбленными, горожане боятся выходить на улицы…
У них в Летнем дворце еда была, больше того, боясь переправлять свой скот в Стамбул и не желая уводить отары обратно, торговцы отдавали все за бесценок. Но Хуррем все равно распорядилась ввести строгую экономию, кто знает, как долго придется сидеть в осаде.
И осады тоже не было, они могли уйти или уехать в любую минуту, только вот куда? Сначала, услышав о том, что кричат янычары, требуя смерти ее и детей, Хуррем испугалась по-настоящему и задумала бежать, но потом опомнилась. Какая разница, если переправятся, то догнать будет нетрудно, у нее слишком много людей, чтобы можно было исчезнуть, раствориться, затеряться, даже переодевшись.
На вопрос, не собирается ли бежать, ответила решительно:
– Нет, останемся здесь. Скоро вернется из Эдирне Повелитель, он справится с бунтовщиками.
Мысль о том, что янычары могут переправиться и привести свои угрозы в исполнение, старательно гнала от себя и тоже мысленно молила-вопрошала:
– Сулейман, где же ты?!
Уже не ради себя, даже не ради только своих детей, ради Стамбула, его жителей, ради его спокойствия. А в самом Стамбуле в бунте янычар снова винили… Хуррем и Ибрагима. Горожане были убеждены, что, получи ненавистных людей на растерзание, янычары не стали бы громить сам город. Глупее не придумать, но на каждый роток не накинешь платок.
Тянулись страшные дни, ибо самое тяжелое для человека – неизвестность. Люди могут вынести многое, но они должны знать, ради чего мучения, и быть уверены, что они когда-то закончатся.
У Хуррем такой уверенности быть не могло, оставалось только убеждать саму себя и остальных. От ее спокойствия зависело спокойствие всех обитателей Летнего дворца. Все понимали, что Босфор не такая уж серьезная преграда для янычар, переплыть пролив можно легко. Хуррем с ужасом ждала проклятий и здесь, ведь уже стали известны требования, выдвинутые янычарами в Стамбуле: выдать им Ибрагима и Хуррем с детьми.
Казалось, присутствие ненавистной янычарам Хасеки должно вызвать у остальных женщин возмущение и требование либо действительно выдать Хуррем, либо им покинуть дворец. Но произошло обратное: женщины, сами познавшие унижение и забвение, словно сплотились вокруг несчастной Хуррем. Теперь уже не было деления на своих и чужих, страх заставил обитательниц Летнего дворца забыть распри и переселиться в главное здание по несколько человек в комнату. От обитательниц не отставала и челядь.
Неожиданно для себя Хуррем оказалась во главе небольшого гарема, отличительной особенностью которого было отсутствие ревности, зависти и ненависти. Если такая и была, то только по отношению к тем, кто превратил их жизнь в кошмар бесконечного ожидания.
Фатима тронула за плечо дремавшую Хуррем, все эти ночи они спали вполглаза, лишь слегка прикрывая глаза, под которыми поневоле легли тени.
– Что?! – вскинулась Хуррем.
Фатима, сделав знак, чтобы та молчала, поманила за собой. У Хуррем всколыхнулась надежда: Повелитель?! Но в коридоре ее ждало нечто иное.
Позади двух закутанных в простые покрывала женщин стоял огромный черный евнух. Даже в ночном полумраке, который едва разгоняли два светильника, Хуррем легко узнала Бану – евнуха из дворца Ипподром. А женщины?..
Одна откинула покрывало, и Хуррем невольно вскрикнула:
– Хатидже!
Не в силах больше сдерживаться, сестра султана бросилась к ней в объятия:
– Да, это я.
Хуррем прижимала к себе ту, что совсем недавно ненавидела ее, а сейчас словно просила защиты, и уговаривала:
– Все будет хорошо, все будет хорошо.
Оказалось, что Хатидже удалось бежать из дворца уже тогда, когда янычары в него ворвались. Два дня она скрывалась в мечети, но потом решила бежать сюда, надеясь двинуться дальше в Манису.
– Там есть где спрятаться, я знаю, в Манисе нет этих проклятых янычар.
– Они есть везде, но сейчас об этом лучше не думать, поговорим завтра. Сейчас вы должны отдохнуть.
Хатидже с ее служанкой устроили в маленькой комнате в покоях самой Хуррем. На этом настояла Хуррем, заметив, что Хатидже скоро рожать.
– Не беспокойтесь, госпожа, с нами Зейнаб, она хорошая повитуха и лекарка.
Хатидже еще долго рыдала, не в силах поверить, что уже почти в безопасности, убеждала Хуррем, что с рассветом нужно отправиться в путь.
– Да-да, конечно, а пока поспите, госпожа, нужно набраться сил.
Хуррем понимала, что ни о какой дороге не может быть и речи, измученная женщина вот-вот родит до срока. Но сама задумалась, может, Хатидже права и им следовало отправиться в Манису? Но вспомнила о десятках женщин, которые доверились ей и для которых она была последней надеждой, и вздохнула: нет, она не сможет бросить всех этих несчастных.
На следующий день из-за усталости пропустившая не только утреннюю, но и полуденную молитву Хатидже рассказывала о том, что знала.
В Стамбуле ужас, янычары решили показать всему миру, и особенно султану, кто хозяин в столице и империи, они грабили и жгли дворцы и дома всех, как-то связанных с Ибрагим-пашой, а то и вовсе не связанных, просто чтобы показать свою силу. Многие купцы в ужасе бежали из города, клянясь больше не возвращаться. Разрушение ради разрушения, просто кураж, просто желание показать свою силушку. Грабить и убивать своих же, чтобы испугать султана…