– На свежем воздухе все кажется вкуснее, – заметил Клэй. Он сидел неподалеку с книгой в руках. И опять последнее слово осталось за ним.
Ребекка стиснула зубы и протянула Гарту мыльную тарелку.
– Бекки, у вас и впрямь дар творить чудеса из муки. Это ваша мать научила вас печь?
– Нет, мои родители умерли от чахотки, когда мне было тринадцать. – Она нахмурилась. – Мне кажется, бедная Бланш страдает от этой же болезни. – Она с трудом отогнала от себя тяжелую мысль. – На самом деле это муж научил меня выпечке. Мы с Чарли поженились, когда мне исполнилось восемнадцать, и вместе работали в пекарне его тетки. Кроме нее, у него не было родственников. – Ребекка вспомнила о ней и помотала головой, будто отгоняя от себя образ этой желчной старой девы. – Тетушка Шарлотта в равной степени ненавидела и жизнь, и людей. Мы с Чарли жили в комнатке на втором этаже. Мы поженились за три года до начала войны. В первые же дни его забрали в армию и вскоре убили. Уже четыре года я вдова. Два месяца назад тетушка Шарлотта умерла, отписав дом и пекарню обществу защиты животных, которое взяло на себя обязательства позаботиться о ее шести кошках.
Гарт сочувственно покачал головой:
– А вы говорили, что у вас в Калифорнии есть брат…
– Да, верно. Мэтью отправился на Запад вскоре после того, как я вышла замуж. Месяц назад от него пришло письмо, в котором он расписывал Калифорнию как край молочных рек и кисельных берегов. В Вермонте меня ничто не держало – и вот я здесь.
– Ну, Бекки, судя по тому, что вы стряпаете из муки и воды, из молока и киселя выйдет нечто грандиозное.
Они рассмеялись.
– А зачем вы с Клэем едете на Запад? Тоже ищете землю обетованную? – спросила она.
– Нет, мы хотим догнать сестру. Лисеи сбежала с офицером янки, из тех, что квартировали во Фрезер-Кипе во время войны.
– Фрезер-Кип – это название города?
– Нет, – Гарт покачал головой, – это название нашего родового имения.
Да, следовало догадаться, что они из семьи плантаторов: ни один из них не походил на неотесанного деревенщину из какой-нибудь южной глуши.
– Мы полагаем, что они уехали е предыдущим поездом.
– А что вы станете делать, когда догоните их? Пристрелите мерзавца янки? – спросила Ребекка.
– Мы надеемся, что она вернется домой вместе с нами.
– А что же будет с тем человеком, в которого она влюбилась настолько, что решилась бежать из отчего дома?
– Ну, если он восстановил ее честь и она счастлива с ним, то о чем может идти речь?
Ребекка на мгновение прекратила намыливать тарелки и внимательно взглянула на Гарта:
– А если нет?
– Как вы и сказали – пристрелим мерзавца янки, мэм. Это дело чести.
Ребекка вздохнула. Гарт, всегда казавшийся веселым и беззаботным парнем, на этот раз не шутил, и она ясно это понимала. Зловещая угроза в его тоне не оставляла сомнений в том, что он сделает именно то, что сказал.
Когда с посудой было покончено, Гарт отложил полотенце и снова ушел слушать музыкантов.
Ребекка складывала в ящик утварь и посуду. Слова Гарта никак не шли у нее из головы. Значит, это зов чести привел их на Орегонскую тропу, а вовсе не надежда на новую жизнь, как в случае с большинством отчаявшихся из этого поезда. Еще одно различие между ней и человеком, за которого она вышла замуж.
Ребекка подняла тяжелую кастрюлю-треногу и скривилась от боли.
– Позвольте, это сделаю я. – Клэй тут же отложил книгу и подскочил к ней.
– Благодарю вас.
– Очень больно? – спросил он, убирая кастрюлю в ящик.
– Уверена, скоро все пройдет. – Ей вовсе не хотелось, чтобы он утвердился во мнении, что она, собираясь в поездку, откусила кусок не по зубам.
Ребекка забралась в фургон и переоделась в ночную рубашку и пеньюар, но даже при поднятых клапанах внутри было невыносимо душно. Она зажгла фонарь и вышла, расстелила на земле меховую полость. Клэй уже потушил костер. Ребекка с удовольствием оперлась спиной на колесо. Как приятно просто сидеть, наслаждаться прохладным ветерком и звуками музыки, играющей в отдалении.
Клэй читал, и Ребекка позволила себе снять пеньюар, чтобы растереть руки мазью.
Если не считать боли в мышцах, она чувствовала себя так хорошо, как не чувствовала много лет. Может, все дело в том, что впервые за долгое время ей было к чему стремиться?
– Я помогу. – Голос Клэя прервал поток ее воспоминаний. Он опустился на колени и взял у нее из рук баночку с мазью. – Думаю, вам лучше лечь на живот.
Ребекку раздирали противоречия. Помощь была как нельзя кстати, но Клэй – последний человек, к которому бы она за ней обратилась. И все же терпеть эти муки и дальше бессмысленно. Ребекка перевернулась на живот.
– Спустите рубашку с плеч.
– Что?!
– Иначе мне не удастся размять вам плечи.
– Но… м-м-м…
– И не говорите мне, что вы стесняетесь, Ребекка. В тот день, когда вы женили меня на себе – если, конечно, мне не изменяет память, – на вас был гораздо более откровенный наряд.
Ну, если он думает, что этот выпад ранит ее, то он ошибается!
– Я хотела сказать, что это неудобно сделать, когда лежишь на животе, и лучше сесть. – Ребекка села, расстегнула верхнюю пуговицу и слегка приспустила рубашку, не оскорбляя собственной стыдливости. Потом легла и замерла в ожидании его прикосновения.
Когда теплые ладони легли ей на обнаженные плечи, она затрепетала от восторга. Как же нежно он втирает мазь в усталые, напряженные мышцы…
– Расслабьтесь, Ребекка, – насмешливо сказал Клэй. – В данный момент я не замышляю ничего, что помешало бы вам аннулировать брак.
Длинные пальцы мягко разминали жгуты мускулов на глее, пока они не расслабились. Ребекка закрыла глаза. Снова волны наслаждения – пальцы его опустились ниже, к плечам. Будоражащее и целительное прикосновение… Как давно мужские руки не гладили ее обнаженную кожу! Невероятно, но тело ее отвечало на движения его рук ощущениями, которые она похоронила в себе после смерти Чарли. Как же приятно чувствовать себя женщиной!
Последнее, что Ребекка успела подумать, прежде чем погрузиться в сон, – это что Клэйтон Фрезер может оказаться опаснее, чем она полагала.
Такая нежная, шелковистая кожа… За этими насмешками и резкостью скрывается мягкая, уязвимая женщина, чье чуткое тело жаждет любви и ласки. Клэй понял это в тот момент, когда она расслабилась под его руками. Почему она не завела любовника после смерти мужа? Или все-таки завела – что ему, по сути дела, известно о Ребекке?
Нет, вряд ли. Массируя Ребекке руку, Клэй заметил на ее пальце старое обручальное кольцо, не то, которое он подарил ей. Ясно, что она до сих пор хранит верность погибшему мужу. Что же за человек был этот Чарли Эллиот, которому удалось завоевать любовь и преданность такой независимой женщины, как она?
Однако теперь Ребекка – его жена, и то, что она носит кольцо покойного мужа, равноценно пощечине. Вопиющее доказательство того, что его она мужем своим не считает.
Что ж, тут она ошиблась. Он муж ей, и все. Он подписал злополучное свидетельство о браке, так что теперь все ее соображения не играют роли. У него тоже есть гордость, и она не должна расхаживать тут с кольцом другого мужчины! Это оскорбление его достоинства.
Клэй слышал, о чем Ребекка говорила с Гартом. Сиротство, раннее замужество, смерть мужа на войне – Ребекке Эллиот выпала нелегкая доля. Но то, что он сочувствует ее несчастьям, еще не значит, что она вправе портить ему жизнь! Если бы только она с самого начала повела себя честно, может, что-то и получилось бы…
Гарт, к примеру, мог бы жениться на ней, чтобы спасти ее. Гарт гораздо более высокого мнения о женщинах, чем Клэй, и к тому же чрезвычайно жалостлив. Во всей Виргинии не отыщется женщины, которая бы не знала, что из него можно веревки вить – стоит только поведать о своих горестях и несчастьях. Не это ли делает вдова Эллиот? Гарт изо всех сил защищает ее. Впрочем, с бездомными собаками он обращается точно так же.
Ладно, как бы то ни было, а он не такой легковерный, как его младший братец. И совсем не важно, что кожа ее – как теплый атлас.
Клэй подавил желание лечь рядом и раствориться в нежности ее тела. К черту аннулирование брака, хотя бы удовлетворить голод плоти, если уж никак не успокоить душу…
Почему же измена Элли и обман Ребекки так сильно пошатнули его веру в искреннюю женскую любовь? Его мать боготворила отца. Эмелин – верная и любящая жена Уилла. И Лисси, должно быть, безотчетно влюбилась в того янки, с которым убежала из дому. Лишь некоторые из женщин лгут, зачем же осуждать всех?
А затем, что эти две заставили его поверить в то, чего не было, чтобы что-то от него получить.
Клэй понял, что Ребекка заснула, и неохотно отстранился от нее. Закрывая баночку с мазью, он жадно смотрел на ее тело. В чреслах вспыхнул огонь – он вспомнил мельком увиденную округлость ее груди. Как же сильно ему хотелось коснуться этих холмиков руками, попробовать на вкус их розовые вершинки…
Гарт прав. Полгода – слишком долго без женщины, даже если женщина эта – Ребекка Эллиот. Но Клэй не собирался приводить в исполнение свою угрозу: ни за что на свете он не возьмет ее силой, не важно, насколько остро он желает ее… а насколько он желает ее – одному Богу известно.
Как она хороша сейчас – руки под головой, зеленые глаза не мечут молнии, чувственный рот не дразнит его. Нежная, желанная, с разметавшимися по плечам медовыми волосами… настоящая красавица. Изыди, сатана.
Клэй вскочил на ноги, отбросил банку с мазью, потом поднялся в фургон и принес подушку и одеяло, пристроил подушку у Ребекки под головой и осторожно укрыл. Достав из ящика скатку с собственным одеялом, он улегся неподалеку от нее.
Прежде чем заснуть, он долго думал о женщине, лежавшей так близко, и в конце концов решил держаться от нее на расстоянии. Это воплощенное искушение, орудие в руках дьявола уже принесло ему достаточно неприятностей.
Глава 8
Утро встретило их сереньким рассветом; низкие облака, казалось, придавили жару к земле. Может, массаж Клэя помог, а может, дело в том, что спала она на земле, а не на жестком сундуке, а может, сыграло роль и то и другое – как бы то ни было, плечи и руки болели гораздо меньше, но ощущение тепла его ладоней не покидало Ребекку.
– Как вы себя чувствуете, Бекки? – спросил Гарт, седлая коня.
– Гораздо лучше – Клэй сделал мне массаж.
– Массаж? – Гарт бросил на брата удивленный взгляд. – Хм, интересненько.
– И нечего ухмыляться, – проворчал Клэй. – Чем скорее у нее пройдет боль, тем скорее я вернусь к своим обязанностям.
– Ну да, я так и понял, – усмехнулся Гарт и вскочил в седло. – Удачного вам двоим дня!
– Клэй, я очень благодарна вам за то, что вы сделали прошлой ночью, – сказала Ребекка.
– Для занемогшей лошади я сделал бы то же самое.
– О, сэр, любезность только подчеркивает ваше великодушие.
Клэй начал запрягать мулов, но они уперлись и напрочь отказались двигаться с места. Клэй выругался и отскочил в сторону, когда один из них попытался лягнуть его.
– Предоставьте это мне! – попросила Ребекка.
– С величайшим удовольствием. – Он оперся спиной о фургон и скрестил руки на груди. – Только осторожнее, эти поганые животные могут зашибить насмерть.
Ребекка приблизилась к первой паре мулов.
– Милые мои, ну как вам не стыдно? Цезарь, дорогой, я знаю, что тебе не по нраву дух сепаратистов-южан, но ты мог бы вести себя поприличнее, – тихонько приговаривала Ребекка. Она отрезала кусочек яблока и дала его мулу, потом еще один – второму. – А ты, Марк Антоний? Покажи этому человеку, как полагается вести себя настоящему джентльмену! Ты же понимаешь, капитан Фрезер служил в кавалерии Конфедерации и вообще привык иметь дело с чистокровными скакунами, на которых плантаторы загоняли лисичек… – Она бросила испепеляющий взгляд на Клэя. – Или беглых рабов.
Ребекка побаловала каждое животное кусочком яблока, и через несколько минут все шестеро уже были запряжены в фургон.
– Карета подана, милорд!
Клэй отобрал у нее поводья.
– Вы всегда прибегаете к манипуляциям, чтобы достичь своей цели?
– Когда они работают, – с нежной улыбкой ответила Ребекка. – Я не любительница надувать губы и строить свирепые гримасы – это ваш подход к делу, сэр.
– Я, мэм, губы не надуваю. – Первые фургоны пришли в движение, и Клэй вскочил на козлы. – Вы предпочтете идти пешком или ехать?
– Определенно – идти пешком. Здорово будет для разнообразия размять ноги.
– Ну, ввиду того, что впереди у нас две тысячи миль, сдается мне, к концу пути ваши ноги будут превосходно размяты. – Клэй взмахнул поводьями, и фургон тронулся.
Он и вправду пытается шутить? Нет, вряд ли. Ребекка отогнала от себя мысль о невозможном и зашагала вперед. Вскорости стал накрапывать мелкий назойливый дождь, который загнал ее в фургон. К обеду морось перешла в ливень. К счастью, холст был натянут очень плотно и не протекал, но это не особенно радовало Ребекку. Она пыталась читать поваренную книгу, сидя в кресле, и ее качало из стороны в сторону, а по крыше фургона барабанил настырный дождь. Ребекка чувствовала себя будто внутри барабана.
Дождь породил еще одну проблему. Каждая выбоина и рытвина на дороге превращалась в серьезное препятствие. Колеса увязали в грязи, и приходилось поминутно останавливаться, чтобы вытаскивать повозку. Мужчины с натугой толкали тяжело груженные фургоны. Вскоре по обочинам дороги образовался полнейший беспорядок: чтобы облегчить себе задачу, скарб вытаскивали из фургонов и как придется складывали тут же возле фургона. Поезд двигался со скоростью раненой черепахи, и когда в конце концов достигли реки Канзас, Майк Скотт объявил ранний привал. Здесь имелся паром, на котором переправлялись через реку. Скотт решил, что переправляться они будут уже утром.
Гарт подъехал к ним и сообщил, что хочет высушиться и переночевать в одном из фургонов Скотта. Ребекка и Клэй переставили кое-какие ящики, чтобы Клэй мог разложить свой спальный мешок в фургоне.
О том, чтобы развести костер, даже речь не шла, поэтому Клэй пошел в один из местных домишек и купил две чашки кофе – на вкус не бог весть что, но по крайней мере горячий. Отличное дополнение к ужину из галет и вяленой говядины. На десерт съели по яблоку.
В тесноте двигаться, не задевая друг друга, было просто невозможно. Клэй не заводил разговоров – устроился на постели с книгой, и все. Ребекка вытащила колоду карт и стала играть в солитера.
– Вы часто играете в солитера? – спросил он.
Этот вопрос ошарашил ее. Она не ожидала, что Клэй станет следить за тем, чем она занимается.
– Да. Помогает скоротать время.
– Но ведь если вы выигрываете – то у самой себя.
– Я пытаюсь обыграть судьбу.
– А вы еще не поняли, что спорить с судьбой бесполезно? Бог свидетель, в этой войне мы приложили немало усилий, но все шансы были против нас, и результат известен.
– Под "мы" вы подразумеваете Конфедерацию?
– Именно. У вас, янки, в руках были все преимущества: металлургия, сталелитейная, текстильная промышленность, вооружение, лекарства. Вы владеете основным капиталом этой страны, железные дороги – ваши, даже флот – ваш. У нас не было шансов. Но несмотря на это, четыре года мы сражались благодаря военному гению генерала Ли и его офицеров.
– Но зачем? Какой в этом смысл, если вы не верили, что можно победить, несмотря ни на что? К чему было драться?
– Я защищал Виргинию от захватчиков, как в 1776-м и в 1812-м мои предки защищали ее от англичан. Не важно, как захватчики одеты – как британцы или как янки.
– Но янки не захватчики – они американцы.
– Ребекка, почему мы вступили в войну за независимость?
– Ради свободы, конечно. Свободы от ига Британской империи.
– Именно. Первые американцы сделали по отношению к англичанам то же, что конфедераты – к Вашингтону. Они восстали. Конфедерация объявила себя свободной от гнета Вашингтона, когда для него потеряли смысл такие понятия, как независимость и самоуправление.
– Чтобы страна была единой, все штаты должны подчиняться одним и тем же законам, – заявила Ребекка.
– А кто устанавливает эти законы? Вашингтон? Еще до войны за независимость в Виргинии и Мэриленде действовали палаты общин. Они стали первыми самоуправляющимися колониями в Америке. А когда стране в борьбе за свободу понадобился лидер, Виргиния дала ей Джорджа Вашингтона. Виргиния подарила Америке мудрого Томаса Джефферсона, вдохновенного Патрика Генри. А Джеймс Мэдисон и Монро? Из шести первых президентов этой страны четверо были из Виргинии. Из следующих шести четверо вышли с юга, трое из них тоже родились в Виргинии. Так где же колыбель независимости и демократии, и кто имеет право называть себя истинными американцами, как не выходцы из Виргинии?
– Как вы можете защищать рабство – и разделять благородные устремления этих великих людей?
– А что насчет тех детей, которые трудятся на фабриках и в угольных шахтах Севера? Вы это защищаете, Ребекка? Может, нам стоило вторгнуться на вашу территорию, чтобы положить конец такому виду рабства? Большинство южан не имеют ни одного раба – но каждое семейство Юга в годы войны понесло тяжкие утраты. Если истовую янки, каковой вы, несомненно, являетесь, это порадует, то знайте: из-за рабства погибло больше белых южан, чем черных невольников.
Впервые с начала разговора Ребекка заметила в его глазах тень отчаяния.
– А в трагедии этой даже не было необходимости, – продолжил Клэй, – потому что вопрос рабства политики могли решить в конгрессе. И можно было обойтись без кровопролития и нарушения прав штатов.
– Вы и вправду верите, что Виргиния и другие штаты добровольно отказались бы от рабства?
– Да, верю. В конце концов, Виргинию по праву называют колыбелью демократии. Я горжусь наследием своих предков, Ребекка. Они прибыли в Америку в 1607 году. Тогда еще не было правительства, которое указало бы им, что делать и что думать. Мой прапрапрадед построил Фрезер-Кип и защищал его от набегов индейцев, от англичан и всех, кто хотел отнять его. Он сделал это сам, без рабов. И когда пришла моя очередь защищать дом, я просто не мог сделать меньше, чем делали до меня.
– Я понимаю вас, Клэй. Но вы как умный человек не станете отрицать того вклада в развитие нашей нации, который сделали Джон Адамс и Бенджамин Франклин. Они американцы, и не важно, откуда они родом. Патриоты, которые ставили интересы страны превыше своих собственных.
– Возможно, сейчас такие люди нам нужны, как никогда, – печально отозвался Клэй. – Те, кто сейчас заседает в Вашингтоне, не более чем марионетки в руках крупных промышленников, которые заботятся исключительно о своей выгоде.
К удивлению Ребекки, в его глазах вспыхнул огонек юмора.
– Но позвольте напомнить вам, Ребекка, что уже пятнадцать лет в Вашингтоне не было президента с Юга. Может, поэтому в стране царит такой бардак, а янки на пару с южанами набиваются в поезда и тысячами едут на Запад, подальше от Вашингтона.
Клэй захлопнул книгу, отложил ее в сторону и завернулся в одеяло. Ребекка отложила карты, погасила лампу и тоже легла.