У Ферн пересохло во рту, когда она поняла, чего он ждет от нее. Она смотрела на мужа, который стоял, как будто мог ждать до бесконечности. Наконец она медленно протянула руки к верхней пуговице сюртука, и та, немного посопротивлявшись, расстегнулась, за ней последовала вторая. Ферн сунула руки под сюртук, чувствуя рельеф его мускулатуры, затем подняла глаза. Лицо Колина было, как всегда, бесстрастным, но взгляд обжег ее. Сюртук легко соскользнул с его запястий, она подхватила его и кинула на ближайший стул. Все еще завороженная его взглядом, Ферн механически расстегнула жилет. Когда она дотронулась до рубашки, чтобы снять ее, жар его тела, первоначальное удивление и быстрота собственной реакции так напугали ее, что Ферн отпрянула.
– Продолжай, – хрипло произнес Колин.
Она подчинилась, рубашка последовала за жилетом. Теперь Ферн стояла, глядя на редкие черные волосы в треугольном вырезе нижней рубашки, уже хорошо знакомые возбуждающие, поскольку она чувствовала внутри дрожь.
– Ты сам должен ее снять, – каким-то скрипучим, нетвердым голосом сказала она. – Я не достану.
Колин медленно поднял бровь и еще медленнее стянул через голову рубаху. На миг Ферн закрыла глаза, когда же снова открыла их, он смотрел на нее, бесстыдно стоя полуголым, что не могло быть правильно. Колин не целовал ее, не ласкал, не раздевал. Тогда почему она так покраснела?
Грудь у него была покрыта узором красных царапин, которые пугали и в то же время очаровывали ее. Ферн положила руку на одну из отметин, чувствуя, как под ладонью бьется его сердце.
– Они болят? – спросила она.
– Не больше и не меньше, чем я хотел.
Даже ответ Колина вызвал у нее дрожь.
– Я не должна была этого делать.
– А я не должен был этого хотеть. Я слышал, в Лондоне есть место, где любителей для их удовольствия бьют или стегают кнутом.
– Ты хочешь того же? – Ферн отдернула руку.
Он покачал головой:
– Нет. Мне вполне хватает того, что есть. Для напоминания, что я живой.
– Не понимаю. Ничего из этого не понимаю.
– Ты не была наследником титула, – ответил Колин, снова кладя ее руку себе на грудь. – Пэр – это качество, а не человек, и я научился быть совершенным будущим пэром.
Он повел ее руку по своей груди к животу, до более густых завитков выше линии пояса.
– Закончи это, – сказал он.
Помедлив, Ферн начала расстегивать пояс и не остановилась, даже когда заметила под рукой явную выпуклость. Наконец пояс был расстегнут.
– Штаны, – приказал Колин.
С возрастающей дрожью и пылающими щеками Ферн отстегнула верх клапана и отдернула руку, снова коснувшись твердой выпуклости.
– Я не могу, – произнесла она, не в состоянии выразить противоречивую гамму чувств от унижения до приятного возбуждения.
– Ты должна. Бояться нечего, Ферн. – Хотя она пыталась сопротивляться, он взял ее руку и положил на твердый холм.
– Он горячий, – выпалила она и тут же прикусила губу. – Что... как это называется? Твоя интимная часть?
Колин усмехнулся:
– Его медицинское название "пенис". Но большинство мужчин используют более грубые слова.
– О! Ты не хочешь мне сказать какие?
– Нет.
Ферн смотрела на свою руку.
– Больно, когда он такой... набухший?
– А тебе больно, когда ты набухаешь от желания? – Восклицание Ферн вызвало у него усмешку. – Я в состоянии кое-что знать о твоих реакциях так же, как ты в состоянии знать о моих.
– Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. – Она густо покраснела.
– Ты не ответила на мой вопрос.
Теперь он изводил ее насмешками, она была уверена.
– Если это заставит тебя умолкнуть, я сделаю, что ты хочешь! – Она полностью отстегнула клапан. – Вот. Я совершенно уверена, что твой камердинер этого для тебя не делает.
Колин не ответил, просто сделал шаг в сторону, чтобы снять обувь. Он выпрямился, и, зная, что за этим последует, Ферн отвела взгляд и нервно облизнула губы.
– Ферн.
Она посмотрела на него. Он стоял перед ней совершенно голый, а его... пенис выдавался между ног, что должно было выглядеть смешным, но выглядело немного пугающе, даже немного угрожающе и определенно приятно возбуждающе. Это было довольно странно, не такая уж это красивая часть его тела, как спина, плечи, бедра. Обхватив себя руками, Ферн замерла в ожидании.
– Сейчас твоя очередь, – сказал Колин.
Поскольку она не шелохнулась, он сам подошел к ней и принялся расстегивать длинный ряд пуговиц от шеи до талии. Затем быстрым движением развязал пояс, который скользнул по колоколу юбок на пол.
– А теперь, – сообщил он, – ты должна раздеться для меня.
Глава 11
– Что? – Ферн изумленно смотрела на него.
– Разденься, – повторил он. – Для меня.
Взявшись за открытый ворот лифа, Ферн стянула его с плеч, один за другим сдернула с себя рукава и бросила лиф на кучу его одежды.
Когда она с немым вопросом посмотрела на Колина, глаза у него, казалось, горели в темноте, пожирая ее, вызывая жар, распространявшийся по всему ее телу.
– Хватит, – прошептала она. – Пожалуйста, Колин.
– Теперь юбки.
Так как Ферн не привыкла раздеваться самостоятельно, ей понадобилось время, чтобы расстегнуть за спиной крючки пояса. Но стянуть юбку через голову она сумела намного быстрее, потому что не доверяла Колину, ибо он мог воспользоваться ее кратковременной слепотой. Тем не менее когда она вынырнула из шелковых складок, он стоял неподвижно. Ферн отложила юбку в сторону и начала развязывать нижние юбки, сначала шелковую с кружевами, затем легкую полотняную, затем стянула обе сразу, добавила их к растущей куче одежды и, не дожидаясь его следующего приказа, освободилась от стальных обручей кринолина. Теперь она стояла только в корсете, чулках и туфлях.
– В таком виде ты мне больше нравишься, – сказал Колин. – Розовое и белое, мягкость и твердость.
Он шагнул вперед. Ферн отступила, блеск в его глазах вызывал у нее тревогу.
– Я должна помыться, Колин. Я устала, у меня несвежая одежда, и сама я тоже.
Он проигнорировал ее слова.
– А ты знаешь, что некоторые мужья бывают в таком восхищении от свадебных корсетов их жен, что не позволяют им переодеваться весь медовый месяц?
Он снова насмехался. Ферн знала это, и все же на его лице не было даже тени юмора. Что он за человек? До ближайшего жилья около мили, никто, кроме того кучера, не знал, где они сейчас... Что мог сделать этот человек, который, смеясь, помогал ей втащить матрас, а потом, всего через час, угрожал ей за свое веселье?
Ферн искала слова, что-нибудь для прекращения грубой выходки. Она представила себя вроде Элизабет или Мэри, своих дерзких, бесстрашных подруг, и слова пришли к ней.
– Должно быть, те жены испытывали большое неудобство, а те мужья обладали весьма плохим обонянием.
Что-то мелькнуло в глубине его глаз, но исчезло так быстро, что Ферн не смогла это определить, сделала еще шаг назад... и резко села, ударившись икрами о кровать.
Он мгновенно оказался на ней, вдавив ее в затхлый матрас, и начал целовать. От страха Ферн вывернулась и со всей силой ударила его в висок. Колин отпрянул, тяжело дыша, но его тяжесть еще прижимала ее к кровати.
– Тогда заставь меня снять твой корсет, Ферн. Сделай мне больно.
Разгоряченная желанием и гневом, она двумя руками уперлась ему в грудь, толкнула в сторону и упала на него. Она чувствовала под своими бедрами твердые мышцы его живота и еще более твердую горячую тяжесть между ними.
– Все, – процедила она сквозь зубы. – Прекрати эти глупые игры. Мы здесь ни во что не играем. Это действительность. Такая же настоящая и важная, как все в нашей жизни, а мы даже не знаем, что делаем. Если тебе нужно это... – Ферн сильно ущипнула его бицепс, вонзив ногти в кожу. – Значит, нужно, и я не спрашиваю о причине. Но я не позволю тебе сводить все это к шутке.
– Иногда серьезность опасна.
– Она настоящая, – упорствовала Ферн.
– Кое о чем трудно просить.
Это спокойное дополнение заставило Ферн умолкнуть, гнев сразу исчез.
– Тогда не проси, – тихо сказала она. – Этого не требуется. Я уже знаю.
– Так дай мне это.
Склонившись над ним, Ферн нашла чувствительное место за его скулой и ласково поцеловала.
– Если ты вынуждаешь меня быть жестокой, – смело прошептала она, – то должен относиться ко мне более великодушно. – И она укусила его.
Колин резко приподнял таз, руки надавили ей на бедра, и пенис скользнул между ними. Ферн заставила себя нарочито медленно двигаться по горлу вниз, потом снова укусила его, и он с силой вошел в нее. Она схватилась за простыни, когда ее тело приняло его, но держалась за них лишь несколько секунд, чувствуя мощные толчки снизу. Затем с дрожью, потрясшей все ее существо, она вонзила ногти ему в плечи и начала двигаться в его ритме. Внутри у нее росло напряжение, скручиваясь в клубок ожидания, кровь все громче шумела в ушах, она уже чувствовала тот недостижимый край, почти случайно обнаруженный ею прошлой ночью, и она достигла его...
Где-то вдалеке Ферн слышала голос, знала, что это должен быть Колин, но слов не понимала. Сознание вспыхивало, угасало, оживало, корсет душил ее, она не могла остановиться...
Постепенно ощущение угасло, волны острого удовольствия схлынули. Она была пустой, изнуренной, как в первый раз. И все же не как в первый раз. Да, пустота, но это не тот вакуум, когда что-то украдено, а пустота, оставшаяся после того, как что-то вырвалось на свободу.
Ферн открыла глаза. Она лежала на груди мужа, его запах еще кружил ей голову, оба тяжело дышали, но их потрясающее единство было разрушено.
Колин перевернулся, и теперь они лежали рядом.
– Тактичная любовница, – сказал он, – не душит своего партнера.
– О! – произнесла Ферн.
Она не решалась смотреть ему в глаза, понимая, что увидит в них то же самое, что можно было прочесть и в ее взгляде. "Трусиха", – прошептал ей внутренний голос. Но другой, более громко, предупредил: "Не доверяй этому человеку, пока он не докажет, что достоин твоего доверия".
Огонь в камине зашипел.
– Думаю, наша вода уже готова, – сказала Ферн.
Ее голос вывел Колина из полуоцепенения.
– Надеюсь, она не выкипела.
Он с большой неохотой, смутившей его, разжал объятия и оставил жену расслабленно лежать на кровати.
Проигнорировав свою неожиданную реакцию, Колин обернул руку валявшейся нижней рубашкой, мысленно извинившись перед камердинером, и снял с крюка чайник. Потом, насколько возможно, сдул пыль с ближайшего таза, вылил туда половину воды, снова повесил чайник на крюк и долил его холодной водой из деревянного ведра.
– Я видела тряпки и полотенца в бельевом ящике. Колин повернулся, и у него захватило дух, когда он увидел свою жену. Ферн теперь сидела на кровати, светло-каштановые волосы сладострастно взъерошены, глаза еще затуманены страстью. Полное отсутствие соблазна в ее обыденных словах так на него подействовало, что ему захотелось тут же снова овладеть ею, – страсть, которая далеко вышла за пределы физического соития, превратившись в нечто другое, но он не собирался гадать, во что именно.
– Ты не могла сообщить мне об этом раньше, до того как я испортил рубашку? – спросил он.
Щеки у нее порозовели еще сильнее.
– Я обезумела.
Колин скрыл кривую усмешку, доставая из ящика полотенца. "Обезумела" – так она это называет. Она довела его до безумия, и сверх того... до упрямства, безрассудства, непростительной глупости, чтобы сидеть с ней в этом безлюдном полусгнившем доме, когда они должны находиться в Брайтоне.
Это место доказывало, насколько трудноразрешима проблема. Рексмер. Само название становилось для него проклятием. Отец, всегда не слишком болтливый, предпочитал молчать о родовом доме и с почти непристойным рвением избавился от него. В день совершеннолетия Колин получил его как часть содержания. Годовой доход оказался просто жалким, если вычесть суммы на поддержание дома. Колин велел своему адвокату разобраться, чем вызвал поток непонятных, полуграмотных и угрожающих писем от жены управляющего, которые сделали положение нетерпимым.
Возможно, это было не лучшее решение увеличивать свои трудности, но в то время оно казалось вполне логичным. Однако бред, написанный каракулями на стенах комнаты для слуг, каким бы древним он ни был, выглядел оскорблением всему, чего он и Ферн с трудом добивались между собой, лишая его надежды на легкое решение. Тем не менее у него было чувство, словно он близок к тому, чтобы узнать нечто крайне важное – о себе, о Ферн, обо всем.
Быстро выбросив эти мысли из головы, Колин сложил полотенца рядом с тазом.
– Подойди сюда, Ферн. Я помогу тебе с корсетом.
– Ты закончил игры? – настороженно спросила она.
– По крайней мере последнюю, – ответил Колин, а про себя спросил: "Как женщина, только что выглядевшая такой распутной, может быть настолько сдержанной?"
Ферн соскользнула с кровати, нерешительно шагнула вперед и остановилась перед ним, глядя на него искренними серыми глазами. Затем повернулась спиной и откинула в сторону растрепанные волосы.
Он развязал бант внизу корсета и начал вытаскивать из металлических петелек шнурки. Следуя внезапному порыву, Колин легко поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
– Почему ты вышла за меня, Ферн?
– Какой странный вопрос ты задаешь женщине!
– Два дня назад ты спросила меня о том же, – напомнил он.
– И ты не ответил мне.
– А ты мне ответишь?
Ферн помолчала, видимо, обдумывая это.
– Отвечу, – наконец сказала она. – Вышла потому, что хотела быть замужем. Потому что ты собираешься быть пэром, ты уважаемый джентльмен, мне льстило твое внимание... и потому, что ты попросил моей руки.
– Значит, ты вышла за мой титул, – с непонятным ему разочарованием заключил он.
– Это кажется таким бесчувственным, когда ты говоришь подобное. Я бы не согласилась, будь разница в возрасте неприличной или же ты грубым, невоспитанным человеком.
– Хотя твои слова уязвляют мою гордость, я тоже не был влюблен, когда делал свой выбор. Ты была красивой, спокойной, безобидной, доброй, с хорошими связями. Чего еще я мог желать? – В его словах была горечь, которую он не собирался показывать.
– А как же любовь? – тихо спросила она.
Колин перестал расшнуровывать корсет и нежно повернул ее лицом к себе.
– Я не искал в браке любовных радостей.
– Почему? – серьезно произнесла Ферн. – Твои родители, кажется, счастливы вместе.
– Они хорошие партнеры, – согласился Колин. – Но любовь? Это не то, чего они хотели бы достичь.
– Твоя мать была недостаточно любящей, поэтому и ты не ищешь любовь? – Ферн скептически посмотрела на мужа.
– Нет. Мой брат Кристофер женился по любви, хотя казалось невероятным, что дочь Эджингтона согласится выйти за священника. А Питер хвалится теперь своей любящей дебютанткой, за которой бегал три года. Так что мой недостаток вызван не родителями, но, возможно, это было следование их примеру. Отчего же ты не искала свою любовь, если так романтична?
– Я думала, она придет сама собой, вместе с обручальным кольцом, – просто ответила Ферн.
– Ты была настолько глупа? – Эти слова вызвали у него угрызение совести, которое он не имел права чувствовать.
– Не глупа, а только наивна. Хотя порой я и боюсь, что ты сумасшедший, но я не теряю надежды, что у нас получится нечто стоящее.
– Даже любовь?
Ферн пожала плечами.
– Кажется, я уже не знаю, что это. – Опустив глаза, она стала расстегивать потайные крючки планшетки. – Сейчас я хочу быть наконец чистой, это единственное, что я знаю наверняка.
– Как странно, мы выросли в одном и том же кругу, но так и не узнали друг друга.
– А что там было узнавать? – спросила Ферн, освобождаясь от корсета. – Я – средняя сестра. Фейт была неземной, Флора умной, а я... надежной. Я завидовала и до сих пор завидую – бесстыдству Элизабет и Мэри Гамильтон, даже стала их тенью на всех домашних приемах. Но рядом с ними я казалась еще более незаметной, так что на меня вообще не обращали внимания. А ты... ты просто стоял в стороне от своих братьев, даже в стороне от молодого Гамильтона, хотя он будет графом. Я даже, помню, удивлялась, как может такой юный быть настолько важным. Да, я не знаю тебя, хотя много летних сезонов нашей юности мы провели в одних и тех же домах. Ты не был мальчиком, которого можно было знать.
Колин молча выслушал ее на удивление многословную речь. Что он мог сказать? Тут не было ни тайных причин, ни глубокой и жгучей раны, которые вызвали бы сдержанность, замеченную Ферн.
– Возможно, я таким родился, меня не трогают развлечения или удовольствия, жадность или страх. Моим нянькам и домашним учителям тонкость чувств от меня не требовалась, а моими родителями не ценилась. Я развил лишь те свойства, которых от меня ждали: осмотрительность, достоинство, неторопливость, осознание своего места и долга.
– Печальная судьба для маленького мальчика, – сказала Ферн.
– Печальная? Я не страдал, но и счастлив не был тоже. Я просто был. Вот и результат этого.
Она коснулась того места на его шее, куда укусила.
– А сейчас ты чувствуешь?
– Это как пробуждение от долгого сна. Еще ничего толком не осознаешь.
В ее глазах мелькнуло понимание.
– Так вот что ты имел в виду, говоря о фасадах и бегстве. Ты хотел узнать без свидетелей, что будет, когда ты проснешься. – Ферн укоризненно посмотрела на него. – Ты не очень хорошо это объяснил.
– Я вообще не привык объяснять всем свои поступки.
– Не думаю, что ты привык совершать поступки, требующие объяснений, – возразила она и вздохнула. – К чему же мы идем, Колин?
– Не знаю. Но, полагаю, мы оба узнаем, когда придем.
– Видимо, для надежды, этого пока достаточно.
Колин с усмешкой повернулся к тазу. Намочив и выжав полотенце, он смыл грязь с лица и плеч. Он чувствовал на себе взгляд Ферн, и шуршание одежды сказало ему, что она заканчивает раздеваться. Он не обернулся, несмотря на то что ему нестерпимо хотелось увидеть ее полностью обнаженной. Ферн до сих пор чувствует себя неловко, и теперь это имело для него значение, неизвестно почему.
Она испуганно вскрикнула, когда он быстро обмыл гениталии. Зная, что она смотрит, Колин выжал полотенце, вытерся, поднял таз и повернулся, чтобы опорожнить его в окно. Ферн стояла спиной к нему, мягкий, сужающийся изгиб ее талии расширялся до выпуклостей бедер и ягодиц, слегка прикрытых концами спадающих волос, кожа белая, с розоватым оттенком и двумя красными полосками. Выплеснув в окно воду, он с тазом в руке подошел к ней.
– Сейчас твоя очередь.
Когда она повернулась, он сделал еще шаг вперед, и Ферн оказалась запертой между ним и туалетным столиком. Хотя она пыталась отодвинуться, ее соски коснулись его груди.
– Никаких игр? – нахмурилась она.
– Никаких, где бы ты получила меньше удовольствия, чем я.
– Сомневаюсь.
– Принимаю это за вызов, mon ange, – улыбнулся Колин.