Броуди понял, что от членов семьи мистера Траута помощи ждать не приходится. Он встал со своего места.
– Не подняться ли нам наверх? – мягко предложил он, коснувшись локтя старика. – Почистим вас немного. Что скажете?
–Что? Что?
Броуди помог ему встать. Миддоузы дружно, как по команде отвернулись от ужасного зрелища, которое представляли собой промокшие брюки мистера Траута и небольшая лужица на ковре под его креслом. Придерживая старика за плечи, Броуди вывел его из гостиной. Анне послышалось, что уже в дверях он задал мистеру Трауту еще какой-то вопрос о шляпах.
* * *
После отъезда Миддоузов Броуди направился прямиком к шкафчику со спиртным и налил себе щедрую порцию бренди. Потом он вернулся в столовую и забрал одну из сигар, оставленных Эдвином на столе. У Анны не хватило духу его останавливать: если бы у нее была привычка курить, подумалось ей, она бы и сама не отказалась сейчас от сигары.
– Давайте выйдем, Энни. Мне надо подышать свежим воздухом.
Она повернулась, не говоря ни слова, и вышла вместе с ним во двор. Луна садилась у них за спиной, влажная от росы трава холодила ноги. Они прошли по дорожке под сводами садовых решеток, увитых какими-то душистыми вьющимися растениями, ронявшими капли росы. По обочинам дорожки белели в темноте головки лилий. Подойдя к каменной беседке, примостившейся на утесе над рекой позади виллы, они остановились и долго стояли молча, пока Броуди курил сигару и потягивал бренди.
Через несколько минут Анна осторожно заметила:
– Спасибо, что позаботились о мистере Трауте. Это было…
– Забудем об этом. – Он повернулся к ней, на лице его было написано недоумение. – Во-первых, просто для начала, будьте добры мне объяснить, почему нельзя показывать людям, пришедшим с визитом, альбом с семейными фотографиями? Что в этом плохого?
– Ничего плохого в этом нет.
– Тогда почему…
– Некоторые люди считают… что гостей, явившихся с формальным визитом, не полагается развлекать показом своих семейных фотографий или домашнего рукоделия. Считается, что это свидетельствует… о недостатке светскости.
– Но почему? Что тут плохого?
– Ничего! Я же сказала: ничего!
– Тогда почему они…
– Таковы правила этикета. Не стоит всякий раз искать в них логику, она не всегда присутствует.
Отвернувшись от него, Анна уставилась на воду. Броуди показалось, что она смущена.
– Знаете, что я думаю? – спросил он.
– Нет.
– Я думаю, цель всех этих "правил этикета" состоит в том, чтобы не позволить представителям низших сословий проникнуть в так называемое высшее общество. Чем они глупее и непонятнее, эти дурацкие правила, тем лучше, потому что низшим сословиям их никогда не разгадать и не освоить.
Анна медленно повернулась к нему. Лунный свет едва освещал ее взволнованное серьезное лицо.
– Ну? Что скажете? Что вы думаете? – настойчиво спросил Броуди, видя, что она по-прежнему молчит.
– Я думаю… – Анна умолкла, ощущая в душе странную смесь грусти, удивления и безнадежности. – Я думаю, что вы очень проницательный человек, мистер Броуди.
Его досада развеялась. Никогда раньше она не делала ему комплиментов. Он упивался ее словами, повторяя их в уме. Прошла минута.
– Интересно, Билли и вправду затаился где-то в темноте? – задумчиво произнес Броуди, оглядывая уходящий к востоку, защищенный с двух сторон стенами, почти невидимый спуск на нижние террасы. – Неужели он думает, что я сбегу?
– А вы не собираетесь предпринять попытку? – с любопытством спросила Анна.
Сперва он хотел отделаться шуткой, но передумал и ответил серьезно:
– Нет.
– Почему?
Броуди криво усмехнулся:
– Потому что я дал слово.
Анна подняла на него взгляд. У нее на языке вертелось множество вопросов, но она понятия не имела, с чего начать. Почему-то она почти не думала о том, о чем следовало бы помнить постоянно: о тяжком преступлении, за которое его едва не повесили. Мистер Броуди неотступно присутствовал в ее мыслях, причем она частенько думала о нем плохо, но… она никогда не смотрела на него как на убийцу. Ей это даже в голову не приходило. Ни разу. Просто невероятно.
– Как ярко светит сегодня Арктур, – заметил Броуди, указывая на звезду.
– Где? – удивленно спросила Анна.
– Вон там. Орион и созвездие Гончих Псов. А немного ниже – Колос, самая яркая звезда в созвездии Девы.
Она проследила за его указательным пальцем.
– Вы могли бы управлять кораблем по звездам?
– Ага, могу. То есть – да.
Вместо того чтобы смотреть на звезды, Анна внимательно изучала его запрокинутое вверх лицо.
– Наверное, вы тоскуете по морю? Ведь вы его так любите!
– Люблю море? – Броуди загадочно улыбнулся. – Нет, Энни. Я такой же, как все матросы. Я терпеть не могу море. Я люблю только корабли.
– Не понимаю…
Он повернулся к ней:
– Обычно моряк впервые уходит в море юнгой, совсем мальчишкой. Его первое плавание может затянуться года на три, и по возвращении у него уже не будет родного угла, если и был когда-то.
Его взгляд опять переместился ввысь, к усеянному звездами небу.
– Такая жизнь матросу по душе, – продолжал Броуди, немного помолчав. – Он сам себе хозяин, слово "деньги" для него – пустой звук. У него нет ничего за душой, кроме нехитрых пожиток. Те вещи, которые так важны для вас, без которых вам жизнь не мила, для него ничего не значат. Но у него есть один враг – это море. Потому что он знает, что море может его убить.
– Разве моряки не скучают по дому, по семье?
Голос Броуди прозвучал сурово:
– Я же вам говорил, у моряка нет дома. Все, что у него есть, – это его корабль, и этого довольно.
Анна недоверчиво покачала головой.
– Я не понимаю, – повторила она. – Эта жизнь кажется такой тяжкой, такой… унылой.
– Но в ней есть и хорошие стороны.
Он посмотрел на свои руки, его голос стал таким тихим, что ей едва удавалось расслышать, что он говорит.
– Я тоже многого не понимаю, Энни. Порой я сам ненавижу эту жизнь и даже не знаю, буду ли тосковать по ней.
Анна застыла, вспомнив о том, что пройдет немногим больше недели, и, как только их дела в Неаполе будут закончены, мистеру Броуди придется вернуться в тюрьму. Из всего того, что ей хотелось сказать ему в эту минуту, она выбрала самое безобидное.
– Но вы все-таки любите корабли.
– Ага, люблю.
– Я тоже.
Они замолчали. Анна размышляла о том, что, оказывается, с ним можно говорить по душам, без грубостей, оскорблений или колкостей. Она сама себе не смела признаться, насколько ей дорога эта новая близость, связавшая их, однако здравый смысл подсказывал ей, что она ведет себя безрассудно. Если она будет поощрять дружбу с мистером Броуди, это не принесет ей ничего, кроме страданий. Нельзя допустить, чтобы он стал для нее реальным человеком с живой душой, со своими чувствами, потребностями и надеждами, таким же, как любой другой человек.
Но тут его рука коснулась ее руки, лежавшей на парапете беседки, и все ее чувства сосредоточились на этом легком и теплом прикосновении. Анна отодвинула руку и сразу же ощутила быстрый и мимолетный укол сожаления.
– Как вам понравились мои друзья? – спросила она, ощущая настоятельную потребность прервать затянувшееся молчание, сделавшее их такими близкими друг другу.
Броуди пристально поглядел на нее:
– Я рад, что вы на них совсем не похожи.
– Возможно, вы ошибаетесь. Возможно, я в точности такая же, как они.
– Нет, вы ни капельки не похожи. А Ник? Он был на них похож?
Анна отвернулась. Ей не хотелось задумываться над этим вопросом, но она знала, что Броуди не потерпит уклончивости.
– Ник… Да, пожалуй, он чем-то напоминал их. В некоторых отношениях. Все дело в том, что он был честолюбивым, целеустремленным человеком, он хотел возвыситься над своей средой. Я считаю, что это замечательное качество в мужчине.
Ей самой были явственно слышны оправдательные нотки в собственном голосе, но Броуди ничего не заметил. Он думал о том, что проявил себя в ее глазах как человек, не стремящийся подняться по социальной лестнице. Его брат сумел сделать из себя джентльмена, а сам он просто сбежал в море. Ник завоевал сердце этой женщины и женился на ней. Она любила его так сильно, что до сих пор цеплялась за воспоминание о нем, хотя созданный ею образ оказался ложным. А самому Броуди было суждено окончить свои дни в тюремной камере. Он швырнул на землю недокуренную сигару и раздавил ее каблуком.
– Хотела бы я знать, где сейчас Эйдин и мистер Флауэрс, – неуверенно проговорила Анна.
Голос Броуди прозвучал неожиданно грубо, и это ее удивило.
– Вам страшно оставаться со мной наедине?
Она повернулась к нему и ответила честно:
– Нет.
– Интересно, почему? Считаете, что вы меня "приручили"? Превратили в "джентльмена", как Ника?
Заслышав в его голосе злую насмешку, Анна растерялась. Она пристально вгляделась в его лицо и ничего не ответила. Броуди подошел ближе, но она не отступила: осталась на месте, даже когда ощутила на лице его дыхание.
– Почему вы так сердитесь? – прошептала Анна.
– Я хочу, чтобы вы назвали меня по имени, – грубо потребовал он.
– Что?
– У меня есть имя, данное при крещении. Назовите его.
– Я… Но зачем?
Броуди и сам не знал, зачем.
– Назовите!
Она судорожно сглотнула.
– Ну хорошо, я назову, если вам так хочется. Джон.
Его это не удовлетворило, губы недовольно дернулись. Но зато теперь он точно понял, чего хочет.
Анна тоже это поняла. Ей хотелось бы понять другое: почему мысль о поцелуе не отпугнула ее. Но зато она хорошо знала, в чем состоит ее долг. Положив руки на грудь Броуди, Анна оттолкнула его.
– Не смейте, – отважно произнесла она, глядя ему прямо в глаза.
– Чего я не должен сметь?
– Вы же знаете.
– Что?
Анна не хотела об этом говорить; ей вдруг пришло в голову: а что, если она ошиблась? Что, если он сейчас рассмеется прямо ей в лицо? Такое предположение привело ее в бешенство.
– Я хочу вернуться в дом.
– Не сейчас. Сначала я должен кое-что сделать.
– Что?
Броуди усмехнулся:
– Вы же знаете.
Он взял оба ее запястья и сомкнул их у себя на шее. Это вышло легко и просто, словно он повязывал галстук. Анна оказалась прижатой к нему вплотную. Броуди крепко обнял ее, провел губами по ее волосам.
– Пустите меня, я этого не хочу.
Голос прозвучал глухо: ее лицо было тесно прижато к его плечу.
– А вы сделайте вид, что это Ник.
Анна в ярости оттолкнула его, но его рот неумолимо опустился, заставив ее губы раскрыться. Она сердито запротестовала сквозь зубы и изо всех сил дернула его за волосы, но он не сдвинулся ни на дюйм. "Может быть, причиняя ему боль, я добиваюсь обратного?" – подумала Анна и отпустила его.
Он издал глухой стон и ослабил свой грубый захват, его губы стали мягче, нежнее, она ощутила ласку его языка. Губы у нее задрожали, Броуди осторожно завладел ими. Та же знакомая слабость, которую она уже дважды ощущала в его объятиях прежде, охватила тело Анны, но только теперь все стало еще хуже, потому что она уже знала, каково это, и хотела узнать, что будет дальше. Что случится, если он продолжит, а она не окажет сопротивления?
– Прошу вас, не надо, – жалобно попросила Анна. Увы, слова невозможно было разобрать: ее губы крепко прижимались к его губам. И он тоже что-то говорил – повторял ее имя снова и снова. Это слово, повторяемое беспрестанно, как заклинание, сводило ее с ума, в нем слышались нетерпение и страсть, кружившие ей голову. Она позабыла, что он ей не муж, что он домогается ее только потому, что она была женой его брата, и, когда его ищущие руки нащупали ее грудь, не стала его останавливать.
Ей показалось, что он пробормотал "Господи боже, это же чудо!" – и она поняла, что он имеет в виду: впервые за всю свою сознательную жизнь она не надела корсет. Прикосновение его пальцев было осторожным, почти трепетным. Интересно, догадывается ли он, что до сих пор никто к ней так не притрагивался? Протяжный вздох вырвался из ее груди: это наслаждение оказалось невыносимо острым. С закрытыми глазами Анна покачнулась, положила стиснутые в кулаки руки на плечи Броуди и позволила целовать себя. Целовать без конца.
– Ты прелестна, Энни, – прошептал Броуди, не отрываясь от ее губ.
Он и сам не знал, как далеко его это заведет, не хотел даже задумываться. Погрузив одну руку в густой и плотный шелк ее волос, он ладонью другой погладил маленький тугой бутон соска, который нащупал сквозь платье. Ее пугливая покорность ударила ему в голову, едва не лишив остатков разума: никогда в жизни он ни одну женщину не желал так страстно, как эту.
Надо было ее отпустить, но он не мог… пока еще не мог… нет… не сейчас… это было не в его силах. Он прижал ее спиной к замшелому каменному столбу беседки. Ее глаза в лунном свете показались ему бездонными озерами. Анна застонала под его поцелуями, и этот беспомощный стон, ознаменовавший его полную победу, заставил Броуди позабыть о последних крупицах разума.
Только в эту минуту он наконец осознал, как глубоко она заблуждалась насчет его побуждений. Ник тут был совершенно ни при чем: Броуди думать не думал о соперничестве с мертвецом и не пытался восторжествовать над братом. Неловкими от нетерпения пальцами он начал расстегивать крохотные агатовые пуговички у нее на груди, пытаясь в то же время не прерывать поцелуя, и вдруг почувствовал соленую влагу у себя на губах, на лице, а потом и пальцах.
– Энни? – ошеломленно прошептал Броуди. – Почему ты плачешь? Что случилось?
Он сжал ее лицо ладонями, шепча слова утешения, целуя ее щеки и глаза.
От его нежности ей стало только хуже. Прерывисто дыша и поминутно всхлипывая, Анна отвернулась и высвободилась из его рук. Плач перешел в захлебывающиеся рыдания: она никак не могла остановиться. Какая-то тяжесть, комом застывшая в груди, таяла с каждым судорожным вздохом, но от этого ей не становилось легче. Броуди обнял ее сзади. Анна чувствовала, как он осторожно прижимает ее к своей груди, тихонько гладит, утешает.
– Не надо плакать, я этого не вынесу, – шептал он, жарко дыша прямо ей в волосы, стараясь смягчить пробегающие по ее телу судороги, принять ее боль на себя. – Если ты не прекратишь, я тоже заплачу. Учти, я не шучу. Я буду реветь белугой, и тебе станет стыдно.
Анна издала всхлипывающий смешок и снова заплакала. Броуди через плечо протянул ей свой платок, и она уткнулась в него носом.
– О господи, Энни, мне очень жаль. Прости меня за все. Похоже, что бы я ни делал, все причиняет тебе только боль.
По крайней мере он догадался, что означают ее слезы: она оплакивала Ника. Следуя его совету, она попыталась сделать вид, будто принимает одного брата за другого, и оказалось, что это невозможно. Теперь Броуди и сам не понимал, как мог – хотя бы на секунду! – ожидать чего-то иного. Все, что ему осталось, это крепко зажмурить глаза, прячась от собственной боли, и держать вздрагивающие от рыданий тоненькие плечики Анны. Надо проявить к ней участие, раз уж он больше ничего не может ей дать.
Но если Броуди считал, что о чем-то догадывается, то о самой Анне этого никак нельзя было сказать. Она понятия не имела, чем вызваны ее слезы. Знала только, что в душе у нее что-то умерло. Это было нечто необъяснимое – последняя преграда, до сих пор державшая ее на безопасном расстоянии от Броуди. И вот она рухнула. Анна была в смятении, ее охватило страшное чувство вины. Только одно она понимала совершенно отчетливо: ей следует скрывать эту неожиданную слабость, прятать ее глубоко-глубоко в самом дальнем, самом дальнем уголке своего сердца и молить Бога, чтобы Броуди о ней не проведал. Отныне только его неведение спасало ее от гибели.
Он убрал руки и отступил на шаг назад. Анне вдруг стало холодно, она обхватила себя руками. Голос Броуди прозвучал мрачно и торжественно.
– Я больше не стану этого делать, и вам не надо ни о чем беспокоиться. На этот раз я говорю правду. Клянусь, я больше вас пальцем не трону. Даже в шутку.
Подняв глаза к холодным, равнодушным звездам, она произнесла прерывающимся от недавнего плача шепотом:
– Спасибо…
– Я сейчас уйду в дом. Но если вы хотите уйти первой, я мог бы…
– Нет-нет, все в порядке, вы…
– Я мог бы подождать, пока вы…
– Нет, вы идите, а я постою еще минутку.
– Вы уверены?
– Да.
Последовало неловкое молчание.
– Ну хорошо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она услыхала, как он прошел мимо, и повернулась спиной: ей не хотелось провожать его взглядом. Звук его шагов долго не затихал в ночной тишине, а когда он наконец растаял, Анна почувствовала себя одинокой, как никогда в жизни, хотя с детства привыкла к одиночеству.
Глава 12
28 мая 1862 года, Рим
– Вам совершенно незачем спускаться, дорогая, мы можем попрощаться здесь.
– Нет, Эйдин, я хочу вас проводить. Позвольте мне только захватить шаль. Я… Прошу прощения.
Последние слова были адресованы Броуди, оказавшемуся между нею и стулом, на котором висела шаль. Анна обошла его стороной, бросив лишь мимолетный взгляд на неподвижное, настороженное лицо. Она подхватила со спинки стула свою кружевную мантилью и первая спустилась по лестнице в цокольный этаж виллы "Каза Роза", арендованной ими в Риме. Броуди, О’Данн и Флауэрс последовали за ней.
В дверях, выходящих на темный, мощенный булыжником двор, Анна остановилась. Нанятая специально для этого случая дорожная карета уже стояла у ворот, лошади нетерпеливо били копытами. Мужчины решили, что обойдутся без возницы и будут править сами по очереди. Было уже около полуночи. Им предстояло прибыть в Неаполь послезавтра. Если в пути не произойдет чего-нибудь непредвиденного.
– Ну что ж, Анна, – начал О’Данн, взяв ее за руку и глядя на нее с улыбкой. – Мы вновь увидимся в пятницу. С утра пораньше, я полагаю. Погуляйте по Риму, пока нас нет, отдохните хорошенько.
– Да, конечно, я так и сделаю.
Но она прекрасно знала, что останется здесь, на вилле, будет волноваться и ждать. Все слова уже были сказаны, оставалось только поцеловать Эйдина в щеку и пожелать ему удачи.
– Обещайте мне, что будете осторожны. Я знаю, что ничего не случится, но…
– Да, разумеется. Ничего не случится, и мы сумеем о себе позаботиться. А теперь нам, пожалуй, пора отправляться.
– Веселей, миссис Бальфур, – сказал Билли, отвешивая ей поклон. – Вы, главное дело, не тревожьтесь, за этими двумя я пригляжу.
– Благодарю вас, мистер Флауэрс.
Анна порывисто протянула ему руку. Он пробормотал "Ух ты!" или что-то в этом роде и вспыхнул до корней волос.
Несколько секунд Анна простояла, уставившись в пространство и стараясь придать лицу спокойное выражение, потом повернулась к Броуди.
– До свидания, – сказала она ровным голосом и опять протянула руку.