Когда Эвелина услышала эти слова, странный холодок пробежал у нее по спине. Она вдруг вспомнила нечто из событий прошлой ночи, о чем она совсем было забыла. Когда Брэндрейт объяснялся ей в любви через дверь, она вдруг услышала низкий, раскатистый, какой-то потусторонний смех, раздавшийся прямо с того места, где стоял пресловутый кувшин с водой. Смех прозвучал настолько отчетливо, что Эвелина подумала, уж не начала ли она тоже страдать галлюцинациями, как леди Эль. Странно было то, что в этот самый момент ей и пришла в голову безумная идея окатить Брэндрейта водой.
Высвободившись из объятий Аннабеллы, она подошла к кувшину и потрогала его, словно для того, чтобы убедиться в его реальности. Но чей это был смех? Уж не дух ли какой обосновался в ее спальне? Смех показался ей знакомым, он был похож на смех Брэндрейта после того, как он ее поцеловал.
– Да ты только посмотри на него! – воскликнула Аннабелла. – Ты должна его видеть. Иди же сюда! Он снова встал.
Эвелина вернулась к окну и как зачарованная наблюдала за тем, как поднявшийся во весь рост Брэндрейт хлестнул лошадей. Ее охватил такой страх, что ей стало дурно.
– Ах, зачем он так? – прошептала она.
– Ну не чудо ли он? – беспечно ворковала Аннабелла. Отойдя от окна, она закружилась по комнате. – Я попрошу его прокатить меня до завтрака. Ты думаешь, ему понравится мое новое платье?
Эвелина взглянула на Аннабеллу, уже стоявшую в дверях. Платье как платье, в полоску, с пышными оборками на юбке. Полоски были зеленые, под цвет ее глаз.
Аннабелла – красивая девушка. Ей только что исполнилось двадцать. Невысокая и миниатюрная, с маленькими, изящными руками, узкими щиколотками и самыми крошечными ножками, какие Эвелине случалось у кого-нибудь видеть. Вокруг высоко уложенного на голове узла волос спускались десятки белокурых локонов. Она очень гордилась своей внешностью, но, по мнению Эвелины, ее нельзя было за это осуждать. В самом деле, сочетание больших зеленых глаз, ротика сердечком и безупречного овала лицо производило поистине неземное впечатление и было достойно всяческого поклонения.
Эвелина высказала свое мнение, как всегда, откровенно:
– Если Брэндрейт не находит тебя олимпийской богиней, значит, он слеп или полный идиот.
Сверкнув белозубой улыбкой с очаровательными ямочками на щеках, Аннабелла исчезла за дверью.
Брэндрейт стоял в своей двуколке, крепко держа в руках вожжи. У него оставался еще один день до состязания с мистером Шелфордом, настоявшим, чтобы они правили лошадьми стоя. Он сам не понимал, каким образом викарию удалось втянуть его в эту нелепую затею. Он помнил только, что речь между ними зашла о его кузине Аннабелле.
Мистер Шелфорд обвинил Аннабеллу в легкомысленном поведении. Брэндрейт отвечал на это, что, во всяком случае, она не такая зануда, как некое известное ему духовное лицо, служившее в одной богом забытой деревушке, в котором не было и искры жизни.
Не следовало ему так жестоко дразнить мистера Шелфорда. По правде говоря, его немало удивил недобрый огонек, вспыхнувший в глазах викария. Он даже подумал, что Шелфорд вот-вот на него накинется, особенно когда тот сжал кулаки с таким видом, что, того и гляди, затеет хорошую потасовку.
– Я бы должен был вас вызвать, – заявил Шелфорд, – но мое положение в этой забытой богом деревушке, как вы изволили выразиться, запрещает мне нарушать королевские законы.
– На вашем месте я бы не дал этому соображению мне помешать.
– Вам бы уж это, конечно, не помешало. – Шелфорд усмехнулся и, расслабив сжатые кулаки, достал из кармана зеленого сюртука серебряную табакерку. – Потому что вам глубоко безразличны чувства и мысли окружающих. Я же не в таком завидном положении, чтобы ими пренебрегать. Но вы очень ошибаетесь, если воображаете, что я намерен не замечать ваши оскорбительные замечания. Вместо поединка я вызываю вас на состязание: устроим гонки в любого типа экипажах по вашему выбору от Флитвик-Лодж до деревни. Это примерно две мили.
– Я принимаю ваш вызов, – живо отозвался Брэндрейт, раздраженный данной ему викарием характеристикой.
– Вы слишком поторопились с ответом. – Викарий насмешливо приподнял бровь. – Состязаться мы будем стоя.
– Стоя? – переспросил удивленный Брэндрейт.
– Вот именно, как римляне на колесницах, если у вас хватит на это смелости.
– Смелости? У меня?! И вы полагаете, вы… – Брэндрейт с невероятным усилием сдержал готовое сорваться у него с языка ругательство.
Мистер Шелфорд всегда был ему несимпатичен. Впрочем, он не давал себе труда понять этого человека. Было известно, что Шелфорду очень не повезло с выбором профессии. Хотя Брэндрейт не знал никаких подробностей, ему всегда казалось, что викарию в качестве поля деятельности куда больше подошла бы армия, чем церковь. Поэтому вызов на состязание вместо дуэли его не очень удивил. Хотя Шелфорд и принял сан, он не отказался от занятий спортом и был в отличной форме. Маркиз отнюдь не считал, что, если Шелфорд сочиняет проповеди для деревенских жителей, он окончательно оставил свои прежние увлечения. По правде говоря, больше всего маркизу пришлись не по душе критические отзывы Шелфорда о его кузине. Этого он не мог стерпеть. Хотя он и не был в нее влюблен, он знал ее с детства и относился к ней как к младшей сестре.
– Я бы много дал, – сказал Брэндрейт, – чтобы сейчас иметь возможность скрестить с вами шпаги.
– Я уже объяснил вам причину моего отказа от поединка и предложил соответствующую замену. Так что же вы мне скажете на это? Вы согласны?
Брэндрейт колебался не долее секунды.
– Разумеется, – улыбнулся он. – Но предупреждаю: меня будет нелегко одолеть.
– Я в этом не сомневаюсь, – спокойно возразил Шелфорд.
Это последнее замечание навело маркиза на мысль, что, хотя он и считался в обществе непревзойденным атлетом, Шелфорд вполне мог оказаться искуснее его. Кто их знает, этих деревенских. Поэтому он и тренировался снова и снова на тенистой, заросшей травой аллее.
Пустив лошадь рысью и снова поднявшись на ноги, Брэндрейт утешал себя мыслью, что, хотя состязание и могло быть опасным, оно отвлечет его на несколько часов от его малоприятных размышлений.
Эвелина и его странное с ней поведение прошлой ночью не шли у него из ума. Он по-прежнему не отдавал себе отчета в том, почему поцеловал ее. Это можно было объяснить только тем, что она сама раззадорила его. А стук в ее дверь и признания в безумной любви? С ума он сошел, что ли, чтобы нести такой вздор?
Проклятье! Образ Эвелины не желал покидать его мысли.
У нее прекрасные каштановые волосы изумительного оттенка. При таких прелестных чертах лица они были бы лучшим украшением, не убирай она их так нелепо. Он никак не мог понять, почему, с ее обольстительной красотой, с ее дивной нежной кожей цвета спелого персика со сливками, она закручивала волосы, как почтенная мать семейства, одеваясь при этом в подобие монашеской рясы. Но Эвелина Свенбурн непостижима, и никому не дано ее понять.
Он считал ее прирожденной старой девой… до вчерашнего вечера.
Теперь все разом изменилось, но почему и как?
Маркиз громко засмеялся. Странная штука жизнь, и прелюбопытная! Как только он составлял о ком-то определенное впечатление, его тут же опровергали. Сначала Шелфорд, а теперь его старинный враг – Эвелина! Проживи он еще хоть сто лет, он никогда не забудет, как она отвечала на его объятия и поцелуи. Он никогда бы не подумал, насколько она страстная натура. Она сама обняла его и крепко целовала в губы, словно забыв обо всем на свете.
Он, конечно, не остался равнодушным. Страсть с новой силой охватила его от ее прикосновений. То, как она полностью предалась ему, удивительно возбуждало.
Что бы это все значило? Он пустил лошадей шагом, приближаясь к дому. Если бы он только не напился и не выставил себя на посмешище у ее дверей прошлой ночью, он бы с удовольствием приветствовал ее сейчас. Ему по-прежнему не верилось, что он мог говорить с ней в таком тоне! Что заставило его нести такую чушь? Он, кажется, даже выражал готовность жениться! Черт возьми! Не иначе, что-то неладно с бренди, который он пил вчера.
Слава богу, что она окатила его водой, пока не произошло чего-нибудь похуже!
Когда он проснулся сегодня утром, его поразило, насколько нереальным казалось ему все происшедшее. Какое-то мгновение перед окончательным пробуждением он был убежден, что все это ему приснилось. Но по мере того как сон бежал от него, он отчетливо понимал: все произошло наяву.
Ну и что он скажет ей теперь? Оставался один выход: согласиться с ней в оценке его тогдашнего состояния… признать, что он был пьян. Это не льстило никому из них. Кстати, он не желал признать, что поцелуй был вызван той же причиной.
А какое это все, в сущности, имеет значение? Маркиз с досадой ударил сапогом в пол двуколки. Что ему Эвелина – этот постоянный источник раздражения на протяжении уже многих лет! По сути дела, он ничуть не раскаивался ни в одном из своих поступков. За ее вмешательство в его дела, за ее упрямство в этой истории с бюстом Зевса она и не заслужила ничего лучшего. Поделом ей его неприличная навязчивость, в пьяном или трезвом виде, не важно.
А какое это все, в сущности, имеет значение? Маркиз с досадой ударил сапогом в пол двуколки. Что ему Эвелина – этот постоянный источник раздражения на протяжении уже многих лет! По сути дела, он ничуть не раскаивался ни в одном из своих поступков. За ее вмешательство в его дела, за ее упрямство в этой истории с бюстом Зевса она и не заслужила ничего лучшего. Поделом ей его неприличная навязчивость, в пьяном или трезвом виде, не важно.
Выбросив из головы воспоминания, Брэндрейт обратился мыслями к будущему. Он приехал в Флитвик-Лодж, рассчитывая убедить леди Эль принять его предложение десяти тысяч фунтов за бюст Зевса, отчасти чтобы поправить ее финансовое положение. Но, впрочем, собственное удовольствие он из виду не упускал. Он желал обладать этой скульптурой с того самого момента, как впервые ее увидел. Как только он уладит это дело, то тут же и уедет отсюда.
Оставив лошадей и опустившись на сиденье, он взглянул на несколько обветшавший дом. При виде его маркиз всегда испытывал такое чувство… словно он приехал повидаться со старым другом.
Как и многие дома в Бедфордшире, этот был выстроен из светлого кирпича. Фасад затянулся вьющимся плющом, ниспадавшим красивыми гирляндами на семь окон-фонариков.
Оценивающим взглядом Брэндрейт окинул главное здание и окружающие его постройки. Повсюду были видны следы запустения: облезлые оконные рамы, заросшая подъездная аллея, запущенный газон, давно не стриженные деревья, отсутствие цветов на клумбах, где догнивали с прошлой осени опавшие листья.
«Потребуется целое состояние, чтобы привести здесь все в порядок, – подумал он, – и внутри уже кое-где появилась сырость и плесень». Прошлой ночью во сне он запутался ногой в простыне и проснулся от треска рвущейся материи. Брэндрейт знал, что взамен маленькой, пусть и подлинно античной скульптуры он предлагает леди Эль возрождение ее старого дома и прежнего образа жизни. Он ожидал, что она только поблагодарит его за щедрость. Когда она, заколебавшись, отложила окончательное решение и, наконец, попросила его задержаться на несколько дней, чтобы обсудить с ним все еще раз, он был искренне озадачен.
Леди Эль из тех женщин, кто всегда знает, чего они хотят; поэтому должна быть какая-то особая причина ее странной нерешительности.
И когда он узнал, что это Эвелина убеждала леди Эль отказаться от его предложения на том основании, что бюст будто бы должен принадлежать ей по наследству, он был крайне возмущен. Какой эгоизм! Как жестоко с ее стороны мешать тетке, которую, по ее словам, она обожала, приобрести материальную независимость и привычный комфорт.
Нет, Эвелину невозможно понять. Он меньше всего ожидал, что она станет препятствовать счастью тетки. Быть может, он просто не знал ее с этой стороны. Однако он все-таки не оставлял надежды убедить тетку воспользоваться его щедростью. Пожалуй, стоит дать понять Эвелине, как жестоко с ее стороны настаивать на том, чтобы леди Эль отдала бюст ей, вместо того чтобы продать ему.
Когда в дверях дома показалась женская фигура, неожиданная, совершенно нежеланная волна возбуждения охватила его. Он понял, к своему прискорбию, как он жаждал снова увидеть Эвелину. Что за глупое желание! Откуда оно, черт возьми, взялось?
Когда солнце высветило золото волос на непокрытой голове женщины, он испытал одновременно облегчение и разочарование.
– Приветствую вас, кузен, – раздался музыкальный голос Аннабеллы.
Глубоко вздохнув, он ответил ей. Ему нравилась Аннабелла, ее кокетство, в котором проглядывала вчерашняя девчонка, то, как она неприкрыто льстила ему. Но когда она подошла, его вдруг посетила удивительная мысль: будь на ее месте Эвелина, он бы вновь, как вчера, попытался обнять и поцеловать ее.
10.
Из окна своей спальни Эвелина наблюдала за тем, как Аннабелла в очередной раз пыталась завоевать сердце Брэндрейта. Он сидел в двуколке с вожжами в руке, в то время как обворожительная красотка стояла рядом, улыбаясь ему. Аннабелла кокетливо раскачивала в руке соломенную шляпку за розовые ленты, а маркиз весело болтал с ней, отвечая на ее лесть с непринужденностью человека, уже пятнадцать сезонов выезжающего в свет. Эвелину удивляло, что Аннабеллу мог так привлекать мужчина на тринадцать лет ее старше, но Брэндрейт, очевидно, был идеалом всех юных девиц.
Минут десять шел обмен любезностями при полном удовольствии обеих сторон. До слуха Эвелины часто долетал смех Аннабеллы. Наконец, видимо решив, что лошади застоялись, Брэндрейт тронул вожжи, направив двуколку к конюшне.
Когда Аннабелла скрылась из виду, войдя в дом, Эвелина поняла, что пришло время действовать, и действовать быстро. Едва ли у нее найдется хоть доля секунды, чтобы поговорить с глазу на глаз с Брэндрейтом, когда в доме начнется обычная дневная суета. Поэтому она решила увидеться с ним, пока он занят в конюшне. Ей было известно, как заботился маркиз о своих лошадях, и, уж конечно, он самолично проследит за тем, чтобы их надлежащим образом вычистили, прежде чем вернуться в дом.
Она быстро надела плохо сидевшее на ней платье из лилового шелка, вышитое стеклярусом, заколола на затылке косы, набросила на плечи шаль и бегом спустилась по черной лестнице, стараясь не попасться на глаза Аннабелле.
Оказавшись во дворе, она почувствовала, что не завязала как следует туфли. Туда мгновенно стал забиваться песок. Останавливаться ей не хотелось, во всяком случае, пока она не добежит до зарослей кустарника, чтобы Аннабелла не заметила ее. Если бы она увидела Эвелину бегущей куда-либо, она бы пустилась, не задумываясь, за ней вслед просто из любопытства.
Спотыкаясь, Эвелина бежала дальше, пока наконец не упала на траву под высоким дубом. Она только успела покрепче завязать туфли, как послышался голос Брэндрейта. Она испуганно ахнула.
– У вас изумительные лодыжки, Эвелина, – стройнее не бывает! Я и не подозревал. Не знаю, намеренно ли вы мне их продемонстрировали или нет, но в любом случае я вам весьма благодарен.
Чувствуя, как краска заливает ей лицо, Эвелина поспешно одернула юбку. С трудом переводя дух, она прижала руку к сердцу.
– Господи, Брэндрейт, как вы неслышно подкрались. Как вам, право, не совестно. Я полагаю, вы нарочно хотели напугать меня до смерти, набросившись, как разбойник с большой дороги!
Она сделала попытку встать, и маркиз протянул ей руку, чтобы помочь. Эвелина взглянула на него настороженно, словно его помощь могла грозить ей опасностью. Но, сообразив, что если она не примет учтиво его руку, то лодыжки ее, пожалуй, опять окажутся на виду, Эвелина пробормотала слова благодарности.
– Разбойник с большой дороги? – не слушая ее невнятных излияний, переспросил он. – Одна из ваших детских фантазий?
Эвелина хотела было возмутиться, но, вспомнив свою цель, поспешно отвечала:
– Нет, конечно, нет! Я никогда не была фантазеркой.
– Я мог бы догадаться, – заметил он невозмутимо.
Ей хотелось спросить, почему он вдруг нахмурился, но, опасаясь, что их уединение в любую минуту могло быть нарушено, она прошептала:
– Мне необходимо было поговорить с вами, Брэндрейт, наедине…
– Как, непременно вне дома?
– Да, – отвечала она быстро. Еще утром, думая о том, как ей лучше принести свои извинения, она решила, что, если они окажутся в комнате вдвоем, он может снова покуситься на нее. Брэндрейт пользовался такой репутацией сердцееда, что Эвелина не сомневалась: независимо от того, нравится ему женщина или нет, он всегда готов воспользоваться обстоятельствами.
– Я вижу, вы мне не доверяете? – спросил он, тоже понижая голос до шепота.
– Разумеется, нет, – последовал прямой ответ, заставивший его расхохотаться. – Схватив Брэндрейта за руку, Эвелина умоляла его быть потише. – Я не хочу, чтобы Аннабелла нас застала так.
– Застала как? – спросил он лукаво.
– Нет, вы невыносимы! – воскликнула она, забыв обо всем, и отпустила его руку.
– Я знаю, – с покаянным видом покачал он головой. – У меня бездна недостатков.
– Уж конечно, – согласилась она. – А теперь не перебивайте меня. Я вас искала с определенной целью и не хочу, чтобы меня отвлекали.
– Вы меня интригуете. – Он приблизился к ней, играя бахромой ее шали. – Вы меня искали? Очень хорошо. Но почему вы говорите шепотом? И почему я шепчу? Мы ведь, кажется, ничего плохого не сделали?
Эвелина почувствовала растущее раздражение.
– Вы просто ужасны. Вы же знаете, что сделали. Очень дурно было с вашей стороны целовать меня вчера. Очень!
– Но вам же понравилось, – отвечал он с невинным видом, прижимая одну руку к груди, а другой продолжая играть ее шалью.
Эвелина снова вспыхнула. Не глядя на него, она пробормотала:
– Я как раз об этом унизительном обстоятельстве и хотела сказать. Я, право, не знаю, как объяснить мою странную реакцию на ваши… ваши поцелуи. Я немного выпила за ужином. – Она подняла на него глаза. – Я думала об этой глупости всю ночь. Но если вы только заикнетесь о моих красных распухших глазах, я немедленно вас покину.