Наверняка, после спанья на земле у нее болело все тело, и он решил, что это вполне достаточное наказание за ее упрямство.
- Моего протеста против твоего варварства.
Она уже совсем проснулась, и ее лицо посуровело.
Он вопросительно поднял брови и обхватил себя руками. Даже его закаленное тело начинало чувствовать холод.
- Какого варварства?
- У тебя пленники, - прошипела она. - Как ты мог? Я ненавижу насилие, но понимаю, что иногда оно необходимо для самозащиты. Брать же пленных, когда битва закончилась, нецивилизованно.
- Мне не надо защищать себя, тебя или кого бы то ни было. И ты не понимаешь цивилизацию, сварливая женщина, если думаешь, будто только скандинавы считают пленных военной добычей. Так во всем мире. Я не знаю страны или народа, которые осуждали бы это.
- А что тебе говорит твое сердце?
Ее вопрос изумил Селика. Ответить на него, вроде бы, было легко, но он никак не мог подобрать слова, чтобы оправдать себя.
Тихий шорох привлек его внимание, и он заметил, что они своим разговором разбудили пленников, которые внимательно к ним прислушивались. Селик с ворчанием нагнулся и поставил женщину на ноги.
Рейн потеряла дар речи от изумления, но прежде чем обрела его вновь, уткнулась лицом ему в шею, потому что он легко и властно поднял ее на руки.
Селик знал, что Рейн думает, будто она слишком большая, чтобы мужчины носили ее на руках, и ему нравилось поддерживать в ней эту уверенность. Он сделал вид, что ему невыносимо тяжело и он едва не падает, и она тотчас перестала сопротивляться.
- Может быть, если ты будешь есть поменьше, ты перестанешь расти.
- Опусти меня! Слышишь?
- Нет. Я нашел для себя хорошее упражнение после целого дня верхом. Как будто несу своего коня.
Она внезапно замолчала, потом тихо спросила:
- Селик, а где твой конь?
Удивленный ее вопросом, он неуверенно ответил:
- Пасется вместе со всеми около пруда. А что?
- Можно мне взглянуть на него? Пожалуйста. Это важно для меня.
Селик пожал плечами. Он не видел в этом ничего плохого. Кроме того, можно заодно искупаться. Походную сумку с мылом и полотенцем он оставил где-то там неподалеку.
Но он не хотел сразу уступить ей.
- А что взамен? Что сделаешь ты для моего удовольствия?
Он почувствовал, как напряглось ее тело.
- У меня ничего нет.
- Да? Неужели? Тогда обещай молчать. Или поклянись, что не убежишь. - Ему пришла в голову мысль, от которой у него зашлось сердце. - Или…
- Или?
- Или поцелуй меня. Но по доброй воле, - прошептал он, вдыхая запах ее волос.
В них еще сохранился аромат "Страсти", который смешался с ее собственным сладким запахом.
- Ага! Вчера я дала тебе не только поцелуй.
- Это не то, ведь ты спала. И, насколько я помню, ты меня не целовала.
По правде говоря, он помнил гораздо больше.
Странно, думал он, я был так близок с ней и не целовал ее. Собственно, если честно, то он ласкал свою умершую жену и поэтому не касался ее губ. А может быть, он знал, кого ласкает, но не мог с этим смириться?
- Один поцелуй? Это все, чего ты хочешь?
Он кивнул, отпуская ее. Они уже были возле пруда.
Она скользнула вниз и встала лицом к нему, совсем рядом, но не касаясь его.
- Потом поговорим?
Он снова молча и едва заметно кивнул, не в состоянии пошевелиться, словно околдованный ее близостью. Наверное, она и вправду колдунья.
Рейн положила руки ему на плечи и приблизила губы к его губам. Он учуял ее сладкое дыхание, прежде чем она закрыла глаза и нежно коснулась его. Она всего-то потерлась своими мягкими губами о его губы, но ему показалось, будто он никогда не испытывал ничего подобного.
Она застонала. Селик весь напрягся, стараясь погасить огонь в крови.
Всего лишь поцелуй.
- Селик, - просительно прошептала она, гладя его плечи.
Потом она прижалась к нему и замерла. Они стояли лицом к лицу. Мужчина и женщина.
Селик застонал, не в силах больше держать себя в руках.
А она снова коснулась губами его губ, потом ее прикосновение стало более требовательным, и вот она уже захватила в нежный плен его нижнюю губу.
Он прерывисто дышал, отдаваясь во власть страсти, и она, поняв, что все можно, просунула кончик языка между его губами. Он не ожидал от нее такой напористости. Даже не мечтал об этом!
И она говорила, что не получит удовольствия от соединения с ним! Что же будет, когда она по-настоящему воспламенится?
Селику надоело изображать бесчувственный столб. Хватит игрушек! Он обнял ее и крепко прижал к себе, решив, что пора брать власть в свои руки.
Взяв ее лицо в ладони, он вглядывался в него при свете луны и радовался, видя полузакрытые в истоме глаза и полуоткрытые в ожидании влажные губы. С нежностью он провел пальцем по ее губам, потом то же самое сделал кончиком языка.
Она подалась к нему, и сердце замерло у него в груди. Он поцеловал ее со всей страстью, потом отпустил ее, потом опять приник к ней. Он сливался с ней в страстном поцелуе и опять отпускал ее, не в силах отпустить совсем.
Страстное желание подчинило его себе, и не в силах больше терпеть, он раздвинул языком ее губы. Теперь она не отпускала его, и он забыл обо всем на свете, кроме прижимавшейся к нему женщины.
Внутренний голос твердил Селику, что они слишком спешат. Удивительное сладостное томление, какого он не испытывал уже много лет, может быть, никогда не испытывал, ничем хорошим не кончится, если он не остудит немного их пыл.
Он неохотно отодвинулся от нее.
- Рейн, так мы оба сгорим. Давай немного помедленнее, и тогда мы получим больше удовольствия.
Она попыталась было протестовать, но он крепко держал ее.
- Нет-нет, сладкая, я хочу любить тебя всю ночь, а так все кончится в одно мгновение, если ты не перестанешь мучить меня.
- Я? Мучаю тебя? Да я сама как в огне, - простонала она.
Селик испугался, что не выдержит. Положив руки ей на плечи, он держал ее на расстоянии и тяжело вздыхал, видя ее затуманенные глаза и припухшие от поцелуев губы, от его поцелуев, с радостью думал Селик. Святой Тор!
Он заставил себя нагнуться за сумкой и подтолкнул Рейн поближе к воде. Прежде чем она разгадала его намерения, он, отбросив сумку, подхватил ее на руки, вошел в ледяную воду и, все так же держа ее на руках, сел на дно.
Она пронзительно вскрикнула. Но он крепко прижал ее к себе.
- Сиди, сиди, дорогая. Нам надо охладить свою кровь для долгой ночи. И, потом, от меня воняет, как от Яростного, а я вовсе не хочу вонять.
- Селик, мне холодно.
- Ш-ш-ш. Я знаю. Встань!
Когда она встала, не противореча и ни о чем не спрашивая, он снял с нее тунику, блузку, штаны, туфли и соблазнительное нижнее белье, застежка от которого пряталась у нее между грудями. Она стояла перед ним обнаженная и трепещущая. Красавица. Золотые волосы до пояса. Длинные ноги. Стройные бедра. Высокие крепкие груди. Именно такими представлял он богинь Скандинавии.
- Не отворачивайся, - потребовал он, тяжело дыша.
Наверное, замерз, говорил он себе.
Он бросился на берег, вытащил из сумки мыло и полотенце и сбросил с себя всю одежду. Когда он вернулся обратно, она стояла на том же месте и так же внимательно изучала его тело, как он - ее.
- Ты прекрасен, - прошептала она.
- Нет, теперь нет. Ты, должно быть, слепая.
Но он не смог удержаться от нежной улыбки.
- Моя мать была права. Ты похож на скандинавского бога.
Селик покачал головой, удивляясь тому, как они одинаково думают.
- Может быть, судьба захотела, чтобы ты стала богиней этого бога… Подойди, - попросил он и быстро намылил ее всю от шеи до ног, то и дело останавливаясь и любуясь совершенством ее форм.
Когда он намылил ей руки и погладил мягкие груди и затвердевшие под его ладонями соски, она прошептала чуть слышно:
- Я никогда, никогда так не хотела мужчину, как хочу тебя.
Селик хотел было отшутиться в ответ, но от неизъяснимой радости, которую она ему доставила, у него перехватило дыхание. Он молча намыливал ее тело, и она ласково гладила его теплыми даже на таком холоде ладонями.
Когда ее рука скользнула вниз, он не пустил ее.
- Нет. Такого мне не выдержать.
Мыло упало в воду, и Селик крепко обнял ее. Они оба были скользкие, и оба улыбались невесть чему. Оба застонали одновременно и рассмеялись. Селик терся грудью о ее намыленные груди и с восторгом смотрел, как она выгибает спину и закрывает глаза, прижимаясь к нему.
- Я хочу тебя, - шептала она ему.
- Довольно!
Он опустился вместе с ней в воду, торопливо смывая с себя и с нее мыло, и вытащил ее на берег, где завернул в меховой плащ, но сначала исцеловал ее всю от макушки до пальчиков ног.
Она была на удивление послушна, потому что забыла обо всем на свете, кроме его ласк. И он тоже помнил только, что она с ним и она хочет его.
Селик встряхнулся, как лохматый пес, рассыпав вокруг множество брызг. Потом, обняв Рейн за плечи, он снова прижал ее к себе и направился к шатру, не позаботившись прикрыть свою наготу.
Они уже почти прошли место, где паслись кони, как вдруг она остановилась и помотала головой, словно что-то вспоминая.
- Конь, - сказала она вдруг. - Ты обещал показать мне коня.
Ошарашенный столь внезапной переменой в ее настроении, Селик кивнул и повел ее к Яростному. Конь радостно заржал, когда Селик погладил его шею.
- Где твое седло? - спросила она странным голосом.
- Что случилось? - внезапно встревожился Селик.
- Покажи мне седло.
Он показал на место поблизости, где лежали его вещи, и, прищурившись, смотрел, как она наклонилась над седлом, а потом упала на колени. Он видел, как у нее опустились плечи и она заплакала. Растерявшись, он подошел поближе.
- Скажи мне, о чем ты плачешь, - попросил он, опускаясь рядом с ней на колени.
Несмотря на наготу, он не чувствовал холода.
- Это… - еле слышно проговорила она. - Ты сделал это?
Он увидел полудюжину скальпов, притороченных к седлу, и застыл на месте. Черт подери! Он же собирался их сжечь. По правде говоря, он сам, пока не приехал в лагерь, не заметил, как снял эти скальпы, в такой он был ярости. Хотя многие скандинавы делали это постоянно в каждой битве, он никогда прежде этим не занимался, но сегодня что-то случилось с ним.
Наверное, его потрясла гора трупов, которую он увидел. Но как объяснить это женщине, не желающей ничего знать о вражде и насилии.
- Да. Это благородный скандинавский обычай, чтобы наши враги не могли войти во врата рая.
Она покачала головой, не переставая плакать.
- Я знаю, это неприятно, но ничуть не хуже, чем делают саксы. Они заживо сдирают кожу и прибивают ее к дверям церкви.
- Жестокие люди всегда находят себе оправдание, - устало проговорила Рейн, глядя ему прямо в глаза.
От ее печального голоса ему сразу стало очень холодно. Селик вздрогнул, и неизбывная боль его потерявшейся души, закрывая небо, повисла над ними, как зимняя туча.
ГЛАВА 6
Пораженная в самое сердце, Рейн встала и тщательно запахнула на себе меховой плащ. Она вся дрожала, но не из-за холода. Ее мозг отказывался что-либо понимать. Человеческие скальпы, притороченные к луке седла…
О Боже! Этот человек… этот человек, который неожиданно стал дорог ей… не только отнимает у людей жизнь, но и хранит такие сувениры.
Голый Селик стоял и не думал извиняться, лишь вопросительно склонил набок голову. Подсыхая, его волосы шевелились под порывами ночного ветерка. Даже в лунном свете она могла видеть, что ее ужас изменил выражение его прекрасных глаз, которые только что были полны страсти, а теперь из них опять как будто ушла жизнь.
Ее глаза скользнули по его телу от широких плеч до крепко стоявших на земле ног, и она покачала головой, благоговея перед его красотой и не понимая, почему ей совершенно безразлично, что он всего-навсего великолепное животное. Вот оно, слово, которое она искала, - животное. Подранок. Раненый зверь.
- Да, я зверь. Я предупреждал тебя, но ты решила, что можешь меня спасти, - глухо проговорил Селик, насмехаясь над самим собой.
Рейн не заметила, что произнесла последние слова вслух, но, возможно, это к лучшему. Пусть Селик знает. Все равно ничего не изменишь. Человек, который способен на такое, неизлечим.
Кто ты такая, чтобы бросать в него камни? Голос вновь звучал у нее в голове. Она устало прикрыла глаза, боясь сорваться.
В каждом человеке есть что-то хорошее, надо только получше присмотреться.
Рейн совсем растерялась. А что если это путешествие во времени - всего лишь плод ее воображения? И она сидит в институте мозга, а над ней колдует психиатр, вроде Джека Николсона? Почему бы нет? И викинг - ее фантазия. Да нет, скорее, кошмар. Она зажала рукой рот, чтобы истерическое хихиканье не вырвалось наружу.
Селик с раздражением фыркнул, не понимая, что ее вдруг развеселило, и она смерила его взглядом, в котором раздражения должно было быть не меньше, чем в его фырканье. Потом она обошла его и направилась к пленникам. Ей было необходимо уйти от этого варвара и хорошенько подумать.
Селик схватил ее за руку.
- Ты куда?
- Не… трогай… меня, - процедила она сквозь зубы. - Не трогай… меня… никогда.
Он отпустил ее и отодвинулся.
- Заложники не приказывают, - твердо сказал он.
Рейн пожала плечами.
- Я дура, что думала иначе. Я дура, потому что тебя уже не исправить.
Не много же в тебе веры!
- Хватит! - крикнула она, прижимая руку к разболевшейся голове, а другой рукой придерживая полы плаща.
- Что хватит?
- Я не тебе. Проклятый голос.
Селика это как будто позабавило, но улыбка не растопила лед в его глазах.
- Опять Бог?
- Да. Нет. Не знаю. Наверно, моя совесть.
- Побереги свою совесть для кого-нибудь другого, - презрительно скривился он. - Для того, кого сумеешь спасти. А меня оставь в покое.
- Замолчи. Не видишь, я устала?
Старательно делая вид, что ей на него наплевать, Рейн направилась к пленникам, но вдруг остановилась и повернула к шатру. Неожиданно ей пришло в голову, что неплохо бы одеться потеплее.
Шагая босыми ногами по холодной земле, она бормотала:
- Чудовищно! Не хватало мне быть единственным врачом в мире с мозолями на ногах.
Чуть позже, копаясь в сундуке Селика в поисках туники и штанов, которые Селик называл "брейс", она неожиданно подняла голову и увидела, что он стоит у входа вызывающе, ослепительно голый.
Рейн подавила чуть было не вырвавшийся из груди стон.
Уймись, Господи. Так нечестно.
- Воруешь? - сухо спросил он, показывая взглядом на свою одежду в ее руках.
- Мне нужны теплые вещи. Ты, может быть, равнодушен к холоду, а я не собираюсь спать голая на холодной земле.
- Ты права. Ты не будешь спать на холодной земле.
Когда смысл его слов дошел до Рейн, она покачала головой.
- Не думаешь же ты, что я буду после всего спать тут? Ты представляешь, как ты мне отвратителен? Да я сама себе противна, потому что ты трогал меня после того, как… после того, как… - Она помолчала, не в силах найти подходящие слова. Потом пожала плечами. - Я как будто вся вымазалась в грязи.
Он стиснул зубы, но его глаза смотрели все так же безразлично.
- Грязная ты или нет, но спать ты будешь в моей постели.
Рейн вскипела.
Опережая ее, он поднял руку.
- Посмей только не подчиниться. И знай, ты мне сегодня не нужна. Но, если меня постигнет безумие и я захочу тебя, не ты, а я буду решать, что мне делать.
- Изнасилуешь? Впрочем, почему бы и нет? Одним грехом больше, одним меньше. В твоем списке есть зверства похуже.
Он равнодушно пожал плечами.
- Ну, ладно! - Спорить с упрямым варваром было бесполезно. - Отвернись, я оденусь.
Он не пошевелился.
- Тебе придется жить по нашим законам. А мы не ложимся в постель одетыми. Утром мои штаны и туника к твоим услугам.
Ни на секунду не поверив ему, она фыркнула и, скинув плащ на пол, скользнула под меховое одеяло, но сначала убедилась, что Селик не сводит глаз с ее грудей. У него дрогнули губы, и она без слов поняла, что он чувствует.
Внутренне осуждая себя за удовольствие, которое ей доставил его пристальный взгляд, Рейн зарылась в меха, чтобы не видеть Селика и спрятать от него свои пылающие щеки.
Когда он задул свечу и лег рядом, Рейн отодвинулась подальше, чтобы случайно не коснуться его, но все равно ей не давали покоя тепло, исходившее от его тела, и его дыхание, щекотавшее ей плечи.
Она проснулась незадолго до рассвета и обнаружила, что лежит в его объятиях, прижимаясь щекой к шелковистым волосам на его груди. Рейн тихо лежала, прислушиваясь к ровному биению его сердца и понимая, что совсем не хочет просыпаться. Она не могла ненавидеть этого мужчину, что бы он ни сделал или ни собирался сделать. Никак не могла. Она должна помочь ему. Но как?
Когда первые лучи солнца осветили шатер, Рейн осторожно высвободилась из объятий Селика и быстро натянула его штаны, хотя они были на шесть дюймов длиннее, чем надо. Его шерстяная туника тоже оказалась ей велика, но в ней было тепло и она приятно пахла мужчиной, который проспал с ней рядом всю ночь.
Герв сидел возле пленников, прислонив голову к стволу дерева. При виде ее он выпрямился, но ничего не сказал, когда она принялась рыться в кухонной утвари. Отыскав в конце концов то, что ей было нужно, она решительно направилась к лошадям.
Господи, за это Ты должен дать мне две пары ангельских крыльев.
Селик спал дольше, чем обычно. Дала себя знать усталость последних дней. Неугомонная ведьма все-таки удрала, чему он совершенно не удивился. Дуреха никак не желала подчиняться его приказам и делала что хотела.
Селик ощетинился, вспомнив, как Рейн напала на него накануне из-за скальпов. Животное. Зверь. Надо же… Впрочем, возможно, она права.
Но ведь она все осуждает, что он ни делает. Ведет себя так, словно он шаловливый котенок. Ха! Лучше бы ей поостеречься, а не то она скоро поймет, что попала в лапы к тигру, который не прочь ею пообедать. Селик улыбнулся своей шутке. А что если повторить ее вслух при ней? Нет, не стоит. Вряд ли она оценит ее, тем более если у нее такое же настроение, как вчера.
Селик вылез из-под теплого мехового одеяла, удивляясь, как это он до сих пор чует соблазнительный аромат "Страсти", и покачал головой, вспомнив, что всего три дня назад он и слыхом не слыхивал о Рейн. А сейчас ему казалось, будто она была всегда. Какая же она чудная! Выдумщица. Надо же, дать имя запаху! Может, она и мылу дает имя? Он улыбнулся. Или гребенке?
Селик широко зевнул и, почесав грудь, принялся натягивать на себя чистые штаны и темно-синюю тунику, которую затянул широким, сплетенным из серебряных нитей поясом, после чего надел на руки тяжелые браслеты и вспомнил, как один раз Астрид надела их на него, ласково коснувшись пальчиком прекрасной гравировки.