* * *
Франсис преисполнилась благоговейным страхом при виде комнаты, в которую ее проводили. Еще более сильное впечатление на нее произвел человек в длинном черном одеянии, украшенном разноцветными каббалистическими знаками, из-под которого, когда он двинулся ей навстречу, мелькнула кроваво-красная подкладка.
– Не бойся, дочь моя, – сказал он.
– Я не боюсь, – ответила Франсис.
– Называйте его отцом, – шепнула ей Анна Тернер.
Как ни странно, Франсис была под таким впечатлением, что повиновалась.
Дженнет с широко раскрытыми от любопытства глазами осталась стоять у двери.
– Усаживайся, – пригласил Саймон Форман. Франсис опустилась на предложенный стул, а Саймон вручил ей хрустальный шар. Потом длинными костлявыми пальцами он откинул назад ее капюшон.
В сумраке комнаты ее красота казалось поразительной. Даже Саймон был удивлен. Он облизнул губы. "Что же это за мужчина, которого добивается такая красавица?" – спрашивал он себя.
Его опытный глаз заметил в этой девушке не только красоту. Огонь, страсть, желание – и все предназначено тому, кто не слишком этого жаждет.
Саймон Форман мог бы благословить свою дочь Анну за то, что она привела ее к нему.
Он потирал руки. Вот-вот ему приоткроется завеса пикантного придворного скандала, который может принести ему немало денег. Девушка молода, неопытна и очень хочет получить желаемое.
– Дочь моя, – сказал он, – расскажи мне все как можно подробнее.
Франсис снова поведала о своем несчастливом браке, нелюбви к своему мужу и любви к другому и о том, как важно для ее счастья найти выход из положения, которое для нее стало невыносимым.
– Вы можете мне помочь… отец? – спросила она.
Форман тихонько рассмеялся:
– Это не кажется мне такой уж невыполнимой задачей, дочь моя. Во-первых, имеется молодой человек, чья привязанность охладевает. Мы можем дать тебе снадобье, чтобы усилить его страсть. Говоришь, его привязанность остыла, когда приехал твой муж? Значит, его можно назвать человеком, который ужасно боится быть вовлеченным в скандал?
– Можно сказать и так.
– Ну, тогда нашей первой задачей будет поработать над твоим мужем. Мы должны найти средства, чтобы охладить его страсть. Когда он реже станет искать твоего общества, твой любовник будет меньше опасаться. А это облегчит нам работу над его чувствами.
Франсис сжала руки.
– Уверена, что вы правы!
– Тогда сначала поработаем над мужем. Ты можешь устроить так, чтобы в его пищу незаметно для него подсыпали порошок?
Франсис заколебалась.
– Он окружен своими слугами. Но я могу это устроить.
Саймон кивнул:
– Гм-м-м. Мы поразмыслим над этим. Возможно, мы посодействуем тому, чтобы твоя жизнь стала не такой тяжкой. Нашим первым шагом будут порошки. Но чтобы их приготовить, нужны деньги.
– Я знаю… Я готова заплатить.
– Миссис Тернер все объяснила?
– Да.
– Она уже не богата. Она потратила много времени и сил, чтобы…
– Я готова заплатить вам обоим, сколько вы скажете.
– Ты должна простить мою настойчивость, дочь моя. Нам нужно как-то жить, пока сохраняем земной облик. Ты знакома с миссис Тернер, дочь моя, и она будет твоим доверенным лицом. А при необходимости будет приводить тебя ко мне. Было бы неразумно, если бы ты появлялась у меня слишком часто, но почему бы тебе не поддерживать дружеские отношения с миссис Тернер? Она – такая же леди, как и ты, хотя и не столь высокого положения. У вас будет много общего.
– Спасибо, – поблагодарила Франсис.
Ей дали две маленькие склянки.
– Положи содержимое в его еду, и посмотрим на результат. Хочу тебе напомнить, что мы имеем дело с трудной задачей. Сначала результатов может и не быть, особенно если у тебя возникнут трудности в том, как подсыпать порошок. Но мы не будем отчаиваться. Обещаю тебе, дочь моя, что со временем ты получишь желаемое. Я повторяю… со временем.
Франсис удалилась довольная. На нее произвели сильное впечатление и доктор Форман, и миссис Тернер.
Когда она ушла, Саймон записал в своем дневнике:
"Сегодня приходила графиня Эссекс. Она горит желанием избавиться от мужа, чтобы выйти замуж за джентльмена, занимающего очень высокое положение при дворе".
* * *
Роберт Девере стоял перед родителями своей жены. Он был бледен, но линия его подбородка выражала решимость.
– Полагаю, я долго терпел, – говорил он, – но так продолжаться не может. Ваша дочь просто-напросто отказывается жить со мной как моя жена. Я вынужден просить вас поговорить с ней и сказать, что хотя я и долго ждал, но не готов ждать еще.
Граф с графиней переглянулись.
"Вот что получается, – думал граф, – когда позволяешь девчонке жить при дворе. Ей нужно было оставаться в деревне, пока за ней не приедет ее муж. Тогда она была бы гораздо сговорчивей и хотела бы с ним уехать. Придворная жизнь вскружила ей голову".
Графиня пожала плечами. Она прекрасно понимала свою дочь, потому что они были очень похожи. Франсис не была рождена для того, чтобы вести тихую жизнь в деревне. Она все равно восстала бы против этой жизни рано или поздно. Жаль, что это случилось слишком рано.
Сама же графиня была слишком поглощена собственными развлечениями, чтобы заботиться о дочери. Франсис конечно же должна жить с человеком, за которого вышла замуж, – пока не сможет сделать другой выбор. И родительский долг состоит в том, чтобы дать ей это понять.
– Я переговорю с Франсис, – сказал граф. – Она молода и, боюсь, капризна.
– Передайте ей, – попросил Девере, – что я твердо намерен уехать в Чартли через несколько недель и взять ее с собой.
– Я буду настаивать, чтобы она сопровождала вас, – отвечал его тесть. – Положитесь на меня.
И как только Девере ушел, он послал за дочерью.
Франсис стояла перед ним, сердитая и дерзкая.
– Ты, должно быть, сошла с ума! – набросилась на нее мать. – Вести себя так!
– Очевидно, вы имеете в виду мой злополучный брак…
– Злополучный брак! Это с Эссексом-то? Моя дорогая, он – покладистый молодой человек. При желании ты можешь получить от него все, что пожелаешь.
– Я хочу от него только одно – свободу.
– Послушай, детка, ты не даешь своему браку шанса, – сказал граф. – Тебя испортил двор.
Господи! И зачем только мы позволили тебе приехать сюда!
– Я не покину двор с Эссексом!
Граф почувствовал на себе презрительный взгляд жены. Он подошел к Франсис и крепко взял ее за руку.
– Мы были слишком добры к тебе, – сказал он. – Это ошибка. Но больше ошибок не будет. Ты станешь вести себя, как подобает хорошей жене. И смотри не оступись!
– Никто не может меня заставить! – крикнула Франсис.
– Ошибаешься. Я твой отец и могу тебя заставить. Я могу приказать тебя высечь, если понадобится, могу запереть тебя в твоей комнате. Я прикажу тебя связать, если будет необходимость, и доставить к твоему мужу.
Складка его рта стала мрачной. Франсис знала, что, как большинство покладистых людей, его можно было подвигнуть к действию, и в этих редких случаях он становился упрям и решителен.
Она была в отчаянии.
* * *
Покинув графа и графиню Саффолк и чувствуя себя отвратительно, Роберт Девере захотел вырваться из замкнутого пространства дворца. Роберт вышел на свежий воздух и бесцельно зашагал, не видя ни реки, ни толпы – лишь Франсис с выражением отвращения на лице стояла у него перед глазами. Он сравнил реальность возвращения домой со своими надеждами на будущее, и его печаль усилилась.
Роберт был не из тех, кто совершает импульсивные поступки, но, приняв решение, не отступал от него.
Говоря, что решил оставить двор через несколько недель и забрать с собой Франсис, он это и имел в виду.
Роберт оказался рядом с собором Святого Павла и, все еще не заботясь о том, куда направляется, вышел на главную галерею, где кипела работа. Шум был оглушающим, но он не обращал на него внимания. Многие острые глаза следили за ним, потому что он явно был придворным – его выдавала одежда. Два карманника не спускали с него глаз, а третий наблюдал за ними.
Брачный аферист окликнул его, когда он проходил мимо:
– Вы не меня ищете, сэр?
Сводник под руку с двумя бесстыдными девицами закричал:
– Не желаете ли прихватить с собой домой хорошенькую барышню?
У одной колонны бокового нефа писарь обслуживал клиента, у другой стоял торговец лошадьми, повсюду прятались проститутки.
Роберт внезапно понял, как глупо было идти но галерее собора Святого Павла в такое время. Он с таким же успехом мог бы пойти к галерее у Королевской биржи, чтобы ему докучали торговцы и шлюхи.
Толпа сжималась вокруг него, запах одежды и тел был отвратительным. К нему подошел нищий и взял его за руку. Пальцы нищего были горячими, а лицо покрывали красные пятна.
– Пожалейте слепого, господин!
Роберт дал нищему монету и немедленно был осажден со всех сторон.
Он презирал себя. Если он не может пройтись по улицам без неприятностей, то каким образом надеется приструнить капризную жену?
Роберт раздал милостыню и с криками: "Хватит! Довольно!" – выбрался из толпы. Только отойдя на некоторое расстояние от собора, он понял, что у него украли кошелек и золотые украшения с камзола.
Прогулка не принесла ему облегчения. Она лишний раз напомнила ему о его никчемности. В горле у него стоял ком, кожу покалывало, а руки были такими же горячими, как у слепого нищего.
* * *
Франсис и Дженнет остались одни. Глаза Франсис сверкали.
– Это случилось, Дженнет! Это дело рук доктора Формана!
– Что, миледи?
– Граф Эссекс опасно болен лихорадкой.
– Неужели?
Франсис восторженно подняла глаза к потолку.
– Он опасно болен. У него сильная лихорадка. О, разве ты не понимаешь, Дженнет? Это результат работы доктора Формана. Мне не удалось подсыпать порошок Эссексу, и доктор Форман понял это. Поэтому он воспользовался своим колдовством, чтобы помочь мне.
– Я не сомневалась, что он вам поможет, миледи.
– Не знаю, как благодарить его и милую миссис Тернер, да и тебя, Дженнет! Ведь скоро я буду свободна, а тогда мой Роберт не будет колебаться. Он любит меня, но не может рисковать нарваться на скандал. Это понятно. Король будет в ярости, а мы не смеем оскорблять короля. О, Дженнет, это то, чего я добивалась! До сих пор я думала, что если только Эссекс уедет, перестанет досаждать мне и оставит меня при дворе с моим возлюбленным, то я буду счастлива.
– А теперь миледи хочет большего.
– Да, Дженнет. Я хочу большего. Я больше не хочу быть женой Эссекса. А если он умрет, то я уже не буду его женой. И теперь он умирает, Дженнет. Скоро я буду свободна!
* * *
Франсис присела в реверансе перед королем.
Яков улыбнулся ей ласково, хотя несколько рассеянно. Она тоже не могла сосредоточить свое внимание на короле, потому что рядом с ним стоял его фаворит, виконт Рочестер.
– Ну, моя дорогая, – заговорил Яков, – мы радуемся вместе с вами. Трагедия миновала. Мне сообщили, что самый худший этап лихорадки закончился. Вы, должно быть, очень счастливая женщина.
– Да, ваше величество, – тихо произнесла Франсис, а сама думала: "Счастливая! Да я самая несчастная женщина при вашем дворе!"
Снисходительная улыбка Роберта Карра, копия королевской улыбки, лишь усугубила ее несчастье. Казалось, он тоже был доволен тем, что Эссекс поправляется от лихорадки, и ему не приходит в голову, какое было бы для них благо, если бы Эссекс умер.
Франсис пришла в отчаяние.
Уж лучше бы Эссекс совсем не болел лихорадкой! Тогда бы ей не светила такая великолепная возможность, но то, что она была так близка, казалось невыносимым.
– А теперь мы лишаемся вашего общества, леди Эссекс, – продолжал король. – Я переговорил с вашим мужем, и он сообщил мне, что как только поправится, то увезет вас от нас.
Ей хотелось закричать: "Говори же, Роберт! Скажи ему, что я не должна ехать!"
– Нам будет не хватать леди Эссекс, верно, Робби?
– Да, ваше величество.
– Ну, моя дорогая, теперь ваша цветущая улыбка будет веселить старый Чартли вместо Уайтхолла. Чартли нуждается в вашем жизнерадостном присутствии. Ведь это одна из тюрем, где держали в заточении мою мать. Хотя, думаю, она ненавидела его не так, как некоторые другие. Не сомневаюсь, вы еще вернетесь ко двору.
Франсис пришлось сдаться. Она понимала, что кроется за словами Якова. Это был приказ отбросить непокорность и подчиниться супругу. Очевидно, ее отец сказал королю, что она отказывается оставить двор и уехать с мужем.
Яков выразил свое желание, а королевской воле следовало подчиняться.
* * *
Никогда не забудет Франсис наводящее тоску путешествие в Чартли. Молодая пара ехала верхом бок о бок, не разговаривая. Их лица выражали решимость: его – подчинить ее, а ее – не подчиниться ему.
Перед тем как отправиться на север, Франсис съездила в Ламбет. Единственным ее утешением была мысль о том, что там произошло.
– Духи были недостаточно сильными, – сообщил ей доктор Форман. – Против пас действуют какие-то силы. Требуется время, чтобы добиться желаемого. Еще немного, и лихорадка могла бы стать смертельной.
За последние недели Франсис переменилась. До сих пор она была избалованной девчонкой, которая хотела обладать всем, чего только пожелает. Она не думала о смерти, когда замышляла избавиться от Эссекса. Ей только хотелось, чтобы он уехал и оставил ее в покое.
Но Роберт оказался упрямым, и Франсис изменилась. Теперь она превратилась в женщину, которая без колебаний пошла бы на убийство, если бы ей подвернулась такая возможность.
При ней были порошки, которые ей дал доктор Форман. Некоторые нужно добавить в еду мужа, другими посыпать его одежду.
Если она будет следовать указаниям, ее заветное желание вскоре исполнится.
Франсис верила доктору Форману, но по мере продвижения на север ее решимость таяла.
Каждая миля все больше отделяла ее от двора, от Роберта Карра. Станет ли он думать о ней, пока ее не будет с ним рядом? Он никогда не любил ее так сильно, как она его. А теперь, когда она далеко, не станут ли другие соблазнять его с помощью приворотного зелья и порошков? Они легко могут это сделать, пока она отсутствует и не может с ними бороться.
Итак, Франсис была печальна и грустила бы еще больше, если бы не мысли о докторе Формане и миссис Тернер, которые, по их заверениям, будут продолжать стараться ради ее блага в Лондоне.
Франсис увидела свой новый дом – замок на возвышенности в плодородной долине. Она с отвращением смотрела на окружающие замок степы, на круглые башни.
Замок Чартли – ее тюрьма.
Глава 6
СМЕРТЬ ПРИНЦА
Роберт Карр с облегчением узнал об отъезде Франсис. Он был увлечен ею, как никакой женщиной до того, и, когда говорил, что, если бы не препятствия, с удовольствием женился бы на ней, это было правдой.
Роберт хотел иметь сына, которому мог бы оставить свое состояние и дать свое имя, а Франсис обладала всеми качествами, которые он искал в жене, – положением, состоянием, влиятельным семейством и физической привлекательностью, куда большей, чем у других знакомых ему женщин.
Но поскольку Франсис имела слишком необузданный характер и уже была замужем за очень благородным джентльменом, Роберт предпочел о ней забыть.
Он все больше и больше погружался в дела короля. Удивительно, какие перемены внес в его жизнь Томас Овербери! Том не только вел его переписку – он умел объяснить трудные дела так, что они становились понятными Роберту, мог дать дельный совет и выдвинуть предложения, которые Роберт доводил до сведения короля к вящему удовольствию Якова.
Несомненно, Том был человеком выдающегося ума и был в своей стихии, работая на заднем плане, зная, что оказывает влияние на события в стране. Как только у Роберта возникали какие-то затруднения, он шел к Тому и получал объяснения. Между молодым людьми возникла крепкая дружеская связь.
Роберт одаривал своего друга подарками. Сначала Том протестовал:
– То, что я делаю для тебя, Роберт, я делаю ради нашей дружбы!
– То, что я даю тебе, Том, я тоже даю ради пашей дружбы, – отвечал Роберт.
Но когда Том увидел, что его предложения принимаются, а вся слава достается Роберту, он стал задаваться вопросом, почему бы ему не получать за это вознаграждение. В конце концов, он зарабатывал все, что получал. Роберту доставались почести и королевские дары, так почему же Том колеблется подобрать крошки с барского стола? Он их заслужил!
Его отношение к Роберту слегка переменилось. Он был предан ему, как прежде, но начал смотреть на него как на творение своих рук – марионетку, которую дергал за веревочки.
Мысль о том, что он, Том Овербери, сын безвестного рыцаря из Бортона-на-Холме в Глостершире, приехавший ко двору без каких бы то ни было родственников, которые могли бы ему помочь завоевать славу и состояние, теперь дает советы королю – потому что это были именно его советы, хотя король и остальные ничего об этом не знали, – опьяняла его.
Да, он рад был помочь хорошему другу и с радостью смотрел, как Роберт поднимается все выше и выше во мнении короля, ибо чем выше парил Роберт, тем выше поднимался вместе с ним и Том Овербери.
Именно Том понял, что человек, который намеренно пытался затруднить восхождение Роберта к высотам, был граф Солсбери.
Роберт Сесил, первый граф Солсбери, был величайшим политиком своего времени. Якову он достался по наследству от Елизаветы, и король понимал, что это человек, который с радостью будет трудиться на благо страны, не заботясь о собственном возвышении.
Солсбери не нравилось влияние на короля его фаворитов, ему хотелось очистить двор от них всех, и тут, возможно, не обошлось без личного пристрастия, поскольку фавориты обладали очарованием, которого сам Солсбери, как ни печально, был лишен. Он был очень невысокого роста, чуть выше пяти футов, страдал искривлением позвоночника, отразившимся на форме шеи, за что и получил прозвище Гном. Елизавета и Яков наградили его собственными прозвищами. Елизавета любовно называла его эльфом. Прозвища же Якова были менее романтичными. Для него он был "пигмеем", и король частенько называл его таксой прямо в глаза.
Снова и снова, когда Яков хотел назначить Роберта Карра на какой-нибудь пост, Солсбери указывал на нецелесообразность этого, и Якову приходилось признавать, что он прав. "Такса" была слишком умна, чтобы на нее не обращать внимания, следовательно, несмотря на то что Роберт Карр все сильнее упрочивал собственное положение при дворе и в особенности во мнении короля, он до сих пор не добился постов и почестей, на которые мог бы рассчитывать.
Овербери был слишком умен, чтобы полагать, будто он и его друг сейчас в состоянии тягаться с "таксой", но он не видел, почему бы Карру со временем, когда он, Овербери, поглубже вникнет в суть дел, не вытеснить соперника с его места. Овербери верил, что со временем высшим государственным деятелем Британии будет не Роберт Сесил, граф Солсбери, а Роберт Карр, виконт Рочестер.