* * *
Услышав о назначении, сэр Ральф Уинвуд преисполнился радостью. Он так долго этого хотел! Теперь у него есть положение, позволяющее воспользоваться своим голосом против всех идолопоклонников; а это особенно важно, поскольку ему известно, что Нортгемптон содействует испанскому браку и убедил Сомерсета последовать своему примеру.
По мнению сэра Ральфа Уинвуда, его долг состоял в деятельности, направленной против фаворита.
Он узнал, что королева втайне придерживается католической веры, и это его глубоко потрясло. Настало время для верного протестанта контролировать состояние дел.
Уинвуд считал предосудительным увлечение короля красивыми молодыми людьми. Насколько лучшим правителем он стал бы, окружив себя серьезными людьми – обладающими не красотой, а опытом.
Однако не исключено, что Сомерсет не всегда сможет удерживать свое сегодняшнее положение, и тот факт, что сэр Ральф Уинвуд стал государственным секретарем, был шагом в верном направлении.
* * *
Среди придворных начались трения. Предложенный испанский брак наследника трона непременно должен был вызвать конфликтную ситуацию, а теперь, когда Сомерсет вступил в клан Хауардов, их партия была самой могущественной в стране. Нортгемптон, ее глава, был тайным католиком, – что же касается короля, он знал, что Нортгемптон подкуплен Испанией, но ничего не предпринимал, чтобы лишить его влияния. Казалось, правителями Англии были Сомерсет, Нортгемптон и тесть Сомерсета, граф Саффолк.
То, что королева приняла католичество, вызвало еще большее волнение, поскольку она всегда чувствовала глубокое презрение к Сомерсету и часто вспоминала о смерти своего сына и о подозрениях, которые тогда высказывались в отношении Сомерсета и Овербери.
Сторонники Сомерсета и Хауардов, приверженцы королевы, протестанты, такие, как сэр Ральф Уинвуд, те, кто отстаивали испанский брак принца Карла, и те, кто стоял за французский, – все они воевали друг с другом, и эти раздоры вели к оскорблениям, которые заканчивались дуэлями. Яков был расстроен и все чаще обращался к Роберту за утешением. Еще никогда Роберт не был так могуществен, никогда еще столько людей не хотело увидеть его падение.
Именно в это время король и некоторые придворные предприняли поездку в Кембридж, а так как граф Саффолк был президентом тамошнего университета, устроительство развлечений для королевской свиты было возложено на него. Показателем того, насколько дерзок стал клан Хауардов, стало то, что Саффолк не пригласил королеву.
Анна была разгневана – ведь она так любила всякие развлечения. Королева сочла это оскорблением и, как обычно, во всем винила Роберта Карра, хотя тот не имел к этому никакого отношения.
– Он доиграется, – заявила она. – Я отомщу ему за это!
Во время пребывания короля в Кембридже там присутствовало очень мало представительниц дамского пола, если не считать принадлежавших к семейству Хауард.
Франсис состояла в свите, и, как только она выехала из Лондона, настроение ее улучшилось; теперь ее отделяли мили от таких мест, как Ламбет и Хаммерсмит, рядом с ней был Роберт, преданный муж, всегда заботившийся о ее здоровье и удобствах. Она вознамерилась быть веселой и наслаждаться положением, за которое так долго боролась.
Ее отец, Саффолк, будучи хозяином, расположился в колледже Сент-Джонс, но леди Саффолк с Франсис и другими дамами семейства остановились в колледже Магдалены, Яков и Карл с Робертом – в колледже Троицы.
Университетские умы твердо решили предоставить королевской свите развлечения; весь город горел нетерпением воздать почести гостям, в колледжах Сент-Джонс и Троицы давали балы, но, поскольку это был университетский город, развлечения старались поддерживать на интеллектуальном уровне.
Однажды вся компания собралась посмотреть пьесу под названием "Невежда", которую представляли для удовольствия короля и его друзей.
В пьесе играл юноша, такой красивый и полный жизненных сил, что когда он выходил на сцену, то привлекал всеобщее внимание. Природа редко кого удостаивала подобной внешностью, при дворе с ним мог сравниться по красоте только Роберт Карр.
Король склонился вперед в своем кресле и наблюдал за действием с куда большим интересом, нежели оно того заслуживало. Но за пьесой ли он следил?
Яков обратился к одному из своих придворных:
– Скажи-ка, как зовут этого мальчика?
Ответить на этот вопрос было невозможно, поскольку молодой человек не пользовался известностью.
– Узнайте и сообщите мне, – приказал Яков. Придворный поспешно отошел и через несколько минут возвратился.
– Его зовут Джордж Вильерс, ваше величество.
– Джордж Вильерс, – медленно повторил Яков, словно хотел запомнить это имя.
Многие заметили этот инцидент; одни с мрачным предчувствием, другие с радостью.
Значит ли это что-нибудь? И можно ли так сделать, чтобы это что-то значило?
Едва ли, так как король не приказал привести к нему Джорджа Вильерса, а когда выходил из Клэр-Холл, где давали пьесу, то любовно опирался на плечо Роберта Карра.
* * *
По возвращении из Кембриджа лорд Пемброк, который заметил мимолетный интерес короля к юному Джорджу Вильерсу, отправился с визитом к королеве.
Анна всегда относилась к Пемброку по-дружески, и, когда он попросил у нее аудиенции, она с готовностью предоставила ее ему.
Пемброк нашел Анну забавляющейся со своими резвыми миниатюрными борзыми, которых она держала на темно-красном поводке; узорчатые ошейники на их шеях были украшены золотыми буквами "А. R.", что говорило о их принадлежности королеве.
– О, милорд, – сказала она. – Вижу, вы в добром здравии. Полагаю, вы недавно возвратились с кембриджских увеселений.
Анна с досады надула губки – ведь ее развлекаться не пригласили. Нечасто королева сносила подобные унижения! Но чего еще можно ожидать, если король все свое внимание отдает смазливым мальчикам, а самый худший из них – Роберт Карр, который, как она всегда считала, приложил руку к смерти ее любимого сына.
При этой мысли королева всегда была готова расплакаться, и в ее обычно ласковом взгляде вспыхнул гнев.
– Я сразу же пришел к вашему величеству, поскольку уверен, что вы захотите узнать об увеселениях.
– Могу поклясться, там повсюду были одни Хауарды!
– Вы правы, ваше величество. Женщин там почти не было, если не считать представительниц клана Хауардов.
– А леди Сомерсет?
– Как обычно, блистала своей красотой.
– Мне она никогда не нравилась. Они с мужем друг друга стоят.
– Ваше величество, там ставили пьесу.
– Пьесу? Хорошую? Всем известно, как я люблю всякие представления. Вы не считаете, милорд, что Саффолку стоило бы сделать выговор за то, что он так меня оскорбил? Не пригласить королеву! Разве с какой-нибудь королевой обращались подобным образом?
– Преданные друзья вашего величества были на страже ее интересов.
– И что они видели? Что слышали?
– В пьесе, ваше величество, играл очень красивый молодой человек.
– Еще один?
– Готов поклясться, этот по красоте не уступает Сомерсету.
– И наш красавчик был расстроен?
– Не думаю, что он это заметил, ваше величество. Он в последнее время стал слишком уверенным в себе.
– Сомерсет действительно слишком самоуверен, милорд. Настанет день, и он за это поплатится.
– И возможно, скорее, чем он думает, ваше величество.
– Так что же вы заметили, милорд?
– Король спросил имя этого юноши.
Анна кивнула.
– Более того, – продолжал Пемброк, – он настоял, чтобы его имя специально разузнали.
– И это имя?
– Джордж Вильерс.
– Никогда не слышала такого.
– Ваше величество, когда я смотрел пьесу, мне пришло в голову, что вам, возможно, предстоит его услышать.
– Что за планы вы вынашиваете, Пемброк?
– Если бы мы смогли заменить Сомерсета на своего человека…
Глаза Анны засверкали. Это было бы замечательной местью Сомерсету!
– И вы полагаете, это возможно? – поспешно спросила она. – Вы же знаете, что король до безумия любит Сомерсета.
– Думаю, что при определенной подготовке мы сможем кое-что сделать. Этот мальчик Вильерс, сдается мне, один из тех немногих, кто в состоянии со временем вытеснить Сомерсета с его места.
– Неужели он так красив?
– Он напоминает мне голову святого Стефана – итальянскую скульптуру. Вы помните ее, ваше величество?
– Здесь, в Уайтхолле? Да, хорошо помню. Неужели этот юноша столь же красив?
– Полагаю, ваше величество согласится со мной, когда его увидит.
– И что вы намерены делать?
– Привезти его ко двору, обучить его, как следует себя вести, и, когда настанет подходящий момент, попросить ваше величество представить его королю.
Анна рассмеялась. Она подняла одну из собачек и прижала ее к шее.
– Заменить одного красавчика другим! Ну, если милорд Сомерсет лишится своего высокомерия, это доставит мне удовольствие. Присмотритесь к этому Вильерсу, милорд, и доставьте его ко мне. Хочу сама взглянуть на него.
* * *
После поездки в Кембридж Франсис почувствовала себя чуть лучше. Ей всегда становилось лучше, когда она уезжала из Лондона, потому что Лондон напоминал ей слишком о многом. Было мало вероятно, чтобы какая-нибудь нуждающаяся в деньгах личность последовала за ней в Кембридж, заверяя, что сделала все возможное, чтобы помочь графине добиться теперешнего положения. Поэтому в Кембридже Франсис попыталась забыть о своих страхах и веселиться вместе с матерью и сестрами, а успокоившись, заново обдумала ситуацию. Почему она должна бояться этих ничтожных людей? Если бы она могла все рассказать Роберту, они завтра же перестали бы докучать ей. Но конечно, муж не должен знать правду.
Однако есть человек, с кем она может быть откровенной, – ее двоюродный дед, Нортгемптон. Старый мошенник все поймет и посоветует, как ей поступить.
Вернувшись в Лондон, Франсис решила навестить Нортгемптона в его доме на Чаринг-Кросс.
Когда она прибыла туда, ей сказали, что граф в парламенте, где, как ей было известно, в это время шли бурные дебаты, поскольку многие министры все еще решительно придерживались мнения о том, что шотландских фаворитов следует снова вернуть за границу. Нортгемптон вел с ними жестокую битву. Он не намеревался позволять, чтобы Роберта выслали из Лондона, поскольку его дальнейшая судьба и судьба клана Хауардов была связана с Робертом Карром. При одной мысли об этом Франсис успокоилась. Ее двоюродный дед всемогущ и непобедим.
– Граф вернется на барже, миледи, – поведал ей один из слуг. – Вы увидите его прибытие задолго до того, как он появится здесь.
Франсис сказала, что пойдет в сад ждать его возвращения.
Жаркое июньское солнце освещало цветущие пирамиды вербейника на речном берегу, и было приятно слушать плеск весел по воде, когда мимо проплывали лодки. Франсис давно уже не чувствовала такого покоя. Как глупо было волноваться, идти на поводу у людей, которые так много требуют! Почему она раньше не догадалась попросить помощи у своего двоюродного деда? Он знает, что делать.
Франсис спустилась к реке и, увидев баржу Нортгемптона, поспешила к причалу, чтобы приветствовать его.
Но что происходит? Его выносят, он так бледен, что сам на себя не похож.
– Что случилось? – закричала она. – Милорд болен?
Ей не ответили – все были заняты тем, что выносили Нортгемптона на берег.
Говорили, что он умирает, но Франсис не верила этому – не смела верить. При мысли об этом ее охватывала истерика, так как она решила, что никто, кроме него, не может помочь ей.
Франсис знала, что у Нортгемптона на бедре жировик, но у многих пожилых людей встречаются такие вещи. Но оказалось, что опухоль разрослась до таких размеров и вызывала такую боль, что когда граф потерял сознание в парламенте, то решил согласиться на операцию. Его хирург Фелтон тотчас же прибыл в дом на Чаринг-Кросс, чтобы его прооперировать, потому что возникли опасения, что, если этого не сделать, граф может поплатиться своей жизнью.
"Он скоро поправится, – утешала себя Франсис. – И тогда он скажет мне, что я должна делать".
* * *
Говорили, что, когда Фелтон разрезал опухоль на бедре графа, оттуда брызнуло столько гноя, что сам хирург мог умереть от заражения.
Что же касается графа, то он лежал на кровати, зная, что конец близок.
– Теперь нет необходимости держать в тайне мое вероисповедание, – сказал он. – Пошлите за католическим священником, чтобы я мог пройти обряд соборования.
Когда священник ушел, Франсис подошла к его постели и встала на колени. Но взгляд графа был почти остекленевшим – как будто он не узнавал ее.
"Вы не можете так поступить! – хотелось ей сказать. – Вы погрязли в этом деле, как и я. Вы должны жить и помочь мне!"
Но у постели находились посторонние, а разве она могла говорить о таких секретах в их присутствии?
– Это конец, – сказал Нортгемптон. – Кто бы мог подумать, что я умру от какого-то гнойника? Похороните меня в замковой часовне Дувра – не забудьте, что я умер комендантом Пяти портов. Длинная процессия выйдет из Лондона и направится через Кент к побережью – это будет последнее путешествие Нортгемптона.
– Дедушка, – прошептала Франсис, – не говорите так! Вы поправитесь. Вы должны поправиться!
Он пристально посмотрел на нее.
– Это еще кто? Франсис… Роберт позаботится о ней. Любите друг друга, Франсис.
– Вы не должны умирать… сейчас! – плакала она.
Но его дыхание участилось, а взгляд остекленел.
Нортгемптон больше ее не видел. Он готовился к своему последнему путешествию в Дувр.
* * *
Тело графа накрыли покровом из бархата с белым крестом, и при свете свечей его приближенные по очереди сменялась во время ночного бдения.
Они говорили о нем шепотом. Им внушало благоговейный страх то, что кто еще вчера был всемогущим на земле – стал ничем.
В своих апартаментах Франсис плакала, а Роберт пытался успокоить ее.
– Ты не должна лить слезы, любовь моя, – говорил он. – Граф был великим, но старым человеком. А смерть ждет пас всех…
Но что мог знать Роберт? Он считал, что Франсис плакала из-за любви к старику, не догадываясь, что страх перед будущем без помощи графа приводил ее в ужас.
* * *
Франсис злилась сама на себя. Что это с ней? Она всегда была смелой, целеустремленной и не считалась с последствиями, когда добивалась желаемого. Чего ей бояться, если кто-то умер в Тауэре?
Это вселило в нее силы, и прежняя жизнерадостность вернулась к ней. Франсис будет продолжать платить всем этим людям, но даст им понять, что, если они попытаются получить больше, чем, по ее мнению, заслуживают, она найдет способ заставить их пожалеть об этом.
Роберт слишком мягок. Он не умеет пользоваться случаем. Яков так привязан к нему, что Роберт может получить все, что захочет, а он настолько глуп, что не пользуется этим. Королева ведет себя оскорбительно по отношению к ней и к нему. С какой стати они должны мириться с этим? Роберт действительно не понимает собственной власти. Ей ничего не остается, как руководить им.
По ночам, когда они лежали рядом после занятий любовью, Франсис говорила ему о том, что он может сделать и что она ожидает от него.
– Хоть Яков и король, но ты можешь управлять им, Роберт. Ты – некоронованный король Англии, а я – некоронованная королева.
Роберт был так доволен тем, что Франсис вышла из депрессии, что был согласен на все. Она постоянно подталкивала его на разные поступки. Иногда Франсис настаивала, чтобы он не ходил на назначенные королем встречи. "Какое это имеет значение? – спрашивала она. – Яков тебя простит".
Яков всегда прощал – хотя слегка укорял его.
– Это на тебя не похоже, Робби, – печально говорил он.
И Роберт начинал понимать, что Франсис права. Он был настоящим правителем Англии, так как Яков всегда делал то, что он хотел.
– Теперь, когда умер мой двоюродный дедушка, – сказала Франсис, – ты должен быть комендантом Пяти портов.
– Мне король еще не предлагал этот пост.
– Тогда попроси его.
Роберт попросил и получил желаемое.
– А как насчет лорда – хранителя печати?
– Я и так уже занимаю высокие посты.
– Печать должна быть твоей. Попроси. Он попросил, и печать стала его.
Яков был сбит с толку. Что происходит с его милым Робби? Его поведение изменилось, он стал слишком требователен, попросил сделать его камергером, а своего тестя Саффолка – казначеем.
Яков исполнил эти просьбы, но ему все больше и больше становилось не по себе. Впервые он засомневался в бескорыстной преданности Роберта.