- Да? Только не я! - воскликнула Марианна, возмущенная ощущавшейся снисходительностью, с которой Жоливаль представлял ее неистового преследователя из Лоншана. - И если эта дуэль состоится, я надеюсь, что поляк продырявит вашего казака так же легко, как какого-нибудь галантерейщика с улицы Сен-Дени!.. Соблазнительный или нет, для меня он просто грубиян!
- Вообще-то впервые о нем так говорит красивая женщина. Интересно было бы узнать, не изменится ли это мнение в дальнейшем! Хорошо, хорошо! Не сердитесь, - добавил он, увидев искорки гнева в глазах своей подруги. - Я; посмотрю, смогу ли я предотвратить кровопролитие. Но я сомневаюсь…
- Почему же?
- Потому что никогда поляк и русский не откажутся от такого удобного случая уничтожить друг друга. Взаимная, причем постоянная, ненависть - их нормальное состояние!
В самом деле, на следующее утро Аркадиус, уехавший верхом до зари, вернулся около 10 часов сообщить прогуливавшейся в саду Марианне, что сегодня на рассвете в Пре-Катлян состоялась дуэль на саблях и что противники, отказавшись от примирения, разошлись вничью: один - Чернышев - с пробитой рукой, другой - барон Козетульский - с раненым плечом.
- Особенно не оплакивайте его, - добавил Жоливаль, увидев огорчение на лице Марианны, - рана довольно легкая и позволит ему избежать поездки в Испанию, куда император не преминул бы выслать его. Я сообщу вам, если будут какие-нибудь новости о нем, будьте спокойны. Что касается другого…
- Другой меня не интересует! - сухо отрезала Марианна.
Ласково-ироничная улыбка, которой Жоливаль одарил ее, задела Марианну, и она, не добавив ни слова, повернулась к нему спиной и продолжила прогулку. Уж не насмехается ли над ней, случайно, ее старый друг? Какие задние мысли прятал он за своей чуть скептической улыбкой? Думал ли он, что она не была искренна, утверждая, что этот русский ее не интересует, что она может быть подобной всем тем женщинам, которых красавец казак легко покорял? Или же это одиночество сердца уже подготовило ее стать жертвой легких интрижек, в которых столько женщин ищут любви, но находят, увы, только ее призрак?
Она сделала несколько шагов по мелкому песку одной из аллей, ведущих к бассейну, где журчал фонтан. Сад был невелик и состоял из нескольких лип и массы благоухающих под летним солнцем роз. В бассейне бронзовый дельфин нес амура с загадочной улыбкой. Никакого сравнения с чудесами виллы Сант'Анна, с ее большими шумящими водопадами и высоко бьющими фонтанами, с благородными газонами и лужайками, где гордо прохаживались священные белые павлины, где над всем царствовал сказочный единорог. Здесь же земля не содрогалась под ударами копыт бешено мчавшихся красавцев, призрачный всадник не будил ночную тишину одинокой скачкой, унося с собой до рассвета тягостную тайну, а может быть, безысходное отчаяние… Здесь было изнеженное, учтивое, соответствующее хорошему воспитанию спокойствие небольшого парижского садика: именно то, что необходимо для меланхолических грез оставшейся в одиночестве женщины.
Амур на дельфине улыбался под прозрачными струйками, и в его улыбке Марианне тоже почудилась ирония: "Ты смеешься надо мной, - подумала она, - но почему?.. Что сделала тебе я, так верившая в тебя и кого ты так разочаровал? Ты улыбался мне, только чтобы обрести свой прежний облик! Мне, вступившей в брак, как постригаются в монахини. Ты не хотел, чтобы брак стал для меня чем-то другим, кроме насмешки. И тем не менее сейчас я вышла замуж во второй раз… Но все так же одинока! Первый муж оказался негодяем, второй - только призраком, а человек, которого я люблю, стал мужем другой! Неужели ты никогда не сжалишься надо мной?"
Но амур молчал, и его улыбка оставалась неизменной.
Марианна со вздохом отвернулась и присела на обросшую мхом каменную скамью, где алел куст вьющейся розы. Она ощутила пустоту в сердце. Оно словно превратилось в одну из тех пустынь, которые смерч создает за одну ночь, унося в яростных вихрях все до последнего обломка, все, вплоть до памяти о том, что было прежде. И когда, чтобы раздуть в себе медленно потухающий огонь, она вызывала в памяти любовное безумие, исступленную радость, слепое отчаяние, которые недавно возбуждали в ней одно имя, один образ ее возлюбленного, удрученная Марианна заметила, что она не ощущает больше отклика на свои собственные переживания.
Это было… да, это было похоже на рассказанную ей историю, героиней которой была другая.
Издалека, словно из глубины анфилады громадных пустых залов, ей почудился убеждающий голос Талейрана: "Такая любовь долго не просуществует…" Возможно, он был прав, он уже был прав? Может быть, действительно ее… великая любовь к Наполеону умирала, превращаясь только в нежность и восхищение, эту мелкую монету, которая остается, когда отхлынет поток кипящего золота больших страстей.
ГЛАВА III. РОКОВОЙ БАЛ
Вечером 1 июля нескончаемая вереница экипажей протянулась вдоль улицы Монблан, заполняя прилегающие переулки, даже вторгаясь во дворы больших частных особняков, чьи двойные ворота оставались открытыми, чтобы дать немного больше свободного пространства и по возможности избежать заторов. Бал у австрийского посла, князя Шварценберга, обещал иметь большой успех. Ожидали императора и особенно императрицу, в честь которой давалось это торжество, и для почти тысячи двухсот приглашенных это можно было считать большой привилегией, в то время как добрым двум-трем тысячам забытых пришлось остаться в безутешном отчаянии.
Шагом, одна за другой, кареты втягивались в короткую тополиную аллею, ведущую к входной колоннаде посольства, освещенной по такому случаю большими античными факелами, чье пламя весело трепетало в ночи. Особняк, прежде принадлежавший м-м де Монтесон, морганатической супруге герцога Орлеанского, не отличался величиной и не мог сравниться в роскоши с его богатым соседом, русским посольством, помещенным Наполеоном в нынешний особняк Фелюсон, который он выкупил у Мюрата за миллион, однако он был великолепно украшен и за ним расстилался громадный парк, где находились даже маленькая ферма и храм Аполлона.
Этот парк подал послу интересную идею, и, чтобы иметь возможность принять у себя всех, кого он хотел пригласить, несмотря на ограниченные возможности его салонов, он распорядился построить огромный временный бальный зал из тонких досок, крытый вощеным полотном и соединенный легкой галереей с салонами для приема. И уже с неделю весь Париж только и говорил о сказочном убранстве этого зала.
Сидя в карете Талейрана, который считал, что он должен сопровождать ее на этот вечер, ибо он в некотором роде олицетворял ее официальное появление в высшем парижском обществе, Марианна, как и все остальные, довольно долго ожидала, застряв между домом банкира Перго и посольством, прежде чем получить возможность ступить на громадные красные ковры, устилавшие перистиль.
- Престижно прибыть за секунду до императора, э? - заметил князь Беневентский, в высшей степени сдержанный и по своему обыкновению в высшей степени элегантный в черном фраке, расцвеченном только австрийскими орденами и лентами, среди которых самый почетный - Золотое Руно - скромно прятался в белоснежных складках его галстука. - Большинство всегда приезжают слишком рано, чтобы быть замеченными. А сегодня, я в этом не сомневаюсь, смотреть будут только на вас.
Марианна и в самом деле выглядела этой ночью такой красавицей, что дух захватывало. Светло-золотистый материал для ее платья выбрал после долгих колебаний сам Леруа в превосходном соответствии с янтарным оттенком ее кожи и оправой драгоценностей: гигантских, сказочных изумрудов Люсинды-колдуньи, из которых чудесным рукам ювелира Нило удалось сделать украшение точно к этому вечеру. Они зажгли зеленые молнии, когда молодая женщина оставила мрак кареты ради световой феерии салонов. Они зажгли также изумление и зависть в глазах женщин и даже их кавалеров.
Но вожделенные взгляды мужчин адресовались в равной мере и хозяйке великолепных драгоценностей. Она выглядела как необыкновенная золотая статуя, и все мужчины, глядевшие на ее неторопливое приближение под легкий шорох длинного шлейфа, не знали, чем им больше восхищаться: совершенством ее точеного лица, безупречностью груди, на которой трепетали сверкающие зеленые слезы, блеском глаз или глубоко волнующим нежным изгибом улыбающихся губ. Тем не менее ни один из них не осмелился бы явно выразить вызываемое ею инстинктивное желание, не столько, впрочем, потому, что она была императорской привилегией, сколько из - за величественной осанки этой ослепительной молодой женщины.
Любая дочь Евы надулась бы от гордости, надев на себя эти бесценные драгоценности. Пожалуй, одна г-жа Меттерних, недавно ставшая княгиней, могла похвастаться каменьями подобной шлифовки. Однако княгиня Сант'Анна носила их с безразличием, граничившим с грустью. Под этими украшениями, перекликавшимися своей игрой с редким оттенком ее больших глаз, она казалась отсутствующей.
Сдержанный шум поднимался при прохождении необычной, но впечатляющей пары, которую составляла она со старым Хромым Дьяволом и в которой суровость и возраст одного подчеркивали красоту и блеск другой. Талейран не сомневался в произведенном фуроре и прятал улыбку под маской безразличия дипломата. Он узнал среди приглашенных красавиц, помимо наиболее известных и элегантных женщин империи, таких как герцогиня де Рагюз, носившая бриллианты, подаренные ее отцом, банкиром Перго, или жена маршала Нея с сапфирами, среди которых, как поговаривали, некоторые принадлежали Марии-Антуанетте, и очень знатных австрийских дам: графиню Зичи и ее знаменитые рубины и княгиню Эстергази, чье собрание драгоценностей считалось самым значительным во всей империи Габсбургов. Однако ни одной из них не удалось затмить идущую об руку с ним молодую женщину, которую он не мог не считать своим собственным творением. Даже старый князь Куракин, имевший вид утопающего в бриллиантовой реке, даже благородные русские дамы, чьи драгоценные камни варварской величины, похоже, добытые прямо в сказочной Голконде, не являли большего блеска и королевского изящества, чем его молодая спутница. Марианне сопутствовал триумфальный успех, который радовал его как артиста.
Но Марианна ничего не видела, ничего не слышала.
Машинальная улыбка, словно маска, приклеилась к ее лицу.
Ее охватило странное ощущение, что только лежавшая на локте князя Беневентского ее затянутая в перчатку рука была действительно живой. Все остальное казалось пустым, инертным. Нечто вроде пышного фасада, за которым никто не живет.
Она никак не могла сообразить, зачем она находится здесь, в этом иностранном посольстве, среди незнакомых лиц, в которых она угадывала злобное любопытство, алчность. Что она пришла искать, кроме жалкого светского успеха, среди всех этих людей, которые должны были досыта позлословить о ее истории и теперь, без сомнения, пытались проникнуть в окружающую ее тайну, тайну дочери знатного рода, из любви к императору опустившейся до подмостков театра, но вознесенной выше, чем когда-либо, вступив в брак более необычайный и загадочный, чем вся ее остальная жизнь?
Она с горечью подумала о том, как бы они злорадствовали, если бы смогли догадаться, что эта вызывающая зависть женщина чувствовала себя несчастной и одинокой, ибо в ее груди онемевшее сердце давило, как груда застывшей лавы.
Нет больше любви! Нет огня! Нет жизни! Ничего больше нет! Ее женственность, совершенная красота, очарование, все это в ней, что требовало жизни и горячей любви, вылилось в надменную холодность и одиночество. И она с грустью следила за развертывавшейся перед ней небольшой сценой: с возгласом радости молодой гусарский лейтенант спешил к совсем юной девушке, входившей в сопровождении внушительной, украшенной перьями и бриллиантами матери. Миниатюрная девица не блистала красотой: болезненный цвет лица, слишком круглого, невероятно робкий вид. Она была в платье из розового газа, очень жесткого, из-за чего ее походка сильно страдала, но глаза гусара сверкали, как звезды, глядя на нее, тогда как ни Марианна, ни другие красивые женщины не были удостоены его внимания. Для него эта маленькая девушка, незначительная и нескладная, была самой красивой из женщин, потому что он любил ее, и Марианна от всего сердца позавидовала этой девочке, у которой не было ничего из того, чем обладала она, и которая тем Не менее была настолько богаче!
Юная пара углубилась в толпу, и Марианна со вздохом потеряла их из виду. Впрочем, пришло время и для нее приветствовать хозяев, встречавших гостей в дверях большого зала, откуда начиналась галерея, ведущая к бальному помещению.
Посол, князь Карл-Филиш фон Шварценберг, был мужчина лет под сорок, коренастый брюнет, до того затянутый в белый мундир, что, казалось, он вот-вот лопнет под его мускулами борца. Он оставлял ощущение силы и настойчивости.
Рядом с ним его невестка, принцесса Полина, являла облик хрупкого изящества, несмотря на беременность в последней стадии, которую она искусно скрывала под своего рода пеплумом и громадной золотистой шалью. Марианна с удивлением и восхищением смотрела на эту мать восьмерых детей, имевшую вид юной девушки, дышавшей радостью жизни. И снова, приветствуя мужа этой очаровательной женщины, принца Иосифа, Марианна сказала себе, что любовь очень удивительное чувство.
Улетев в мыслях далеко; она смогла все-таки непринужденно ответить на восторженные приветствия австрийцев и покорно позволила Талейрану подвести ее к галерее, ведущей в бальный зал, всеми силами пытаясь бороться против поглощавшего ее разум оцепенения, этого удивительного ощущения небытия. Необходимо любой ценой найти здесь что-нибудь, что заинтересовало бы ее, необходимо хотя бы сделать вид, что она получает удовольствие на этом празднике, и этим обрадовать ее друга Талейрана, который совсем тихо называл ей знакомых ему иностранных представителей. Но все эти люди были ей так безразличны!
Зычный голос пронзил опасный туман, в котором Марианна блуждала наудачу, голос, заявивший с сильным русским акцентом:
- - Я требую первый вальс, дорогой князь! Она мне должна! Я ей уже заплатил ценой крови и, готов заплатить еще вдвое дороже!
Это был низкий бас, в котором перекатывались камни Урала, но ему удалось наконец вернуть Марианну на твердую землю. Она увидела, что обладателем этого голоса являлся не кто иной, как ее неистовый преследователь из Булонского леса, тот, кого сама она уже прозвала казаком.
Да, перед ней стоял этот противный Чернышев!
С вызывающим видом он преградил ей дорогу, и, хотя он обращался к Талейрану, его дерзкий взгляд монгола впился в лицо Марианны. Молодая женщина незаметно пожала плечами, но не скрыла презрения в улыбке.
- Я должна вам? Да я даже не знаю вас.
- Если вы меня не знаете, почему, когда заметили, нахмурили брови, как делают при виде надоедливого знакомого? Скажите, что я вам не нравлюсь, сударыня, но не говорите, что не знаете меня!
Молния гнева зажгла зеленые звезды под ресницами Марианны.
- Вы просто невыносимы, сударь, вы становитесь дерзким. Вы явно делаете успехи! Должна ли я выразиться более ясно?
- Пожалуйста, попытайтесь, этим вы ничего не достигнете! В моей стране, где люди самые упрямые в мире, моя настойчивость вошла в поговорку.
- На здоровье! Но сейчас вы убедитесь, что моя не меньше.
Раздраженно помахивая веером, она хотела пройти дальше, когда Талейран, с веселой улыбкой молча следивший за этой стычкой, осторожно удержал ее.
- Если я в это не вмешаюсь, может произойти, дипломатический инцидент, э? - игриво сказал он. - А я, я слишком люблю моих друзей, чтобы позволить им безрассудно завязнуть в зыбкой почве недоразумений.
Марианна обратила к нему изумленный взгляд, который был подлинным шедевром снисходительного высокомерия.
- Господин ваш друг? О князь!.. Я знала, что вы знакомы со всем миром, но я не надеялась найти у вас отсутствие вкуса в выборе друзей!
- Полноте, дорогая княгиня, - засмеялся Талейран, - усмирите немного свою гордыню, чтобы доставить мне удовольствие. Я охотно признаю, что граф Чернышев применяет воинственную галантность, которая может показаться слишком прямолинейной изысканному вкусу красивой женщины.
Что поделаешь? Это одновременно достойный мужчина и… дикая душа!
- И я горжусь этим! - крикнул русский, устремив на молодую женщину недвусмысленный взгляд. - Одни дикари умеют говорить правду и не стыдятся своих желаний. Самое пылкое мое желание - добиться танца с самой прекрасной дамой из всех, кого я видел в жизни, и, если возможно, улыбки! Я готов просить об этом на коленях, здесь и немедленно, если так надо.
На этот раз гнев Марианны слегка смягчился неожиданностью. Она ни минуты не сомневалась, что этот странный человек готов немедленно привести в исполнение свой замысел
и упасть перед ней на" колени в разгар бала, не стесняясь учинить этим новый скандал. Она угадывала в нем одну из тех бешеных натур, непредсказуемых и своенравных, которых она всегда инстинктивно опасалась. Со своей стороны, Талейран должен был ощущать то же самое, раз он снова поспешил вмешаться. Не переставая улыбаться, он чуть покрепче сжал руку Марианны.
- Вы получите ваш танец, дорогой граф. По меньшей мере я надеюсь на это, если княгиня Сант'Анна соизволит простить ваши татарские штучки, но не торопитесь и оставьте ее еще немного со мной. Здесь есть много желающих поздороваться с княгиней, прежде чем она отдастся танцам.
Чернышев тотчас отступил с дороги и согнулся вдвое в приветствии, которое Марианна сочла несколько угрожающим.
- Я согласен, - сказал он кратко, - но я вернусь. До скорого свидания, сударыня.
Продолжив наконец свой путь к бальному залу, Марианна позволила себе легкий вздох облегчения и подарила своему кавалеру полную признательности улыбку.
- Благодарю вас за избавление, князь! Этот русский чересчур навязчивый!
- Именно так утверждает большинство женщин. Правда, говорят они это со вздохами и совсем другим тоном. Может быть, и вы когда-нибудь вздохнете, вы тоже! В нем много очарования, э?
- Не рассчитывайте на это. Я имею слабость предпочитать цивилизованных людей.
Он окинул ее полным искреннего удивления взглядом.
- Ах! - сказал он только. - Я не думал…