Кассандра затаила дыхание, когда его ресницы задрожали под первыми золотыми брызгами солнечного света.
- Хоакин, ты слышишь меня?! - с надеждой прошептала она и нежно сжала его руку. - Хоакин, прошу тебя, дай знать, что ты меня слышишь, - молила его Кассандра. - Пожалуйста, открой глаза. Мне невыносимо гадать, все ли с тобой в порядке, - призывала его любящая женщина.
Пока он пребывал в забытье, Кассандра в Мельчайших подробностях воспроизводила в памяти детали его рокового падения. Они то застывали перед ее мысленным взором, как по команде "стоп-кадр", то прокручивались на минимальной скорости, терзая ее душу чувством вины. Она вновь и вновь видела, как он оборачивается на ее крик, как оступается, падает ниц, с ужасом вспоминала, как его голова ударяется о бордюр тротуара, как закатываются его глаза и обмякает тело.
Вспомнился и момент паники во всей остроте, когда она бросилась к нему с криком. Кассандра попыталась поднять его, но смогла лишь переместить его голову на свои колени. Она кричала и звала на помощь, кричала так, что очевидцы незамедлительно вызвали "неотложку". Она знала, что вызов сделан, но не могла успокоиться, пока не увидела медиков.
Санитары положили ее возлюбленного на носилки и закрыли задние створки кареты "скорой помощи". Кассандра еще долго провожала их взглядом, замутненным слезами, пока машина не скрылась за поворотом. Тогда она заставила себя подняться в дом, переоделась и помчалась в больницу, из которой больше не выходила.
Рамон смог найти ее, выслушав рассказы очевидцев.
- Прекрати убиваться. Такое могло произойти с каждым. Твоей вины в этом нет. Ты доведешь себя до сумасшествия, если не успокоишься, - внушал он, обняв ее за плечи. - Врачи делают оптимистичные прогнозы. А его кома может продлиться хоть всю ночь. Ты должна отдохнуть.
Но Кассандра не слушала друга. Ее парализовал страх того, что она может навечно лишиться своей единственной любви.
До позднего вечера Рамон не отходил от нее ни на шаг. Он носил ей горячий кофе, своими руками согревал ее оледеневшие от нервного озноба пальцы, подставлял свою грудь под ее слезы, многократно выслушивал одну и ту же историю о том, как все это произошло, гладил ее по голове как маленькую, утешал и понимал, насколько все это бесполезно.
Порой Рамон замечал, что Кассандра его не слышит. Впрочем, он знал, что для нее никого не существует, кроме Хоакина. Рамон же только выполнял свой долг, не рассчитывая на благодарность.
Кассандра ждала. Она сосредоточила напряженный взгляд на лице Хоакина.
Женщина боялась моргать. Можно было подумать, что она не дышит. Лишь изредка она переводила глаза на монитор, отражающий основные параметры состояния больного.
Кассандра уже выслушала все уверения врачей о том, что повреждений, опасных для жизни, нет, что возвращение сознания - вопрос времени. И теперь она ждала.
При тусклом свете ночника, когда тишина казалась оглушающей, а одиночество - загробным, в предрассветном паническом неведении, при первых всплесках рассветного марева она ждала, не шелохнувшись. Ждала, пока не вздрогнули ресницы любимого…
Кассандра не считала часов ожидания, не мерила количество исчерпанных сил и излитых слез, растраченных на замаливание своей вины. Она верила, трепеща от страха, она надеялась, упиваясь своим горем, она любила, превозмогая боль многочисленных обид, превознося каждую из них. Она смирилась с тем, что умрет без этого мужчины.
И она впервые не чувствовала себя одинокой…
Рамон позвонил отцу и другому брату, Алексу, связался с младшей сестрой Мерседес.
Поздно вечером Кассандра отослала Рамона домой. Теперь уже она уверяла того, что с Хоакином все будет хорошо. Ей хотелось остаться наедине с возлюбленным, когда он придет в сознание.
Те слова, которые Хоакин сказал ей в запальчивости всего лишь вчера, которые так ее оскорбили, представились сейчас совсем в ином свете. Он не хотел делить ее с другими мужчинами. Этого было достаточно.
Перед уходом Района Кассандра сказала:
- Я должна тебе кое в чем признаться.
- Думаю, это может подождать до лучших времен. Тебе нужно отдохнуть, - сдержанно отозвался брат Хоакина.
- Это важно… - проговорила она.
Рамон устал от ее излияний. Он опасался, что своими мыслями вслух она вновь доведет себя до истерического состояния и ему придется еще долго успокаивать ее. Но он внимательно всмотрелся в Кассандру и произнес:
- Я тебя слушаю. Догадываюсь, что это касается твоих отношений с братом. Я и прежде знал, что ты солгала мне, утверждая, что порываешь с ним окончательно.
- Ты прав, - вынуждена была согласиться Кассандра. - Но я не лгала. Я искренне так думала. И я бессильна противостоять этому чувству.
- Не оправдывайся передо мной, Кэсси. Мне действительно жаль, что это зашло так далеко, - сказал Рамон и вышел.
Кассандра не потрудилась понять, что именно означали его последние слова. Она была счастлива, что осталась наедине с любимым.
- Хоакин! Ты слышишь меня? Ответь.
Кассандра склонилась над ним и поцеловала в щеку, затем провела ладонью по его бледному лбу.
- Хоакин! - позвала она возлюбленного, положив ладонь на его грудь.
Кассандра чувствовала, что его сознание пытается прорваться сквозь тьму небытия. Она звала его с другой стороны, протягивала ему руку.
- Хоакин, - нежно окликала его женщина. Она нежно подула в его лицо, его веки затрепетали, сухой рот приоткрылся.
- Хоакин! Ты слышишь меня? - четко проговорила Кассандра, тихо торжествуя победу.
- Что?.. - прошелестел его бессильный сиплый голос.
Его взгляд скользнул по потолку и устремился на Кассандру.
Этот взгляд казался безразличным. Он вновь скользнул в сторону и остановился на мониторе.
- Где я? - просипел Хоакин.
- Ты в больнице, - нежно проговорила женщина, любовно всматриваясь в него. - Ты упал. У тебя сотрясение мозга. Помнишь, как это произошло? - ласково спросила его Кассандра.
- Нет… - ответил он и болезненно поморщился, когда почувствовал боль, слегка качнув головой.
- Осторожно, - взволнованно прошептала женщина. - Не делай резких движений. Не помнишь - и не надо. Просто отдыхай, - проговорила она и погладила его по плечу.
Хоакин с недоумением посмотрел на нее, затем на ее руку.
Не зная почему, Кассандра отдернула ее от плеча Хоакина.
- Доктор сказал, что все будет хорошо. Но потребуется время для восстановления, - рассеянно проговорила женщина, смущенная его странным взглядом. - Отдыхай, - вновь сказала она, но это было уже излишним, потому что веки больного закрылись.
Вскоре и Кассандру сморил сон. Она проснулась, когда пришел Рамон. Он вошел хоть и тихо, но сон женщины был чуток. Равно как и сон больного.
- Привет, - прошептала Кассандра, когда глаза Хоакина вновь открылись.
- Думаю, стоит позвать дежурную медсестру… И еще я позвоню папе и Мерседес, - подумав, добавил Рамон и вышел из палаты.
- Ммм, - простонал Хоакин и поморщился.
- Что такое? Где-нибудь болит? Позвать доктора? - захлопотала Кассандра, стараясь нежно взбить подушку пострадавшего.
Женщина вновь опешила, когда поймала на себе его хмурый взгляд. Ей сделалось не по себе, и она прекратила свою суету.
- Хоакин, почему ты молчишь? Ты слышал, о чем я тебя спросила? - обеспокоенно проговорила Кассандра, вглядываясь в его лицо.
- Я устал, - скупо произнес он и еще что-то неразборчиво пробормотал, как он обычно поступал, когда его донимали.
- Ты хочешь, чтобы я ушла? - горестно предположила женщина.
Черные брови испанца сдвинулись к переносице. Он тяжело посмотрел на Кассандру и так же тяжело вздохнул.
- Если хочешь, я уйду, - проговорила женщина.
Но он сохранял молчание. Они оба напряженно всматривались в лица друг друга, женщина с растерянностью, мужчина со странной сосредоточенностью.
Лицо Хоакина было жестким и спокойным. От тяжелого дыхания ноздри мерно приподнимались. Сухие губы, сведенные молчанием, четко вырисовывались на лице, обрамленном щетиной. Впрочем, в глазах влюбленной женщины он выглядел бесподобно вопреки всему.
Но помимо напряженной созерцательности его лицо не выражало ровным счетом ничего. Обычно он играл с Кассандрой в ту или иную игру, и, даже когда он демонстративно игнорировал ее, женщина это знала по множеству признаков. Когда Хоакин был холоден и пренебрежителен, он все равно источал невероятную притягательность, и Кассандра все прощала. Теперь же ей сделалось не по себе от такого взгляда. Она поднялась со своего стула и направилась к двери.
- Я думаю, будет правильнее оставить тебя, чтобы ты отдохнул. Скоро приедут твои родные. Я буду ждать в коридоре….
- Нет, - твердо произнес пострадавший.
Женщина удивленно приподняла брови.
- Нет, - так же твердо повторил он. Кассандра нерешительно вернулась к его
постели. Она выжидала, полагая, что он хочет ей что-то сказать.
Хоакин поморщился, казалось, он напряг все бывшие в нем силы.
- Кассандра… - просипел он.
- Я слушаю тебя, говори!..
- Не уходи, пожалуйста, - со вздохом облегчения проговорил он.
- Ты хочешь, чтобы я осталась? - переспросила она.
- Да, останься, - слабым голосом попросил Хоакин.
Кассандра с радостью села обратно на стул и, расчувствовавшись, сказала:
- Хорошо, Хоакин. Я с радостью останусь с тобой до приезда твоей родни. Я буду оставаться с тобой столько, сколько ты пожелаешь. Можешь всецело рассчитывать на меня.
Кассандра растроганно посмотрела на него. Она чувствовала, как пылают ее щеки, а по ним текут слезы - слезы умиления…
Еще пару дней Хоакин претерпевал неприятные последствия падения. У него случались сильные головные боли, головокружение, тошнота. Он очень быстро утомлялся и засыпал чуть ли не посреди разговора. Иногда больной путался в воспоминаниях, но Кассандра и не пыталась поправлять его.
Порой он бывал капризен, но как-то по-детски. Кассандра готова была снести от него и не такое. А в целом она была несказанно счастлива. Это счастье лучилось из ее глаз, соскальзывало с губ. Кассандра была легка и подвижна, услужлива и обходительна. Она следила за всем - за показаниями приборов, за температурой, симптомами, врачебными назначениями и их соблюдением…
В палату Хоакина постоянно норовили зайти посетители, и Кассандра регулировала этот нескончаемый поток родственников, друзей, коллег, многократно с неослабевающим доброжелательством разъясняя всем и каждому, чем чревато утомление для пациента.
Почти все это время с ней был Рамон, чуть реже - Мерседес и Алекс, у которого уже была собственная семья. Навещал и отец.
Кассандра старалась подмечать в состоянии возлюбленного каждую мелочь. Ее, например, поразило то заметное усилие, с которым Хоакин выслушивал занудные повествования брата Алекса о его малыше. Раньше она этого за ним не наблюдала. Разговаривая с родственниками теперь, он почти не отпускал своих обычных шуточек, не поддевал их. Иногда он просто терял нить разговора, что родные списывали на рассеянность, вызванную усталостью, и покидали его.
Дни стояли погожие, ночи - ясные. По ночам у его постели горел слабый ночник, и поэтому мир за окном вырисовывался черным прямоугольником окна, только насекомые колотились в стекло, прося приюта.
Хоакин ел мало и без удовольствия. Часто его лицо искажалось судорогами отвращения, но он превозмогал их, старался не жаловаться. А если и позволял себе поворчать, то делал это безадресно и никого не винил, что всякий раз удивляло Кассандру.
Когда он хотел пить, то виновато просил ее подать чашку с водой. Кассандра придерживала его за плечи, когда он пил, а после нежно вытирала салфеткой губы. Он всякий раз благодарил ее, а потом, когда наступала тишина, засыпал на несколько минут. И она снова с удовольствием разглядывала его спящего.
Сама Кассандра не спала уже несколько ночей, но она даже не испытывала такой потребности, подпитываемая неизъяснимым счастьем. И она всегда была рядом, при нем.
Кассандра рассчитывала, что Хоакин быстро поправится, потому что доктора давали самые оптимистичные прогнозы. Но тихие и погожие дни сменились пасмурными и дождливыми, и Хоакин стал чаще испытывать дискомфорт и быстрее утомляться. Он мог забыть слово, сказанное полминуты назад, забыть собственную мысль, еще не высказанную. И это причиняло ему сильные мучения. Казалось, туман, заполонивший собой улицы, проник и в его мозг.
Впрочем, по прошествии нескольких дней можно было с уверенностью сказать, что Хоакин Алколар стремительно идет на поправку. И снова засияло летнее солнце в настроении Кассандры, как и за окном.
Случались конфузные моменты забывчивости, но это скорее вызывало смех, чем волнение.
Хоакин стал живее приветствовать визитеров, охотнее задавал вопросы, добродушно шутил, начал лучше питаться, старался обходиться без помощи Кассандры, от чего та где-то глубоко в душе расстроилась.
Незадолго до выписки женщина осторожно сказала:
- У тебя такая страшная вмятина на голове. Твое счастье, что обошлось почти без последствий. А что ты сам помнишь о происшествии?
Этот простой на первый взгляд вопрос поставил Хоакина в тупик.
- Что помню? По правде говоря… ничего не помню. Но я думаю, это и не удивительно после такого-то падения. Главное, доктор говорит, что излечение идет нормально. А то, как это случилось, полагаю, в сложившейся ситуации значения не имеет, - с добродушной улыбкой проговорил он.
- Если ты так считаешь…
- Судя по вашим разговорам, это произошло у дома Рамона. Так? - спросил он.
Кассандра кивнула.
- Я поскользнулся на брусчатке и ударился головой о бордюр. Все верно?
Кассандра кивнула вновь.
- Но, по выражению доктора, я счастливчик, потому что ты была со мной.
Кассандра озадаченно смотрела на него. Такое признание из уст Хоакина звучало несколько неправдоподобно.
- Я в чем-то ошибся?
- Нет, ты прав. Ты всегда был счастливчиком, даже когда меня не было с тобой, - робко проговорила женщина.
- Но в это мне с трудом верится, - широко улыбнулся Хоакин и зажал руку Кассандры в своей ладони.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
- Что-что сказал доктор?
Мерседес, задавшая этот вопрос, была не просто удивлена, она была шокирована.
Кассандра выжидательно наблюдала за ней, чтобы продолжить.
Родственникам трудно было поверить врачебному заключению потому, что, пойдя на поправку, Хоакин стал проявлять чудеса общительности. Первое время его странное поведение можно было списать на болезнь и быструю утомляемость, но в дальнейшем он был не просто адекватен, а находчив, остроумен, блистателен.
Только Кассандра заметила, как трудно ему дается вспоминание, больше напоминающее угадывание, как сосредоточенно он следит за болтовней своих визитеров, чтобы из разрозненных обрывков сведений сложилась стройная картина. Кассандра знала, как трудно ему поддается эта мозаика. И поражалась тому, что, невзирая на усталость, он сохранял спокойствие и терпение. Хоакин мог отдохнуть лишь глубоко под вечер, когда посетители расходились по домам и он оставался с одной лишь Кассандрой, которая не донимала его разговорами.
- Лечащий врач уверен, что у Хоакина частичная амнезия, - подтвердила Кассандра.
- Это так, - отозвался Хоакин. - И дело не в том, что я не все помню о происшествии. Я запамятовал и многое другое из того, что происходило прежде. В общем, что-то помню, что-то нет, - весело пояснил больной.
- И велики ли пробелы? - уточняла сестра.
- Может быть, недели, может быть, годы. Твой последний день рожденья не помню, - ответил он Мерседес.
- Это было всего месяц назад, - расстроенно проговорила та.
- Не имеет значения, как давно это было, когда дело касается избирательной амнезии, - компетентно ответил пострадавший.
Мерседес молчала в озадаченности, не зная, что еще такое спросить. Объявление об амнезии застигло ее врасплох. Она еще не знала, чем это чревато, но на всякий случай решила расстроиться. В отличие от нее, похоже, Хоакина это совершенно не задевало. Сложившаяся ситуация ему казалась даже забавной. Он веселился от души, когда обнаруживал очередной факт беспамятности,
Кассандра терпеливо рассказывала ему обо всем, стараясь изложить событие, вылетевшее из его сознания, максимально подробно, чтобы он мог пережить его вновь. Единственное, о чем она не хотела напоминать ему, - это правило одного года, которое распространялось на всех его сожительниц. Впрочем, она не знала наверняка, помни" ли он о нем. Но вопросов не задавала…
Кассандра была счастлива. Она не только не потеряла своего возлюбленного, она увидела его таким, каким он никогда не бывал прежде. Хоакин улыбался, и от его улыбки становилось тепло на душе, а не мурашки пробегали по спине в ожидании подвоха. Он заливисто смеялся даже над собой, его шутки были беззлобны, его обращение - искренним, даже его недовольства звучали скорее виновато, нежели обвинительно. Он был другим и еще более любимым.
Она боялась ошибиться.
- Дорогая, напомни мне, пожалуйста, что мы делали тогда у дома Района? - бесхитростно спросил он Кассандру, когда родственники удалились. - По какому поводу мы там оказались? Из его слов я ничего не смог понять, - объяснил свой интерес Хоакин.
- Да какое это теперь имеет значение? - хотела было отмахнуться Кассандра, нежно улыбнувшись ему.
- Ты сама слышала, что сказал доктор. Нам нужно восстанавливать прежнюю способность к вспоминанию.
- Я это помню, дорогой. Но ты себя сильно утомляешь этим. Ежедневно получаешь столько новой информации! Я думаю, на этом этапе выздоровления не стоит перенапрягаться. Если хочешь, я узнаю мнение лечащего врача на этот счет. Ты сам уже успел понять, что нужная информация обнаруживается сама, а не имеющее существенного значения и помнить нет смысла, - бодро проговорила Кассандра.
- Ты так считаешь? - недоверчиво спросил ее Хоакин.
- Хотела бы я очистить свою голову от ненужных воспоминаний, - отшутилась она. - А потом в соответствующей ситуации воспоминания сами начнут приходить к тебе. Это зависит от настроения, от силы желания…
- Не разговаривай со мной как с маленьким, Кэсси, - перебил ее Хоакин.
- Ты раздражаешься потому, что думаешь, будто в этом твоя ущербность. Но это не так, дорогой. Многие люди, не страдающие амнезией, помнят не больше тебя лишь потому, что безразличны к жизни и окружающим их людям. Достаточно быть чутким и вникать, а то, в какой год, день, час произошло то или иное событие, помнить, может быть, и не обязательно… Не мучь себя. Дай себе время, и ценное вернется, а шелуха отпадет.
- Ты утешаешь меня или веришь в то, что говоришь? - спросил ее мужчина.
- Верю, - твердо ответила Кассандра.
- Хорошо, - согласился Хоакин. - Что доктор говорит о времени моей выписки? - оживился он, рассчитывая на обнадеживающий ответ.
- Хоть сегодня, если кто-то будет до полного восстановления все время находиться рядом с тобой, - объяснила Кассандра.
- Я так плох, что мне нужна сиделка? Вот уж не думал! - рассмеялся он.
- Ты и сам знаешь, что эта предосторожность не лишняя, - сдержанно произнесла Кассандра, которая в своем новом амплуа больше напоминала мать, чем любовницу.