Его пыл постепенно ослабевал, и он отвернулся. Он не хотел показаться холодным или злым. Но ничего не мог с собой поделать. Она хотела его так же сильно, как и он ее. Она получила такое же удовольствие, какое получил и он. Это обстоятельство подразумевало равенство между ними, что было для него слишком. "Я должен отдаваться ей так же, как она отдается мне", - подумал он. Ужаснувшись этой мысли, он успокоился, вспомнив о традиционной половой субординации. Женщина не может быть равной мужчине. Лос-анджелесские сплетники правы... Амелия Дин чужая... иностранка.
С моря на берег наступал туман, застилая горы Санта-Моника. Бад и Амелия рысью возвращались в город. Они сегодня случайно встретились, так что было бы просто глупо скрывать эту встречу. Условившись об этом, они обнаружили, что больше и сказать-то друг другу нечего. Поэтому они скакали молча. Амелию охватили мысли и чувства, смысла которых она еще не осознавала. Бад, вспоминая о собственной глупости, был совершенно подавлен.
"Впредь этому не бывать, - решил он. - Сегодняшний вечер я проведу с Мэри".
Эта мысль не принесла ему радости. Мэри Ди Франко была сестрой его приятеля Чо, с которым он вместе охотился. Ее отец владел кварталом Ди Франко на другой стороне улицы, напротив квартала Ван Влита. У Мэри были пушистые светлые кудряшки, румяные щечки, большая грудь и пухлые ручки. В свои двадцать лет Мэри считалась самой красивой девушкой Лос-Анджелеса. Она умела добиваться своего и очаровательно плакать. Мэри ждала, когда же наконец Бад Ван Влит объяснится с ней.
4
Как только суд приступил к слушанию "дела Дина", Форт-стрит сразу же превратилась в излюбленное место прогулок лосанджелесцев. Народ прохаживался под пестрой сенью перечных деревьев, останавливаясь, чтобы заглянуть через железную ограду на дом Динов. Амелия теперь уже не отваживалась появляться в саду. Вместо этого она отдыхала в оранжерее среди зеленых растений и, вдыхая запах влажной земли, представляла, что гуляет на свежем воздухе. В тот день они сидели с мадемуазель Кеслер поодаль друг от друга. Гувернантка вышивала что-то малиновым шелком, а Амелия водила глазами по неровным строчкам Бодлера. Она не читала, а пыталась осмыслить случившееся вчера.
Кодекс чести Амелии не допускал компромиссов. Она никогда не приукрашивала случившееся в ее жизни. Она пыталась отыскать правду и поняла наконец, что вчерашнее происшествие оказалось возможным отчасти потому, что ей просто больше некого любить. К своим друзьям она всегда испытывала горячую привязанность. Во Франции у нее была большая любящая семья. У нее были очень близкие отношения с отцом. Он занимал в ее сердце большое место. Когда они гуляли вместе, она держалась за его плотную теплую руку. По вечерам она садилась на пол и опиралась спиной о его ногу. После похорон отца ее жизнь превратилась в сплошное несчастье. Она лишилась объекта любви, и это было очень тяжело переживать. Каждый вечер перед сном она на прощание целовала мамину надушенную и постоянно ускользающую щеку. Каждую субботу мадемуазель Кеслер разводила яйца в розовой воде и намыливала ей голову этим средством, но в остальном эта пожилая женщина четко выдерживала дистанцию, принятую между госпожой и гувернанткой. Порой Амелия обнимала сама себя за плечи, словно желая убедиться в том, что она реально существует.
Отношения с Бадом переполняли ее, но ее чувства были иными. "Это вожделение", - думала она, краснея. Даже в этом она была честна перед собой. Она не связывала того, что произошло в Паловерде, с любовью. Любовь она уже познала. Любовью называлось то всепоглощающее чувство, которое она испытывала к отцу.
"Вожделение", - снова подумала она. Мускулистое тело Бада, исходящий от него жар, его запах, осязание его... Все это были новые, восхитительные ощущения. Его горячая пульсирующая плоть, твердая как железо и вместе с тем такая нежная... Это ее глубоко поразило. Все ее тело охватила дрожь, сердце бешено колотилось в груди. А потом странный покой, будто лежишь на дне глубокого бассейна со стоячей водой. Но вдруг вода вздыбливается и превращается в бурлящий поток. Ощущения так же не подчинялись ее воле, как и обмороки. Обмороки приводили ее в ужас, а это... это совсем не испугало. Она просто не поняла. Знала только, что, очутившись в Паловерде, попала в единственное место, где сможет обрести покой.
"Каждый из нас делал то, чего ему хотелось, - думала она. - Он теперь жалеет об этом. Я потеряла единственного друга в этом скверном городе".
Спина ее по-прежнему была прямой, но лицо обмякло, детское лицо со смешанным выражением скорби и полного опустошения и с застывшими в глазах невыплаканными слезами. Она поняла, что мадемуазель Кеслер смотрит на нее. Амелия поднялась.
- Бодлер никакой не грешник, - заявила она. - Он просто глуп!
С этими словами она выбрала из небольшой кучки на столе другую книгу.
Она никому не могла рассказать о своем несчастье. Собственный кодекс чести не позволял Амелии перекладывать свое бремя на другого. Порой из-за этого она казалась внешне холодной и хмурой - она об этом догадывалась, - но это все же лучше, чем взваливать свои проблемы, будто скользкий кирпич, на плечи другого человека. Она открыла книгу на закладке. Слова плыли перед ее глазами. "О Боже, после всего он посмотрел на меня так же, как здесь смотрят все остальные".
5
Следующие пять дней лил дождь.
Улицы раскисли и были похожи на остывшую и склизкую овсянку, а когда наконец выглянуло солнце, на Спринг-стрит образовались глубокие непроезжие борозды. Два поросенка шумно возились в луже. Мэри Ди Франко вошла в магазин Ван Влита, громогласно заявляя, что без помощи Бада ей не перейти на другую сторону улицы, чтобы попасть в квартал своего отца.
Через Спринг-стрит были настланы доски, и, когда Бад нащупывал безопасную дорогу, он вдруг увидел мадемуазель Кеслер и Амелию, выходивших из книжной лавки и библиотеки С. С. Бархэма.
- Мадемуазель Кеслер! - проговорил он, приподнимая котелок. - Амелия Дин! Здравствуйте!
Амелия присела в красивом девичьем реверансе.
- Добрый день, мистер Ван Влит.
- Сегодня вы не катаетесь верхом? - спросил он.
- В понедельник, - ответила она.
Он представил их Мэри.
- Мисс Ди Франко! - приветствовала ее Амелия, вновь приседая в реверансе.
Мэри, уставившись на девочку, наморщила лоб и скривила губы, будто в ту минуту тянула через соломинку лимонную кислоту.
- Прошу прощения, мисс Ди Франко и мистер Ван Влит, - произнесла Амелия, поглядывая то на Бада, то на Мэри с легкой веселой улыбкой. - Мы опаздываем.
Мэри все так же пялилась на девочку, удалявшуюся от них по деревянному тротуару вместе с гувернанткой, к которой она обратилась по-французски.
- Надменная девчонка, - проговорила Мэри.
- Дорогая, ты так проницательна! Тебе всего лишь и сказали, что "здравствуйте", а ты уже прочитала всю ее душу, - поддразнил ее Бад.
- Все в Лос-Анджелесе так считают. Я просто согласна с остальными.
6
Кобылка была стреножена во дворе рядом с охапкой травы. Бад улыбнулся. Так мог поступить только ребенок: дать лошади что-нибудь поесть в свое отсутствие. Амелия читала, сидя на полу галереи. Когда Бад спешился, она положила закладку и закрыла книгу.
- Амелия Дин! - Он приложил шляпу к левой стороне груди и поклонился. - Как странно встретить вас здесь.
- Я удивлена не меньше вас, мистер Ван Влит. - Она поднялась, глядя как он привязывает Киппера к столбу, и провела рукой по влажному носу жеребца. - Бад, - сказала она. - Прежде чем мы войдем внутрь, я должна объясниться. Для меня, в моем положении... совершенно необходимо, чтобы наша прошлая встреча здесь рассматривалась вне всякой связи со всем остальным. Ты, конечно, понимаешь. Поэтому, если ты хочешь, чтобы мы продолжали встречаться - а я очень-очень этого хочу, - представь себе, что это происходит на поверхности Луны.
Она говорила скороговоркой, словно заранее все отрепетировала.
Ее беспокойство застало Бада врасплох. Она говорила голосом искушенной молодой женщины, но на самом деле была всего лишь ребенком. На него вновь накатило чувство вины.
- Амелия, ты вполне осознаешь, чем мы тут занимались?
- Ну я же была здесь, - сказала она.
Ее нахальство взбесило его.
- И ты говоришь так спокойно, словно и впрямь с Луны свалилась! Тебя совсем не беспокоит то, что мы вполне могли сделать ребеночка?
Она вновь провела рукой в перчатке по носу Киппера.
- Так ты не знала? - спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
И снова ему вспомнилось, что она дитя. На смену раздражению пришла трепетная нежность. В обществе Амелии его настроение было подвержено внезапным перепадам.
- Бад, а как проверить?
- У тебя после того случая... прекратились месячные? - До сих пор ему еще ни разу не приходилось говорить с женщиной о менструации, даже со шлюхой, поэтому он смутился и покраснел.
Она тоже покраснела, но продолжала смотреть на него прямо.
- Нет, были как раз после.
- Хорошо, дорогая. Теперь я буду заботиться об этом.
- Значит, ты... хочешь, чтобы мы продолжали встречаться?
- Еще бы!
Она одарила его ослепительной счастливой улыбкой.
- По-моему, мы приехали сюда за одним и тем же, - проговорил он, подступая к ней.
Она отступила на шаг, продолжая смотреть на него.
- Нет, - сказала она наконец. - Я хочу еще одной вещи...
Он нахмурился.
- Какой?
- Я хочу, чтобы ты был моим другом.
- Что?
- Другом! После того как уехал Три-Вэ, у меня в Лос-Анджелесе совсем не осталось друзей.
Ее щепетильность в вопросах чести глубоко тронула его.
- Дорогая, - мягко сказал он, - я и так уже твой друг.
- Правда?
- Да.
И снова эта живая яркая улыбка.
- Спасибо, Бад.
- De nada, - ответил он, обнял ее за узкую талию и повел по галерее.
- Хотя бы здесь, - сказала она, возвращаясь к вопросу о дружбе.
- Я понял. А ты не думаешь о чем-нибудь... постоянном?
- Постоянном?! - От потрясения у нее даже побелели губы. - Я уеду из Лос-Анджелеса сразу же, как только закончится это судилище! Как ты можешь говорить о чем-то постоянном между нами?!
7
Они встречались в Паловерде трижды в неделю. Она могла проводить с ним только час сорок пять минут, иначе дома возникли бы подозрения, поэтому каждый раз Бад устанавливал свои золотые часы на пыльном и широком подоконнике в sala. По мере того как стрелки бежали вперед, чувства Бада, спрятанные глубоко внутри, начинали выходить наружу. Робко и осторожно, будто маленькие ночные зверьки.
- Бад, что с тобой?
- Что "что"?
- Ты какой-то печальный.
К этому времени они встречались уже чуть больше месяца.
- У меня много друзей, - сказал он. Они лежали на одеялах, обнаженные. - Но никто из них не справляется о моих переживаниях. Я всегда весел. Всегда ровен.
- Прости, - приглушенно сказала она, - я не хотела лезть тебе в душу.
Он чуть отодвинулся от нее и закинул руки за голову.
- Я сейчас думаю об одной девушке, - сказал он. - Ее звали Роза.
Амелия только вздохнула, но в этом звуке таился вопрос.
- Роза была моей первой девушкой, - проговорил Бад и замолчал. После паузы вдруг сказал: - Думаю, Три-Вэ никогда не рассказывал тебе о том, как твой отец однажды едва не разорил нашего отца, да?
- Никогда, - спокойно и без удивления ответила Амелия.
- Это случилось в 1876 году, после того, как сюда провели железную дорогу. Отец занялся нефтедобычей. Продавал буровое оборудование. В самом Лос-Анджелесе нет нефти, но отец предположил, что город со временем станет центром всей Южной Калифорнии. Конечно, это был риск. Нефть - всегда риск. Но отец не задумывался над этим. Он вообразил себя человеком исключительно благоразумным. Считал свою идею неплохим интересным деловым начинанием. И самое смешное заключается в том, что он оказался прав. Точнее, он оказался бы прав, если бы не полковник.
Бад снова умолк. Ему не хотелось обижать Амелию. С другой стороны, начав свой рассказ, он должен его закончить, а без полковника тут никак не обойтись.
- Установки для бурения нефти очень дороги. У отца не было большого капитала. Тогда он уговорил своего кузена Франца и одного из маминых знакомых - Юджина Голда - стать его пассивными компаньонами. В городе поднялся большой шум, когда отец уехал на восток, в Пенсильванию. Он купил самое лучшее оборудование. Я уже говорил: успех был обеспечен. Но тут полковник задрал до небес тарифы на грузовые перевозки. Доставка одного парового котла из Лос-Анджелеса в Ньюхолл, который всего в тридцати милях к северу отсюда, стоила дороже, чем плавание вокруг мыса Горн! Естественно, отец не предполагал, что дело примет такой оборот. Он потерял все деньги, затраченные на буры и котлы, и мы разорились в три месяца. Мы с отцом решили возместить ущерб кузену Францу и Юджину Голду, несмотря на то, что они были нашими компаньонами. Итак, мы оказались на краю пропасти. Я ушел из школы и работал клерком у отца от зари до зари.
Но даже этого было недостаточно. Баду пришлось вкалывать и по воскресеньям. Он нашел работу в Ньюхолле на нефтяных разработках. Был и буровиком, и кузнецом, делал все, что приказывал босс. Он не мог себе позволить ездить поездом до Ньюхолла, поэтому выходил из города в субботу, дожидался последнего товарняка, на ходу вспрыгивал на подножку, а на рассвете в понедельник возвращался из Ньюхолла домой таким же сумасшедшим способом.
- Роза была дочерью моего босса. Мне тогда исполнилось пятнадцать, а она была года на два старше. Я, конечно, прибавил себе лет. О, Роза была красавицей. Все было при ней. Мужчины увивались за Розой, но, похоже, она всем им предпочитала меня. После работы мы встречались. Короче, в конце концов она стала моей. - Бад замолчал, вспомнив то чувство благодарности, которое испытал, когда Роза сдалась. - Тогда я был чумазым мальчишкой, и то, что я обладаю Розой, не какой-нибудь шлюхой, а девушкой из приличной семьи, переполняло меня гордостью. В ту пору я ходил по Лос-Анджелесу королем. А тогда мне как раз нужно было что-то такое. Впрочем, дома я никому о ней не рассказывал. До сих пор молчал. И вот только сейчас...
Амелия молчала. Слышалось тиканье часов.
А однажды ночью Роза сказала, что беременна. Я уже говорил, что тогда наша семья была на самом дне. Мне еще не исполнилось шестнадцати. Я испытывал к Розе вожделение и благодарность, про другие чувства даже не знал. Но мысль о ребенке задела меня за живое. Не знаю почему, но я захотел этого ребенка. Я прикинул, что если могу кормить всю семью, то прокормлю и его. Мы с Розой поженимся, она переедет ко мне домой, в мою комнату, достанем старую колыбельку... Словом, я хотел ребенка. О Боже! Каким же я был наивным глупцом! Я сказал Розе, что, мол, все в порядке, я не возражаю. А она... - Бад судорожно сглотнул. - Она сказала, что не хочет рожать моего шкурника.
- Шкурника?
- Когда говорят "шкурник" - подразумевают "индеец". Или хотя бы с примесью индейской крови. Но во мне нет индейской крови, это уж точно! Гарсия - чистокровные испанцы. Но Роза хотела этим сказать, что я для нее ничего не значу.
Тогда он, конечно, не был так спокоен. Ему было невыносимо больно от слов Розы. Обозвать "шкурником" человека, особенно из семьи калифорнийских испанцев, означало нанести самое тяжкое оскорбление. В старые времена скот держали только ради шкур и жира. Грязная работа по обдиранию шкур и сбору жира, висевшего на костлявых, кишащих паразитами животных, поручалась индейцам. От них всегда несло навозом, но кому до этого было дело? "Шкурник" был синонимом "крота". А "кроты" были на самом дне, ниже некуда. Бад не задумывался над тем, что он искренне любил Марию и Хуана. Для него и его друзей прозвище "шкурник" означало "ублюдок": ленивый, грязный, тупой и бесчестный ублюдок.
- О, Роза... Она ясно дала мне понять, что я ей не нужен! И ребенок тоже. Она потребовала денег на аборт. Это очень опасная операция. Я стал спорить, но она настаивала. Мне удалось занять в долг. У Чо Ди Франко. - Нелегко было Баду просить у Чо деньги, не говоря, зачем они ему нужны. - На следующей неделе я достал необходимую сумму, и Роза взяла ее.
Вспомнив об этом, Бад почувствовал, как холодные мурашки пробежали по его телу.