Разъяренный Гримсбери резко взвинтил темп и обрушил на Рэма шквал сверкающей стали. Это выглядело устрашающе, но для опытного Конахана оказалось не слишком опасно. Реакция у него была не хуже, чем у противника, и он стоял, как скала. Гримсбери дрогнул. Шаг за шагом он стал отступать. Рэм прижал его к стене, и тут более опытный боец рванулся вниз и вправо. Бросив кинжал, он вцепился в левое запястье своего противника, и, падая, проворотом вокруг себя швырнул Рэма об стену. Летя в стену головой, Конахан ухитрился еще немного провернуться вокруг собственной оси и принял удар на левое плечо и спину. Так его только слегка оглушило, стена, в которую он врезался, не позволила ему упасть, и он успел прийти в себя в те доли секунды, что потребовались Гримсбери, чтобы вскочить на ноги.
- Вмажься он в стену головой, - прокомментировал сосед Марии, - точно раскроил бы себе череп. Ну, сейчас дело пойдет по-настоящему. Они уже ненавидят друг друга.
Теперь о красоте поединка было забыто. Искусство отошло на второй план. Дуэлянты жаждали крови друг друга. Мария побледнела. Ей стало страшно. Она вдруг поняла, что в этом страхе тревога за жизнь Рэма составляет не целое, но лишь часть чего-то большего, чего-то, более страшного. Это был страх перед жестокостью.
Бессчетное число раз кружащие противники менялись местами… Все лица вокруг них слились и размазались, все голоса соединились в неясный гул. Кровь молотила в виски. В какой-то миг раненая нога Гримсбери подвела его, и в тот момент, пока он вздрагивал и морщился от боли, Рэм нырнул в глубокий выпад, тот самый, в который Гримсбери безуспешно пытался выманить его в начале схватки. Взмах шпаги - и прядь рыжих волос под дружный ах зрителей взвилась в воздух, отсеченная Гримсбери в дюйме от головы Конахана. И тут же - короткий вскрик боли. Рискнув, в выпаде Рэм дотянулся до него, и Гримсбери оставил на белом песке, которым был посыпан пол, значительную часть своего уха. Из-под волос на воротник его сорочки потекла кровь.
- Эй! - крикнул сосед Марии. - Три к одному - на рыжего!
- Ваше мнение изменилось?
Старик не успел ответить, как зрители опять дружно вздохнули… Алая косая линия прочертила лоб Гримсбери, кровь стала заливать ему глаза. Он судорожно вытер лоб рукавом и грязно выругался. Лучше бы он потратил эти силы на оборону - за удовольствие помянуть покойную родню Рэма он расплатился глубокой рубленой раной в левое плечо.
- Дело сделано, - сказал старик. - Гримсбери побит, и он это понимает. Лучше всего для него было бы рассмеяться и признать поражение. Но его душит злоба. Пожалуй, твоему приятелю лучше прикончить его, если он не хочет получить темной ночью в спину порцию холодной стали. Но, черт возьми! Что он делает! Это же сознательная жестокость! Убивать - убей, он в твоих руках уже… но резать на куски…
Острый, как бритва, кончик шпаги Конахана полоснул Гримсбери по скуле и ниже, часть щеки отошла и повисла, открыв десну и желтоватые стиснутые зубы. Гримсбери стал похож на бешено щерящегося пса. Смешанная с кровью слюна текла из пореза. Опасаясь получить новую рану, он, не ввязываясь в ближний бой, двигался вокруг неторопливо и уверенно поворачивающегося, совершенно невредимого Рэма, державшего его, словно на поводке, на радиусе своей шпаги. Сверкающее острие покачивалось в опасной близости от глаз Гримсбери.
- Вы в проигрыше… сэр! - вполголоса, улыбнувшись с теплой жестокостью, сказал Рэм.
Обезумевший от боли и злобы Гримсбери взревел и, забыв обо всем на свете, кроме жажды убийства, бросился на противника. Дальнейшее не было даже делом техники. Рэм шагнул в сторону, а рука его со шпагой осталась на месте. Гримсбери насадил себя сам.
- Можно сказать, самоубийство, - освобождая оружие, сказал Рэм, обернулся к толпе. - Кто-нибудь еще рискнет задевать малышей? Я могу дать и еще один урок хороших манер.
Желающих, как и следовало ожидать, не нашлось. Рэм набросил камзол на плечи, чтобы не остыть слишком быстро, и наткнулся взглядом на расширенные в непритворном ужасе глаза Марии.
- Мики! Я же сказал тебе, чтобы ты уходил?!
- Ты не можешь мне приказывать, Рэм Конахан, - отчеканила она. - Тем более, подобным тоном.
Встав из-за стола, она надвинула шляпу на лоб, не удостаивая его взглядом, поднялась по лестнице наверх. Сопровождаемый осторожными взглядами, с непроницаемым видом, но совершенно потерянный в душе, Рэм последовал за ней.
- Провалиться мне, - задумчиво произнес старик. - Наконец доперло. Такие маленькие ножки, ручки, никогда не прикасавшиеся к шпаге, нежная кожа, пламенные глаза. Мальчик никогда не позволил бы себе такой неслыханной фанаберии по отношению к выручившему его другу. Это же девушка, и прехорошенькая. Провалиться мне, если парню не придется повертеться прежде, чем она снова на него посмотрит.
* * *
Когда Джек открыл дверь в комнату, там было почти темно. Огонь в камине прогорел, и, поскольку было уже достаточно жарко, дров не добавляли. На постели, отвернувшись лицом к стене, лежала Мария. Большое деревянное кресло было развернуто к огню, и на подлокотнике лежала затянутая в черную перчатку кисть руки. Сверкающий белый шелк сорочечного рукава застыл в неподвижности, как обледеневший в падении водопад. Ноги в ботфортах были подняты на стоявший рядом табурет. От Рэма пахло вином. При иных обстоятельствах подобная сцена и подобная компания заставила бы Джека насторожиться.
- Ребята, я только что снизу, - сказал Джек. В голосе его сквозило напряжение. - Там отскребают от пола какого-то типа. Рэм, ты не хочешь объясниться?
- Не хочу, - лаконично ответили из кресла.
- Не уверяй, будто это не твоих рук дело.
- Моих.
- Я узнал по почерку. Мне не нравятся твои развлечения, Конахан! Ты напился, что ли, черт тебя подери? Ты можешь мне ответить?
- Все в порядке, Джек, - устало сказала Мария, оборачиваясь.
- Почти. Этот человек, посчитав меня юношей, затеял со мной ссору. Рэм перебил ее и перехватил поединок. На самом деле он очень меня выручил.
Джек ахнул.
- Ты все это видела? - он присел у изголовья сестры. - Конахан, ты что, не мог его просто убить? Ты человек или… кто?
- Ты что, думаешь, жестокость можно остановить, просто пожурив подонка? - вскипел Рэм. - Их был там полный бар! Все видели, как этот ублюдок пристает к мальчишке! Никто не вмешался. Сволочи. Они его уже знали. Первый местный убийца. Доставлял им бесплатное развлечение. Он бы искалечил ее, они бы ее пожалели. Этих убивал и буду убивать. Они жестоки, а я буду - вдвое…
Джек почувствовал, как вздрагивают под его рукой тонкие плечи Марии. Она плакала отчаянно, по-детски. И не Рэм нужен был, чтобы утешить ее на этот раз.
Глава VIII Крисборский волк
Копыта их коней ступали теперь по дороге, ведущей прямиком в столицу. Мария подняла глаза, до того упрямо уставленные в конскую гриву, и посмотрела в спину ехавшему на несколько шагов впереди Рэму. Джека и его безмолвное сочувствие она могла ощущать рядом с собой. Все… все кончилось? Все, что обещало столь много? Человек, которого она любила, в один вечер стал просто попутчиком. Теперь ей было куда хуже, чем тогда, по дороге в Арсан, где ожидала его смерть. Непрестанная боль терзала ее сердце, когда, глядя на его устало опущенные плечи, она вспоминала этапы их опасного путешествия. Джек был прав. Рэм страшно опасен. Но, видит бог, как ей хотелось любить его. Потерять его… Потерять его навсегда, не слышать его смеха, не видеть, как теплеют его глаза, когда он смотрит на нее. И больше никогда… никогда не коснется он губами ее губ. Из-за того, что она не может его простить? За что? За то, что не ими придумано? За то, что жестокость порождает страх, а страх порождает жестокость? За то, что сделала ему ее семья, почему именно с ним и происходит это? За то, что он рисковал жизнью, защищая ее? Кто она такая, чтобы решать вопросы прощения, когда они в божьих руках? Он ради нее отказался от священного для него дела мести. Неужели она ради него не сможет побороть свои страх и отвращение к крови? Есть власть, думала она. У нее есть какая-то власть встать на пути его жестокости, как однажды она уже встала на пути его мести. И никто, кроме нее, не имел такой власти.
Было холодно. Иногда пролетали крупные редкие снежинки. Как и обещал Рэм, спутники ехали шагом. Он отгородился от них молчанием, чувствуя их осуждение и ужас. И самого его охватило равнодушие. Теперь, когда он понимал, что потерял Марию, что глаза ее больше не сияют навстречу ему, ему совсем ничего не хотелось. Возможно, здесь сыграла роль нервная реакция на миновавшую опасность. Вероятно, если бы кто-нибудь захотел сейчас забрать его жизнь, он мог бы сделать это без особого труда.
В полдень они остановились на привал. Рэм молча занялся костром, Джек расседлывал лошадей. Они не говорили, но Мария вдруг обнаружила, что они понимают друг друга с полувзгляда, с полужеста. Стоило одному повернуться, как другой уже согласно кивал в знак того, что понял, о чем сейчас пошла бы речь.
Покончив с едой, Рэм надвинул шляпу на глаза, словно собираясь вздремнуть, и вздрогнул, услышав, как голос Марии произнес его имя.
- Рэм, - сказала она, - вот в какое глупое положение может попасть не умеющий держать оружие субъект. Покажи мне, пожалуйста, хоть как это делается.
В руках она держала свою короткую легкую шпагу и смотрела на него так, словно ничего плохого меж ними не произошло. Ничего не было! И от этой мысли Рэм, не терявшийся никогда в жизни, оторопел настолько, что вместо того, чтобы воспользоваться случаем, фигурально выражаясь, полез в кусты:
- Джек всю жизнь утверждал, что фехтует лучше. Разумеется, как обычно, преувеличивал.
- Я просила Джека! Он сказал, что это не моего ума дело.
Брови Джека взлетели вверх:
- Тебе было девять лет!
- Вот такая я злопамятная. Моя неловкость раздражала бы тебя, а как бы мне твои уроки третьего дня пригодились. Представляешь, если бы Рэм не появился вовремя…
Оба молодых человека судорожно вздохнули.
- Ну?
- Ладно, - сказал Рэм. - Чего хочет женщина, того хочет бог. Самое главное - это подвижность и сила кисти. Шпагу в кулаке не зажимают. Держи ее на согнутом указательном пальце, нежно, как птицу…
Джек усмехнулся, наблюдая за ними. В упоении отпущения грехов Рэм напоминал отруганного и прощенного щенка. Торопливо поджав хвост, депрессия убралась вон. С удивлением и восторгом Джек обнаружил, что Мария мудра. Он помнил, как рыдала она, уткнувшись лицом в его грудь, и сквозь слезы призналась, что в какой-то миг ей мерещилось, будто Рэм рубился с Каспером. Он полагал, что потрясение ее необъятно, что Рэм нанес ей незаживающую душевную рану, но, где-то в самой глубине сам он понимал его и восхищался им. Рэм дрался, разумеется, не просто с Гримсбери. Он дрался с жестокостью ее оружием, сознательно при этом жертвуя собой. Похоже, он ввязался бы в эту ссору, даже если бы в ней не была замешана Мария. В этом было нечто безумное, но и нечто высокое, как в обреченном на провал рыцарстве. Джек был рад, что они помирились. За те несколько спаянных опасностью недель, что они провели вместе, он вынужден был признать, что Конахан - чертовски симпатичный парень.
- Ты ей скользящий блок, что ли, показываешь? - спросил он. - Как у вас успехи?
- Нормально, - засмеялся Рэм. - Будет отличным бойцом, когда усы пробьются. Ладно, малыш, хватит на сегодня. Завтра ты руки поднять не сможешь.
- Но я надеюсь на продолжение, - заявила Мария, плюхаясь на землю возле костра.
Рэм весело взглянул на Джека и лихо согнул свой клинок в дугу.
- Разомнемся, Драммонд?
Джек лениво шевельнул бровью.
- Ну же… Ты часто хвастал, будто превосходишь меня в этом деле.
Джек протянул ему руку, и Рэм, рванув, легко поставил его на ноги.
- Тогда не обижайся, если я поцарапаю твою физиономию.
- Вы что, собираетесь разминаться на боевом оружии? - встревоженно спросила Мария.
- А где нам взять другое? Кроме того, нам не привыкать.
- Тебе-то уж точно не привыкать. Сестренка, на его шкуре уже есть мои отметины.
- Будто на твоей нет! - возмутился Рэм.
- Но это - чистая случайность.
Сперва последовали несколько пробных схваток, после каждой из которых противники опускали оружие и останавливались поразмыслить. Потом они разразились коротким яростным боем, произведшим со стороны сильное впечатление на Марию.
- Ты здорово прибавил, - вынужден был признать Джек.
- Запыхался?
Джек сделал вид, будто обиделся. Схватка возобновилась в бешеном темпе. Сегодня Рэм поменял стойку и стоял правым боком к противнику, пользуясь преимуществом большей подвижности, даваемой этой позой. Он нападал, Джек оборонялся, и они кружили по всей полянке. Мастерство его, действительно, весьма возросло, и Джек подумал, что, вполне возможно, сейчас Рэм превосходит его. В этом не было бы ничего удивительного: после возвращения из корпуса сам он вел достаточно размеренную жизнь, тогда как Рэм, похоже, тренировался часто и, судя по резутьтатам, остервенело. Остервенело? Ну да, учитывая, что он собирался поубивать их всех.
Они давно уже перешли границы тренировки, а яростно наскакивающий Рэм, казалось, не собирался прекращать своих атак. Джек встревожился. Ему пришла в голову мысль, от которой он не мог избавиться. Он находился сейчас на месте Каспера. Контролирует ли Рэм Конахан себя в эту минуту? Не видит ли он напротив себя не Джека, а Драммонда, из тех, что причинили ему столько горя? Эта мысль по мере продолжения схватки разрасталась, пока не заполнила все сознание Джека. Можно ли остановить Рэма, и если все-таки можно, то как? Как его отрезвить? Джек чувствовал, что выматывается. Чем больше проходит времени с начала поединка, тем выше шансы у того, кто обладает большей физической силой. Механически парируя немыслимое разнообразие ударов, обрушиваемых на него Конаханом, он думал сейчас лишь об одной удачной контратаке. Человек, нападающий столь самозабвенно, наверняка дает слабину в обороне. И он теперь зорко следил и ждал, когда же Рэм хоть немного откроется. И когда этот миг настал, Джека словно кто-то под руку толкнул. Что это было: старая кровная вражда, или всего лишь страх? В выпаде "ин-сексте" на мельчайшую долю секунды Рэм оставил без защиты правое плечо, шпага Джека как будто сама устремилась туда и глубоко разрубила бицепс Рэма. В тот же момент Джек отрезвел. С жутким проклятием Рэм отшвырнул шпагу и бросился на него. Останавливать его в этом прыжке шпагой было все равно, что пытаться остановить быка перочинным ножом, да у Джека и не хватило бы на это реакции. Рэм Конахан припечатал его к земле, и на своем горле Джек Драммонд почувствовал лезвие кинжала. В эту секунду он ничуть не сомневался ни в своем конце, ни в том, что сам его спровоцировал, жестокостью вызвав Конахана на большую жестокость. Пронзительный непрерывный крик вибрировал в его ушах:
- Нет, Рэм, нет, пожалуйста, нет!
- Ты понял, что я могу с тобой сделать? - сказал Рэм. - Ты, надеюсь, понял, почему я этого делать не стану? Кто бы из нас ни убил другого, жертвой-то будет она. Поднимайся, парень. Ближе к смерти ты не был.
Он поднялся и пошел прочь, пошатываясь и зажимая рану рукой, оставив оглушенного и ошарашенного Джека лежать на земле. Снежная крупа с небес посыпалась сильнее, и среди пучков сухой травы уже образовались небольшие белые пушистые островки.
Джек сел. Он еще не сообразил, что остался в живых.
- Ты дурак, Джек Драммонд, - громко и резко бросила ему Мария. - Господи, ну почему ты такой дурак?!
И побежала туда, следом за человеком, из последних сил пытавшимся удержаться.
- Рэм! Постой!
Он упал лицом вниз, в траву и снег. Его сорочка вся окрасилась кровью, но эта рана была пустяшной по сравнению с тем, что он сейчас мучительно пытался остановить. Желание убить судорогой сводило его мышцы, и плечи его дрожали. Он задыхался от невозможности дать выход своему бешенству и горю.
- Рэм, - сказала Мария, останавливаясь перед ним, - если тебе надо что-нибудь разбить, вот я.
Он шевельнулся и поднял к ней голову. Измученное лицо, потухшие глаза. Медленно, с трудом, поднялся на колени. И вдруг - она успела только охнуть - обхватил руками ее талию и уткнулся лицом куда-то ей под ребра. Ей показалось, будто его горячее дыхание прожгло ее насквозь. Боли не причинит, но рванешься прочь - не выпустит. Это были и страх… и гордость - все от того, что такой большой, отважный и сильный человек просит у нее защиты.
- Моя любовь, - сказала она, касаясь его волос. - Входя в комнату, ты заполняешь ее. Когда ты входишь, ты вносишь с собой огонь и свет. Чего бы ни сделала я, лишь бы вновь зажечь в этих серых глазах их, как говорят, опасные огоньки. Я не боюсь тебя, Рэм Конахан. Но, господи, как к тебе пробиться?
Несколько мгновений они стояли, не шевелясь. Потом Рэм поднял к ней лицо. В каждом из его глаз плясал целый выводок веселых чертей.
- А замуж за меня пойдешь?
- Пойду, - сказала Мария, почувствовав себя веселой и легкой от сознания, что был перед нею прежний Рэм. - Только… я же почти ничего не умею. Тебе придется всему учить меня.
От его взгляда ей было радостно и жутко. Она не помнила, чтобы он раньше так смотрел на нее.
- Не труд для мужчины, - усмехнулся он, неторопливо поднимаясь на ноги, и теперь уже снова она смотрела на него снизу вверх.
- Осталось от твоей нижней юбки хоть что-нибудь?
- Тебя перевязать хватит.
Обнявшись, они вернулись к костру. Джек вскочил при их приближении.
- Извини, - сказал Рэм, протягивая ему левую руку.
- Это ты меня извини, - серьезно ответил Джек, хлопая рукой по его раскрытой ладони. - Помешательство нашло. Должно быть, - прибавил он искренне, - старый страх. Я не хотел.
- Да чего там, - отмахнулся Рэм. - Первый раз, что ли? На моей шкуре и так полно твоих отметин, шурин.
- Что ты сказал?
- Рэм сделал мне предложение, - отозвалась Мария, бинтуя руку Рэма и низко склоняя порозовевшее лицо. - А я согласилась.
- Ну и денек, - буркнул Джек. - А меня кто-нибудь спросил? Разумеется, это чертовски умно: заставить Драммондов восстанавливать клан Конаханов. Между прочим, Мария, если ты согласилась, чтобы уберечь мою шкуру, то я не нуждаюсь в таких жертвах.
- Я тоже, - засмеялся Рэм.
- Ты нуждаешься в хорошей порке, Джек Драммонд, - сообщила ему сестра.
* * *
На дальнейшем их пути в столицу не случилось ничего достойного внимания. Целую неделю они ехали спокойно, и лишь от обогнавшего их курьера узнали, что под Рамо-Вэлли одержана полная и достойная победа.